Текст книги "Ваал"

Автор книги: Роберт Рик МакКаммон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

12

В грязном городишке посреди пустыни, окаймленном хибарками с жестяными стенами, Нотону казалось, что он спит, что, когда машину резко подбросило на ухабе и он вообразил, будто проснулся, он, наверное, продолжал видеть кошмар. Но нет. Ослепительно-белое солнце в сверкающем синем небе говорило: нет. Это не был кошмар, откуда он мог бы вынырнуть, выплыть по мутным водам сна. Это была реальность. Очень реальная реальность.

Такси Нотона (за рулем сидел мужчина средних лет с гнилыми передними зубами; под ввалившимися глазами у него темнели круги) остановилось на одной из улочек предместья, где движение было перекрыто из-за аварии. Впереди оглушительно галдели по-арабски, оживленно жестикулировали: кого-то сбила машина; несчастный, силой удара отброшенный с дороги, лежал в сточной канаве. Шоферы – участники инцидента, огромные, очень смуглые, ожесточенно выясняли отношения. Оба были на грани истерики. Но Нотона это не интересовало. Его взгляд был устремлен из окна машины куда-то поверх песка и разбитого асфальта, за вонючие лачуги, на другую сторону улицы, темной лентой опоясывавшей башни Кувейта.

Там, в канаве, в песок были прочно воткнуты две рогульки. Между ними горел костер из старых газет и тряпок. Над огнем два полуголых мальчугана поворачивали насаженный на палку освежеванный собачий труп. Мальчишки внимательно приглядывались к мясу, выбирая, куда впиться зубами, когда лакомство будет готово, а мертвые, выпученные собачьи глаза, похожие на белые мраморные шарики, так же внимательно приглядывались к ним. Ноздрей Нотона коснулся запах, распространявшийся от костра, и он вздрогнул от отвращения. Следовало бы закрыть окно, но в такую жару даже думать об этом было страшно; к тому же в конце концов запах все равно проник бы в машину через разбитое ветровое стекло.

Над самым ухом у него что-то громко выстрелило, и он вздрогнул. Выхлоп? Воздух впереди был сизым от дыма.

Таксист вполголоса выругался и выехал из ряда. Такси покатило по тротуару. Проезжая мимо места аварии, Нотон выглянул в окно. Один из шоферов лежал на асфальте, из раны на животе лилась кровь. Другой, расставив ноги, стоял над ним с дымящимся пистолетом в руке. Такси съехало обратно на мостовую, и тот, кто лежал на земле, бессильно попытался уцепиться за колесо.

Нотон перекричал вой мотора:

– Там человека застрелили!

Водитель мотнул головой на короткой шее.

– Застрелили! Вы что, не понимаете? Нужно остановиться и помочь!

Таксист хрипло рассмеялся.

– Ха! Ох уж эти американцы!

Нотон оглянулся и увидел, что человек с пистолетом все еще стоит над своей поверженной жертвой. Машины объезжали место происшествия, и потревоженный их движением синий дым лениво вился над головой лежащего.

Такси ехало по неровному ухабистому асфальту через лабиринт самодельного жилья к городской окраине. Повсюду были люди, смуглые люди в развевающемся тряпье; они ухмылялись и тянулись к Нотону в окно ускользающей машины. Они полулежали в сточных канавах, широко раскрыв настороженные глаза, но лица их уже были мертвы. Они выходили из проулков на мостовую и жадно наблюдали за приближением такси, словно Нотона везла машина разрушения, которое было здесь желанным и уважаемым гостем.

Нотон готов был увидеть нищету, но не такую. В этой стране его постоянно снедала тревога, точно в любой момент, без всякого предупреждения что-нибудь могло обрушиться ему на голову. Он вдыхал это ощущение с едкой дымкой, висевшей над Кувейтом. Дым начинал наползать на город в ранние утренние часы, он плыл с запада, оттуда, где изгибалась и покачивала бедрами гибкая смуглая женщина – пустыня. Ночью со своего балкона с мозаичным полом Нотон увидел тысячи мерцающих огней, соперничавших с холодным серебром звезд. Он изумился тому, как их много; он затрепетал. Миссионеры насчитывали их до трех тысяч, но это было давно. Сейчас Нотон был уверен, что там, за песчаными валами, собралось более пяти тысяч человек.

