355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Роберт Шекли » Зачем » Текст книги (страница 1)
Зачем
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 15:42

Текст книги "Зачем"


Автор книги: Роберт Шекли



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Шекли Роберт
Зачем

Роберт Шекли

Зачем?

Я и пытаться не стану описывать вам эту боль. Скажу только, что и под наркозом она была нестерпимой, а я терпел разве потому, что у меня другого выхода не было. После она утихла, и я открыл глаза и взглянул в глаза браминов, стоявших надо мной. Их было трое, и одеты они были в обычные белые хирургические халаты и белые маски из марли.

Эта дрянь для наркоза у меня только что из ушей не текла, так меня ею напичкали, и память работала какими-то урывками.

– Сколько же это я был мертвый? – спросил я.

– Около десяти часов, – ответил один из браминов.

– Как я умер?

– А вы не помните? – спросил самый длинный брамин.

– Нет еще.

– Ну что ж, – сказал длинный, – вы со своим взводом находились в траншее 2645Б– 4. На рассвете вся ваша рота поднялась в атаку с задачей захватить следующую траншею. Номер 2645Б-5.

– И что? – спросил я.

– Вы остановили собой несколько автоматных пуль. Нового типа – с разрывными головками. Вспоминаете? Одна угодила вам в грудь и еще три в – ноги. Когда санитары вас подобрали, выбыли мертвы.

– А траншею эту самую мы заняли? – спросил я.

– Нет. На этот раз нет.

– Ясно. – По мере того как наркоз проходил, память быстро возвращалась. Я припомнил парней из моего взвода. Старушка 2645Б-4 была мне домом больше года, и для траншеи она была довольно уютной. Противник все пытался нас оттуда выбить, и наша утренняя атака по-настоящему была контратакой. Я вспомнил, как автоматные пули разрывали мне тело и то чудесное облегчение, которое я испытал, когда все кончилось. Припомнил я и еще кое-что...

Я поднялся и сел.

– Эй, ну-ка минуточку! – сказал я.

– В чем дело?

– Мне казалось, что верхней границей возвращения человека к жизни было восемь часов...

– Мы с тех пор усовершенствовали наше искусство, – сказал мне один из браминов. – Мы его постоянно совершенствуем. Теперь мы можем оживлять мертвецов уже после двенадцати часов после смерти, словом, пока не произошло серьезных нарушений работы мозга.

– Молодчаги какие, – сказал я. Теперь память ко мне окончательно вернулась, и я уразумел, что произошло. Только вот вы сделали серьезную ошибку, что меня оживили.

– Какого черта, рядовой? – спросил меня один из них голосом, который бывает только у офицеров.

– Посмотрите на мои нашивки, – сказал я.

Он посмотрел. Его лоб – а это было все, что мне было видно, – наморщился.

– Это в самом деле необычно, – сказал он.

– Необычно! – передразнил я его.

– Понимаете, – заявляет он мне, – вы были в траншее, полным-полнехонькой мертвецами. Нам сообщили, что все они по первому разу. Нам было приказано оживить всех.

– А на нашивки вы сперва не посмотрели?

– У нас было слишком много работы. Времени не было. Я и в самом деле сожалею, дружище. Если бы только я знал...

– Хватит. К черту! – отрезал я. – Хочу видеть Генерал-инспектора.

– Неужели вы в самом деле думаете, что...

– Думаю, – сказал я. – Я не такой, чтобы за закон зубами держаться, но на этот раз меня в самом деле обидели. Имею право повидать Генерал-инспектора.

Они зашептались, а я тем временем осмотрел себя. Брамины эти здорово надо мной потрудились. Хотя, конечно, не так хорошо, как это делалось в первые годы войны.

– Так вот, насчет Генерал-инспектора, – сказал один из них.

– Тут есть некоторые трудности. Понимаете...

Нечего и говорить, что Генерал-инспектора я не увидел. Они отвели меня к здоровенному жирнюге сержанту с этакой добряцкой рожей, немолодому.

– Ну, ну, дружище, – говорит мне этот добряк сержантище. – Я слышал, что ты шум поднимаешь насчет оживления?

