Текст книги "Осколки космоса (сборник)"

Автор книги: Роберт Шекли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Проверив показания приборов, я обнаружил, что на Алкемаре IV было достаточно кислорода, а гравитация составляла девять десятых земной. Мы спустились по трапу, надеясь на хороший куш, как Лефковиц, когда он наткнулся на фризы Элджина XII и продал их за кучу денег Музею современного искусства в Нью-Йорке. Вообще-то я знал, что нам должно повезти, иначе я оказался бы в беде. Я израсходовал массу топлива. Маневрировать на субсветовой скорости в зоне планеты стоит немалых бабок.

Планета была желтовато-коричневой с вкраплениями зеленых пятен. Они показывали, где находилась вода и растительность. Мы произвели орбитальную разведку самых больших пятен и отыскали сектор, который выглядел вполне приемлемым для посадки. Вне всяких сомнений, экономичнее оставить корабль на орбите и курсировать туда-обратно на шатлле, но для этого требуется дополнительное оборудование, не говоря уже о самом шаттле. У нас его не было. И если бы мы нашли что-то стоящее, корабль нам понадобился бы на месте.

Руины там были, с этим порядок. Они были рассеяны на площади в несколько сотен акров, концентрические руины в джунглях. Их окружало то, что некогда было стеной. Пробы атмосферы оказались положительными, никаких вредных веществ, поэтому мы распаковали свои вездеходы и принялись за осмотр местности. Первые два дня ушли на то, чтобы освоиться.

Почти неделя ушла у нас на то, чтобы отыскать сектор, который выглядел стоящим пристального изучения. Он был расположен в самой чаще и напоминал развалины округлого здания. Возможно, храма. Во всяком случае, так мы стали называть его в отчетах. Мы начали осторожно обходить его, снимая все на камеру, потому что фильм об экспедиции тоже кое-чего стоит. Мы искали каких-нибудь вещей. Всегда хорошо обнаружить домашнюю утварь. Мебель, поделки, чашки, миски, доспехи, оружие – все, что будет хорошо выглядеть в музейной витрине или на стене у какого-нибудь богатого сноба. Беда в том, что такого рода вещички почти невозможно отыскать. Исчезнувшие инопланетяне оставили нам совсем немного. Это загадка. Дьявол, вообще все это загадка.

Мы подобрались к полуразрушенной лестнице, ведущей в глубь земли. Хороший знак. В большинстве руин ничего такого не обнаружишь. Я подмигнул Гомесу.

– Эта лесенка сделает нас богатыми, партнер.

Гомес пожал плечами:

– Не очень-то надейся. Исследователям уже приходилось разочаровываться.

– У меня есть предчувствие насчет этой дырочки, – сказал я ему.

Ступеньки, уходившие глубоко под землю, привели нас в большой зал. Это было мрачноватое место: низкий сводчатый потолок, выступающие из стен камни отбрасывали причудливые тени. На земле были разбросаны какие-то металлические предметы. Я поднял парочку и показал Гомесу. Он покачал головой: «Эти штуки не выглядят достаточно инопланетными».

В этом-то вся проблема нашей работы. У людей сложились достаточно четкие представления о том, как, по их мнению, должно выглядеть все инопланетное. Инопланетное должно выглядеть как нечто такое, чего на Земле не сыскать. Такое, что никому и в голову не придет сделать. Такое, что отдает тайной. В то же время это должно быть что-то вроде горшка или стула. Почти все, найденное на других планетах, было инопланетным только по определению. Дело в том, что многие горшки и чашки, привезенные оттуда, вполне могли быть найдены на Земле. И даже документ, с указанием того, где и когда предмет был обнаружен, не придавал ему ценности. Вещи, за которые люди платили наличностью, должны были выглядеть по-инопланетному, а не просто быть инопланетными. Они должны были соответствовать людскому представлению об инопланетных вещах. И в этом была вся загвоздка.

За первой подземной камерой была еще одна. Мы вошли в нее, обшаривая помещение белыми лучами своих фонарей. Там-то мы его и увидели. Предмет, который позже стали называть Эриксом.