Узрев это великое сборище, он немедленно написал Джудит и доктору Вирге.

Доктору Вирге он писал о чудовищных контрастах этой страны: с одной стороны, нищие и попрошайки, не дающие прохода туристам, с другой – буровые вышки в пустыне и шейхи в дишдашах, проносящиеся в сверкающих «феррари» по обсаженным пальмами проспектам. Грань между бедностью и богатством была здесь омерзительно четкой. Он написал Вирге о стечении народа в окрестности города и о по-прежнему безымянном мессии, добраться до которого было совершенно невозможно: Нотон до сих пор не вызнал даже того, кто этот человек по национальности. Но в пустыне его ждали. Каждый день Нотон видел, как паломники, стоя на коленях лицом к солнцу, крикливо сетуют на то, что мессия вновь не счел их достойными услышать его.

Джудит он писал о самой стране, о ее загадочной безликости, о красках пустыни, о золотом мерцании полуденного марева и о густых, черных тенях, выползающих на закате.

Однако кое-что он утаил. Его тревожило то, скольким случаям насилия он стал свидетелем за те две недели, что минули с момента его приезда; казалось, страна бурлит от растущей ненависти. В воздухе пахло порохом. Эта земля воевала сама с собой.

Нотон сознавал, что здешняя атмосфера сказывается и на нем. Общее безразличие к бедности и насильственной смерти медленно, но верно ожесточало его сердце. В другое время он непременно потребовал бы, чтобы таксист остановился и вызвал «скорую помощь» к раненому, мимо которого они проехали. Теперь же он с недоумением обнаружил, что ему решительно все равно – и ничуть не стыдно за свое равнодушие. Да, происшедшее потрясло его, как потряс бы его любой другой акт грубого насилия, но он трезво и рассудительно объяснил себе, что ничем не может помочь, и на этом успокоился. Эта земля порождает насилие, сказал он себе. В этой суровой стране, столь не похожей на Америку, он чувствовал себя подлинным пришельцем с другой планеты, чужим, одиноким. Возможно, аборигены жили в нищете и погибали от пули или ножа потому, что так им было назначено судьбой; распорядиться иначе означало бы нарушать гармонию миропорядка, посеять хаос, распространяющийся как круги по воде. Люди здесь умирали оттого, что становились помехой. Насилие, взлелеянное их образом жизни, воцарялось над всем, жгучее, как здешнее раскаленное солнце.

Ряды лачуг остались позади, и теперь такси катило по гладкой безлюдной дороге, прорезавшей плоское пространство пустыни, над которым дрожал горячий воздух. Страна спешно строилась. На горизонте вставали мрачные силуэты нефтяных вышек. Скоростные автострады рассекали пустыню только для того, чтобы сгинуть под слоем песка вдали от своих истоков. Многие дороги не вели никуда и лишь бесконечно кружили и петляли, словно кто-то строил их от нечего делать, чтобы скоротать время, а потом, наскучив этой забавой, бросил ее на середине.

Впереди среди барханов, подвижных, точно драконьи хвосты, расположился лагерь. Нотон каждый день приезжал сюда и ходил с диктофоном на плече среди шатров из козьих шкур и жестяных шалашей; он осторожно ступал по утоптанному загаженному песку и время от времени останавливался и заговаривал с бедуинами и кувейтцами, которые, подозрительно оглядев его, неизменно поворачивались к нему спиной. По лагерю рыскали стаи воющих, дерущихся из-за объедков собак, темными тучами роились мухи, тысячами слетевшиеся сюда вслед за паломниками из разных частей страны пировать на гниющих язвах и болячках. Больные, приковылявшие сюда из окрестных деревень, держались особняком; Нотон видел, как их били и пинали, когда они клянчили еду.