– Правильно слышали, – ответил я ему. – Согласно "Актам о войне" даже рядовой солдат имеет свои права. По крайней мере меня так учили.

– Само собой, имеет, – говорит этот добряк.

– Я свой долг выполнил, – заявил я ему. – Семнадцать лет в армии, восемь лет на передовой. Три раза был убитым, три раза меня оживляли. Приказ такой, что после трех раз официально можно требовать, чтобы тебя оставили в мертвых. У меня так все и было, и на моих нашивках так обозначено. Но меня не оставили в мертвых. Проклятые коновалы снова меня оживили, а это нечестно. Я хочу остаться мертвым.

– В живых оставаться куда лучше, – говорит сержант. Когда остаешься в живых, то всегда есть возможность, что тебя уволят из армии на гражданку. Не то, чтобы это случалось сплошь и рядом, потому как людей на фронте не хватает. Но шанс-то все-таки есть.

– Хочу остаться в мертвых, – твердо заявил я. – После третьего раза по "Актам о войне" это моя привилегия.

– Но наши враги превосходят нас в людской силе, – говорит старший сержант. – Все эти миллионы и миллионы их солдат! Нам нужно было иметь больше боеспособных мужчин.

– Мне это все известно. Послушайте, сержант. Я хочу, чтобы мы победили. Я очень этого хочу. Я был хорошим солдатом, но меня уже три раза убивали, и...

– Вся беда в том, – говорит сержант, – что противник тоже оживляет своих убитых. Борьба за живую силу на передовой именно сейчас вступает в решающую фазу. Следующие несколько месяцев покажут, кому будет принадлежать победа. Так почему же не забыть о том, что случилось? Обещаю, что когда вас убьют в следующий раз, вас оставят в покое.

– Хочу повидать Генерал-инспектора, – сказал я.

– Ладно, дружище, – говорит мне этот добряк, старина сержант не очень дружеским тоном. – Пройдите в комнату триста три.

Я пошел в триста третью, которая оказалась приемной, и стал ждать. Мне было вроде немного не по себе из-за того, что я поднял всю эту шумиху. В конце концов страна воевала. Но уж больно меня рассердили. Солдат имеет права, даже во время войны. Эти проклятые брамины...

Забавно, как прилепилось к ним это прозвище. Они просто доктора, а не какие-нибудь там индуисты, или настоящие брамины, или еще что. Их прозвали так после одной газетной статейки, года два назад она появилась, когда все это было еще в новинку. Парень, который накатал эту самую статью, расписал там, как доктора теперь могут оживлять убитых и те снова годятся в бой. Этот парень процитировал по этому поводу поэму Эмерсона. Поэма эта называлась "Брама", стало быть, наших докторов стали звать браминами.

По первоначалу оживление было не такой уж плохой штукой. Хоть сперва и больно, а все равно – до чего ж хорошо остаться в живых! Но в конце концов наступает такой момент, когда уже невмоготу умирать и воскресать, умирать и воскресать.

Лезут всякие мысли, вроде того, что сколько же смертей ты должен отдать своей стране и не лучше, не спокойней ли некоторое время побыть в мертвых.

Начальство это поняло. От многократного оживления страдал дух армии. Поэтому пределом установили три оживления. После третьего раза ты мог выбирать – либо остаться в мертвых, либо воскреснуть и уйти на гражданку.

А меня обманули. Меня в четвертый раз оживили. Я патриот не хуже любого другого, но этого я потерпеть не могу.

В конце концов меня допустили к адъютанту Генерал-инспектора. Это был полковник, худощавый, седой, и я сразу понял, что он из породы тех, с которыми прав не покажешь. Его уже поставили в известность о моем деле, поэтому он сразу взял быка за рога.

– Рядовой, – заявляет он, – я сожалею о случившемся, но сейчас отданы новые приказы. Противник увеличил число оживлений своих солдат, а мы не должны уступать ему. Установлен порядок – шесть оживлений перед отставкой.

– Но ведь этот приказ отдали, когда я был мертвый.

– Приказ имеет обратную силу, – говорит он. – Вам предстоит пережить еще две смерти. До свидания, рядовой, желаю удачи.

