Текст книги "Из дневников"

Автор книги: Роберт Музиль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

И вообще писатель работает с разной интенсивностью детализации и проникновения в глубину. Это делается непроизвольно, и так называемый принцип – всего лишь преувеличение. Можно также сказать, что это связано со сменой светлого и темного колоритов, детализации и затушевывания, форте и пиано. В общем, сейчас у меня царит полная неясность относительно смысла всего этого и его границ!

[Весна 1939 года.] Искусство – не просто изображение, а в первую очередь истолкование жизни. (В жизни ведь много чего происходит, суть в том, чтобы понять смысл того, что происходит.) Если истолковывать это с помощью людских понятий и предрассудков – придавая им несколько более утонченную форму, как это делает Томас Манн, – тебя будут считать учителем, философом и т. д. Я далек от того, чтобы недооценивать высокую степень уверенности, уравновешенности и т. п., обеспечиваемую такой методой.

Форма исключает, когда обретает заключительные очертания. Исключает отдельные испробованные элементы – и нередко это подлинные утраты; исключает "неуложившиеся" мысли (идеи).

Но это и означает, что форма – своего рода случайность, судьба. Счастливо найденный формальный прием всегда неожидан. Это счастье принятого решения. В готовом стихотворении читатель ощущает это как силу и непосредственность, как удачу, не нуждающуюся в тщательном обосновании.

Но мне скажут, что все это лишь побочные элементы эстетической красоты.

Являясь утратой, но оставаясь все-таки прекрасной, форма утешает нас, помогая пережить те беспрестанные утраты в бытии или в стремлении к совершенству, на которые мы обречены...

Идея прямо противоположная: собственная красота повествования заключается в побочных деталях. Я всегда потешался над требованием, что литература должна отражать жизнь. И однако – если она делает это с любовью, она сообщает отражению красоту. Мне захотелось рассказать историю любви и брака, вызывавших всеобщее восхищение, но на самом деле все время скрывавших пресыщенность и отрезвление. Не моего ли отца эта история? Причем я вовсе не жаждал извлечь отсюда какую-либо мораль – я просто предвкушал процесс описания деталей, повествование в самом подлинном смысле слова.

Идеалы XIX века рухнули? Скорее так: человек рухнул под их тяжестью.

Искусство – борьба за более высокую моральную организацию человечества.

[После 10 апреля 1939 года.] Если иной раз мне льстило, что философы и ученые искали моего общества и отличали мои книги перед другими, какое это было заблуждение! Они не воздавали должное моей философии – они полагали, что встретили писателя, понимающего их философию!

Я не знаю, для чего живет человек, – можно сказать и так. Все заманчивое для меня не заманчиво. С самого детства. За немногими исключениями. Невеселый, "без аппетита" человек. По господствующей нынче философии, разве не логично было в таком случае ожидать, что я попытаюсь доставить себе наслаждение писательством? Но я и пишу неохотно – пусть и одержимо. Может быть, надо любить жизнь, чтобы легко писать. Она должна манить тебя, а отсюда естествен переход к самоосуществлению через писательство. Человек, который ни в чем не видит смысла, – что это за особь?

[После 22 сентября 1939 года.] [Эстетические штудии. Обратите внимание на то, как преподается история искусства: по языкам, нациям, эпохам, великим художникам, – и сравните с этим, как поступает одаренный молодой человек: он находит то, что его "затрагивает" – тут Стендаль, там Еврипид, там какой-либо современник и т. д. У каждого лишь тот или другой эффект, прием. Он продвигается вперед без системы, но в то же время так, как будто руководствуется системой своей натуры (руководствуется своим талантом, своим гением) (nota bene: крайняя беспорядочность в моем собственном развитии)].

[Фантастическая психология. Под этим понятием я объединяю Клагеса, отчасти Фрейда, Юнга... Причина моей инстинктивной враждебности: то, что они псевдопоэты и вдобавок лишают поэзию психологической опоры.]

К вопросу о драматургической технике в "Мечтателях". Корнель знает понемногу о каждой страсти; вернее сказать – для него это самое важное. И эта страсть движет его героями в точности так, как они об этом говорят. Каждый персонаж обладает одним основным качеством, которое в своей самодостаточности может быть определено и описано. Ничто не меняется в зависимости от единичной души – в отличие от Шекспира, у которого, например, честолюбие у разных персонажей совершенно различное. Он разрабатывает целостную и единообразную суть каждой отдельной страсти и строит драматическое действие на смешении и противопоставлении этих элементов.

Мой главный изъян: чужую боль, чужие страдания и достижения я редко способен признать – я принимаю их как само собой разумеющееся; поэтому я и как критик слишком легко отвергаю и смотрю только на недостатки, а не на заслуги. Из мальчика, который всегда так охотно восхищался добротой и талантами других, мог бы все-таки развиться иной, хороший тип критика подлинный систематизатор.