В лагере, как и в городе, существовала четкая граница. По одну ее сторону ночевали в простых палатках или прямо на песке бедняки, по другую высились узорчатые просторные шатры богатых шейхов, где было все: дорогие ковры, слуги с опахалами, отгонявшие мух, и слуги с ружьями, отгонявшие нищих и бродяг. Для состоятельного человека пересечь эту невидимую границу было равносильно самоубийству. На пятый день своих наблюдений Нотон увидел, как один из таких, одурманенный гашишем, заступил за эту черту и оказался в царстве бедноты. В мгновение ока два десятка человек накинулись на него, схватили, швырнули на землю. Остальные горящими глазами наблюдали за происходящим, женщины дико хохотали. Бедняга попытался удрать, но с него сорвали одежды и голого, избитого, пинками вышвырнули обратно, точно тощего пса из хозяйского дома. Нотон молча смотрел, прочитав на распаленных лицах, что вмешаться значит подписать себе смертный приговор.

Такси свернуло на длинную немощеную дорогу, которая вела в самое сердце лагеря. Нотон увидел слепящий блеск жести – лачуги под солнцем, почувствовал зловоние перенаселенного лагеря, куда стекались все новые индивиды, чтобы ждать… кого?

Нотон спросил шофера:

– Кто этот человек?

Тот не ответил. В зеркале заднего вида отражались его непроницаемые глаза.

Нотон наклонился вперед. Возможно, шофер не слышал. Он повторил громче:

– Тот человек, ради которого они собрались – вы что-нибудь знаете о нем?

Вновь не получив ответа, Нотон невнятно чертыхнулся. Попробуем иначе.

– Он пророк?

Шайка отсталых ублюдков, подумал Нотон. Сплошь выродки и подонки. Негодяй-таксист был таким же необщительным, как все прочие. Нотон откинулся на жестком сиденье с выпирающим пружинами и стал смотреть на бегущие навстречу ряды хибарок.

За два дня лагерь изменился к худшему. Хижины лепились вплотную друг к другу, словно в пустыне вдруг возникли трущобы. От крыши к крыше были протянуты веревки с сохнущим тряпьем. На такси, медленно ехавшее по лабиринту сооруженных на скорую руку жилищ, коршунами налетели попрошайки; они ухмылялись, показывая щербатые зубы, а когда машина проезжала мимо, выкрикивали ей вслед непристойности. По земле в пыли катались двое нищих; они дрались, а орущая от восторга толпа передавала из рук в руки деньги. Шофер Нотона нажал на клаксон, такси вильнуло в сторону. По кварталу больных, швыряя камнями или песком в тех, кто не мог подняться, носились голые ребятишки. Повсюду толклись оборванцы. Люди походили на взбесившихся зверей с пеной на морде; Нотон увидел, как человек с ножом нагнал какую-то женщину, и та с воплем упала на колени, умоляя о пощаде. Нотону хотелось обрушиться на этих людей, бесследно стереть с лица земли, словно он был их Творцом.

Машина замедлила ход: кучка бродяг замолотила по капоту. Водитель крикнул: «Убирайтесь, а то задавлю!»

Нотон потянулся, чтобы, несмотря на жару, поднять окно. Кто-то схватил его за руку и легонько сжал ее. Он поднял голову и встретился с умоляющим взглядом темных глаз молоденькой девушки лет пятнадцати-шестнадцати, прижавшейся к дверце автомобиля.

Она тихо, устало проговорила:

– Пожалуйста деньги.

Нотон заметил, что девушка была бы очень хорошенькой, если бы не выпирающие кости, ввалившийся рот и равнодушный взгляд, из-за которых она казалась уже мертвой. Должно быть, она долго голодала. «Пожалуйста деньги», – прохныкала девушка.

Ее пальцы больно впивались ему в руку. Нотон нашарил в кармане несколько мелких монет и отдал ей.

– Вот, – проговорил он. – Купишь себе поесть.

Она схватила деньги и посмотрела ему в прямо глаза; Нотон уловил в этом пристальном взгляде панический трепет. Девушка вдруг задрала грязный подол длинной юбки, и взгляд американца уперся в темный треугольник между костлявыми бедрами. Ноги девушки были покрыты неровными царапинами и синими кровоподтеками, из десятков открытых болячек выделялась и стекала вниз, почти до колен, желтоватая жидкость. Нотон в ужасе отпрянул; увидев его глаза, девушка громко захохотала, брызгая слюной. Такси отъехало, а она все смеялась, не опуская подол – знамя шлюхи. Нотона передернуло от здешнего скотства.

