Текст книги "Неисповедимый путь"

Автор книги: Роберт Рик МакКаммон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Грех! – взвыл Билли. Внезапно, не в силах больше сдерживаться, он заплакал. – Я грешен, я нахожусь в темном месте и нуждаюсь в исповеди!

Уэйн немного подождал, а затем снова протянул руку к Билли. Вдруг он задрожал, а его рука сжалась в кулак. Он отступил от края платформы, а его отец быстро заслонил его и взял у него микрофон.

– Исповедуйся, сын мой, – помог Фальконер Билли и поднес к его губам микрофон.

– Я забрел в темное место! – Его испугала громкость собственного голоса, выходящего из динамиков, а затем он увидел, что Уэйн Фальконер и все окружающие неотрывно смотрят на него. – Я… Я видел Зло! Это было в подвале, и…

Рамона внезапно вскочила со своего места.

– …

Оно вылезло из кучи угля, и оно…

Оно выглядело как Вилл Букер, но его лицо было таким белым, что сквозь него можно было видеть! – Слезы текли по щекам Билли. – Оно говорило со мной…

И просило меня сказать людям…

Где оно находится…

– Билли! – закричал Джон, нарушив гробовую тишину. Он стоял, сжав в руках спинку стула, расположенного перед ним, и его лицо исказилось от боли.

– Я грешен в том, что пошел в темное место! – плакал Билли. Он хотел взять Фальконера за руку, но глаза евангелиста забегали туда-сюда. Фальконер почувствовал назревающий взрыв и видел ядовитые взгляды окружающих.

И вот, в дальнем конце палатки раздался возглас:

– Демон!

Еще один мужчина – Джон узнал голос Ральфа Лейтона – закричал:

– Мальчишка проклят, как его мать! Мы все это знаем, правильно? – У него внутри темное семя!

– Как его мать, готорнская ведьма!

Палатка взорвалась безобразными криками. Билли на платформе почувствовал, что на него обрушилась волна ненависти и страха, и он встал, ошеломленный.

– Он детеныш колдуньи! – кричал Лейтон из глубины палатки. – Его мать – Рамона Крикмор, и им здесь не место!

Лицо Дж. Дж. Фальконера покрылось потом. Он чувствовал настроение толпы и уже знал, что ему следовало предпринять. Он схватил Билли за шиворот.

– Демон, вы говорите? Этот мальчик и его мать – отродья Сатаны? При упоминании имени Рамоны Крикмор внутри него зазвенел сигнал тревоги: Рамона Крикмор, колдунья Готорнской Долины, женщина, предположительно разговаривающая с мертвыми и ткущая злые чары. А это ее сын? Шоу достигло наивысшей точки.

– Сегодня мы вытянем Дьявола из этого мальчика! Дадим Старому Козлу пинка под зад и…

Наступила полная тишина. По проходу, не глядя ни направо, ни налево, шла Рамона Крикмор. Дойдя до платформы, она произнесла тихим повелительным голосом:

– Уберите руки от моего сына.

Фальконер разжал хватку, его глаза сузились.

Рамона помогла Билли спуститься. За Фальконером она увидела испуганное лицо Уэйна, и внутри нее все перевернулось. Она повернулась лицом к толпе.

– Вы, испуганные бараны, – сказала она голосом, проникшим во все углы палатки, – никто сегодня здесь не излечился! Людям, которые думали, что они больны, сказали, что они здоровы, каковыми на самом деле и были, а вот те, кто действительно нуждались в помощи, теперь обречены из-за ложной надежды! – ее сердце разрывалось. – То, что здесь делают эти двое, равносильно убийству!

– Заткни свою пасть! – раздался женский голос. Это кричала молодая мать, все еще прижимающая к себе своего ребенка.

Рамона развернулась к Фальконеру.

– Убийству, – проговорила она сверкая глазами, – потому что в глубине души вы знаете, что все это ложь.

Она взглянула на дрожащего мальчика, который снова попался ей на глаза.

