Текст книги "Тайна королевы Елисаветы"

Автор книги: Роберт Нельсон Стивенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

VIII. Не женщина, а дьявол

– Ну, а теперь все вперед, на него! – крикнула м-с Хезльхёрст, отступая в сторону, чтобы дать место людям, следовавшим за нею. Они пробовали броситься вперед, но так как тропинка была очень узка, они смешались все в одну кучу и мешали один другому. Но человек, державший фонарь, увидел при свете его, где находится Мерриот, и схватил под уздцы его лошадь. Гель ударил его по руке одним из пистолетов, который у него был еще даже не заряжен; окружавшие его люди сразу подались назад.

– Сударыня, – крикнул он далеко неласково, – позвольте узнать, что вам надо от меня?

– Я хочу помешать вашему бегству, – ответила она, – представители правосудия что-то замешкались, и вы, пожалуй, уйдете от них.

Гель, помня только о погоне, от которой они спаслись, в первую минуту очень удивился тому, откуда она может знать о только что происшедшем в Флитвуде, и поэтому он резко спросил:

– Почему я должен немедленно попасть в руки правосудия?

– Потому что вы убили моего брата.

– Разве ваш брат умер? – спросил он с удивлением.

– Я только что похоронила его, – ответила она.

Из ее слов Гель понял, что брат ее умер уже два дня назад, т. е. в самый день поединка. По всей вероятности, известие о его смерти дошло до его сестры довольно поздно, так как только накануне она присутствовала на представлении «Гамлета». Этим объяснилось теперь внезапное ее исчезновение во время самого представления. По всей вероятности, известие о смерти брата было доставлено ей в театр, и она сейчас уехала домой.

Одну секунду Гель невольно задумался о странном стечении обстоятельств, благодаря которым состоялась вдруг эта неожиданная встреча на пустынной проезжей дороге с незнакомкой, которою он любовался только еще накануне в театре, в Лондоне. Но сейчас же топот копыт, извещавший о приближении Барнета и его людей, привел его в себя. Ему не хотелось уезжать и покинуть эту девушку, но во всяком случае он был вынужден это сделать, хотя бы для этого ему пришлось сразиться с ее людьми.

Антоний продолжал молча стоять рядом с Мерриотом. Кит Боттль поместился сейчас же за ними, но так, что голова его лошади была повернута в том направлении, откуда должен был показаться Барнет; он вынул свои пистолеты и обнажил уже меч.

– Сударыня, – решительно заявил Гель, – я не убивал вашего брата, и поэтому, пожалуйста, пропустите меня, я тороплюсь.

– Как? – воскликнула она, – значит, вы сейчас солгали мне говоря, что вы и есть сэр Валентин?

Конечно, Гель не мог сообщить ей, что он – не тот, за кого она его принимает; без сомнения, она не поверила бы ему, да к тому же это нисколько не изменило бы дела. С другой стороны, если бы она даже поверила ему, в таком случае она приложила бы все старания, чтобы удалось задержать настоящего сэра Валентина, она поехала бы в Флитвуд, встретилась бы на дороге с Барнетом и заставила бы его вернуться назад и арестовать сэра Валентина. Оставалось одно, предоставить ей думать, что она имеет дело с настоящим сэром Валентином, и постараться уйти от нее поскорее. При встрече с Барнетом она наверное расскажет ему все, как было, и этим только еще больше утвердит его в том мнении, что он преследует верный след.

– Сударыня, – продолжал Гель спокойно, – я не отрицаю того, что я – сэр Валентин, но уверяю вас, что я не убивал вашего брата. А теперь, желаю вам покойной ночи и трогаюсь дальше в путь, – говоря это, он пришпорил свою лошадь и хотел ехать дальше.

– Возьмите его, – крикнула она своим людям, – вы дорого заплатите мне, если дадите ему уйти.

Угроза эта возымела должное действие. Слуги ее окружили Геля со всех сторон и стали так теснить его лошадь, что она поднялась на дыбы, стараясь выбраться из окружавшей ее толпы.

