Текст книги "Из луковицы в морковь"

Автор книги: Роберт Шекли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Шекли Роберт
Из луковицы в морковь

Роберт ШЕКЛИ

ИЗ ЛУКОВИЦЫ В МОРКОВЬ

Вы, конечно, помните того задиру, что швырял песком в 97-фунтового хиляка? А ведь, несмотря на притязания Чарльза Атласа, проблема слабого так и не была решена. Настоящий задира любит швырять песком в людей; в этом он черпает глубокое удовлетворение. И что с того, что вы весите 240 фунтов (каменные мускулы и стальные нервы) и мудры, как Соломон, – все равно вам придется выбирать песок оскорбления из глаз и, вероятно, только разводить руками.

Так думал Говард Кордл – милый, приятный человек, которого все всегда оттирали и задевали. Он молча переживал, когда другие становились впереди него в очередь, садились в остановленное им такси и уводили знакомых девушек.

Главное, люди, казалось, сами стремились к подобным поступкам, искали, как бы насолить своему ближнему.

Кордл не понимал, почему так должно быть. и терялся в догадках. Но в один прекрасный летний день, когда он путешествовал по Северной Испании, явился ему бог Тот-Гермес и нашептал слова прозрения:

– Слушай, крошка, клади в варево морковь, а то мясо не протушится.

– Морковь?

– Я говорю о тех типах, которые не дают тебе жить, – объяснил Тот-Гермес. – Они должны так поступать, потому что они – морковь, а морковь именно такая и есть.

– Если они – морковь, – произнес Кордл, начиная постигать тайный смысл, тогда я...

– Ты – маленькая, жемчужно-белая луковичка.

– Да. Боже мой, да! – вскричал Кордл, пораженный слепящим светом истины.

– И, естественно, ты и все остальные жемчужно-белые луковицы считаете морковь весьма неприятным явлением, некоей бесформенной оранжевой луковицей, в то время как морковь принимает вас за уродливую круглую белую морковь. На самом же деле...

– Да, да, продолжай! – в экстазе воскликнул Кордл.

– В действительности же, – объявил Тот-Гермес, – для каждого есть свое место в Похлебке.

– Конечно! Я понимаю, я понимаю, я понимаю!

– Хочешь порадоваться милой невинной белой луковичкой, найди ненавистную оранжевую морковь. Иначе будет не Похлебка, а этакая... э... если так можно выразиться...

– Бульон! – восторженно подсказал Кордл.

– Ты, парень, кумекаешь на пять, – одобрил Тот-Гермес.

– Бульон, – повторил Кордл. – Теперь я ясно вижу: нежный луковый суп – это наше представление о рае, в то время как огненный морковный стаар олицетворяет ад. Все сходится!

– Ом мани падме хум, – благословил Тот-Гермес.

– Но куда идет зеленый горошек? Что с мясом?

– Не хватайся за метафоры, – посоветовал Тот-Гермес. – Давай лучше выпьем. Фирменный напиток!

– Но специи, куда же специи? – не унимался Кордл, сделав изрядный глоток из ржавой походной фляги.

– Крошка, ты задаешь вопросы, ответить на которые можно лишь масону тринадцатой ступени в форме и белых сандалиях. Так что... Помни только, что все идет в Похлебку.

– В Похлебку, – пробормотал Кордл, облизывая губы.

– Эй! – заметил Тот-Гермес. – Мы уже добрались до Коруньи. Я здесь сойду.

Кордл остановил свою взятую напрокат машину у обочины дороги. Тот-Гермес подхватил с заднего сиденья рюкзак и вышел:

– Спасибо, что подбросил, приятель.

– Да что там... Спасибо за вино. Кстати, какой оно марки? С ним можно антилопу уговорить купить галстук, Землю превратить из приплюснутого сфероида в усеченную пирамиду... О чем это я говорю?

– Ничего, ерунда. Пожалуй, тебе лучше прилечь.

– Когда боги приказывают, смертные повинуются, – нараспев проговорил Кордл и покорно улегся на переднем сиденье. Тот-Гермес склонился над ним; золотом отливала его борода, деревья на заднем плане венцом обрамляли голову.

– Как ты себя чувствуешь?

– Никогда в жизни мне не было так хорошо.

– Ну, тогда привет.

И Тот-Гермес ушел в садящееся солнце. Кордл же с закрытыми глазами погрузился в решение философских проблем, испокон веков ставивших в тупик величайших мыслителей. Он был несколько изумлен, с какой простотой и доступностью открывались ему тайны.

Наконец он заснул и проснулся через шесть часов. Он забыл все решения, все гениальные догадки. Это было непостижимо. Как можно утерять ключи от Вселенной?.. Но непоправимое свершилось, рай потерян навсегда.

Зато Кордл помнил о моркови и луковицах и помнил о Похлебке. Будь в его власти выбирать, какое из гениальных решений запомнить, вряд ли бы он выбрал это. Но увы. И Кордл понял, что в игре внутренних озарений нужно довольствоваться тем, что есть.

На следующий день с массой приключений он добрался до Сантандера и решил написать всем друзьям остроумные письма и, возможно, даже попробовать свои силы в дорожном скетче. Для этого потребовалась пишущая машинка. Портье в гостинице направил его в контору по прокату машинок. Там сидел клерк, превосходно владеющий английским.

– Вы сдаете по дням? – спросил Кордл.

