Текст книги "Раз солдат, два солдат..."

Автор книги: Роберт Силверберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

– Он хочет знать, грешил ли я! – поразился Писарро. – Спрашивает, был ли я грешником? Вел ли добродетельную жизнь? Да какое ему дело?

– Сделай милость, ответь, – попросил Сократ. – И ради нашей беседы позволь задать еще несколько вопросов…

– Начинается, – сказал Таннер. – Видишь? У тебя получилось! Сократ втягивает его в диалог!

Глаза Ричардсона сияли.

– Именно! Гарри, это же чудесно!

– Сократ его запутает.

– Не уверен, – возразил Ричардсон.

– Я стараюсь не оставаться в долгу, – начал Писарро. – Если меня бьют, я даю сдачи. Разве это грех? Это здравый смысл. Мы делаем то, что нужно, чтобы выжить и сохранить свое место под солнцем. Да, случается мне и забыть о постном дне, и поминать имя Господа всуе – полагаю, что это грешно, ведь брат Висенте всегда меня корил. Но разве это делает меня грешником? Как только у меня находится время, я каюсь. Наш мир греховен, и я ничуть не хуже других – так за что же меня винить? А? Бог создал меня таким. Я сотворен по образу Его и подобию. И верю в Сына Божьего.

– Так значит, ты добродетельный человек?

– Уж во всяком случае, не грешник. Я же сказал, что если и грешил, то каялся, и мое покаяние очищало меня от греха, словно того и не было.

– Согласен. Значит, ты добродетелен, и я попал в хорошее место. Но хочу окончательно убедиться. Скажи еще раз: твоя совесть совершенно чиста?

– Ты кто, исповедник?

– Всего лишь невежда, стремящийся к пониманию. И ты мне поможешь его обрести, изучая это место со мной. Если я попал в мир добрых людей, то и сам был добродетелен при жизни. Так что облегчи мою задачу, расскажи, есть ли на твоей совести что-то такое, в чем ты раскаиваешься?

Писарро неловко повел плечом:

– Ну, я убил правителя.

– Злого? Врага твоего города?

– Нет, он был мудрым и добрым.

– Тогда у тебя есть причина раскаиваться. Действительно, это грех – убить мудрого правителя.

– Но он был язычником.

– Кем?

– Он не верил в Бога.

– Он не верил в своего бога? – спросил Сократ. – Тогда, возможно, не так уж грешно было его убить.

– Нет. Он не верил в моего. Поклонялся своим богам. А значит был язычником. Как и весь его народ, коль разделял веру правителя. С этим нельзя было мириться. Из-за того что подданные разделяли его веру, они могли быть осуждены на вечные муки. Я убил его ради спасения душ его людей. Я убил его из любви к Богу.

– А ты согласен с тем, что все боги – отражение одного?

Писарро задумался:

– Похоже, что в чем-то так оно и есть.

– А разве служение Богу само по себе не праведно?

– Как же может быть иначе, Сократ?

– А ты не считаешь, что тот, кто служит верой своему богу согласно учению этого бога, поступает праведно?

Писарро сдвинул брови:

– Ну… при таком подходе – да…

– Тогда, думаю, убитый тобой правитель был праведным человеком, и, убив его, ты согрешил перед Богом.

– Подожди-ка!

– Подумай сам: служа своему богу, он тем самым служил и твоему. Ведь каждый такой человек служит Богу истинному, который заключает в себе всех наших придуманных божков.

– Нет, – угрюмо отрезал Писарро. – Как он мог быть слугой Господа? Он ничего не знал об Иисусе. Он не понимал Троицу. Когда священник дал ему Библию, он с презрением швырнул ее на землю. Это был язычник, Сократ! Как и ты. Ты вообще не разбираешься в таких вещах, если называешь Атауальпу праведником. Или если считаешь, что сможешь меня в этом убедить.

– Безусловно, я очень мало знаю. Но ты говорил, что он был мудрым и добрым?