– Прочь, негодные твари! – крикнул Гель, размахивая изо всех сил мечом.

Раздались крики раненых, некоторые лошади подались назад, и перед Гелем образовался узкий проход. Сама Анна Хезлхёрст очутилась на земле около забора, перед ней, защищая ее своим телом, стоял стройный, высокий юноша, который не давал ей пробиться вперед, хотя она страстно этого хотела, зато она поощряла своих людей, как могла, голосом и угрозами. По мере того, как Гель, медленно пробивался вперед, Антоний и Боттль следовали за ним, чтобы не дать сомкнуться рядам неприятеля. Старик деятельно работал своим коротким острым мечом, Боттль с успехом пустил в ход свой пистолет и выпустил два заряда: пули, очевидно, попали в цель, так как двое слуг леди Хезльхёрст со стоном повалились на землю.

Таким образом нашим путешественникам удалось пробиться вперед и освободиться от своих преследователей. Гель пришпорил свою лошадь, и все трое бросились вперед быстрою рысью.

– Преследуйте его! – крикнула молодая девушка в бессильной ярости, но слуги ее, разбитые и раненые, и не думали даже исполнять ее приказания.

– Однако какое глупое положение для такой молодой девушки! – сказал Гель, понукая свою лошадь.

– Это – не женщина, а дьявол, – произнес Боттль сквозь зубы, и в голосе его послышалось что-то похожее на одобрение.

– Чем объяснить ту странность, что она не знает в лицо сэра Валентина, которого преследует так горячо? – спросил Гель, обращаясь к Антонию.

– Она по большей части жила всегда в Лондоне, у своей родственницы, а сэр Валентин, как вы знаете, редко вообще жил в Англии.

– Хорошо, что, по крайней мере, Барнет знает его лучше, в лицо, иначе он не так легко принял бы меня за него, – заметил Гель.

– Можете быть уверены, что Барнет знает наперечет всех папистов Англии, – отозвался Боттль: – он даже гордится этим, недаром он изъездил вдоль и поперек не только Англию, но и Францию, исполняя поручения своего начальства.

– Расскажи-ка мне еще что-нибудь про эту девушку, – сказал Гель, подъезжая ближе к Антонию, – правда ли, что она – сестра того дворянина, с которым дрался сэр Валентин?

– Да, его единственная сестра и его единственная родственница. Теперь она является его наследницей и будет, вероятно, управлять сама его имениями, так как она уже достигла совершеннолетия.

– Однако она, вероятно, очень любила своего брата, если прямо с его похорон отправилась мстить сэру Валентину?

– Не думаю, чтобы они особенно любили друг друга; они никогда не ладили между собою и не могли жить не только в одном доме, но даже в одной стране: оба они вспыльчивы и страшно заносчивы, ведь именно благодаря этим качествам брат ее и имел это несчастное столкновение с моим господином. Я еще удивляюсь тому, что при его характере ему удалось до сих пор избежать подобного конца. Говорят, у него было множество дуэлей, не здесь, так как тут все его знают и остерегаются затрагивать его, а во Франции, где он долго жил; по всей вероятности, там-то он и познакомился впервые с сэром Валентином.

– А между тем, вероятно, сестра все же любила его. Вряд ли иначе она жаждала бы так мщения за смерть брата.

– Мне кажется, что в этой женщине кипит горячая кровь и она готова собственными руками сделать то, что обыкновенно поручают другим, или что вообще не стали бы делать другие. Я уверен, что в ней говорит только фамильная гордость; она считает, что позор, нанесенный ее брату, относится также к ней, так как она одной крови с ним. Эти брат с сестрой всегда были более чувствительны к оскорблениям, которые им наносил кто-нибудь третий, чем к тем оскорблениям, которые они наносили друг другу. Я, конечно, не желаю чернить кого-либо за глаза, но что касается характера и темперамента этой женщины, то, право же, я согласен с тем, что это – не женщина, а дьявол.