Только не надо слишком восхищаться нашим красивым, но безрассудным поступком. На Земле каждый слышал об Эриксе. Ты тоже должна была слышать о нем. Возможно, в твоем кругу его называли инопланетной штукенцией. Но какое это имеет значение?

Он покоился на куске блестящей ткани, покрытой какими-то значками. Все это было водружено на невысокую каменную колонну с рифлеными гранями. Сам предмет казался сделанным из сверкающего металла, хотя никто никогда не исследовал этот материал. Размером он был с детскую голову и был вырезан, или отлит, или выкован в формах, которые ни мне, ни Гомесу видеть не приходилось. Сначала эти формы выглядели хаотическими, но, если присесть и присмотреться повнимательнее, в них можно было увидеть свою логику.

Эта штука светилась. Мерцала. Ее поверхности были изогнуты, но невозможно было определить, выпуклые они или вогнутые. Иногда она напоминала что-то одно, через минуту – другое. Грани не были идентичны. Оптический эффект, триумф глаза. Смотреть на нее было все равно, что смотреть на кубистскую свечу, поверхности и грани которой непривычны, но притягательны, которая с каждой минутой все сильнее приковывает к себе взгляд.

– Слушай, парень, мы нашли его, – сказал Гомес. – И пребольшой. Это станет находкой века. Но черт меня побери, если я могу определить, как это возникло – сделали его, или вырастили, или это природная форма.

Мы разговаривали недолго. Но мысли нас обуревали одни и те же. По крайней мере мне так кажется. А думал я так: вот она, здоровенная штуковина, горшок, из которого растет радуга. Мама всех инопланетных объектов. Не похожа ни на что, виденное раньше, и вместе с тем достаточно компактная, чтобы украсить каминную полку богатейшего человека в мире. Самый желанный предмет во Вселенной. Хорошая работа, парни, лучше не бывает.

Поглазев на нее немного, мы отправились на корабль и принесли в пещеру оборудование, предназначенное для переноски ценных предметов. Мы не касались находки руками. Нейтрально-поверхностный манипулятор поднял ее и поместил в мягкий контейнер. Мы не знали, хрупкая она или нет. Мы знали одно: надо довезти наше золотое яичко до рынка целеньким. Гомес даже пошутил по этому поводу.

– Мы кладем все наши яйца в одну корзину, – сказал он, когда мы размещали контейнер в грузовом отсеке. После этого Гомесу долго не хотелось шутить.

Мы решили не терять больше время на Алкемаре. Одна эта находка могла обеспечить наше будущее, и мы решили доставить ее в лучшем виде. Я стал приводить в действие двигатели, и тут-то нам был дан знак того, что все идет не так просто, как мы рассчитывали.

Двигатели молчали.

Джули, поверь мне, если двигатели твоего космического корабля молчат, тут мало сменить свечи или подбавить газу. Эти двигатели не рассчитаны на то, чтобы люди вроде нас с Гомесом фамильярничали с ними. Чтобы привести их в порядок, нужна целая команда техников и заводское оборудование. Все, что мы могли предпринять, это сделать диагностику. Но приборы показали нам только то, что двигатели не работают. Это мы и сами отлично знали. Чего мы не знали, так это почему они не работают и что с этим делать.

Однако мы не собирались сдаваться так легко. Я проделал все мыслимые процедуры. Повторил диагностику. Проделал диагностику диагностики. Попытался послать сигнал в наш офис на Землю. Все было бесполезно. Современные космические путешествия ставят вас в забавное положение: вы добираетесь до места раньше, чем его достигает луч света, и намного раньше, чем любая форма передачи сигналов. Похоже было, что мы застряли. И самым гнусным было то, что ни одна живая душа не могла прийти нам на помощь. Мы были подобны пионерам, прокладывающим путь в Калифорнию через Скалистые горы. Или Кортесу с его конквистадорами, пробирающемуся через неведомые земли в поисках ацтекских сокровищ. Если у конквистадора лошадь ломала ногу, испанцы не посылали за ним спасательную экспедицию. Они просто списывали его. То же самое случится и с нами. Никто не просил нас прилетать сюда. Нашему индонезийскому спонсору наплевать, вернемся мы или нет. Особенно после того, как он получит страховку.