8 декабря 1939 года. Утром вдруг пришло в голову: собственно говоря, не в шестьдесят, а в сорок или пятьдесят лет надо задаваться вопросом: кто ты есть? каковы твои принципы? как ты собираешься замкнуть круг?

Во всяком случае – писатель этой эпохи. С большим и ничтожным успехом. Это само по себе достаточно интересно.

Часто испытываю потребность все оборвать. Считаю тогда свою жизнь неудавшейся. Не верю в себя; но волоку бремя работы дальше, и раз в два-три дня то, что я пишу, на какое-то мгновение кажется мне важным. Поэтому спрашивать себя о своем опыте и своих принципах мне следует так, как это соответствует данному состоянию. Не потому, что это могло бы представить интерес, а потому, что эти вопросы возникли в период жизненного кризиca. Тогда это прольет достаточно света и на эпоху, в которой я живу.

[Январь 1940 года.] Однажды мне все-таки надо будет подробно объяснить, почему я испытываю интерес к "плоской" экспериментальной психологии и совершенно никакого к Фрейду, Клагесу, даже к феноменологии.

Мое отношение к политике состоит, в частности, вот в чем: я принадлежу к числу недовольных. Мое недовольство отечеством осело налетом мягкой иронии на страницах "Человека без свойств". Я убежден также в несостоятельности капитализма или буржуазии, но не могу решиться встать на сторону их политических противников. Конечно же, дух вправе быть недовольным политикой. Но, очевидно, уравновешенным людям дух, не способный к компромиссам, представляется слишком индивидуалистическим.

[После 9 февраля 1940 года.] Нерешительность – свойство, которое доставило мне больше всего мучений, которого я больше всего боюсь.

Я считаю гораздо более важным написать книгу, чем возглавить империю.

[После 6 января 1941 года.] Я понял, почему работа над романом дается мне так мучительно. Мой дух был вооружен для этой работы поэтически, психологически, отчасти философски. Но в моем нынешнем положении необходима социологичность со всеми вытекающими отсюда последствиями. Поэтому я сплошь и рядом беспощадно путаюсь в побочных проблемах, которые расползаются, вместо того чтобы сливаться. Иной раз у меня создается впечатление, что мои духовные силы ослабевают; но справедливо скорее то, что часто постановка проблемы превышает их возможности. Уяснить это для себя мне представлялось крайне важным.

ПРИМЕЧАНИЯ

С дневниками мы обычно связываем представление о более или менее последовательной (хотя бы в чисто временном плане) фиксации раздумий писателя над проблемами жизни и творчества – жизни своей и общей, окружающей, творчества своего и творчества вообще, как принципа. Сколь бы личный, интимный характер ни носили дневники, они, будучи опубликованными, воспринимаются читателем как нечто все-таки адресованное вовне, писавшееся не только "для себя". Да чаще всего они и пишутся с вольным или невольным учетом возможного читателя.

В тысячестраничном томе, называемом "Дневниками Музиля", есть и это, но это в нем далеко не главное. Более того – неоднократные ранние попытки писателя начать "канонический" дневник прекращаются каждый раз чуть ли не на следующий день. В конце концов как бы стихийным порядком утверждается совершенно иной статус этих записей: перед нами не столько дневники, сколько записные книжки. В них обрисовываются две главные линии: одна конспектирование (с разной степенью подробности) читаемых книг философского и публицистического характера; другая – взвешивание возможных будущих образов и сюжетов собственных книг; причем уже примерно с 1905 г. возникает идея "романа", и хотя мысль писателя сначала еще течет по нескольким руслам (планируются разные романы), в 20-е годы русла окончательно сливаются в одно. Сейчас, при ретроспективном взгляде, становится особенно очевидным, что "малые" шедевры Музиля в известном смысле – лишь отпочкования от главного замысла, краткие остановки в пути, – писатель будто делает передышку, чтобы проверить свой формотворческий дар и испытать счастье свершения. Но путь зовет дальше. Да и начался он еще до первого "отдельного" произведения, до романа о Терлесе: в открывающих дневниковые записи набросках о "мсье вивисекторе" уже просматриваются многие идеи будущего главного романа.

Работа Музиля над замыслом романа и сама по себе специфична. В дневник записывается любая мелькнувшая идея; самые частные повороты в судьбах и взаимоотношениях героев взвешиваются снова и снова; продумываются, перебираются самые разные комбинации. Отдельные заметки тщательно переписываются в другие тетради, группируются, объединяются в тематические циклы. Лаборатория в самом прямом смысле слова. Нескончаемый эксперимент.