– Для язычника – да.

– И хорошим правителем для своего народа?

– Похоже, да. Они процветали, когда я к ним пришел.

– Но все-таки он не был праведником.

– Я же объяснил. Он никогда не принимал причастия. По правде говоря, отвергал до самого дня смерти. И только тогда принял крещение. И вот тут-то и стал праведником. Но его уже собирались казнить, и было поздно его спасать.

– Крещение? Расскажи мне о нем, Писарро.

– Это таинство.

– Что такое таинство?

– Священный обряд. Он проводится священником с помощью святой воды. Человек тогда приходит в лоно Святой Матери-Церкви и обретает прощение всех грехов – и первородного, и своих собственных – и приобщается к Святому Духу.

– Потом ты мне расскажешь об этом побольше. Итак, благодаря крещению, ты сделал этого доброго правителя праведником? А потом убил его?

– Да.

– Но он же был праведником, когда ты убил его. Так что, несомненно, это убийство было грехом.

– Он должен был умереть, Сократ!

– А почему? – спросил афинянин.

– Сократ доиграется, – сказал Таннер. – Писарро его убьет. Ты только посмотри!

– Смотрю, – откликнулся Ричардсон. – Только никто никого не убьет. У них слишком разные воззрения.

– Вот увидишь.

– Ты думаешь?

– Я тебе уже объяснил, почему он должен был умереть, – продолжал Писарро. – Потому что его народ разделял его верования. Они поклонялись солнцу, потому что правитель сказал: «Солнце – Бог». Если бы мы позволили им и дальше вытворять то же самое, их души попали бы в ад.

– Но если они во всем следовали ему, то обязательно тоже приняли бы крещение и стали праведными, что порадовало бы и тебя, и твоего бога! Разве не так?

Писарро запустил пальцы в бороду:

– Нет!

– Почему ты так думаешь?

– Потому что правитель согласился принять крещение только после того, как мы приговорили его к смерти. Он стоял у нас на пути, разве не понимаешь? Он нам мешал! И мы от него избавились. Сам он никогда бы не обратил свой народ в истинную веру. Вот почему мы убили его. Но мы не хотели убивать его душу, как собирались убить тело, а потому сказали: «Послушай, Атауальпа, мы собираемся казнить тебя, но если ты примешь крещение, то мы тебя просто быстро задушим, а если нет, то сожжем живьем и смерть твоя будет медленной». Конечно, он согласился на крещение, и мы задушили его. А что поделать? Он должен был умереть. Конечно, мы знали, что он не обрел истинной веры и в душе остался таким же язычником. Но все-таки он умер христианином.

– Кем?

– Христианином! Христианин! Тот, кто верит в Иисуса Христа, Сына Божьего!

– Сын Божий. – Сократ казался озадаченным. – А христиане верят и в Бога тоже или только в его сына?

– Ну ты и глуп!

– Не буду отрицать.

– Есть Бог Отец, Бог Сын, и еще Святой Дух.

– Ага, – кивнул Сократ. – И в которого из них верил твой Атауальпа, когда вы его задушили?

– Ни в одного.

– И все же он умер христианином? Не веря ни в одного из твоих трех богов? Как это понимать?

– Он же был крещен, – Писарро начал раздражаться. – Не все ли равно, в кого он верил? Священник окропил его водой! Священник произнес нужные слова! Если обряд проведен правильно, то душа спасена независимо от понимания и веры! А как крестят детей? Младенец ничего не смыслит и ни во что не верит – но становится христианином, когда вода касается его!

– Многое из твоих слов загадка для меня, – сказал Сократ, – Но я понимаю, что ты считал убитого правителя не только мудрым, но и благочестивым, потому что он был омыт водой, как того требуют твои боги. Значит, ты убил доброго правителя, которого после крещения приняли твои боги. Мне это кажется дурным поступком. И значит, здесь вовсе не то место, куда добродетельных людей посылают после смерти. Так что или я и сам недобродетелен, или не понимаю ничего в этом месте и в причинах нашего здесь появления.