– Может быть, – ответил Гель, – но что касается ее наружности и ее голоса, она походит на ангела, с этим, я уверен, никто не будет спорить. Мне ужасно неприятно было, что нам пришлось оставить ее в таком ужасном положении среди дороги с ее израненными и трусливыми слугами.

– Но, по крайней мере, эта толпа на время загородит дорогу и задержит немного Рогера Барнета, – заметил Боттль.

– Да, по всей вероятности, он уже успел теперь доскакать до нее, – ответил Мерриот. – Мне бы очень хотелось посмотреть, что-то произойдет между ними.

Сказав это, Гель замолк и задумчиво ехал впереди, сопровождаемый своими тоже молчаливыми путниками.

Между тем Барнет и его люди действительно подъехали к тому месту, где находилась Анна Хезльхёрст, и между ними произошла сцена, поведшая к самому странному результату.

Слуги Анны, все, за исключением двух, юноши, защищавшего ее своим телом, и человека, державшего фонарь, были ранены и не могли уже больше сражаться или преследовать неприятеля. Положение ее было действительно невеселое, она положительно не могла прийти в себя от ярости, что враг ее ускользнул из ее рук, но в то же время была бессильна преследовать его дальше, так как ей приходилось теперь позаботиться о том, чтобы как-нибудь устроить своих слуг, из которых многие не могли почти двигаться. Как раз в эту-то минуту и подоспел ей на помощь Барнет со своими людьми.

Анна сидела на своей лошади; около нее стоял ее верный слуга, защищавший ее своим телом; кругом лежали или сидели раненые, – вот картина, которая представилась вдруг удивленным глазам Барнета, когда он подскакал к месту, где произошло побоище. Быстро оглядевшись кругом и удостоверившись, что ни сэра Валентина, ни двух спутников его нет, среди остановившихся на дороге людей, и подивившись слегка тому, что делает ночью среди большой дороги эта женщина, окруженная такой странной свитой, Барнет, остановив на минуту свою лошадь, сейчас же приступил к интересовавшему его вопросу.

– Скажите, пожалуйста, сударыня, – обратился он к Анне: – не видели ли вы одного господина в сопровождении двух слуг, только что проехавшего по этой дороге, завернули ли они по направлению к Стивенеджу, или же повернули в другую сторону?

– Вы говорите про сэра Валентина Флитвуда? – быстро спросила Анна, сразу оживившись.

– Да, про него. Позвольте нам проехать и отвечайте скорее, куда он направился.

Рогер Барнет был человек среднего роста, крепкого, здорового сложения, с широким наглым лицом, с холодными серыми глазами и короткой черной бородой; говорил он всегда быстро и отрывисто.

– Да, сэр Валентин проехал по этой дороге. Посмотрите, как он поступил с моими людьми, когда я попробовала было остановить его. Но скажите мне, кто вы сами?

– Мы – королевские гонцы, – отрывисто ответил Барнет, который снизошел до этого ответа, так как ему пришла в голову счастливая мысль при виде свежих лошадей убитых и раненых слуг Анны.

– Вы тоже преследуете сэра Валентина?

– Да, мы должны арестовать его.

– Как арестовать? За то, что он убил моего брата? Но разве ее величество уже слышала об этом?

– Я должен арестовать его за государственную измену, и если это ваши лошади, то именем короля…

Но Анна прервала его радостным возгласом:

– За государственную измену? Но ведь в таком случае как католика, его ждет верная смерть, – воскликнула она и невольно подумала, что сама судьба – на ее стороне, так как за убийство брата вряд ли правосудие нашло бы возможным покарать его. В таком случае, чтобы отомстить ему за брата, ей стоило только приложить все усилия, чтобы гонцы королевы настигли его, и тогда она будет отмщена.

– Он поехал по направлению к Стивенеджу, – сказала она: – поезжайте скорее, и я поеду с вами.

– Нет, сударыня, нас и без того много, но ваши лошади свежее моих, я возьму их и оставлю вам своих.