Вот так. Мог бы и знать, что у начальства ничего не добьешься. Они же не испытали всего на своей шкуре. Чаще одного раза их редко убивают, так что им просто невдомек, что испытывает человек после четвертого раза. Словом, я отправился обратно в свою траншею.

Я шагал не спеша мимо отравленной колючей проволоки и думал изо всех сил. Прошел какую-то дуру, прикрытую зеленым брезентом, на которой по трафарету была выведена надпись: "Секретное оружие". Наш сектор прямо напичкан этим секретным оружием.

Но сейчас мне было на это наплевать. Я думал о строфе из поэмы Эмерсона. Он пишет вроде так:

Даль забвенья со мною

рядом,

Тень все равно

что солнечный свет,

Мне являются

исчезнувшие боги,

А стыд и слава мне

все одно.

Старина Эмерсон это очень здорово подметил, потому что после четвертой смерти все именно так и представляется. Все тебе безразлично, и все кажется более или менее одинаковым. Поймите меня правильно, я не циник. Я просто говорю, что после того как человек умрет четыре раза, его точка зрения на вещи обязательно изменяется.

В конце концов я добрался до старушки 2645Б-4 и поздоровался со всеми ребятами. Узнал, что на рассвете снова пойдем в атаку. Но все еще размышлял.

Я не дезертир, только, на мой взгляд, четыре смерти этого достаточно. Я решил, что уж в этой-то атаке я приму меры, чтобы остаться мертвым. На этот раз никакой ошибки не будет.

Мы выступили, когда чуть забрезжило, мимо колючей проволоки, мимо минных заграждений на ничейную землю между нашей траншеей и той, что числилась за номером 2645Б-5. Атака выполнялась силами батальона, и всем нам раздали самонаводящееся оружие.

Мы наступали. Вокруг меня стоял гром от разрывов, но меня даже не оцарапало. Я уж начал думать, что на этот раз мы одолеем.

И тут меня зацепило. Разрывной пулей в грудь. Безусловно, смертельно. Обычно, если что-нибудь в тебя такое угодит, ты валишься и лежишь. Но только не я. На этот раз я хотел на все сто быть уверенным, что останусь мертвым. Поэтому я поднялся и, шатаясь, пошел вперед, опираясь на винтовку, как на костыль. Под самым плотным перекрестным огнем, какой только можно себе представить, я прошел еще метров пятнадцать. И меня снова зацепило, да еще как!

Разрывная пуля просверлила мне лоб. В крохотную долю секунды, пока я еще жил, я почувствовал, как у меня вскипел мозг, и понял, что на этот раз – все. Брамины не смогут сладить с серьезным повреждением мозга, а у меня было серьезней некуда.

И я умер.

...Сознание вернулось ко мне, и я увидел браминов в белых халатах и марлевых масках.

– Сколько я был мертвым? – спросил я.

– Два часа.

И тут я вспомнил.

– Но ведь меня... в голову!

Марлевые повязки сморщились, и я понял, что брамины заулыбались.

– Секретный способ, – говорит мне один из них. – Его разрабатывали почти три года. И наконец нам вместе с инженерами удалось усовершенствовать антидеструктор. Величайшее изобретение!

– Да-а? – протянул я.

– Наконец-то медицинская наука может излечивать серьезные ранения в голову, – говорит мне брамин. – И любые другие ранения. Мы можем теперь оживлять всех, при условии, что можем собрать семьдесят процентов тела, чтобы ввести их в антидеструктор.

– Замечательно, – сказал я.

– Между прочим, – говорит мне этот брамин, – вам дали медаль за героическое продвижение вперед под огнем да еще со смертельной раной.

– Замечательно, – сказал я. – Взяли мы эту 2645Б-5?

– На этот раз взяли. Теперь копим силы, чтобы выбить их из траншеи 2645Б-6.

Я кивнул, а спустя некоторое время мне вернули обмундирование и послали обратно на фронт. Сейчас здесь стало немного потише, и я должен признать, что быть живым не так уж плохо. И все же я думаю, что от жизни я ничего больше уже не хочу.

Теперь мне осталась еще одна смерть до шестой, заветной.

Если только они не отдадут новый приказ.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю