Текст книги "Электронный оракул"

Автор книги: Роберт Юнг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Юнг Роберт
Электронный оракул

РОБЕРТ ЮНГ

ЭЛЕКТРОННЫЙ ОРАКУЛ

Роберт Юнг известен советским читателям как автор книги "Ярче тысячи солнц". Книга "Будущее уже началось. Всесилие и бессилие Америки", отрывок из которой мы публикуем ниже, впервые была издана в 1952 году, а переработана и дополнена в 1964. Проблемы, поднятые писателем, жизнь не сняла с повестки дня. Лаборатория технического прогресса, явный и скрытый от глаз механизм ее действия сегодня интересуют читателя не меньше, чем вчера. Тем более что речь идет о таком волнующем всех предмете, как научное планирование будущего. Даже одна глава из этой книги, которую мы печатаем в сокращении за недостатком места, позволит советскому читателю составить представление о том, чьим интересам, каким общественным силам служат в США открытия ученых в области кибернетики. "Рэнд корпорейшн" – организация, планирующая будущее, о которой рассказывает Юнг, основана и финансируется американскими военно-воздушными силами. Недаром первым, чем занялось "собрание больших умов", оказались проекты стратегических бомбардировок и "психологических контратак". Научное программирование будущего на поверку оборачивается разработкой стратегии и тактики будущей войны. И разумный совет "электронного оракула", к которому, судя по одному из приведенных эпизодов, прислушались в свое время правители Америки, дела не меняет. Иначе как можно было бы объяснить такой поворот событий, как, скажем, нынешняя эскалация войны во Вьетнаме? Падением авторитета "мозгового треста"? Либо – и это главный вывод, к которому подводит книга, – тем, что, планируя отдаленное будущее, американские ученые из "Рэнд корпорейшн" вынуждены, как пишет Р. Юнг, "отдавать свои знания предприятию, которое более всего противно разуму, войне"? Реакция ученых при этом оказывается далекой от однозначности. Одни "притерпелись", взгляд на будущее как на "непрерывную цепь военных конфликтов" им уже начинает казаться "реалистическим" и они включаются в поиски оптимальных решений "на реальном языке борьбы за мировое господство". Другие пытаются укрыться за цинической демагогией рассуждений насчет "стимулирующего эффекта" для науки воинственных настроений сильных мира сего. Третьи бегут в идиллию Принстона – основанной на частные пожертвования "обители созерцательных размышлений", где, как показывает в своей книге Юнг, без особых результатов обсуждаются пути науки, очищенной от скверны "прикладных обязательств", где в "объединении свободных умов" не утихают споры о том, есть ли смысл открыто выступать против использования науки во зло... "За пять лет я многое видел в этой стране, – пишет Р. Юнг. – Достаточно много для того, чтобы исполниться сомнений и тревоги. Мне страшно за Америку: страшно, что в своем стремлении к почти что божественному всемогуществу она может потерять лучшее, что есть на земле, – уважение к свободе и человечности".

Это произошло в один из тех редких дней, когда Вашингтон, обычно спокойный и сдержанный, как надменный аристократический квартал, был пронизан политической тревогой. "Прославленный герой войны внезапно получил отставку", – сообщали телеграфные агентства. Возбуждение, вызванное этой мерой, проникло сквозь изолирующий пояс парков, окружающих силовые станции, где формируется политическая воля, промчалось по ровным линиям улиц. наэлектризовало бесконечные дебаты, и отраженными лучами вспыхнуло опять в правительственных зданиях, спрятавшихся в тени вековых деревьев за холодными мраморными фасадами. В американском Национальном бюро стандартов (НБС) редко ведутся политические беседы. Здесь занимаются воспламеняемостью тканей, обсуждают достоинства и недостатки нового искусственного волокна, исследуют свойства химикатов. Но в тот день возбуждение, вызванное столь неточным и так плохо поддающимся измерению феноменом, как политика, охватило, кажется, и деловитых "investigators"* НБС. Когда мы проходили через парк, в котором расположено множество зданий лаборатории, измерительные и испытательные станции, – воздух был тяжелый и насыщенный той влажной томностью, которая климатически приближает Вашингтон к городам американского Юга. Мой спутник указал на цветущие вишневые деревья, которые с полвека назад были подарены американцам японцами, и это дало ему повод для того, чтобы высказать свой взгляд на внешнюю политику США. Однако прежде чем он успел окончить свои рассуждения, мы вдруг очутились перед двумя невысокими зданиями того скороспелого типа, который в столице называется "WW II" (World War II)**. – Знаете ли вы, что решение снять генерала в основном родилось в этих двух зданиях? – спросил меня мой "гид". Я собрался возразить ему, что, мол, всякий знает, кто мог принять решение "выставить" героя войны, – многохвалимый и многохулимый "человек в Белом доме", президент Соединенных Штатов Америки. Но "гид" уже скрылся в дверях одного из этих неказистых строений, где над входом висела вывеска: "National Bureau of Standards Eastern Automatic Computer"***. Я, конечно, уже знал, что в одном из этих зданий помещается самоновейший "электронный мозг". Для того-то я и просил привезти меня сюда, чтобы увидеть вблизи это легендарное сооружение. Только я никак не мог взять в толк, какая может существовать связь между этой совершенной вычислительной машиной и последней политической сенсацией. Мой спутник ввел меня в небольшую комнату, где кроме нас находился только худощавый молодой человек со скучающие видом, пальцы его бегали по какой-то клавиатуре, состоявшей из черных кнопок и переключателей. Этот стенд напомнил мне один из тех пультов с многочисленными регистрами, за которыми сидят органисты. И тот "органист", которого мы увидели здесь, "играл по нотам" – перед ним лежал какой-то листок. Через его плечо я разглядел на этом листке множество точек и черточек в самых различных комбинациях – они-то, видимо, и служили для него руководством. Безмолвным жестом, чтобы не мешать работающему, мой спутник указал на экраны электронно-лучевых трубок, там непрерывно мелькали разнообразные фигуры и арабески, их рисовала голубовато-белая светящаяся точка, они, виднеясь сквозь подсвеченную зеленым масштабную сетку, появлялись и исчезали. Эти знаки, видимо, исходили из нутра машины, скрытой за перегородкой, – сообщали о роде ее работы, о ее состоянии и ходе ее сложных мыслительных операций. Улучив минуту, когда молодой человек дал некоторый отдых проворным пальцам, мой спутник представил меня. Потом он спросил: – Над чем вы сегодня работаете, Эд? Молодой человек поднял скучающие глаза. – Ничего особенного. Все то же самое. В четыре часа Фрэнсис собирается заняться какой-то гидротехнической проблемой. А потом будем выполнять еще одно срочное задание для ребят из военно-воздушных сил. Обычная история: расчеты вихрей, испытания прочности. Но ко мне это уже не имеет отношения. Я через полчаса кончаю и могу уходить. Как тебе, кстати, нравится история с генералом? Невероятно, правда? Но на мой взгляд... Он вдруг осекся: на пульте замигал оранжевый огонек, одновременно раздалось позвякивание, которое слышишь, когда в наборную машину падают литеры. Между черными клавишами пульта управления вспыхнули красные лампочки, а на нижнем телеэкране ринулась вниз, как падающая звезда, голубовато-белая точка, оставляя за собой четкий светящийся след. – Третий раз, – покорно сказал Эд. – Третий раз за один-единственный день он выкидывает такие штуки. – Повернувшись к перегородке, отделявшей его "рояль" от машины, он прочел удивительному электронному созданию, находившемуся за перегородкой, небольшую нотацию: – Избалованное чудовище. Теперь я должен по твоей милости потеть здесь еще два часа и все начинать сначала. Я почувствовал некоторую неловкость – как гость, который невольно стал свидетелем тягостного семейного скандала. – SEAC переживает еще некоторые детские болезни, – извинился передо мной мой спутник. – Все еще случается, что где-то в одной из многочисленных цепей тока происходит вдруг короткое замыкание, или выходят из строя несколько ламп, или же в магнитном покрытии ленты, на которой записывается программа, обнаруживается микроскопический изъян. SEAC не совершенен. Он находится здесь у нас год, и мы уже знаем большинство его дурных привычек. Так, например, утром он слишком долго просыпается, он чрезвычайно чувствителен, и стоит ему дать чересчур сложное задание, как у него начинается нервный припадок. Но эти маленькие недостатки ничего не значат в сравнении с теми достижениями, которые уже есть у SEAC. Знаете, как мы его прозвали? "Вашингтонский оракул". А это здание, где он стоит, – "Малый Белый дом". – Оракул? Так, значит, вы не шутили, когда говорили о нем в связи с увольнением генерала? – расспрашивал я. – То есть что именно SEAC произнес решающее слово? Нисколько не шутил. Послушайте, как было дело: генерал высказался за политику, которая поставила бы нашу страну на грань мировой войны или даже ввергла бы в войну. Здесь, в Вашингтоне, нашлось много сторонников этой политики с позиции силы, и президенту, вероятно, пришлось бы в конце концов этому подчиниться, если бы SEAC не составил объективного суждения, против которого разумных доводов не нашлось. Мы заставили "думающую машину" в течение нескольких дней производить вычисления, за которые раньше даже никто не брался, потому что на них требуются годы. Надо было вычислить, как отреагирует американская экономика во всех своих отраслях на внезапное начало войны. SEAC дал ответ в недвусмысленных, ясных цифрах: даже одно только усиление наших наступательных действий, требуемое генералом, и то вызвало бы серьезное потрясение нашей экономической системы, что же касается развязывания войны, то сейчас оно было бы преждевременным и для нас чрезвычайно неблагоприятным. Каждое предложение как той, так и другой стороны, каждый стратегический вариант были с помощью SEAC до конца проверены на цифрах. И эти вычисления оказались в руках президента сильнейшим козырем, когда он решал судьбу генерала и его политики.

* * *

В какой мере электронный мозг участвовал со времени окончания второй мировой войны в формировании внешнеполитических и военно-политических решений американского правительства, сказать трудно, потому что все это окутано густым покровом секретности. Известно, что распри трех родов оружия, каждый из которых требует для себя львиной доли бюджета, перед началом дебатов о бюджете передаются на рассмотрение электронной вычислительной машины. В Вашингтоне особенно часто говорят о проблемах мировой политики, употребляя термины покера, бокса и футбола. Наука ведь давно уже пытается отыскать какие-то объективные закономерности в карточной игре и других азартных играх. Она полагает, что открыла все же некоторые правила, и облекает их в математические формулы. Следование определенной "системе игры" должно дать возможность игроку в случае необходимости избрать хотя и не стопроцентно выигрышную, но все же наилучшую тактику. Потому вовсе не удивительно, что созданная одним выдающимся математиком и одним экономистом Принстонского университета "Теория игр" вызвала в Вашингтоне живейший интерес. Установленные в этой книге на примере игры в покер между двумя (самое большое – тремя) партнерами научные правила блефа, розыгрыша, определения степени риска были взяты за основу целого ряда строго секретных специальных исследований важнейшего политического значения. Специальные отделы генерального штаба и министерства иностранных дел постоянно занимаются тем, чтобы подогнать эти более чем серьезные игры к каждой новой ситуации. Они переводят дипломатические ноты, армии, военную промышленность, новый род оружия, психологические наступления и контрнаступления на абстрактный язык стратегии покера и заставляют электронный мозг разыгрывать всевозможные тактические комбинации, чтобы выбрать наилучшее решение для своей страны и снова перевести его на реальный язык борьбы за мировое господство.

