Текст книги "Туризм"

Автор книги: Роберт Силверберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Бизнес отдельно, женщины отдельно. Для этого таксиста Елена Троянская – пустой звук по сравнению с миллионом долларов; просто сучка, просто кайф. Значит, так тому и быть. Дэвид его никогда не поймет.

«Хотя кое-что он поймет, – виновато подумал Эйтел. – А именно то, что я уменьшил его долю на пятьдесят тысяч долларов, скосив Агиле миллион».

Впрочем, Эйтел не собирался посвящать в это Дэвида.

Когда они оказались в номере Эйтела, Агила сказала:

– Сначала мне хотелось бы немного мятного чая, хорошо? Это моя страсть, как вы знаете. Возбуждающее средство.

Жар нетерпения сжигал Эйтела. Бог знает сколько времени понадобится обслуге, чтобы в такой час принести чай, а, учитывая, сколько стоила ему эта ночь, он предпочел бы не терять ни минуты. Однако отказать Эйтел не мог. Не хотел выглядеть в ее глазах сексуально озабоченным школяром.

– Конечно, – ответил он.

И позвонил. Агила стояла у окна, глядя в ночной туман. Он встал у нее за спиной, прижался губами к ее шее и обхватил ладонями груди.

«Это чистое безумие, – думал он. – Я прикасаюсь не к ее настоящему телу. Это лишь синтетическая модель, изваяние, человекоподобная оболочка».

Не имеет значения. Не имеет значения. Перед ее красотой, пусть иллюзорной и фальшивой, он смог бы устоять. Именно эта потрясающая, нереальная красота привлекла его поначалу, однако сейчас его возбуждало другое – таящаяся под ней чужеземная тайна. Это и притягивало его: инопланетянка, звездная женщина, непостижимое существо из черных межзвездных глубин. Он прикоснется к тому, чего не касался ни один земной мужчина.

Эйтел вдыхал ее аромат, пока не почувствовал, что его шатает. При этом Агила издавала странные мурлыкающие звуки; он надеялся, что они выражают удовольствие.

В дверь постучали.

– Вот и чай, – сказала Агила.

Сонный официант, парнишка в туземных одеждах, явно завидовал тому, что у Эйтела в номере такая женщина. Ему понадобилась вечность, чтобы расставить стаканы и налить чай; он бесконечно медленно поднимал чайник, прицеливался и выпускал из носика струйку густого чая. Наконец служитель ушел. Агила пила с жадностью и сделала Эйтелу знак присоединиться. Он улыбнулся и покачал головой.

– Нет, выпейте, – сказала она. – Мне так нравится чай… вы должны разделить со мной это чувство. Как ритуал любви.

Он не хотел спорить. Чашкой мятного чая больше, чашкой меньше, какая разница?

– За нас, – произнесла Агила и прикоснулась своим стаканом к его.

Эйтел сделал глоток – чистый жидкий сахар. Она выпила второй стакан, а потом, с ума сойти, третий. Он делал вид, что пьет. И наконец она дотронулась до застежки на плече, и платье из металлической сетки упало.

Да, кентаврийская лаборатория по изготовлению тел провела исследования на должном уровне. Агила оказалась безупречна – просто мечта: тяжелые груди, бросающие вызов силе тяжести, тонкая талия, бедра, способные свести с ума любого марокканского погонщика верблюдов, белоснежные полушария зада. А также пупок, и лобковые волосы, и способные напрягаться соски, и ямочки здесь и там, и еле заметные голубые вены на бедрах.

«Ненастоящая, – подумал Эйтел, – но изумительная».

– Этомоепятоетелодляпутешествий, – сказалаона. – Я была арктурианкой, стеропидкой, денебианкой, мизарианкой – и каждый раз это было трудно, очень трудно! За перемещением в новое тело следует долгий период обучения, всегда непростой. Но потом наступает момент, когда тело ощущается как естественное и настоящее. Вот это – я буду по нему сильно скучать.

– И я тоже, – ответил Эйтел.

Он быстро разделся. Она подошла к нему, слегка коснулась губами его губ, скользнула сосками по его груди.

– А теперь вы должны сделать мне подарок, – сказала она.

– Что?

– Так принято. Перед тем как заняться любовью, надо обменяться подарками. – Она взяла кулон, покоящийся между ее грудей, – кусочек сверкающего кристалла с резным чужеземным узором из пульсирующих завитков. – Это вам. А мне…

«О господи! – подумал он. – Нет!».

Ее рука сомкнулась на нефритовой скульптуре, стоявшей на комоде.

– Вот это, – закончила Агила.

Эйтелу стало нехорошо. Эта маленькая статуэтка на международном рынке древностей стоит восемьдесят тысяч, а инопланетянину он толкнул бы ее за миллион или два. Подарок? Знак любви? Он увидел, как мерцают ее глаза, и понял, что угодил в ловушку. Откажешь – и потеряешь все остальное. Он не рискнул проявить мелочность. Да. Пусть забирает эту проклятую вещицу. У нас поистине романтическая ночь. Мы делаем благородные жесты. Он не станет вести себя как мелкобуржуазный швейцарский торговец нелегальными произведениями искусства.

«Это дорого тебе обойдется», – говорил Дэвид. Эйтел сделал глубокий вдох.

– С удовольствием, – сказал он.

Он был опытным, искусным любовником. Красота всегда пробуждала в нем все самое лучшее, а гордыня заставляла желать, чтобы Агила вернулась на Кентавр с ярчайшими воспоминаниями об эротическом искусстве Земли. Его вдохновение – слово «вдохновение» казалось ему единственно уместным – этой ночью, возможно, достигло своего пика.

Сначала он действовал губами и языком. Везде. Пальцами, медленно, терпеливо, отыскивая тайные чувствительные местечки, неожиданные пусковые точки. Ногтями, нежно-нежно, и ресницами, и даже успевшей отрасти щетиной на щеках. Эйтелу нравилось этим заниматься, он не просто хотел воздействовать на партнершу, но получал наслаждение сам по себе. Тем не менее никогда раньше он не действовал с такой отдачей и умением, как сейчас.

«Может быть, – подумал он, – теперь она продемонстрирует мне, на что способна».

Однако Агила лежала, как восковая кукла. Изредка шевелилась, изредка чуть-чуть двигала бедрами. Войдя в нее, Эйтел ощутил теплоту и влагу («Интересно, зачем им понадобилось имитировать даже это?» – удивился он). Но от Агилы он не чувствовал никакого ответа. Совсем ничего.

Чего только он с ней ни делал! Провел через все позиции, как будто они участвовали в обучающем фильме для молодоженов. Время от времени она улыбалась и никогда не закрывала глаз – чувствовалось, что она очарована. Эйтел ощутил нарастающую злость. Агила оставалась туристкой и здесь, в его постели. Из первых рук получала знания о необычной сексуальной технике примитивных землян.

Понимая, что поступает глупо, и чем дальше, тем глупее, он терзал ее тело с безумной энергией, ритмично покачивался на ней, угрюмо входил в нее снова и снова.

«Давай же! – думал он. – Извивайся, издай хотя бы вздох, хотя бы стон! Реагируй как-нибудь!»

Он уже не стремился к тому, чтобы она кончила. Зачем они стали бы встраивать в фальшивое тело эту способность? Он хотел одного: подтверждения самого факта своего существования, хотя бы легкой дрожи одобрения.

Понимая, что все его труды напрасны, Эйтел все равно не отступал. Затем, к его удивлению, что-то и в самом деле произошло. Щеки Агилы вспыхнули, глаза превратились в щелочки, замерцали новым блеском, дыхание стало прерывистым и хриплым, груди напряглись, соски отвердели. Все признаки, да. – Эйтел наблюдал их бессчетное множество раз и никогда не радовался им так, как сейчас. Он знал, что делать. Не снижать темп, увеличивать напряжение, подводя ее к магическому моменту перегрузки, когда бдительное сознание капитулирует под натиском глубинных сил. Да. Да. Доблестный землянин отдает себя трансгалактической страсти, трудится, как раб на галерах, чтобы продемонстрировать звездной женщине истинное слияние полов.

Похоже, ему это удалось. Теперь она часто и тяжело дышала, даже задыхалась. Эйтел улыбнулся и поздравил самого себя.

«Швейцарская точность, – подумал он. – Не стоит недооценивать ее».

А потом Агила каким-то образом умудрилась выскользнуть из-под него, между одним толчком и другим, перекатилась на бок и вскочила с постели. Он в изумлении рухнул на подушки, сел и посмотрел на нее, ошеломленно открыв рот.

– Прошу прощения, – сказала она небрежно. – Думаю, мне нужно выпить еще чаю. Вам налить?

Эйтел едва сумел заговорить.

– Нет, – прохрипел он.

Она налила себе стакан, выпила и состроила гримасу.

– Теплый он не такой вкусный. Ну, продолжим? – спросила она, возвращаясь в постель.