Они проехали через весь лагерь и оказались перед чистыми шатрами богатых паломников, разбросанными по равнине и каменистому обрыву над ней. Здесь пахло пряностями, дорогими духами, благовониями и струящимися шелками. Возле огромных сверкающих автомобилей, чьи бока пестрели царапинами, оставленными камнями и телами бедняков, дежурили вооруженные слуги. В одном месте Нотон увидел «мерседес-бенц» с помятым радиатором и разбитой фарой. По крылу была размазана уже засохшая кровь.

Нотон расплатился в шофером и попросил заехать за ним ближе к вечеру. Шофер смотрел безучастно, и Нотон понял, что снова придется тащиться пешком по дороге и ловить попутную машину. Он захлопнул дверцу, и такси укатило в облаке песка и темных выхлопных газов.

Сволочь, сказал Нотон вслед удаляющейся машине. Все вы здесь сволочи. Он подключил к магнитофону микрофон, намотал шнур на руку и под подозрительными взглядами вооруженных слуг пошел между богатыми шатрами. Заметив, как на него смотрят, он двинулся было к одному из охранников, но тот положил руку на пистолет, и Нотон отступил в сторону вонючих лачуг.

Тогда-то он и заметил нечто новое. На чистом участке белого песка, в стороне от грязного прямоугольника лагеря, за ночь вырос громадный овальный шатер. Вокруг него двигались грузовики с электрооборудованием, и Нотон увидел, что рабочие обносят изгородью генератор. Горячий ветер с Персидского залива лениво колыхал складки огромного шатра. Поблизости не было видно ни палаток, ни хижин, и такая обособленность пробудила любопытство Нотона. Увязая в песке, он двинулся к грузовикам.

– Эй! Прошу прощения, старина! Я уже пробовал. Не обломилось.

Нотон обернулся на голос.

Из просвета между шатрами показался человек в хаки. Он был невысокий, коренастый, широкоплечий, на голых руках бугрились мышцы. На шее висели два фотоаппарата, на ходу стукавшихся друг о друга. Человек в хаки подошел к Нотону. Лет ему было тридцать пять, не меньше. Спутанные светлые волосы, серые глаза, покрасневшие от избытка солнца. Солнце вообще не пощадило его: он страшно сгорел, и его лоб и переносица лоснились от какой-то жирной мази.

– Я уже попробовал расспросить рабочих. Но они ничего не знают. Им платят за работу, и все, – сказал он.

Нотон ответил:

– Я надеялся, может, они намекнут мне, что здесь происходит.

Мужчина пожал плечами.

– Их прислали из города. Они ничего не знают, – он протянул Нотону руку: – Джордж Каспар, Би-Би-Си. Ищу тему для репортажа. Чуть не сгорел живьем на этом проклятом солнце. А вы от кого?

– От кого я?

– Да. От какой газеты? Вы ведь американец, верно? И не говорите мне, будто вашим неинтересно, что здесь происходит.

– А-а. Нет-нет. Меня зовут Дональд Нотон. Я профессор теологии, преподаю в Бостонском университете. Собираю материал для книги о пророках и мессиях. А насчет солнца вы правы. Ничего подобного я себе не представлял.

– Око зверя, – кивнул Каспар в сторону пылающего огненного пятна. – Взгляните на меня. Зажарен живьем и освежеван в дюжине мест. Вы здесь с группой?

– Увы, нет, поскольку приехал за свой счет.

Каспар хмыкнул.

– А, черт, – проговорил он, сгоняя с руки муху. – Эти проклятые твари не отстанут, пока не высосут вас досуха. – Он протянул флягу Нотону. – Вот. Берите.

– Спасибо, у меня есть вода, – ответил Нотон, показывая точно такую же флягу.

Каспар захохотал и отхлебнул.

– Вода, черт побери! Это виски – хорошее виски. Что бы я без него делал! Сижу тут по уши в песке, а остальных носит хрен знает где. И оператора, и обоих ассистентов. Укатили куда-то в нашем фургоне, сукины дети, а меня бросили здесь. Сволочи поганые. Я тут уже три дня торчу, обрыдло. – Он прищурился. – Нет, я серьезно. На хер обрыдло. Вся эта срань, вся эта вонь… вы писатель? Пишете про здешнюю заваруху?