* * *

Когда я стоял перед SEAC – большим электронным мозгом американского Национального бюро стандартов и впервые услышал о той политической роли, какую играет эта "думающая машина", эта новость показалась мне невероятной. Несколько месяцев спустя я посетил на другом конце страны в Санта-Монике "Рэнд корпорейшн" – институт, основанный и финансируемый американскими военно-воздушными силами. Теперь меня уже нисколько не ошеломило сообщение, что почти триста ученых различных факультетов набрасывают "картины будущего", которым надлежит вдохновлять государство на его пути в ближайшее десятилетие, нет, даже в ближайшее тысячелетие. Г. Д. Уэллс когда-то предсказал подобное правительство ученых. "Мозговой трест", который постоянно функционирует здесь, в калифорнийском городке, более соответствует этому представлению, чем какой-либо другой институт. В его составе – восемь аэродинамиков, двадцать два экономиста, пятьдесят один математик, два психолога, четыре социолога, сорок специалистов по обслуживанию электронной вычислительной машины и восемьдесят семь инженеров. Есть здесь и один астроном, три логика и восемь статистиков, и всем им Вашингтон предложил: "Скажите, как мы должны действовать". Однако в то время как Уэллс надеялся, что такой совет ученых возведет на трон Разум вместо Произвола, эти люди вынуждены отдавать свои знания предприятию, которое более всего противно разуму, – войне... В немного запущенных помещениях бывшей фабрики в Санта-Монике, переоборудованных в кабинеты, сегодня ведутся воображаемые войны, торжествуются воображаемые победы и создаются воображаемые государства при деятельном участии сильнейших человеческих и искусственных мозгов. Здесь на будущее смотрят "реалистически" – как на непрерывную цепь политических, экономических и военных конфликтов. Зловещий симптом эпохи – первые конкретные попытки науки практически, а не только теоретически заняться вопросами управления государством стоят под роковым знаком разрушения. Если об этом говоришь с учеными, работающими на "Рэнд корпорейшн", то они защищаются, утверждая, будто интересы воинствующих властителей всегда были сильнейшим стимулом для развития науки, за немногими исключениями. "Мирные занятия наукой, которые время от времени имели место, были исключением, а не правилом". И они возвращаются к своим "военным играм", ведя их то на бумаге, то на электронной машине. Один участник этих скрытых от общественности маневров описывает их следующим образом: "Вчера на "Имитаторе воздушной войны" – аналоговом вычислителе – разыгрывалась война между вооруженными силами "синих" и "красных". Этот электронный мозг двадцать четыре часа в сутки занимается проблемами "Рэнд корпорейшн". Различные электронные схемы вычислителя можно включить таким образом, что они дадут полное представление о силах воюющих наций – обо всех населенных городах, заводах, запасах горючего, нефтепроводах, складах бомб и воздушных эскадрах. Операция воспроизводится в ускоренном темпе: суткам соответствуют десять секунд. Каждая сторона получает исчерпывающие сведения о своих собственных возможностях и резервах, но что касается диспозиций противника, то стороны знают о них не больше, чем в настоящей войне. Цель военной игры – расправиться с противником стратегически оптимальным и эффективнейшим способом. Одна из воюющих сторон может предпочесть нападение на промышленные центры, аэродромы и сухопутные коммуникации. Возможно, она применит против одних объектов фугасные бомбы, против других – атомные. Возможно, она нанесет сильный удар в самом начале войны, а возможно, предпочтет выждать, пока силы противника несколько не иссякнут. Каждый тактический или стратегический ход вводится в игру с помощью соответствующей кнопки. Вычислительная машина может тогда точно рассчитать, какой ущерб нанесен противнику. Разрушение авиационной базы на данный момент ослабляет его, но при срочном ремонте равновесие восстанавливается. Если же разрушен завод, то эффект ощутим не сразу, зато он может быть более длительным. Та сторона, которая потеряет базы противовоздушной обороны, понесет значительно большие потери при воздушном нападении противника. Ловкими маневрами одна воюющая сторона может привести своего противника в состояние почти полной беспомощности задолго до того, как будет разрушена его военная машина в целом. Пока в тихой комнате щелкают выключатели, владения обеих сторон превращаются в развалины (символические). В конце концов стрелка на циферблате одного из участников игры падает до нуля. А это значит: его города разрушены взрывами, люди обессилены, парализованы и, возможно, поражены лучевой болезнью, а вся авиация уничтожена – игра проиграна. Оракул изрек свое слово...

* Исследователи ** Вторая мировая война. *** Восточный вычислительный центр Национального бюро стандартов.