– Знаешь ли ты, что такое Неискупимый Грех? – заревел евангелист. – Видеть Мощь Господа и называть ее Работой Дьявола! Ты потеряна для Бога, женщина! – В толпе зазвучали одобрительные восклицания. – Ты потеряна!

Пока швейцары выпроваживали их из палатки, Билли оглянулся и за мужчиной в желтом костюме увидел неподвижно стоящего с полуоткрытым ртом мальчика в желтом. Их взгляды встретились, и Билли почувствовал праведный гнев, горечь и страсть, исходящие от мальчика.

Потом они оказались на поле, и швейцары предупредили их, чтобы они не смели снова заходить в палатку.

Они подождали десять минут, но Джон так и не вышел. Собрание запело громкими голосами. Билли чувствовал, как его мать дрожала при каждом раскате голоса Фальконера. Она взяла сына за руку, и они двинулись в темноте по направлению к дому.

13

– Билли, сынок, проснись! Проснись!

Он сел в темноте на кровати и стал тереть глаза. Спустя некоторое время он разглядел неясные очертания фигуры, стоящей рядом, и узнал голос отца. Билли уговорил себя заснуть несколькими часами раньше, когда мама сказала ему, что отец сердится на них и может не прийти домой. Билли удивился и не мог понять, что было не так. Сила этого юного евангелиста вытянула его на подмостки, но когда он начал исповедь, все пошло кувырком. Ну, теперь по крайней мере папа вернулся домой.

– Прости, – сказал Билли. – Я не хотел…

– Шшшшшш. Нам надо вести себя тихо. Мы не хотим чтобы нас слышала мама, да?

– А почему нет?

– Потому что она спит, – ответил Джон. – Мы не хотим ее разбудить. Пусть это останется между нами, мужчинами. Я хочу, чтобы ты одел ботинки. Нет, не переодевайся, сойдет и пижама. Я хочу тебе что-то показать. Пошли быстрее, но тихо.

Голос отца звучал немного грубо, но Билли, занятый ботинками, этого не заметил.

– Пошли, – сказал Джон. – Мы немного прогуляемся. Ты и я.

– Я включу свет?

– Открой папе входную дверь и не забывай о тишине.

Во влажной тьме ночи стрекотали сверчки. Билли следовал за смутно видимым силуэтом отца. Они пошли по дороге по направлению к шоссе. Когда Билли попытался взять отца за руку, то тот отшатнулся и прибавил шагу. Он все еще злится на меня, подумал Билли.

– Я что-нибудь сделал не так? – задал Билли вопрос, который задавал матери в течение всей дороги до дома. – Я хотел исповедаться в своем грехе, как советовал тот проповедник.

– Ты поступил правильно, – Джон замедлил шаг. Теперь они шли по обочине шоссе в направлении, противоположном Готорну. – Очень правильно.

– Но тогда почему все будто с цепи сорвались? – его папа почему-то был чуточку выше, чем обычно. – Почему ты не поехал домой вместе с нами?

– У меня были на то причины.

Они прошли еще немного. На ночном небе сияли россыпи звезд. Билли все еще окончательно не проснулся, и он не мог понять, куда это отец взял его. Джон теперь шел на два шага впереди Билли и чуть-чуть ближе к дороге.

– Папа, – сказал Билли, – когда тот мальчишка поглядел на меня, я…

Почувствовал внутри себя что-то странное.

– Странное? Как что?

– Я не знаю. Я думал об этом всю дорогу домой, и сказал об этом маме тоже. Это было очень похоже на то, когда я ходил в дом Букеров. На самом деле я этого не хотел, но чувствовал, что должен… Почему так, папа?

– Не знаю.

– Мама говорит, что это потому, что он обладает, – Билли запнулся, пытаясь произнести незнакомое сочетание слов, – Божьим даром. Чем-то в этом роде.

Джон некоторое время молчал, а затем внезапно остановился и стал всматриваться в темноту. Билли не помнил, чтобы он видел его таким большим.

– Давай перейдем здесь дорогу, – тихо предложил Джон. – То, что я хочу тебе показать, находится на той стороне.

– Да, сэр.