– Черт побери, ты хочешь свести меня с ума? – рявкнул Писарро. Он выхватил шпагу и яростно рассек воздух. – Если ты не заткнешься, я покрошу тебя на кусочки!

– О-о, – протянул Таннер. – Это уже чересчур для диалектической беседы.

– Друг мой, у меня и в мыслях нет раздражать тебя, – мягко сказал Сократ. – Я просто пытаюсь разобраться.

– Ты глупец!

– Несомненно, так оно и есть, я уже признавал это несколько раз. Что ж, если хочешь пустить в ход свой меч – давай. Но не думаю, что у тебя получится.

– Катись ко всем чертям, – проворчал Писарро. Он посмотрел на шпагу и покачал головой. – Нет. Ничего не выйдет. Пройдет сквозь тебя, как сквозь воздух. А ты будешь стоять и смотреть, как я пытаюсь тебя проткнуть, и даже глазом не моргнешь. Правильно? – Он вновь покачал головой. – Нет, ты не глуп. Ты споришь как самый умный монах из всех, кого я когда-либо знал.

– Я действительно глуп, – сказал Сократ. – Я знаю ничтожно мало. Но всегда стремлюсь глубже познать мир или хотя бы постичь что-то в себе самом.

Писарро пристально посмотрел на него:

– Нет. Меня не проведешь. Старик, я немного разбираюсь в людях. Я понял твою игру.

– Что же это за игра, Писарро?

– Я вижу твое высокомерие. Вижу, что ты считаешь себя величайшим мудрецом в мире, призванным ходить и поучать жалких драчливых дурней вроде меня. Ты выставляешь себя глупцом, чтобы обезоружить своих противников, а потом унизить их.

– Один – ноль в пользу Писарро, – сказал Ричардсон. – Он таки заметил уловки Сократа.

– Может, он читал Платона, – предположил Таннер.

– Писарро не умел читать.

– То было раньше. А мы говорим о сейчас.

– Невиновен, – тоном судьи провозгласил Ричардсон. – Дело только в его крестьянской проницательности, и ты это прекрасно знаешь.

– Да это я так… – Таннер подался вперед, вглядываясь в голокамеру. – Боже, как удивительно наблюдать за их спором! Они кажутся совершенно настоящими.

– Так оно и есть.

– Нет, Писарро, я отнюдь не мудр, – сказал Сократ. – Но даже при всей своей глупости я могу быть не самым последним из мудрецов.

– Так ты думаешь, что умнее меня, да?

– Откуда мне знать? Сначала расскажи о своей мудрости.

– Я достаточно умен, чтобы начать жизнь свинопасом, а закончить наместником Перу.

– О, тогда ты, должно быть, очень мудр.

– Думаю, да.

– Но ты все же убил мудрого правителя, ибо он был недостаточно мудр, чтобы поклоняться Богу так, как ты хотел. Мудро ли ты поступил, Писарро? Как народ воспринял известие об убийстве своего правителя?

– Они подняли мятеж против нас. Разрушили собственные храмы и дворцы, и спрягали от нас золото и серебро, и сожгли мосты, и ожесточенно бились с нами.

– Как ты думаешь, а не лучше ли было не убивать его? Он мог быть полезным.

– В конце концов мы покорили их и обратили в христианство. А именно этого мы и добивались.

– Но этого же можно было добиться и другим, более мудрым способом?

– Возможно, – нехотя признал Писарро. – Но у нас, так или иначе, все получилось. А это главное, согласен? Мы справились с задачей, пусть даже был лучший способ. Это ангелы делают все идеально. Мы же не ангелы, но добились того, чего хотели, и да будет так, Сократ. Да будет так.

– Похоже, ничья, – заметил Таннер.

– Согласен.

– Великолепная игра!

– Интересно, кого бы пустить в нее играть следующим? – промолвил Ричардсон.