Мы не паниковали. Мы с Гомесом всегда знали, что идем на рискованное дело. Мы сидели и надеялись, что двигатели оживут сами по себе. Такое иногда случалось. Мы играли в шахматы, читали книги, подъедали припасы и, наконец, решили вытащить Эрикс из грузового отсека и еще раз взглянуть на него. Если нам суждено умереть, то по крайней мере умрем, по выражению Гомеса, как эстеты.

Кажется, я не сказал тебе, почему мы назвали его Эриксом. Это все из-за того куска ткани, на которой была водружена наша находка. Ткань была покрыта какими-то значками и каракулями. Мы думали, это просто узор. Но оказалось, что это первый найденный образец инопланетной письменности. Другие удалось обнаружить только год спустя. Во время экспедиции на Офиукус II Клэйтон Росс наткнулся на испещренную письменами скалу, которую назвали Розеттским камнем космической эры. Одна часть была написана на древней разновидности санскрита, остальные – на трех инопланетных диалектах, один из которых соответствовал письменам на куске ткани, покоившемся под Эриксом. Таким образом, мы с Гомесом привезли первую надпись на инопланетном языке.

Но в то время мы этого не ведали. Ученые долго бились, чтобы установить: то, что мы приняли за узор, оказалось письменностью. Отсюда же и имя для нашей штуковины – следи внимательно за моим рассказом, Джули. В верхней части куска, вернее там, где, как мы считали, был верх, красовались четыре значка, крупнее, чем другие. Конечно, мы не могли их прочитать. Но эти четыре большие значка выглядели как английские буквы E-R-Y-X. Поэтому мы и назвали находку Эрикс. Имя прижилось. С самого начали все так и начали его называть.

Как ты уже могла сообразить, будучи умной маленькой леди, мы не подохли на Алкемаре. Мы выбрались оттуда. А случилось именно то, видишь ли, что мы вытащили Эрикс из хранилища и принесли его в рубку. Так мы могли сидеть и любоваться тем, за что, предположительно, отдаем свои жизни. Таким образом он очутился в непосредственной близости не только от нас, но и от двигателей. Когда мы в очередной попытались завести их, что-то случилось. Мы так и не поняли, что именно и почему. Но внезапно на всех приборах загорелись зеленые лампочки, и двигатели заработали.

Совпадение? Мы так и думали. Но мы еще не настолько прониклись духом научного экспериментаторства, чтобы отнести Эрикс обратно в грузовой отсек и посмотреть, будут ли после этого двигатели работать. Это означало бы, что дух экспериментаторства завел нас слишком далеко. Но нам слишком хотелось выбраться с Алкемара, пока была такая возможность. Вернуться на Землю.

Рахман встретил нас в отеле «Диснейленд» в Джакарте. Эрикс ему понравился. Однако по выражению его лица можно было понять, что впечатлен он не слишком. Возможно, виной тому были какие-то проблемы. Позже я узнал, что ЦРУ и местный отдел по борьбе с наркотиками всерьез заинтересовались Рахманом и его партнерами. Думаю, Рахман чувствовал надвигающуюся беду. Вот что он сообщил: «Я уверен, мы могли бы продать это с большой выгодой. Но у меня есть идея получше. Я проконсультировался с моими партнерами. Мы собираемся передать этот предмет крупной американской исследовательской компании, которая выставит его для всеобщего обозрения и сможет изучать его на благо всего человечества».

– Очень благородно с вашей стороны, – сказал я. – Но зачем это вам?

– Мы бы хотели наладить хорошие отношения с американцами, – сказал Рахман. – Это может оказаться полезным в дальнейшем.

– Но таким образом вы не сможете выручить никаких денег.

– Иногда добрая воля важнее денег.

– Только не для нас!

Рахман улыбнулся и что-то пробормотал на своем языке. Несомненно, местный эквивалент выражения «дерьмо собачье».