– Профессор, – поправил Нотон и, загораживаясь рукой от солнца, оглянулся на рабочих, которые теперь подсоединяли к генератору кабели. – Что же это они делают, интересно знать? Вы что-нибудь слыхали?

– А как же! Я много чего слыхал, но все это враки. – Каспар прихлопнул муху, кружившую у него над головой. – Би-Би-Си пыталось узнать, что происходит, используя дипломатические каналы. Ничего не вышло. Потом через личных друзей. Ничего. Тысячи этих мерзавцев сидят в пустыне и ждут. Ничего не делают – ждут! Вчера я засек тут пару ребят из «Таймс», корреспондента одного из ваших журналов и несколько человек из местных изданий. Но от такого скопления народа тошно делается. Мне велели убираться; как будто я поперся бы сюда добровольно, придурки! Мне и так не миновать больницы, когда вернусь.

Нотон пошел прочь от огромного шатра туда, где над бесконечными хижинами и палатками поднимались дымы. Каспар шагал рядом.

– Надеюсь, вы не собираетесь лезть в эту кашу? В тутошнем котле запросто можно жизни лишиться.

Они отошли от роскошных шатров и, перейдя невидимую границу, оказались на другой стороне. В лицо им ударил густой запах экскрементов и еще чего-то неописуемо гнусного. Каспар попятился, но, увидев, что Нотон не останавливается, пошел следом за ним.

– Что это вы говорили насчет книги? – спросил Каспар. – Вы пишете книгу?

– Да. Мне нужен непосредственный контакт с таким вот религиозным собранием, чтобы…

– Суки драные, – перебил Каспар. – Бросили меня тут, паразиты. Ну я им покажу!

Они шагали плечом к плечу между стен из козьих шкур и разогретой солнцем, слепящей жести. Со всех сторон слышались крики и рыдания, всхлипы, визг, гневные вопли и дикий, безудержный смех. В одном месте Нотон с Каспаром угодили в черную тучу роящихся мух. Вокруг на кучах мусора плясало оранжевое пламя; пласт стлавшегося по земле желтого дыма напоминал дверь, отрезающую путь к отступлению. Огибая скопление жестяных лачуг, Каспар явственно охнул и попятился, налетев на Нотона. Перед ними катался по земле клубок псов, дерущихся не на жизнь, а на смерть, клыки грозно щелкали над рваным, кровавым куском мяса. Ни Каспар, ни Нотон не осмелились даже предположить, чем изначально был этот истерзанный кусок плоти; держась на почтительном расстоянии, они обошли собак стороной, и вскоре злобное рычание затихло вдали.

– Я возвращаюсь, – сказал вдруг Каспар. – С меня, черт возьми, хватит.

– Валяйте. Только учтите: заблудиться здесь проще простого, – заметил Нотон.

– Плевать, – ответил Каспар. Он помахал Нотону и развернулся, чтобы направить свои стопы в противоположную сторону.

И неожиданно застыл на солнцепеке. Нотон услышал, как столкнулись фотоаппараты, висевшие у репортера на груди, – брень– брень, и оглянулся, желая выяснить, в чем дело. Оборачиваясь, он вдруг понял, что в тускло-желтой дымке мелькают какие-то фигуры, а за стенами и бочками с водой притаились тени. От дыма у Нотона запершило в горле.

– Господи Боже! Кто там? Вы их видели? – воскликнул Каспар.

Нотон замер, приглядываясь, но те, кто ему померещились, прятались. Желтые стены близко надвинулись на них с Каспаром, тесные, как в каземате.

– Они идут за нами, – наконец сказал Нотон. – Пошли.

Он схватил своего спутника за плечо и потащил за собой в узкие проулки. Каспар оглянулся, и Нотон почувствовал, как репортер напрягся, поняв, что их преследователи, кто бы они ни были, по– прежнему идут за ними, держась вне пределов досягаемости и прячась всякий раз, как они оглядываются. В конце концов Каспар обернулся и крикнул: «Катитесь к черту, сволочи!» – и услышал в ответ пронзительный смех, донесшийся из безмолвия дыма.