Не говоря ни слова, он потянулся к ней и даже сумел снова начать. Однако на этот раз их разделяло расстояние в тысячу световых лет. Бесполезно было разжигать пламя, вспыхнувшее так ненадолго, и спустя несколько мгновений он сдался. Он чувствовал себя навсегда отрезанным от ее внутренней сущности – как Земля отрезана от звезд. Он выдохся и устал, злился больше на себя, чем на нее, и позволил себе кончить, продолжая холодно, пристально смотреть ей в глаза. Ощущения оказались неожиданно мощными: как будто удар прошил тело, и он упал на грудь Агиле, крепко вцепившись в нее.

И в этот мрачный миг произошло чудо. Пока он сотрясался и дрожал в судорогах безрадостного семяизвержения, что-то открылось между ними, какой-то барьер или дверь, отель растаял и исчез, а Эйтел оказался в центре причудливого ландшафта. Небо было глубокого золотисто-зеленого цвета, солнце темно-зеленое, жаркое, деревья, цветы и другие растения отличались от всего, что ему доводилось видеть на Земле. Воздух насыщенный, ароматный, с острым запахом, обжигающим ноздри. Над головой медленно летали какие-то существа, но это были не птицы, а по нижним ветвям деревьев, как бы опушенных мехом, на трех лапах скользили звери, похожие на красные бархатные подушки. На горизонте Эйтел видел три голые зубчатые горы из желто-коричневого камня, мерцающие в солнечном свете, как полированный металл. Он задрожал. Удивление и ужас лишили его мужества. Это парк, понял он, самый прекрасный парк в мире. Но не в этом мире. Он увидел еле заметную тропу, ведущую к округлому холму, пошел по ней и, поднявшись, оглянулся и увидел кентаврийцев, прогуливающихся парами, рука об руку, по изящному саду.

«О господи! – подумал Эйтел. – Господи боже!»

Потом все начало таять, истончаться, словно было соткано из дыма, и через мгновение исчезло. Он по-прежнему лежал рядом с Агилой, хрипло дышал и глядел, как медленно вздымаются и опадают ее груди.

Он приподнял голову. Она внимательно рассматривала его.

– Вам понравилось?

– Понравилось что?

– То, что вы видели.

– Значит, вы знаете?

Она выглядела удивленной.

– Конечно! Вы думаете, это произошло случайно? Нет, это мой подарок вам.

– Ах!

Художественная открытка с видом родного мира, подаренная аборигену за его усердие.

– Это было замечательно. Никогда не видел ничего прекраснее.

– Прекрасно, да, – самодовольно сказала Агила и добавила с улыбкой: – Это было очень интересно – то, что произошло в конце, когда вы дышали так тяжело! Нельзя ли повторить? – спросила она, будто он выполнил некий ловкий трюк.

Он угрюмо покачал головой и отвернулся – было невыносимо смотреть в эти изумительные глаза. Эйтел не знал точно когда, но где-то между «Нельзя ли повторить?» и рассветом он заснул. Потом она разбудила его, мягко тряся за плечо. Между старыми шелковыми занавесками в номер прорывался яркий утренний свет.

– Я ухожу, – прошептала она. – Но мне хочется поблагодарить вас. Эту ночь я никогда не забуду.

– Я тоже, – сказал Эйтел.

– Пережить реальность земных ощущений так интимно, так непосредственно…

– Да. Конечно. Для вас это, должно быть, очень необычно.

– Если вы когда-нибудь попадете на Кентавр…

– Несомненно. Я навещу вас.

Она легко поцеловала его – в кончик носа, в лоб, в губы. И направилась к двери. Уже взявшись за ручку, повернулась к Эйтелу.

– Ох, еще одна мелочь, которая вас позабавит. У нас, знаете ли, нет ничего в этом роде… я имею в виду концепцию владения телом супруга. В любом случае, Анакхистос не мужчина, а я не женщина. Во всяком случае, не в полной мере. Мы супруги, но наши половые различия не так четко разграничены – примерно как у ваших устриц. Поэтому не совсем правильно говорить, что Анакхистос мой муж, а я его жена. Я подумала, вам интересно будет это узнать, – Она послала ему воздушный поцелуй. – Все было восхитительно. Прощайте.

После того как она ушла, Эйтел подошел к окну и долго глядел в сад, почти ничего не различая. Он чувствовал себя усталым, выжженным, ощущал во рту привкус соломы.

Когда позже он вышел из отеля, его поджидал Дэвид со своим такси.