– Интересно, как это можно использовать, если отбросить в сторону игры? – откликнулся Таннер.

– Позволь мне рассказать один случай, – попросил Сократ. – Однажды Дельфийский оракул сказал моему другу: «Нет никого мудрее Сократа». Но я очень сомневался в справедливости этого утверждения. Меня удивили эти слова, которые, как я знал, были очень далеки от истины. И я решил поискать человека намного умнее меня. Жил в Афинах политик, известный своей мудростью, и я пришел к нему и задал множество вопросов. Послушав его, я пришел к выводу: хотя многие люди, и особенно он сам, считали этого политика мудрецом, он отнюдь не был мудр. Он только мнил себя мудрецом. И я понял, что, вероятно, более мудр, чем он. Ни он, ни я не знали ничего действительно стоящего. Но он не знал ничего и думал, что знает. Я тоже ничего не знал, но не считал себя сведущим. И хотя бы в этом я был мудрее: я не думал, что знаю то, чего не знал.

– Ты хочешь осмеять меня, Сократ?

– Друг Писарро, я испытываю к тебе лишь глубочайшее уважение. Но дай мне договорить. Я пошел к другим мудрецам. Они тоже были уверены в собственной мудрости, но не смогли дать ни одного вразумительного ответа. Те, кто слыли величайшими мудрецами, вовсе таковыми не оказались. Я пошел к знаменитым поэтам и драматургам. В их произведениях была мудрость, потому что их вдохновили боги, но сами поэты и драматурги не были мудры. Я пошел к каменотесам, гончарам и прочим ремесленникам. Они были искусны в своем деле, но большинству из них казалось, что это делает их мудрыми во всем. Однако они заблуждались. Я продолжал поиски, но не мог найти ни одного настоящего мудреца. Так что оракул, может, и был прав: хоть я и невежда, но нет человека мудрее меня. Оракулы зачастую правы, хотя их слова не всегда важны. Думаю, пифия имела в виду, что среди людей вообще нет мудрецов, а мудрость присуща только богам. Что скажешь, Писарро?

– Скажу, что ты большой дуралей, да и настоящий урод к тому же.

– Ты говоришь правду. Значит, все-таки ты мудр. И честен.

– Честен, говоришь? Я на это не претендую. Честность для дураков. Я лгал, когда было нужно. Я мошенничал. Я не держал слова. Учти, я этим не горжусь. Просто иначе в этом мире ничего не достичь. Думаешь, я хотел всю жизнь убирать за свиньями? Я жаждал золота, Сократ! Я жаждал власти над людьми! Я жаждал славы!

– И ты получил все это?

– Получил.

– Ты удовлетворен, Писарро?

Писарро пристально поглядел на Сократа, а потом скривил губы и сплюнул:

– Все это оказалось никчемным.

– Ты так думаешь?

– Да, никчемным. У меня нет иллюзий на этот счет. Но все же лучше, когда они есть, чем когда их нет. Вся наша возня тщетна, старик. Чего бы мы ни добились – все равно умрем, честные и негодяи, короли и шуты. Жизнь – обман. Нам говорят: борись, завоевывай, хватай – а для чего? Зачем? Чтобы несколько лет пускать пыль в глаза. А потом все уходит, будто никогда и не было. Говорю тебе – обман.

Писарро помолчал. Посмотрел на свои руки так, словно никогда их раньше не видел.

– И что я тут наговорил? Разве я это имел в виду? – Он расхохотался. – Что ж, думаю, именно это. Но как бы там ни было, жизнь – это все, что у нас есть, так что пытаешься получить от нее как можно больше. То есть золото, власть и славу.

– Что у тебя и было. И очевидно, больше нет. Друг Писарро, где мы находимся?

– Хотел бы я знать.

– И я, – сдержанно сказал Сократ.

– Он настоящий! – восхитился Ричардсон. – Они оба настоящие. Теперь система налажена, и мы получили захватывающее зрелище. И оно будет пенным не только для ученых. Думаю, мы создали потрясающее развлечение, Гарри!