Они продолжали свой путь. Их преследовали визгливый смех, бормотание, крики, звучавшие со всех сторон. Угрюмые смуглые лица поворачивались им вслед; угрюмые темные лица с воспаленными глазами и оскаленными желтыми зубами, острыми, как у собак, дерущихся из-за объедков.

Наконец они оказались на дальней окраине лагеря, куда были изгнаны больные и увечные. Солнце немилосердно жгло этих несчастных, харкавших на песок кровью и густой мокротой. Одни лежали на походных койках, другие распростерлись на земле, словно отстаивая право умереть на каком-то конкретном месте. Осторожно пробираясь среди палаток и тел, мужчины то и дело оглядывались, желая убедиться, что за ними не идут.

Каспар спросил:

– Что это за место? Что здесь происходит?

– Не знаю, – ответил Нотон. – Что-то тут не так. Все это безумие.

– Безумие? – переспросил кто-то. – Безумие? Кто здесь?

Нотон оглянулся. На песке под жестяной стеной сидел худой старик, иссохший как скелет. Седые волосы, чистые, белые как снег, контрастировали с почти черной кожей. Старик сидел по-турецки, уронив на колени хрупкие руки, уставясь прямо на полуденное солнце. Глаза у него были невероятно черные, пустые. Нотон понял, что здешнее яростное солнце выжгло их.

– Безумие? – повторил старик, наклоняя голову в ту сторону, откуда донесся голос. – Здесь есть кто-нибудь?

Щурясь от солнца, отраженного в металлической стене, Нотон нагнулся и осторожно коснулся жесткой щеки старика. Тот вздрогнул и отпрянул, но Нотон сказал:

– Я вас не обижу.

– Куда свалили эти гады? – спросил Каспар.

– Кто здесь? – спросил старик, неуверенно нашаривая руку Нотона. После долгих поисков его жесткие пальцы коснулись пальцев молодого американца. – Неженка, – проговорил он, ощупывая руку Нотона. – Не работал под открытым небом. Я слепой.

– Да, – согласился Нотон, глядя в бездонные глазницы. – Вы ослепили себя.

– Снялись, понимаешь, с места, а меня бросили тут, – пробурчал Каспар, и его дорогие «Никоны» снова стукнулись друг о друга. Звук был сухой и громкий, как выстрел. – Убью гадов.

– За нами шли, – сказал Нотон старику.

– Да. Я слышу, как бьется твое сердце. От тебя пахнет страхом.

– Я американец, – продолжал Нотон. – Я хочу знать, что здесь происходит. Эти люди безумны?

Старик улыбнулся, показав пожелтевшие зубы, сломанные и стертые до пеньков, и затряс головой, словно с ним шутили.

– Безумны? Безумны? Нет. Безумия больше нет. Теперь есть только то, что есть. – Он подставил лицо жаркому солнцу, и его золотой огонь проник в незрячие глаза старика. – Я еще вижу солнце: значит, я еще не совсем ослеп. Но пока я могу видеть, надежды для меня нет.

– Что? – спросил Нотон. – Что?

Каспар сказал:

– Пошли отсюда, старина. В пустыню и на шоссе.

– Я пришел сюда с дочерью и ее мужем, – говорил старик. – Новая жизнь, сказали они. Здесь мы обретем новую жизнь. И бросили меня. Я не знаю, где они. Она была мне хорошей дочерью, пока не пришла сюда; здесь я перестал узнавать ее. Я должен их выжечь. Я должен их выжечь.

– А? – спросил озадаченный Каспар. – Что болтает этот старый хрыч?

Нотон наклонился к старику.

– Ради кого собрались эти люди? Кто даст твоей дочери новую жизнь?

Старик кивнул:

– Да. Вот и она так сказала – «новую жизнь».

– Кто даст ей новую жизнь?

Старик ощупал лицо Нотона, провел пальцами по его носу, губам, по щекам.

– Помогите мне найти их. Может быть, мы еще уйдем отсюда, все вместе. Помогите.

– Пошли, Нотон. Старик не в себе.

– Нет! – резко бросил через плечо Нотон и снова повернулся к старику. – Я помогу тебе. Но кто… как зовут человека, ради которого вы пришли сюда?