Он сошел с лошади и приказал своим людям сделать то же. Но потом, опустив нечаянно руку в карман, он вдруг воскликнул:

– Письма королевы, я должен доставить их вовремя, это значительно задержит меня. Сударыня, не знаете ли вы, где живут сэр Вильям Грашау и мистер Ричард Брюбай?

– Оба живут недалеко отсюда: первая дорога направо.

– В таком случае мне сейчас же надо будет ехать туда, и предоставить сэра Валентина на время самому себе. Которая из этих лошадей лучшая? Пусть один из ваших слуг проводит меня до дома этих господ.

– Но зачем вам терять время, сударь? – заметила ему Анна. – Пусть кто-нибудь из моих слуг доставит эти письма по назначению.

– Если письма поручаются мне, – гордо возразил Барнет, – то они передаются мною только в руки того, кому они назначены. Я свезу эти письма, а затем еще всегда успею захватить и изменника. С вашего позволения я возьму вот эту лошадь и эту, а также эту. Ну, живо слезайте с лошадей и переседлайте их!

– Но неужели вы не можете послать кого-нибудь в погоню за Флитвудом, пока вы сами будете отвозить эти письма? – спросила Анна, не протестуя против захвата своих лошадей (до ее лошади еще пока никто не касался).

Барнет коротко рассмеялся и сказал отрывисто:

– Мои люди едут со мной.

Может быть он не вполне доверять своим людям, может быть, он не хотел, чтобы честь поимки преступника принадлежала кому-нибудь другому, кроме него; может быть, он думал, что для предстоящей схватки понадобятся все его наличные силы, во всяком случае он видимо твердо решился не преследовать пока своей жертвы, до поры до времени.

– Но ведь вы можете совершенно упустить из виду сэра Валентина! – воскликнула Анна с нетерпением.

– Пустяки! – ответил он спокойно, – ведь троим всадникам трудно проехать так, чтобы их не заметили. Рано или поздно мы их нагоним.

Несмотря на спокойный тон его голоса, Анне все же показалось, что в душе он разделяет ее опасение.

– Его надо преследовать по горячему следу, – продолжала она, – ему надо помешать продолжать путь, его следует как-нибудь задержать, пока вы не подъедете, – горячо убеждала она.

Барнет угрюмо посмотрел на нее, как бы соглашаясь с ней и в то же время сознавая, что то, о чем она говорит, невозможно исполнить.

– У меня лучшая лошадь во всей стране, – сказала она, – я настигну его во что бы то ни стало, и если только есть какая-либо возможность, я задержу его до вашего прихода. Диксон, – проговорила она, обращаясь к слуге, который держал фонарь, – проводи этих господ до дома сэра Вильяма Грашау и мистера Брюбай, а затем отведи всех раненых домой и позаботься о том, чтобы им была оказана необходимая помощь, а Ты, Френсис, – эти слова относились к стоящему близ нее юноше, – ты поедешь со мной, так как и у тебя как раз хорошая лошадь.

– Милостивая госпожа, – нерешительно заметил Диксон, – умоляю вас, не рискуйте так своею жизнью, ведь вас могут ограбить, убить. Не ездите одни без провожатых.

– Успокойся, Диксон, и делай так, как тебе приказано. Я поеду так быстро, что сам дьявол не поймает меня, до тех пор пока не настигну этого проклятого изменника, а затем я поеду дальше с ним и его провожатыми, пока не подоспеет мне на помощь вот этот господин со своими слугами. Я даю слово, что сделаю со своей стороны все, чтобы задержать этого негодяя, я буду для него обузой, я силою и хитростью заставлю его задержаться в пути. Итак, Диксон, исполняй мое приказание, а ты, Френсис, следуй за мной. Неужели я должна быть трусихой только потому, что имела несчастье родиться женщиной и принуждена носить юбку вместо штанов? – и, говоря это, она повернула свою лошадь и понеслась по направлению к Свивенеджу, сопровождаемая своим верным пажем Френсисом.

– Для нас это очень выгодно, что сэр Валентин, как раз имел глупость убить ее брата, – проворчал сквозь зубы Рогер Барнет, видавший на своем веку немало странных вещей и переставший давно удивляться чему бы то ни было, особенно если в дело была замешена женщина.

IX. Первый день бегства и преследования

В то время как происходил этот разговор между преследователями несчастного сэра Валентина, Гель и его спутники уже проехали Стивенедж, и медленно продвигались дальше, несмотря на страстное желание ехать как можно скорее. В те времена проезжие дороги находились в таком состоянии, что подвигаться по ним можно было почти только шагом, и то на каждом шагу подвергаясь опасности, что лошадь сломит себе ногу, и всадник полетит с нее кубарем. Недаром Елисавета всегда так негодовала на подобную медленную езду, когда она горела нетерпением получить письмо или отослать таковое к Марии Стюарт.

Гонец проезжал не более шестидесяти миль в день, причем часто рисковал своею жизнью при такой быстрой по тогдашним временам езде. Сами лошади тоже не отличались особенно быстрым бегом, и только единственным утешением могло служить то обстоятельство, что если беглец не мог подвигаться вперед так быстро, как он желал этого, то и его преследователь двигался не быстрее его.

Ночное путешествие наших трех путников совершалось в полном молчании; каждый из них был погружен в собственные мысли. Перед умственным взором Геля все время носился чудный облик Анны Хезльхёрст: чем больше он смотрел на него, тем глубже он вздыхал при мысли, что обстоятельства принудили его бежать от нее; он старался представить себе, что она теперь делает, как ей придется, вероятно, заботиться о своих раненых и убитых слугах. Он от души сожалел, что доставил ей столько неприятностей, совершенно помимо своей воли, и с огорчением думал о том, с какой ненавистью она относилась к нему, к воображаемому убийце ее брата, который еще, сверх того, чуть ли не грубо обошелся с ней самой и изранил всех ее слуг, оставив ее почти беззащитной на большой дороге.

Но во всяком случае утешением могло служить то обстоятельство, что ненавидела она ведь собственно не Геля Мерриота, а сэра Валентина, она ненавидела роль, которую должен был играть актер, но не самого актера. Хотя, к сожалению, часто бывает, что ненависть переносится в таком случае и на действующее лицо; никогда она не будет в состоянии простить ему также за то, что он взялся помочь сэру Валентину, ее злейшему врагу.

Гель решил про себя, что, если когда-нибудь судьба сведет его снова с ней под настоящим его именем, он никогда не сознается ей, какую роль он когда-то сыграл в ее глазах, пусть все происшедшее только что между ними канет в вечность. Единственным преимуществом во всем этом деле было только то обстоятельство, что он теперь узнал ее имя и где она живет; когда-нибудь, может быть, он будет в состоянии явиться к ней в дом под своей настоящей фамилией.

Но чем-то кончится их теперешнее приключение? Оно настолько странно и невероятно, что если бы он рассказал о нем своим друзьям в Лондоне, те не поверили бы ему и подумали бы, что все это – плод его пылкого воображения. Удастся ли спасти сэра Валентина? Гонится ли еще за ним Рогер Барнет, или он бежит только от воображаемой погони? Пока, в настоящую минуту, все позади их было еще тихо, не слышно было ни лошадиных копыт, ни людских голосов. По-видимому, Барнета задержала встреча с Анной и ее людьми, и, кроме того, он должен был отдать еще письма, которые ему, вероятно, поручила передать королева, чтобы оттянуть минуту ареста сэра Флитвуда.

Гель, погруженный в свои мысли, ехал все время молча. Боттль несколько раз порывался было завязать с ним разговор, но тот отвечал так неохотно и односложно, что Боттль, победив свое видимое отвращение, подъехал наконец к апатичному ему Антонию и завязал с ним разговор; тот слушал молча речи Кита и только изредка мычал ему что-то в ответ.

– Знаете что? – говорил ему Боттль, – я удивляюсь только тому, что папист может терпеть в своем доме пуританина, и пуританин может жить в доме паписта.