– Садись, – сказал он.

Они в молчании поехали в кафе, где Эйтел никогда не бывал, в новом квартале города. Дэвид что-то сказал хозяину по-арабски, и тот принес мятного чая на двоих.

– Мне не нравится мятный чай, – сказал Эйтел.

– Пей. Он смывает любой скверный вкус. Как все прошло ночью?

– Прекрасно. Просто прекрасно.

– Ты и эта женщина… вы трахались?

– Не твое дело.

– Пей чай, пей, – настаивал Дэвид. – Все вышло не слишком хорошо?

– Почему ты так решил?

– Ты не выглядишь довольным.

– На этот раз ты ошибаешься. Я получил все, чего хотел. Понятно? Я получил все, чего хотел.

Возможно, Эйтел говорил излишне громко, излишне агрессивно, поскольку на лице марокканца возникло насмешливое понимающее выражение.

– Да. Конечно. И какова сумма сделки? Это ведь мое дело?

– Три миллиона наличными.

– Всего три?

– Три, – повторил Эйтел. – Я должен тебе сто пятьдесят тысяч. По-моему, нормально – сто пятьдесят тысяч за пару часов работы. Благодаря мне ты становишься богатым человеком.

– Да. Очень богатым. Но на этом все, Эйтел.

– Что?

– И щи себе другого парня, ладно? И я буду работать с кем-нибудь другим. Может быть. Тебе известно, что других полны м-полно? С ними будет спокойнее. Никуда не годится, когда не доверяешь партнеру.

– Не понимаю, о чем ты.

– Сегодня ночью ты ушел с этой женщиной. Это было ужасно глупо. Плохо для дела. Ты должен был ей заплатить. И хотел бы я знать, какую часть моих денег ты ей заплатил?

Дэвид всегда улыбался. Иногда по-дружески, а иногда – просто улыбался. Внезапно перед внутренним взором Эйтела возникло видение: он лежит в одном из переулков старого города, истекая кровью. Потом еще одно: он на допросе у таможенников. Дэвид имеет над ним большую власть, осознал он.

Эйтел вдохнул полную грудь воздуха.

– Меня возмущает этот намек на то, что я обманул тебя. С самого начала я был предельно честен, ты сам знаешь. И если ты думаешь, будто я купил эту женщину, послушай меня: она вообще не женщина. Она инопланетянка. Некоторые из них, отправляясь в путешествие, надевают человеческие тела. Под этой эффектной плотью скрывается кентаврийка, Дэвид.

– Ты ласкал ее?

– Да.

– Ты входил в нее?

– Да.

Дэвид встал. Вид у него был такой, будто он только что обнаружил в своей чашке крысенка.

– В таком случае я очень рад, что мы больше не партнеры. Перешли мне деньги обычным путем. И пожалуйста, держись от меня подальше, когда будешь в этом городе.

– Постой, – сказал Эйтел. – Отвези меня обратно в отель. Мне нужно продать еще три картины.

– В этом городе полным-полно таксистов, – отрезан Дэвид.

После его ухода Эйтел тупо смотрел на свой мятный чай и размышлял над тем, ждать ли от Дэвида неприятностей. Потом он выкинул из головы мысли о Дэвиде и стал думать о золотистом ландшафте и зеленом солнце – подарке Агилы. Руки у него заледенели и слегка дрожали. Он понял, что больше всего на свете хотел бы увидеть это снова. Интересно, такую штуку может проделать дня него любой кентавриец или это маленький трюк, доступный лишь Агиле? А другие чужеземцы? Он представил себе, как шатается по ночному клубу, ищет новых клиентов, по ходу дела прижимаясь то к одному странному существу, то к другому в отчаянной попытке повторения этого сверхъестественного оргазма, который унес его к звездам.

«Новый вид извращения, – подумал он. – Даже Дэвиду стало противно».

Он попытался представить себе, каково это – оказаться в постели с веганкой, арктурианкой или стеропидкой. Господь всемогущий! Неужели он на такое способен? Да, ответил он себе, думая о зеленом солнце и незабываемом аромате чужеземного воздуха. Да. Да. Конечно способен. Конечно.

Внезапно во рту возник странный сладкий вкус. Эйтел осознал, что безотчетно он только что сделал большой глоток мятного чая. Он улыбнулся. Его ведь не стошнило? Нет? Он сделал еще глоток. Затем, медленно и решительно, допил весь чай. Бросил на прилавок несколько монет и вышел из кафе в поисках такси.