Старик снова улыбнулся.

– Ваал, – сказал он. – Ваал.

Что-то с грохотом отлетело от жестяной стены к ногам Нотона. Камень.

Он выпрямился и увидел, что Каспар пригнулся, прикрывая рукой объективы своих фотоаппаратов. А позади Каспара стояли полукругом худые оборванные мужчины и женщины. Нотон слышал их хриплое горячее дыхание. В руках у оборванцев были острые камни. Тощий бедуин в пестром тряпье размахнулся и швырнул свой снаряд. Нотон увернулся; камень просвистел мимо его головы и с лязгом отскочил от железа.

– Господи Иисусе! – заорал Каспар. – Вы что, совсем рехнулись, козлы? Я гражданин Великобритании!

В ответ какая-то женщина запустила в него камнем, и Нотон услышал, как Каспар охнул. Камни посыпались градом, забарабанили по жести и по рукам Нотона, которыми он прикрывал голову. Нотон поглядел на старика и увидел над незрячими глазами рваную рану. Каспар вскрикнул от боли и покачнулся, схватившись за грудь, где болталась камера с разбитым объективом. Следующий камень попал Каспару в голову, и репортер упал на колени.

Оборванцы пошли в наступление. Кто-то размахнулся, чтобы метнуть очередной камень, и Нотон понял, куда тот ударит: в лоб над его правым глазом; он десятки раз видел это во сне и просыпался в поту. Он прижался спиной к раскаленной жестяной стене.

Между Нотоном и оборванцами с ревом промчался длинный, блестящий черный лимузин. На ноги Нотону посыпался песок. Он услышал глухое «бум!» – предназначавшийся ему камень отскочил от окна машины. Нотон бессильно опустился на песок и увидел, что Каспар едва дышит.

Дверцы машины распахнулись. Два кувейтца в белых просторных одеяниях отогнали нищих. Те забормотали какие-то угрозы, но тем не менее подобострастно подчинились. Кто-то взял Нотона за руку и помог ему подняться.

– Вы ранены? – спросил этот человек. Из-под традиционного головного убора смотрели быстрые темные глаза, над полными женственными губами топорщились тонкие усики.

Нотон тряхнул головой, чтобы прийти в себя.

– Нет. Нет, я в порядке. Но еще полминуты, и ответ мог бы быть иным.

Мужчина хмыкнул и покивал. Он заметил старика, но не сделал попытки прийти на помощь.

– От этого сброда одни неприятности. Будем знакомы: Хайбер Талат Мусаллим. Вы американец?

– Да. Тут мой друг… боюсь, он сильно пострадал.

Мусаллим мельком взглянул на Каспара, лежавшего в луже крови.

– От этого сброда одни неприятности, – повторил он и повел пухлой рукой: – Прошу в машину…

Обессиленный, потрясенный Нотон кивнул и, тяжело опираясь на Мусаллима, побрел к лимузину. В пропахшей пряными духами машине, где работал кондиционер, сидели шофер в белой форме и бледный блондин в темно-синем деловом костюме. Нотон заплетающимся языком пробормотал: «Моего друга ранили. Я должен им заняться», – и попытался вылезти из машины, но Мусаллим удержал его за плечо.

Блондин в синем костюме отсутствующе смотрел на него. Вдруг он медленно открыл дверцу, поднялся и сказал: «Я займусь вашим другом».

Нотон запротестовал:

– Нет, я…

– Я займусь вашим другом, – повторил бледный человек в темно– синем костюме и пошел к лежавшей на земле фигуре. Нотон заметил, что он заметно хромает, словно с его бедром что-то было не в порядке.

Мусаллим похлопал Нотона по руке:

– Все будет хорошо. Вы теперь среди друзей.

Лимузин с ревом помчался сквозь лабиринт сверкающих стен и истощенных, чахлых, изнуренных болезнями тел. Нотон повернулся на сиденье, вдруг окончательно обессилев: ему показалось (он был почти уверен в этом) что он увидел, как оборванцы вновь подбираются к Каспару – крадучись, медленно, крепко зажав в кулаках новые камни.

А мужчина в темно-синем костюме спокойно наблюдает за этим.