Билли двинулся следом за отцом. Его глаза начали закрываться и он зевнул.

Бетонное покрытие шоссе задрожало у него под ногами.

Из-за закрытого деревьями поворота в тридцати футах от Билли выскочил огромный трейлер с прицепом, ослепив мальчика фарами, оглушив шумом двигателя и задушив выхлопными газами.

Билли, находившийся на середине шоссе, был ослеплен и испуган. Его ноги налились свинцом, и он увидел впереди себя тень отца.

Только это уже был не Джон Крикмор. Это был какой-то огромный массивный зверь – семифутовый неуклюжий монстр. Голова зверя крутилась как на шарнире, глубоко посаженные глаза светились темно-красным светом; Билли он показался похожим на дикого вепря. Монстр усмехнулся и исчез в темноте в стороне от приближающихся фар.

Водитель, не спавший почти сутки, только краем глаза заметил что-то темное рядом с грузовиком, а затем увидел маленького мальчика в пижаме, стоящего как приклеенный посреди шоссе. Крикнув, он ударил по тормозам и начал лихорадочно выворачивать руль.

– Билли! – раздался вдали голос Рамоны.

Его чистота вывела Билли из ступора; он прыгнул по направлению к кювету, потеряв один ботинок, и скатился в канаву в тот момент, когда колеса грузовика пронеслись в нескольких дюймах от него. Он почувствовал, как ему в бок ударила горячая струя выхлопных газов, а затем уткнулся лицом в грязь и траву.

Грузовик со скрипом остановился, оставив после себя пятидесятифутовый тормозной путь.

– Ты, придурок маленький, – закричал шофер. – Какого черта ты здесь торчал?

Билли не ответил. Он так и лежал в канаве, трясясь, пока его не нашла мать.

– Это был папа, – безнадежно прошептал он не обращая внимания на водителя, продолжавшего кричать. – Это был папа, но это был не папа. Он хотел, чтобы я умер. Он хотел покончить со мной!

Рамона обняла его и сказала водителю, что тот может ехать. Боже милостивый! – подумала она. Неужели это уже началось? Она вглядывалась в темноту и знала, как может сохранить сыну жизнь.

14

Наступил вечер, а Джон все не возвращался. Рамона сидела как обычно на террасе, работая над очередным рукоделием и высматривая на шоссе машину Джона. Воспоминание о том, что произошло прошлой ночью, все еще заставляло ее содрогаться от ужаса. Оно было в их доме, она была уверена, а она даже не слышала его! Оно обмануло Билли, пыталось убить его.

Она чувствовала подводное течение зла в долине, которое двигалось подобно илу на дне реки. Оно было в доме Букеров в ту кошмарную ночь; оно было в глазах Джона, когда он однажды ночью вернулся домой, пропахший дегтем; и оно было на проповеди, надрывая живот от смеха, слыша, как больным говорили, что в них был Сатана, и что теперь они могут выбросить свои лекарства. Идея о том, что болеют только грешники, казалась Рамоне нелепой, и тем не менее эти двое – Фальконер и мальчик – извлекали выгоду из этого бесчеловечного утверждения.

С самого начала, как только она увидела на танцах этого рыжеволосого юношу и ее сердце громко застучало, а голова закружилась, она считала, что он должен знать о ней все. Мать Рамоны была того же мнения, и Рамона несколько раз пыталась сделать это, но Джон, похоже, не желал ничего слушать. Конечно, после того, как они поженились, он все узнал. Как она могла скрыть это от него? В маленьких деревушках, разбросанных по всей Алабаме, жило так много людей, слышавших рассказы о ее матери, Ребекке. Первые несколько лет после женитьбы Джон был спокойным, добрым, любящим…

А затем все изменилось.

Рамона вспомнила тот день, более тринадцати лет назад, когда ее приехал повидать мужчина по имени Хэнк Кротти из Саллиджента, и удивленный Джон впустил его. Кротти сказал, что сначала он обратился к Ребекке Фейрмаунтейн, но старуха отослала его к Рамоне, просив передать: «Теперь твой ход».