Я не был расположен сдаться так легко.

– Мы договорились продать любой артефакт, который найдем, и поделить прибыль!

– Это не совсем верно, – довольно холодно сказал Рахман. – Если вы прочитаете свой контракт, то увидите, что вы участвуете в продаже артефакта только в том случае, если мы решим его продать. И решение целиком зависит от нас.

Насчет условий контракта он был прав. Кто бы мог подумать, что они не захотят его продавать?

Я осознал мудрость рахмановского решения – конечно, с его точки зрения – примерно год спустя, после того, как ЦРУ, работавшее в тесном сотрудничестве с индонезийскими властями, предъявило ему обвинение в международной транспортировке наркотиков. Его крепко прижали, но он отделался только штрафом.

Следуя указаниям работодателей, мы с Гомесом доставили Эрикс в штаб-квартиру Microsoft-IBM в Сиэтле, крупнейшей частной компании, занимавшейся изучением инопланетных артефактов. Мы рассказали им о двигателях, сказали, что если наши догадки верны, то эта штука повлияла на их работу.

Ну так вот, ребята из Microsoft-IBM протестировали эту штуковину по миллиметру, и чем больше они изучали ее, тем больше возбуждались; а потом вообще созвали больших шишек из разных университетов всего мира. Microsoft-IBM рад был платить им, потому что это сделало фирме такую рекламу, о которой она и мечтать не могла. К тому же вскоре правительство выделило на исследования немалую сумму.

А мы с Гомесом оказались не у дел. После того как мы сделали заявление, в нас больше не нуждались. Индонезийская группа вышла из космического бизнеса; для них настало время спасать свою задницу. Но, надо признать, они выписали нам вполне приличную премию. Я начал уже было поиски новых покровителей и нового корабля, наших совместных денег вполне на это хватало.

А затем случилось так, что Гомес погиб в дорожной аварии в Гэллапе, Нью-Мексико, его семья унаследовала его долю, и мне пришлось судиться с ними. Суд так и не поверил, что Гомес на словах доверил мне свою часть премии, да еще и содержание адвокатов влетело в копеечку. Самое обидное, что все затраты были напрасны и половина нашего общего фонда ушла к какому-то дяде из мексиканского городка Оакса, которого Гомес даже ни разу не видел.

Так я остался один-одинешенек и, как говорится, в стесненных обстоятельствах. Мне удалось заключить сделку с какими-то южноафриканскими алмазными дельцами и получить новый корабль «Уитуотерсрэнд». Я полетел обратно на Алкемар поискать еще какое-нибудь барахлишко, но тут, как назло, Стеббинс, человек, которого приставили ко мне южноафриканцы, погиб от обвала в пещере. Во всем обвинили меня. Какая черная несправедливость. Я торчал на корабле, играя в солитер, когда он отправился к руинам, не поставив меня в известность, ясное дело, хотел поискать кое-что для себя. Однако в Йоханнесбурге против меня выдвинули обвинение в преступной небрежности, и я потерял лицензию.

Вот так внезапно я остался без гроша в кармане, и никто больше не хотел брать меня на работу. Я крутился как мог, когда белые халаты вдруг сделали одно из самых удивительных открытий, связанных с Эриксом. В это время я как раз отбывал шестимесячное заключение в Лунавилле по раздутому обвинению в растрате. В общем, я разбирался с собственными проблемами, когда Гиой из Сорбонны, работая над Новым Розеттским камнем из Клэйтон Росса, умудрился перевести то, что было написано на скатерке, которая лежала под Эриксом. За этим мгновенно последовал судебный запрет на разглашение этой информации, инспирированный людьми Microsoft-IBM. Обо всем этом я узнал за решеткой. Все на Земле слышали об этом. (Кроме тебя, моя обожаемая Джули, погруженная в чужие сны.)

Меня выпустили досрочно за примерное поведение (я по натуре не бедокур), и я некоторое время слонялся по Луна-Сити, подрабатывая мойщиком посуды. На моей карьере галактического пилота, казалось, можно было поставить крест. У меня не было лицензии, а даже если бы и была, вряд ли кто-то осмелился нанять меня.