Антоний сначала молчал, не желая отвечать на подобную дерзкую выходку, но потом сказал, как бы давая самому себе урок в смирении:

– Дело в том, что я каждый день проклинаю себя, что не ухожу из дома паписта; каждый день я собираюсь это сделать и не могу, потому что тело мое немощно и слабо: я вырос в доме сэра Валентина и не могу принудить себя уйти от него.

– Ну, я думаю, тут немалую роль играет и то обстоятельство, что хотя имение и разорено, но все на ваших руках, так как господин ваш почти всегда живет за границей… Я уверен, что вы умеете вознаграждать себя за те угрызения совести, которые вам приходится испытывать.

– Я вижу, что вы не скупитесь на насмешки, но имейте в виду, что они нисколько не трогают меня. Как могут люди неверующие толковать об угрызениях совести, разве они понимают что-нибудь в этом?

– Как, я – неверующий? Хотя я и солдат и веду довольно веселую жизнь, тем не менее моя вера, может быть, получше вашей: я ведь тоже в свое время был пуританином, в те времена, когда я еще служил в сыщиках, мне приходилось довольно солоно. Вот вы – дело другое: какой вы пуританин, живя в свое удовольствие на жирных хлебах?

– Хороши жирные хлеба, от которых я, однако, не пожирел, – ответил Антоний, оглядывая свою тощую фигуру: – может быть, вы правы, и мне жилось действительно недурно, если сравнить с моим настоящим положением, где я должен принимать участие в вынужденном бегстве и находиться в обществе такого непутевого человека и грубого солдата, как вы.

И с этими словами Антоний быстро отъехал от Боттля, а тот так был поражен этим неожиданным ответом, что отпрянул назад и поехал дальше уже молча. Гель в это время мысленно располагал, как бы лучше устроить так, чтобы вовремя дать отдохнуть своим лошадям и людям. Как он, так и Боттль почти совершенно не спали в предыдущую ночь, между тем как Антоний преспокойно провел ночь в теплой, мягкой постели, поэтому самое справедливое – заставить его караулить, пока они с Боттлем лягут немного отдохнуть в гостинице, в которой решено было остановиться рано утром, чтобы Гель успел снять свою фальшивую бороду. Люди Барнета и он сам тоже, конечно, нуждались в отдыхе и в подкреплении своих сил пищей и сном, и поэтому нечего было бояться, что они застигнут их врасплох.

Ночь проходила, стало заметно рассветать, они ехали через много деревень и маленьких городков и везде старались шуметь, как можно больше, чем привлекали жителей к окнам и этим невольно заставляли их обращать на себя внимание. Наконец, уже утром они подъехали к гостинице, заранее намеченной Гелем, но раньше, чем слезть с лошадей, Гель потребовал к себе хозяина гостиницы, чтобы узнать, есть ли у него в запасе свежие лошади. Боттль взял на себя переговоры. Он скоро сговорился с хозяином гостиницы, и тот привел требуемых лошадей. Боттль осмотрел их и затем уговорился насчет цены, и тогда только Гель соскочил с лошади и пошел в комнаты, причем потребовал себе отдельный номер и приказал принести себе воду и бритву для бритья, а затем подать закусить ему и его спутникам. Антоний остался при лошадях и с помощью хозяина и под предлогом, что хочет посмотреть, каковы они, быстро поехал по направлению, откуда мог появиться Барнет, в то время как Гель и Боттль с жадностью накинулись на рыбу, яйца и пиво, поданные услужливым хозяином, с которым Гель и поспешил расплатиться уже заранее, чтобы потом, в случае внезапной тревоги, не было каких-нибудь недоразумений, которые могли бы помешать им продолжать свой путь. Окончив свою трапезу, Гель быстро сорвал свою фальшивую бороду и при помощи Боттля чисто обрил себе подбородок, который успел уже слегка обрасти бородой.

Затем оба они улеглись на постелях, не раздеваясь и чутко прислушиваясь к малейшему шуму.

Они спали уже довольно долго, причем им снилось, что они все время спасаются от погони, как вдруг раздался страшный шум, подобный грому. Гель в одну минуту вскочил с кровати, Боттль за ним.