Ее Неисповедимый Путь звал ее; как же она могла отказаться?

Два месяца назад брат Кротти погиб на охоте в результате несчастного случая. Но – тут лицо Кротти стало чернеть от отчаяния, а лицо Джона бледнеть – призрак покойника пытается вернуться домой, к жене и детям.

Глубокой ночью что-то стучит в дверь пытаясь войти. Из глаз Кротти полились слезы, и сквозь них он стал умолять о помощи.

Вот так Джон и узнал о наследии Рамоны: индейская кровь имела силу давать мертвым покой.

Она прождала одна в доме под Саллиджентом два дня, пока не появился призрак. Сначала это был слабый серо-голубой огонек между деревьев, который по мере приближения к дому приобретал туманные голубоватые очертания мужской фигуры. В конце концов он принял вид мужчины в маскировочном охотничьем костюме, прижимающего руки к ране на животе. Рамона встала между призраком и домом, и тот остановился, продолжая мерцать в темноте; Рамона почувствовала его смущение и страдание. Это была сущность человеческого существа, отчаянно пытающаяся вцепиться в уходящую жизнь, не понимая, что она может покончить со страданиями и болью и перейти в другое, лучшее место. Мать научила Рамону, что ей следует делать, и она стала мягко разговаривать с призраком, называя его по имени, притягивая его к себе силой воли. Он дрожал, как маленький ребенок, видящий впереди освещенную дверь, но боящийся дойти до нее по темному коридору. Этой дверью для него была Рамона, и она должна была принять на себя весь его страх и земные эмоции, чтобы он мог уйти не обремененный ими.

Наконец, после долгих попыток объяснить призраку, что он не может больше существовать в этом мире, он скользнул к ней, как будто хотел упасть в ее объятия. Дикая боль его страданий качнула ее назад. Она чувствовала рану в животе, чувствовала страшное по силе стремление прикоснуться к жене и детям, почувствовала сотни других эмоций, которые должны остаться внутри нее.

В следующее мгновение она уже была в одиночестве, лежа на земле и всхлипывая от ужаса. Призрак исчез, сбросив свою боль как старую кожу.

Боль оставалась с ней еще долгое время. Во многих кошмарах ей снилась рана в животе. Потом от ее матери пришла посылка, в которой находился набор для рукоделия и записка: «Я слышала, что ты совершила огромное добро. Я горжусь тобой. Но это не последний раз. Помнишь, я говорила тебе, что если ты сделаешь это, то ты должна научиться управлять чувствами, которые остались внутри тебя? Я вспомнила, что будучи маленькой девочкой, ты любила вышивать. Сделай для меня красивую картину. Я люблю тебя». В конце концов Джон позволил себе снова прикоснуться к ней. Но затем пришел еще один проситель, за ним еще один…

И Джон превратился в испуганную ледышку. Последние несколько лет она внимательно наблюдала за Билли. У него случился первый, тоже чрезвычайно сильный, контакт с призраком, который очень нуждался в его помощи. Она надеялась, что его минует возможность видеть черную ауру, сила, которая в ней самой развилась только к двадцати годам. Для Рамоны это было хуже всего: видеть, что кто-то умирает, и не иметь возможности помочь.

Рамона подняла голову и задержала дыхание. На шоссе показались огни приближающейся автомашины; автомобиль свернул и направился к их дому. Рамона встала на подгибающихся ногах и схватилась за подпорку террасы. Это был темно-синий «Понтиак» шерифа Бромли.

Машина остановилась, и из нее вылез Бромли.

– Добрый вечер, миссис Крикмор, – поздоровался он, растягивая слова, и двинулся в направлении террасы. Шериф был крупным мужчиной с большими квадратными челюстями и плоским, как у боксера, носом; он был одет в рыжевато-коричневую рубаху и такого же цвета брюки, над ремнем которых слегка нависал его живот. На голове у него была шляпа. Единственной уступкой профессии был форменный ремень с притороченным к нему фонариком, наручниками и «Спешиал» тридцать восьмого калибра.