– Почему же нет? – отозвался клерк. У него были маслянистые черные волосы и тонкий аристократический нос.

– Сколько за эту? – поинтересовался Кордл, указывая на портативную модель "Эрики" тридцатилетней давности.

– Семьдесят песет в день, то есть один доллар. Обычно.

– А разве мой случай не обычный?

– Разумеется, нет. Вы иностранец, и проездом. Вам это будет стоить сто восемьдесят песет в день.

– Ну, хорошо, – согласился Кордл, доставая бумажник. – На три дня, пожалуйста.

– Попрошу у вас еще паспорт и пятьдесят долларов в залог.

Кордл попытался обратить все в шутку;

– Да мне бы просто попечатать я не собираюсь жениться на ней.

Клерк пожал плечами.

– Послушайте, мой паспорт в гостинице у портье. Может, возьмете водительские право.

– Конечно, нет! У меня должен быть паспорт – на случай, если вы вздумаете скрыться.

– Но почему и паспорт, и залог? – недоумевал Кордл, чувствуя определенную неловкость. – Машинка-то не стоит и двадцати долларов.

– Вы, очевидно, эксперт, специалист по рыночным ценам в Испании на подержанные немецкие пишущие машинки?

– Нет, однако...

– Тогда позвольте, сэр, вести дело, как я считаю нужным. Кроме того, мне необходимо знать, как вы собираетесь использовать аппарат.

Сложилась одна из тех нелепых заграничных ситуаций. в которую может попасть каждый. Требования клерка были абсурдны, а манера держаться оскорбительна. Кордл уже решил коротко кивнуть, повернуться на каблуках и выйти, но тут вспомнил о моркови и луковицах Ему явилась Похлебка, и внезапно в голову пришла мысль, что он может быть любым овощем, каким только пожелает.

Он повернулся к клерку. Он тонко улыбнулся. Он сказал:

– Хотите знать, как я собираюсь использовать машинку?

– Непременно.

– Ладно, – махнул Кордл. – Признаюсь честно, я собрался засунуть ее в нос. Клерк выпучил глаза.

– Это чрезвычайно удачный метод провоза контрабанды, – продолжал Кордл. Также я собирался всучить вам краденый паспорт и фальшивые деньги. В Италии я продал бы машинку за десять тысяч долларов.

– Сэр, – промолвил клерк, – вы, кажется, недовольны.

– Слабо сказано, дружище. Я передумал насчет машинки. Но позвольте сделать комплимент по поводу вашего английского.

– Я специально занимался. – гордо заявил клерк.

– Это заметно. Несмотря на слабость в "р-р", вы разговариваете как венецианский гондольер с надтреснутым небом. Наилучшие пожелания вашему уважаемому семейству. А теперь я удаляюсь, и вы спокойно можете давить свои прыщи.

Вспоминая эту сцену позже, Кордл пришел к выводу, что для первого раза он неплохо выступил в роли моркови. Правда, финал несколько наигран, но по существу убедителен.

Важно уже само по себе то, что он сделал это. И теперь, в тиши гостиничного номера, мог заниматься не презрительным самобичеванием, а наслаждаться фактом, что сам поставил кого-то в неудобное положение.

Он сделал это! Он превратился из луковицы в морковь!

Но этична ли его позиция? По-видимому, клерк не мог быть иным, являясь продуктом сочетания генов, жертвой среды и воспитания...

Кордл остановил себя. Он заметил, что занимается типично луковичным самокопанием. А ведь теперь ему известно: должны существовать и луковица, и морковь, иначе не сваришь Похлебки.

И еще он знал. что человек может стать любым овощем по своему выбору: и забавной маленькой зеленой горошиной, и долькой чеснока. Человек волен занять любую позицию между луковичничеством и морковщиной.

Над этим стоит хорошенько поразмыслить, отметил Кордл. Однако продолжил свое путешествие.

Следующий случай произошел в Ницце, в уютном ресторанчике на авеню Диабль Блюс. Там было четверо официантов, один из которых в точности походил на Жана-Поля Бельмондо, вплоть до сигареты, свисавшей с нижней губы. Остальные в точности походили на спившихся жуликов мелкого пошиба. В зале сидели несколько скандинавов, дряблый француз в берете и три девушки-англичанки.

Кордл, объясняющийся по-французски ясно, хотя и несколько лаконично, попросил у Бельмондо десятифранковый обед, меню которого было выставлено в витрине.

Официант окинул его презрительным взглядом.

– На сегодня кончился, – изрек он и вручил Кордлу меню тридцатифранкового обеда.

В своем старом воплощении Кордл покорно принял бы судьбу и стал заказывать. Или бы поднялся, дрожа от возмущения, и покинул ресторан, опрокинув по пути стул.

Но сейчас...

– Очевидно, вы не поняли меня. – произнес Кордл. – Французский закон гласит, что вы обязаны обслуживать согласно всем утвержденным меню, выставленным в витрине.

– Мосье адвокат? – осведомился официант, нагло уперев руки в боки.

– Нет. Мосье устраивает неприятности, – предупредил Кордл.

– Тогда пусть мосье попробует, – процедил официант. Его глаза превратились в щелки.

– О'кей, – сказал Кордл.

И тут в ресторан вошла престарелая чета. На мужчине был двубортный синий в полоску костюм. На женщине – платье в горошек.<

...

конец ознакомительного фрагмента