Но стоящего человека не так-то легко стереть в порошок. Смена администрации на Луне дала мне возможность возобновить лицензию на космическое пилотирование, правда, в пределах Солнечной системы. Плюс к этому Эдгар Дуарте, владелец «Луна Турс», решил использовать мою славу для оживления своего туристического бизнеса. Так я получил работу и стал по выходным возить отдыхающих на пояс астероидов, что было, конечно, глубочайшей степенью падения для человека, открывшего для человечества Эрикс.

Однако я принял подобную участь с хладнокровным спокойствием: мне давно было известно, что фортуна – продажная девка, а сама жизнь – что-то вроде бессмысленной головоломки. Я человек не религиозный. Далек от этого. Если я и придерживаюсь каких-то верований, то это, пожалуй, убеждение, которое некогда приписывали гностикам: что Сатана одержал верх над Богом, а не наоборот, и Принц Тьмы управляет всем в присущем ему мрачном разрушительном духе. Я знал, что все в этом мире – просто вопрос везения и невезения, но игра ведется против нас, и даже верховное божество нас ненавидит.

Но, поскольку существуют шансы за и против, время от времени случаются и хорошие вещи. Похоже, у меня начиналась светлая полоса. Я возил этих чертовых туристов к этим дурацким астероидам, ночевал в какой-то дыре, поскольку моя зарплата у Дуарте была близка к нулю, когда в один прекрасный день ко мне пришло письмо с Земли.

Оно было написано на настоящей бумаге, не то что эти нематериальные e-mail, на жесткой, пергаментоподобной бумаге. И пришло оно от некой организации, которая именовала себя «Первая Церковь Эрикса, Вселенского Понтифика Всего и Вся».

Письмо не было хохмой, как я предположил было поначалу, оно представляло собой серьезное послание от группы, основавшей церковь для поклонения Эриксу.

Эрикс – это сверхчеловеческий принцип, писали они мне, который явил себя тем, кто способен разглядеть его божественно нечеловеческую сущность, и его явление было давно предсказано ввиду самоочевидности всеобщего грехопадения человеческой души.

В письме указывалось, что Эрикс в данный момент находится в цитадели – Космической Игле Сиэтла, приобретенной для него Microsoft-IBM. Тысячи людей ежедневно проходят перед ним в поисках исцеления от терзающих их недугов. И многим Эрикс помогает. На счету Эрикса буквально тысячи чудес. Он не только способен исцелить и исцеляет любые человеческие болезни, в присутствии Эрикса улучшается все, начиная от работы механизмов (в чем я первый имел возможность убедиться) до деятельности человеческого мозга (примером чему был, полагаю, автор письма).

Еще несколько абзацев в том же духе, и автор, некий мистер Чарльз Эхренцвейг, перешел к делу. До сведения Церкви недавно дошло (он не говорил, каким именно образом), что я – тот самый человек, который обнаружил Тело Божества и подарил его человечеству. За это меня следовало почитать. Прошло несколько лет с тех пор, как я имел контакт с Источником. И я был лишен своей законной славы, отвергнут, тогда как меня следовало превозносить (я был того же самого мнения), меня принудили жить вдали от Земли, тогда как по праву я должен занять почетное место Открывателя Эрикса. Письмо также подразумевало, что во мне есть что-то священное в смысле моего первородства.

Эхренцвейг завершал послание уведомлением о том, что они купили мне билет до Земли. Он ждет меня в отделении «Америкэн Экспресс» в Луна-Сити. Им будет очень приятно, если я приеду в Сиэтл в качестве их гостя, все расходы полностью за счет принимающей стороны. Они обещали щедро вознаградить меня, если я соглашусь поговорить с ними об обстоятельствах моей экспедиции на Алкемар, открытии Эрикса, моих ощущениях во время контакта с ним, и так далее, и тому подобное.