Распахнулась дверь в дом, и на пороге показался Билли с масляной лампой в руках, при которой он читал книгу. Он выбежал из дома, рассчитывая увидеть отца, вылезавшего из «Олдса», но увидев шерифа Бромли остановился, будто наткнувшись на кирпичную стену.

– Привет, Билли, – поздоровался шериф с легкой смущенной улыбкой. Он прочистил горло и снова обратился к Рамоне. – Я…

Э-э-э…

Был прошлой ночью на палаточной проповеди. Да там был почти весь Готорн. Я сожалею, что с вами поступили так грубо, но…

– Что-то случилось с Джоном?

– Нет, – ответил Бромли. – А разве он не здесь? – Он продел большие пальцы рук в ременные петли на брюках и некоторое время смотрел в темноту. – Нет, я не насчет Джона. Я хотел задать несколько вопросов Билли.

– Вопросов о чем?

Шериф смущенно заерзал.

– О Вилле Букере, – ответил он наконец.

– Билли, поставь лампу на стол, чтобы на нем было светлее. Ты слышал Шерифа. Ты ответишь на его вопросы правдиво?

Билли встревожено кивнул.

Бромли подошел ближе к террасе.

– Я должен тебе задать их, Билли. Это не значит, что я хочу их задавать.

– Все в порядке.

– Так… Когда ты спускался в подвал дома Букеров?

– В конце апреля. Я не собирался ходить туда, я знал, что это частная собственность, но…

– Почему ты решил туда спуститься?

– Я слышал… – Он взглянул на мать, но та сидела отвернувшись и смотрела на шоссе, предоставив Билли отдуваться самому. – Я услышал постукивание. За дверью в подвал.

– Ты был там еще после того, как ты…

Видел то, о чем ты говорил? – Нет, сэр. Я не мог вернуться туда снова.

Бромли некоторое время смотрел Билли в глаза, затем вздохнул и кивнул головой.

– Я тебе верю, мальчик. А теперь могу я поговорить с твоей мамой наедине?

Билли взял свою лампу, поставил ее на плетеный столик и ушел в дом. В лесу среди деревьев мелькали светлячки, в зеленом пруду расквакались лягушки. Рамона сидела молча и ждала, пока шериф заговорит.

– После того, как Дейв Букер убил их, – начал шериф усталым отрешенным голосом, – он запихнул тело Джули-Энн под кровать, а тело Кэти запер в шкафу. Это…

Было похоже на то, что он хотел избавиться от них, или притвориться, что ничего не произошло. Мы в поисках Вилла обыскали весь дом, искали в лесу, под террасой, во всех мыслимых местах. Мы искали кости в печке, опускали водолаза в колодец рядом с домом, даже протралили озеро Симмс. Мы искали и в этой угольной куче тоже…

Но мы никогда не искали в земле под ней, – он снял шляпу и почесал затылок. – Там-то и находилось тело Вилла все это время, в мешке. Похоже, что его забили насмерть чем-то вроде лопаты, у него были переломаны все кости. Да, это сраное дело чертовски… Простите мой плохой французский. – Он снова водрузил шляпу на голову. – Линк Паттерсон, Кейл Джойнер и я нашли Вилла сегодня утром. Я повстречал на своем веку много паршивых случаев, но этот… – Он неожиданно подался вперед и схватился за подпорку террасы так, что у него побелели костяшки пальцев. – Миссис Крикмор, – произнес он хрипло, будто борясь с эмоциями, которые, по его мнению, шериф не мог показывать. – Я весьма сожалею о том, что случилось с вами вчера ночью. Я наверное…

Должен был что-нибудь предпринять…

– Не было необходимости.

– Вы…

Знаете, что про вас рассказывают, правда? Я тоже слышал эти рассказы, но никогда не придавал им значения, – его губы с трудом складывались произнося малопонятные слова. – Так это правда?

Рамона не ответила. Она знала, что он отчаянно хочет понять, узнать ее секреты, и на мгновение ей захотелось довериться ему, потому что может быть – только может быть – внутри этого медвежьего вида человека тлеет искра его собственного Неисповедимого Пути. Но потом мгновение прошло, и она поняла, что больше не доверится ни одному человеку в Готорне.