– Гораздо больше, – загадочно сказал Таннер.

– Что ты имеешь в виду?

– Я пока не уверен. Но тут, несомненно, кроется что-то значительное. Это пришло мне в голову только сейчас и пока до конца не оформилось. В твоей затее есть нечто, способное изменить весь наш постылый мир.

Ричардсон был поражен и озадачен.

– Да какие, к черту, изменения, Гарри?

– Может, это новый способ улаживать политические разногласия. Как тебе идея этакого единоборства между двумя странами? Что-то наподобие средневекового турнира. Стороны используют бойцов, которых мы для них создадим: величайшие умы прошлого вновь оживут и будут состязаться… – Таннер неопределенно повел рукой. – Что-то в этом роде. Я знаю, тут работы еще невпроворот. Зато какие перспективы!

– Средневековый турнир… Единоборство моделей… Так ты выразился?

– Словесное единоборство. Не настоящий турнир, боже упаси!

– Я пока не представляю себе, как… – начал было Ричардсон.

– Я пока тоже. Зря я вообще завел этот разговор.

– Но…

– Потом, Лу. Потом. Мне нужно все обмозговать.

– У тебя есть хоть какие-то догадки насчет этого места? – спросил Писарро.

– Никаких. Но уверен: это не тот мир, в котором мы жили. Выходит, мы мертвы? Откуда нам знать? Мне ты кажешься вполне живым.

– И ты мне.

– Но, думаю, мы живем теперь какой-то иной жизнью. Дай-ка руку. Чувствуешь мою?

– Нет, ничего не чувствую.

– И я тоже. Но вижу, как наши руки сомкнулись. Два старика стоят на облаке, пожимая руки, – засмеялся Сократ. – Ну ты и плут, Писарро!

– Конечно. Но скажу тебе кое-что, Сократ. Ты тоже. Болтливый старый плут. Ты мне нравишься. Подчас твоя болтовня просто сводит с ума, но ты меня и развлекаешь. Ты и в самом деле был солдатом?

– Когда это нужно было моему городу.

– Должен сказать, для солдата ты слишком наивен относительно того, как все устроено в мире. Но, думаю, я смогу тебя кое-чему научить.

– Научишь?

– С удовольствием.

– Буду перед тобой в долгу.

– Вот возьмем Атауальпу, – начал Писарро. – Как тебе растолковать, что его необходимо было убить? Нас было менее двух сотен, а их – двадцать четыре миллиона! Его слово было законом, и когда он умер, некому стало командовать. Так что, конечно, мы должны были от него избавиться, если хотели их покорить. Так мы и сделали и в результате добились победы.

– Как у тебя все просто.

– Не у меня, а на самом деле просто. Послушай, старик, он бы все равно умер, рано или поздно, правильно? А так я сделал его смерть полезной всем: Богу, Церкви, Испании. И Франсиско Писарро. Можешь это понять?

– Думаю, да. А вот понял ли правитель Атауальпа?

– Любой правитель поймет такое.

– Тогда он должен был убить тебя, как только ты ступил на его землю.

– Да, если бы Богу не было угодно, чтобы мы их завоевали, и Он позволил бы Атауальпе это понять. Но случилось именно так, как случилось.

– Если он тоже попал сюда, мы могли бы с ним поговорить, – сказал Сократ.

Глаза Писарро сверкнули:

– Матерь Божья, конечно! Отличная мысль! И если он не понял, то я попытаюсь ему объяснить. Может, с твоей помощью. Ты знаешь, как говорить, как играть словами. Ну, что? Поможешь?

– Если мы встретим его, я с удовольствием с ним побеседую. Очень хотелось бы узнать, согласен ли он с тобой, что его смерть была полезна.

Писарро ухмыльнулся и сказал:

– Ну, ты и скользкий тип! Но ты мне по душе. Очень по душе. Пошли. Будем искать Атауальпу.