Поехал ли я? А ты как думаешь? Мне уже осточертели и Луна-Сити, и туристы с их астероидами. С превеликим удовольствием я послал Дуарте куда подальше и вскоре уже был на пути к родной планете.

Через несколько недель я оказался на месте.

Не буду тебе докучать, Джули, рассказом о своих впечатлениях от Земли после десяти лет отсутствия. Все это и еще много чего является частью моей стандартной лекции. Она сейчас доступна как в виде книги, так и на CD. Если хочешь, можешь сама полистать на досуге. (Но ведь я знаю тебя, дорогая моя. Ты не интересуешься никем, кроме себя самой, ведь так?)

– Далтон! Как хорошо, что вы приехали!

Эхренцвейг, большой толстый человек, приветствовал меня в буквальном смысле слова с распростертыми объятиями. С ним была еще парочка парней, все одеты в белое. Это была отличительная черта их культа, как мне довелось узнать позднее.

Меня отвезли в лимузине к Дому Эрикса, их собственной церкви и резиденции на частном острове в Паджет Саунд. Там меня напоили и накормили. От меня не отходили ни на шаг. Это было очень приятно. Настораживали только какие-то странные интонации во всем, что говорил Эхренцвейг и остальные. Психологи назвали бы это подтекстом. Им было известно что-то, чего не знал ни я, ни весь остальной мир, и в силу этого они казались весьма самодовольными.

На следующий день они привезли меня в Космическую Иглу для Лицезрения, как они это называли. Как все простые смертные, мы получили билеты (раздававшиеся бесплатно от фонда Эрикса, но все же обязательные для каждого), затем нас обыскали на предмет оружия, а затем разрешили присоединиться к очереди, тянувшейся в смотровой зал, который мои соратники по Церкви называли Цитаделью. Мне не обязательно было все это проделывать, но Эхренцвейг считал, что следует посмотреть, как это теперь происходит.

Я был немало удивлен количеством больных и увечных людей в очереди. Там были слепые, раковые больные, кого только там не было. Все надеялись на чудесное исцеление. Многие из них, заверил меня Эхренцвейг, его получат.

У меня, должно быть, был скептический вид, потому что Эхренцвейг сказал: «О, это вполне реально. Это не вопрос веры; просто он так действует. Другие религии не знают, что с нами делать. Эрикс… он в самом деле совершает чудеса. Постоянно. Каждодневно. Это эпоха, о которой писали наши пророки. Мы называем это Милостью Последних Дней».

– Последних Дней? Что это значит? – спросил я.

На его лице появилось хитроватое выражение.

– Боюсь, я не имею права обсуждать с вами внутреннюю доктрину.

– Но почему? Я думал, вы считаете меня основателем.

– Основателем да, но не последователем нашей религии. Вы обнаружили Эрикс, мистер Далтон, и за это мы всегда будем почитать вас. Но вы не верите в его сверхъестественное послание. И в силу этого мы не откроем вам свои сердца и умы.

Я пожал плечами. Что можно сказать, когда человек катит на вас бочку? Я не собирался пререкаться с Эхренцвейгом. Парень был моей кредитной карточкой, и я не хотел портить с ним отношения. Во всяком случае, до тех пор, пока я не раскручусь самостоятельно.

Я надеюсь, Джули, что ты поймешь и оценишь мою тогдашнюю позицию: все-таки мне дали бесплатный билет до Земли и поселили в прекрасный отель курортного типа. Однако пока что-то не намечалось разговора о деньгах. О самом существенном. О том, что заставляет мир крутиться.

Я тоже, конечно, не поднимал этого вопроса. До поры до времени. Я был вроде как уверен, что Эхренцвейг и его люди собираются сделать мне какое-то предложение. В конце концов, без меня у них не было бы этой их религии.

Я провел некоторое время в маленькой кабинке, разглядывая Эрикс через стекло. Они поместили его на тот самый цилиндрический камень, на котором я его нашел. Я, кстати, не потрудился привезти этот цилиндр на Землю. Они снарядили за ним специальную экспедицию на Алкемар. Комната была сконструирована таким образом, что выглядела в точности как та пещера, в которой мы с Гомесом сделали свое открытие. Даже освещение было похожим. Они даже подстелили под него ту ткань, на которой он покоился. Эрикс красовался там, словно картинка.