– Я не верю в духов! – негодующе произнес шериф. – Это…

Сказки для дураков! Но ответьте мне только на один вопрос: как Билли узнал, что Вилл Букер находится под угольной кучей?

Последовала долгая пауза, во время которой тишину нарушало только кваканье лягушек и стрекотание сверчков. Наконец Бромли произнес:

– Потому что он такой же, как вы, так? Рамона слегка приподняла подбородок.

– Да, – ответила она. – Как я.

– Но он всего лишь маленький мальчик! Во что…

Во что же превратится его жизнь, если он обречен видеть духов и… Бог знает кого еще!

– У вас к нам все, шериф?

Бромли неуверенно замигал, чувствуя, как из ее глаз изливается огромная сила.

– Да…

За исключением одной вещи. Джимми Джед Фальконер очень уважаемый и любимый в нашем округе человек, а его сын настоящий чудотворец. После того, как вы вскочили и стали кричать «Убийца», вам вряд ли избежать сети сплетен, которая на вас будет накинута.

– Сплетни? Это когда о ком-то говорят неправду? Тогда мне нечего беспокоиться, не так ли? Это он сам или кто-нибудь из его «Крестового похода» просил вас сказать мне это?

– Может, да, может, нет. Просто прислушайтесь к моим словам. Вот теперь у меня все. – Он пошел к своему автомобилю, но, открыв дверь, помедлил. – Вы понимаете, что у Билли жизнь здесь уже никогда не будет идти по-старому?

Он сел в автомобиль и поехал по направлению к шоссе.

Рамона подождала, пока автомобиль шерифа скрылся из виду, а затем взяла лампу и ушла в дом. Билли сидел на отцовском стуле, а на столе перед ним стояла лампа и лежала «Тайна пропавших друзей». Она поняла, что он должен был слышать каждое слово, произнесенное на террасе.

– Шериф Бромли нашел Вилла, – сказал Билли.

– Да.

– Но как же это мог быть Вилл, если Вилл уже умер?

– Я не думаю, что это был Вилл, которого ты знал, Билли. Я думаю, это была…

Какая-то часть Вилла, одинокая и испуганная, и она ждала от тебя помощи.

Билли задумался двигая челюстями.

– А я мог ему помочь, мама?

– Я не знаю, но думаю, что смог бы; я думаю, что он не хотел, чтобы его оставили лежать одного в подвале. Кому охота просыпаться в темноте, где вокруг нет ни единой души?

Билли долго обдумывал свой следующий вопрос, и наконец с трудом выдавил его из себя.

– Вилл попал в Рай или в Ад?

– Я думаю…

Он уже провел достаточно времени в аду, да?

– Да.

– Пойду приготовлю ужин, – сказала Рамона и погладила мальчика по щеке. После вчерашней ночи из его глаз исчезла веселость, но остались невысказанные вопросы. – Я подогрею овощной суп и организую кукурузные лепешки, подойдет?

– А папа не вернется домой?

– Вернется, рано или поздно. Но сейчас он испуган. Ты понимаешь, что не каждый мог видеть то, что осталось от Вилла Букера, и очень немногие могли помочь ему, как ты?

– Я не знаю, – неуверенно ответил Билли. Его лицо состояло из лоскутиков оранжевого света и черных теней.

– Как бы я хотела тебе помочь во всем этом, – тихо произнесла она. – Очень хочу, но есть вещи, которые ты должен понять сам. Но может быть…

Может быть, тебе сможет помочь твоя бабуля, потому что есть много вещей которые я сама не понимаю…

– Бабуля мне поможет? Как?

– Она начнет с самого начала. Она сможет переформировать тебя, также, как она формирует куски глины на гончарном круге. Она сформировала меня много лет назад, а ее папа сформировал ее. Твоя бабуля сможет научить тебя тому, чему я не смогу.