Оказалось, что это Антоний стоит под окном и стучит изо всех сил по раме окна, чтобы привлечь их внимание. При виде его Гель бросился к двери, и минуту спустя все трое уже сидели на лошадях. Хозяин гостиницы, привлеченный к окну шумом с удивлением смотрел на непонятную для него сцену. Гель нарочно повернулся к нему лицом, чтобы он мог хорошенько рассмотреть его бритый подбородок, потом, не теряя времени и не расспрашивая ни о чем Антония, все трое быстро пустились рысью вперед.

Прошло еще несколько минут раньше, чем Гель наконец повернулся на своем седле, чтобы посмотреть, что именно побудило Антония поднять тревогу. Сзади ясно слышался топот копыт, Гель был уверен, что увидит сейчас Барнета с его людьми, и поэтому очень удивился, когда обернувшись, увидел, что за ними гонятся всего два всадника, один из них – Анна Хезльхёрст в красном плаще и капюшоне, а другой – верный паж в зеленой одежде, которого он видел при ней еще тогда в театре. Сердце Геля как-то радостно забилось при виде девушки, и он даже улыбнулся ей.

Она в свою очередь тоже увидела его, посмотрела на него, на его двух спутников и остановилась в недоумении. Хозяин гостиницы все еще стоял у окна, когда она быстро подъехала к нему и спросила его о чем-то. Гель ясно видел, как он ответил ей что-то, причем поднес руку к своему подбородку. «Прекрасно, – подумал он, – моя хитрость удалась: он рассказывает ей, что я обрился у него в комнате, что я приехал с бородой, а уехал без нее».

Минуту спустя, она и ее паж уже двинулись опять вперед в погоню за беглецами.

Тогда Гель спросил Антония:

– Ты видел только ее пажа или видел также Барнета с его людьми?

– Нет, только ее, но ведь она может поднять весь народ против нас и таким образом задержать нас.

– Ты думаешь, что она способна это сделать?

– Весьма вероятно, она очевидно от Барнета узнала, что вы – государственный изменник и, как таковой, подлежите немедленному аресту, она и бросилась за нами в погоню, с тем, чтобы выдать вас местным властям. Я уверен, что в этом именно и заключается ее месть.

– Да, это чисто по-женски, – заметил Боттль, – уж если она задумала отомстить, она не остановится ни перед чем.

– Да, вы, пожалуй, оба правы, – задумчиво заметил Гель, – но мне все же хотелось бы убедиться на деле, чего именно она добивается. По-моему, нам крайне важно знать ее намерения, ведь тут она нам не может причинить ни малейшего вреда (они уже выехали за город): она может кричать здесь сколько угодно, никто не услышит ее, мы останемся тут и подождем ее.

Антоний как-то быстро и подозрительно взглянул на Геля, Боттль тихо свистнул. Гель покраснел от ярости, так как прекрасно понял насмешку своих спутников, но сдержался и виду не подал, что рассердился, так как иначе выдал бы себя с головой. Он решил в душе поиграть с огнем, как он говорил себе, и побеседовать немного с этой прелестной девушкой, очаровавшей его с первого взгляда. Он поехал шагом; несколько времени спустя, оба всадника уже догнали их. Гель обернулся, чтобы посмотреть, есть ли у нее ещё меч, который он видел у нее ночью; оказалось, что она отдала его Френсису, на поясе которого висел еще, кроме того, острый кинжал.

– Сударыня, вы рискуете жизнью, путешествуя без всякой свиты, – заговорил Гель первый, подпустив ее совсем близко.

– Да, мой брат тоже рисковал своей жизнью, когда последний раз встретился с вами, – ответила она быстро и с презрением.

Она поехала рядом с Гелем, как бы решившись не покидать его больше.

Антоний поехал опять впереди. Френсис, чтобы не отставать от своей госпожи, поехал тотчас за ней и таким образом очутился рядом с Боттлем.

– Я не причинил ни малейшего вреда вашему брату, – сказал Гель, тяжело вздохнув.