– Я думал, кто-то изучает эту ткань, – заметил я.

– Да, Гийо. Но нашей церкви удалось засекретить его перевод и вытребовать ткань. Она должна быть вместе в Эриксом, вы понимаете. Она – часть его сути.

– Вы знаете, о чем там написано?

– У нас есть свои предположения.

– Какие?

– Если вы полагаете, что я собираюсь вам рассказать, мистер Далтон, то вы сильно ошибаетесь. Это знание станет доступно публике, только когда придет время.

– А когда оно придет?

– Эрикс сам даст нам знак.

Так мы стояли некоторое время, наблюдая за людьми, отбрасывающими прочь свои костыли, и за теми, кто кричал: «Я вижу!» – и за всей прочей чепухой. Затем они отвезли меня обратно в Дом Эрикса на первый полноценный банкет в мою честь. Как раз после этого обеда Эхренцвейг и сделал мне предложение, которого я ждал.

Мы сидели с сигарами и бренди в роскошной гостиной, отделенной от главной обеденной залы небольшим коридором. Сначала там собралась небольшая компания: я, Эхренцвейг и еще с десяток человек, несомненно главные шишки всей организации. Затем все удалились словно по сигналу, и Эхренцвейг сказал:

– Вы, вероятно, задаетесь вопросом, что все это может означать лично для вас, мистер Далтон.

– Этот вопрос и впрямь приходил мне в голову, – признался я.

– Если я правильно понял ваш характер, – сказал Эхренцвейг, – то вы должны любить деньги. Или я заблуждаюсь?

– Отнюдь. Я готов к речам искренним и жизни высокой.

– Прекрасно. Мы можем дать вам и то и другое.

– Кстати, о высокой жизни, – сказал я, понизив голос. – Как это будет выражаться: в виде наличности для кесаря или мне воздастся духовными почестями?

Эхренцвейг улыбнулся:

– Нам очень хорошо известно, что вы неверующий. Это прекрасно. Вам и не нужно быть фанатиком. Вы ведь не испытаете душевный дискомфорт, узнав, что мы собираемся использовать вас в качестве жупела?

– Нет, если он будет начинен деньгами.

– Превосходно! Я ценю вашу откровенность.

– В таком случае вы не будете возражать, если я скажу, что считаю вашу религию Эрикса чушью собачьей, если говорить откровенно?

– Абсолютно не возражаю. В наше время, мистер Далтон, суть религии проявляется в том, как она действует, а не в том, что она обещает. А в такой религии, как наша, отсутствуют какие бы то ни было моральные или этические постулаты. Подобные материи не имеют ничего общего с божеством, подобным нашему. Эрикса, которого некоторые называют Великим Сатаной, меньше всего заботит добро и зло. Он здесь лишь для одной-единственной вещи.

– Какой же именно?

– Это станет очевидно для вас в свое время, – сказал Эхренцвейг. – Я предвижу, что вы еще станете верующим. И мне будет жаль, ибо мы потеряем в своих рядах веселого и циничного жулика.

– Лесть утомляет, – сказал я, – если она не подкреплена ощутимой суммой денег. Не беспокойтесь насчет обеспечения меня танцующими девицами. Я сам позабочусь о деталях подобного рода.

– Деньги, – сказал Эхренцвейг. – Как вы поразительно точны в определениях. Но я ожидал подобного поворота.

Эхренцвейг вынул из внутреннего кармана бумажник и отсчитал десять тысячедолларовых банкнот. Пошуршал ими и вручил мне.

– Вы предполагаете ограничиться этим?

– Разумеется, нет. Это просто небольшая сумма на карманные расходы. Мы собираемся платить вам гораздо больше, мистер Далтон.

– А что я должен делать за это?

– Просто разговаривать с людьми.

– Вы хотите сказать, читать лекции?

– Называйте это как вам угодно.