Он минуту поразмышлял над услышанным, нахмурив брови. Ему нравилось место, где жила бабушка – белый домик на трех акрах заросшей лесом земли с достаточным количеством извилистых тропинок – но что скажет отец?

– Когда мы поедем? – спросил он.

– Почему бы не завтра утром? Мы сядем в автобус около продовольственного магазина и к полудню будем на месте. Но мы поедем только в том случае, если ты этого захочешь.

– А чему я должен научиться?

– Особым вещам, – ответила Рамона. – Вещам, которым ты нигде больше не научишься. Некоторые из них будут легкими и веселыми, а некоторые…

Не будут; кое-что может даже причинить тебе боль. Ты стоишь на грани между мальчиком и мужчиной, Билли, и может быть некоторые вещи ты лучше поймешь этим летом, чем следующим.

Темное мерцание глаз Рамоны одновременно и тревожило Билли, и возбуждало его любопытство; это было все равно, что видеть что-то блестящее в дальнем уголке леса, который ты не осмелился пока исследовать.

– Хорошо, я поеду, – решил он.

– Тогда тебе нужно собрать кое-что из одежды, поскольку мы вероятно задержимся у бабушки на некоторое время. Возьми из своего стола нижнее белье и носки, а я пока соберу свои вещи. А потом мы поужинаем. Хорошо?

При свете лампы Билли открыл ящики своего стола и достал оттуда несколько пар трусов и маек и положил их на кровать. За ними последовали носки, футболки и – его любимые – подтяжки а ля «Одинокий странник». Его куртки и джинсы лежали в мамином гардеробе, и он решил взять их позже. Он залез под кровать и вытащил оттуда большой бумажный пакет; в нем лежала коробка из-под сигар «Датч Мастерс», найденная Билли на обочине прошлым летом, в которой хранились сокровища Билли.

Он решил использовать пакет для того, чтобы сложить туда свои вещи, а пока сел на кровать, положил на колени сигарную коробку, все еще хранящую легкий запах табака, и открыл крышку.

Внутри лежало несколько зеленых «кошачьих глаз», гладкие коричневые гальки, камень со смутным отпечатком листа древнего растения, йо-йо, который свистел, двадцать пять вкладышей от жевательной резинки с изображенными на них кровопролитными битвами времен Гражданской войны, и…

Билли наклонил коробку к свету. Он глядел на содержимое коробки, и его глаза медленно расширились; затем он выкрутил фитиль у лампы, потому что внезапно ему показалось, что в комнате очень темно. Полузасыпанный вкладышами, блестя в оранжевом свете лампы, в коробке лежал маленький кусочек угля. Я его не клал сюда, подумал Билли. Или клал? Он не помнил; нет, нет, он был уверен, что не клал. На первый взгляд он выглядел как обычный кусок угля, но по мере того, как Билли глядел на него, в его памяти всплывало во всех деталях лицо Вилла Букера, и он вспомнил о том прекрасном времени, которое они проводили вместе. Он взял уголь и поднес поближе к глазам, изучая его острые грани.

Он не знал, как сюда попал этот кусочек, но понял, что на то есть причина. Вилл мертв, да, Билли знал это, но что-то от мальчика жило в памяти Билли; а если вы помните – на самом деле помните, подумал Билли – то тогда вы можете остановить время, и никто никогда не умрет. Он медленно сжал уголь в кулаке, и ощущение тепла разлилось от его ладони к локтю.

Он мысленно вернулся к прошлой ночи и нахмурился, припомнив, как на него смотрел этот молодой евангелист, Уэйн Фальконер. Он не понял, почему его мать назвала их целительство «сродни убийству», но понял, что она ощутила что-то странное по поводу них, как и он сам, что-то, что он не мог до конца уяснить.

Билли прислушался к ночным звукам, окружающим дом в надежде услышать шум папиного автомобиля, но ничего не услышал. Вдруг без предупреждения в его сознании всплыл образ зверя в свете фар автомобиля. Билли содрогнулся, положил кусочек угля назад в сигарную коробку и начал складывать вещи в пакет, готовясь к завтрашнему отъезду.