– Да, я в этом убедилась теперь, – ответила она насмешливо, – недаром вы изменили свою наружность, брата убил человек с бородой, а вы – без бороды. Я только удивляюсь тому, как вы могли подумать, что обманете кого-нибудь своим превращением. Вам надо было прежде всего подкупить хозяина той гостиницы, где совершилось это превращение; затем вы должны были переменить своих спутников и взять новых, потом должны были бы изменить свою посадку и скрыть лучше тот факт, что вы ранены и едете с трудом. Но, во всяком случае, я должна отдать вам справедливость, вы сумели и без этого сотворить почти чудо: вы помолодели на целый десяток лет, если не больше.

– Да, борода много значит, она ужасно старит человека, – с улыбкой ответил ей Гель, очень довольный тем, что она все еще принимает его за сэра Валентина и нисколько не удивляется тому, что он так помолодел и вместо человека средних лет кажется совершенно молодым человеком…

– Но во всяком случае, – продолжала она, – я все же не думаю, что перемена в вашей наружности обманет кого-либо, хотя бы тех, которые следуют в настоящее время за нами.

Говоря это, она обернулась назад, как бы высматривая кого-то.

– Вы говорите про всадников, которые следуют за нами от самого Лондона? – спросил Гель совершенно непринужденно. – Так как вы, по-видимому, посвящены в их тайну, сударыня, не соблаговолите ли вы сказать мне, насколько они близки от нас в настоящее время?

– Я думаю, сегодня к вечеру, раньше, чем сядет солнце, они будут уже совершенно близко от вас, ближе, чем вам это желательно.

– Вот как, в таком случае, они едут очень быстро.

– Может быть, они догонят вас вследствие того, что едут так быстро, но может быть, что они догонят вас только от того, что вы сами задержитесь в дороге.

– Неужели вы думаете, что меня может задержать что-нибудь впереди? – спросил Гель с улыбкой, изысканно вежливо и с видом самого глубокого искреннего удивления.

– Да, и задержу вас я, не кто иной! – воскликнула Анна горячо. – Недаром же я все это время гналась за вами.

– Но каким образом вы думаете меня задержать?

– Еще не знаю, – ответила она совершенно откровенно, – время покажет, как мне придется действовать.

– По всей вероятности вы выберете для этого самый простой способ, – сказал Гель.

– Какой именно? – спросила она быстро.

Но Гель только улыбнулся и посмотрел направо. Она тоже осмотрела в ту сторону, и, увидев небольшую деревню, поняла его мысль и сказала высокомерно:

– Нет, вы ошибаетесь, я не буду прибегать к посторонней помощи, я хочу, чтобы честь эта принадлежала мне одной. Да к тому же я вовсе не хочу терять времени, сзывая местные власти, чтобы задержать вас.

– В этом вы совершенно правы, – заметил Гель серьезно, – так как сделай вы хоть малейшую попытку закричать или позвать кого-нибудь себе на помощь, я со своими спутниками в одно мгновение ока скроюсь у вас из виду. А этого, откровенно говоря, мне бы очень не хотелось, так как я бы вовсе не желал лишиться вашего общества, которое доставляет мне столько удовольствия.

Она покраснела от негодования при последних его словах, и он покраснел тоже, так как понял, что зашел слишком далеко, особенно принимая во внимание то обстоятельство, что она все еще считает его за убийцу своего брата. Ах, если бы только он мог как-нибудь убедить ее в том, что он не убивал ее брата, и в то же время оставить ее в полной уверенности, что она все же имеет дело с сэром Валентином, а не с подставным лицом! Положим, ему удалось бы убедить ее, что он не играл никакой роли в смерти ее брата, но ведь в таком случае она первым долгом направилась бы обратно в Флитвуд и там подняла бы на ноги всю полицию, чтобы арестовать настоящего виновника смерти ее брата. Оставалось одно – продолжать играть роль, которую он взял на себя, хотя бы ценою ее презрения и ненависти к нему, которые для него были особенно тяжелы, так как с каждой минутой она нравилась ему все больше и больше.