– Что вы хотите, чтобы я им говорил?

– Что пожелаете. Можете говорить о том, как обнаружили Эрикс. Но не обязательно привязываться к этому событию. Рассказывайте о себе. О своей жизни. О своей точке зрения на жизнь.

– Почему вы думаете, что кого-то заинтересует моя жизнь?

– Что бы вы ни сказали, все будет представлять интерес. В нашей религии, мистер Далтон, вы занимаете весьма значительное место.

– Я говорил вам, что не религиозен.

– Значительные фигуры во многих религиях сами по себе не религиозны. Верующие идут вслед за интерпретаторами. Но те, кто стоял у истоков, не всегда религиозны. Зачастую как раз наоборот.

– У меня есть свое место в вашей религии? Может быть, что-то вроде Иуды?

– Вы равны ему по значению, но не по сути. Мы называем вас, мистер Далтон, Последним Адамом.

Болтовня никогда не составляла для меня проблемы, и мне было плевать, называют меня Последним Адамом, Первым Чарли или, скажем, Шестнадцатым Ллевеллином. Имя – это просто одна из оболочек для кучки дерьма, называемой человеком. Извини, конечно, что изъясняюсь не по-французски. Но ты ведь всю жизнь слышишь такой язык, не правда ли, Джули? Так говорил твой отец, и твоя мать, и все твои друзья. Они ведь все – кучка богохульников, разве не так, куколка? И ты знала с самого начала, с первых шагов, что единственное, что нужно делать в этом мире, – это искать свой номер первый, хорошо жить и оставить после себя приятный на вид труп. Мы с тобой так похожи, Джули. Вот почему ты меня так любишь.

Когда я начал читать лекции в Сиэтле, я говорил главным образом о тебе, Джули, девочка моя. Люди спрашивали меня, кто такая эта Джули, о которой вы тут распинаетесь? А я им всегда отвечал, что она девушка моей мечты и знает, как все на самом деле обстоит на этом свете. Я говорил это тем дамам, которые составляли мне компанию в то время. Их было много. Я, видишь ли, был знаменит. Я был Далтон, парень, который нашел Эрикс.

Благодаря Эхренцвейгу и его людям другие тоже начали понимать мою ценность. Они платили мне кучу денег. Уважали меня.

– Мы осуществим ваши стяжательские мечты, Джон, – сказал однажды Эхренцвейг. Я думал, это была шутка, но он сдержал слово. Он продолжал забрасывать меня деньгами, а я продолжал покупать вещи, людей и снова вещи. Ну и времечко было, скажу я тебе. У меня все шло так хорошо, что я даже не сразу заметил, как огромное количество людей стало вдруг умирать.

Когда у тебя все так хорошо, как было у меня, ты не замечаешь, что творится с другими людьми. Я хочу сказать, и давайте посмотрим правде в глаза, кто, к черту, будет заботиться о других людях, когда надо кормить и ублажать номер первый, то есть себя? И как бы хорошо ни шли дела, всегда есть возможность улучшить положение, верно? Вот и я не очень-то замечал, что происходило вокруг. А люди вымирали. Это была трагедия. А когда заметил, то подумал, что это, как ни странно, к лучшему, потому что в мире стало больше свободного места. И меня не очень-то интересовало, почему это происходило.

Многие обвиняли во всем Эрикс. Таковы люди. Всегда готовы обвинить кого-то или что-то. Были даже ученые, жаждавшие попасть на страницы газет, которые утверждали, что Эрикс – живой организм, неизвестная форма жизни. Что он долгое время находился в спячке. А теперь будто бы вошел в активную фазу. Если верить этим парням, Эрикс испускал вирусы с того самого дня, как я нашел его. Эти вирусы путешествовали по миру, селились в человеческих организмах, никому не причиняя вреда и не привлекая к себе внимания, такие хитрые маленькие твари. Но они не были такими уж безобидными. Просто эти Эриксовы вирусы ждали, ждали, пока не распространятся по всей Земле, не заразят буквально каждого. А затем начали работать, как бомба с часовым механизмом.