В нем поразительно именно то, что фиксируются мельчайшие, даже случайные его стадии. Применительно к образу центрального персонажа романа (если взять частный случай общей методы) в дневниках это выглядит порою и обескураживающе: герой будто ни на йоту не обладает самостоятельной, живой жизнью, он конструируется у нас на глазах; в нем все возможно.

Такая метода, естественно, не остается без стилистических последствий. В основной своей массе дневниковые записи поспешны, схематизированы, конспективны, и эти бесконечные аббревиатуры, назывные предложения, пометы типа: "Подумать", "Развить позже" и т. д. – психологически даже нелегко согласовать со стилистикой "недневниковой" прозы Музиля, этим пиршеством утонченной образности и изощреннейшей диалектики, где чуть ли не каждая фраза – развернутое приключение образа и мысли.

Конечно, можно сказать в таком случае, что дневники Музиля – это попросту "кухня", и тогда они представляют лишь сугубо специальный интерес. Но хотелось бы настоять на том, что для этой писательской судьбы они имеют еще и особый смысл; что в свете необычной истории музилевской Главной книги они сразу поднимаются над чисто техническим уровнем в иные сферы, как бы раскрывая нам изнутри историю того высокого недуга, который принято называть духовной драмой гения.

Но за проблемами писательской техники, в общем корпусе дневников выдвинутыми на передний план, стоит на самом деле судьба незаурядного ума, посвятившего всю жизнь решению вопроса не только о том, как писать, но и о том, как жить.

Составитель стремился по возможности представлять записи более или менее "традиционного" (в указанном выше жанровом отношении) характера. Опускались все непосредственные наброски к "Человеку без свойств", вошедшие в опубликованный Адольфом Фризе полный текст романа (первое издание – 1952 г., новое, уточненное и дополненное издание – 1970 г., оба в издательстве "Ровольт" в Гамбурге), а также другие наброски чисто беллетристического характера. Однако в обоих случаях сделаны и исключения – по отношению к записям, представлявшимся особо важными для понимания творческой эволюции Музиля (таковы две первые записи, относящиеся примерно к 1899 г.) и концепции его романа "Человек без свойств" (таковы, например, записи 1920 г. "Эпоха" и "Ахилл"),

Особо следует оговорить датировку. Дневники Музиля не представляют собой "сплошного потока" – записи делались в разных тетрадях (их более двух десятков), тетради зачастую велись параллельно, и отдельные записи в них датированы самим Музилем лишь в крайне редких случаях. В основание данной публикации положены опорные (нередко предположительные) датировки и комментарии в последнем, наиболее полном на сегодняшний день, издании: Robert Musil, Tagebucher, 2 Bd., Hrsg. von Adolf Frise, Reinbek bei Hamburg, Rowohlt, 1976.

Во всех случаях, когда даты поставлены не самим Музилем, они приводятся в подборке в квадратных скобках. Записи, перед которыми дата не проставлена, хронологически относятся ко времени, обозначенному последней предшествующей датой.

В дальнейшем это издание обозначается сокращенно Tb с указанием тома и страницы.

Подборка "Из дневников" была опубликована в журнале "Вопросы литературы" (1980, Э 9). Преамбула к комментариям дается в сокращенном виде.

В датировке записи о "мсье вивисекторе" – одной из самых первых в дневниках Музиля – мнения исследователей расходятся, но хронологический диапазон расхождений неширок: или

1898 год, или 1900 – и аргументация датировки лишь косвенная. В издании дневников, положенном в основу данной публикации, первые записи датируются тоже предположительно – 1899 г.

2 апреля 1905 года. – Данная запись – очередная попытка Музиля вести регулярный дневник; подобные же планы декларировались им и ранее (уже примерно с 1899 г.) в записных тетрадях этой поры, отмеченной поисками путей самовыражения в жизни и прежде всего колебаниями между инженерной ("математической") карьерой, философией и поэтическим призванием.

...а как отнеслись бы иенцы... – Речь идет о так называемой "иенской школе" конца XVIII – начала XIX вв., ознаменовавшей собой ранний этап развития романтизма в немецкой литературе.

...окончание романа Герман Банга... – Герман Банг (1857-1912) – датский писатель; его роман "Михаэль" вышел в 1904 г.

"Нильс Люне" (1880) – роман датского писателя Енса Петера Якобсена (1847-1885).

...к метерлинкам, гарденбергам... – имеется в виду один из виднейших писателей и теоретиков немецкого романтизма Новалис (псевдоним Фридриха фон Гарденберга, 1772-1801). Музиль проявил глубокий интерес к творчеству и идеям называемых здесь писателей и постоянно возвращался к ним в своих художественных, эссеистических и публицистических произведениях.

фон А. – имеется в виду Иоганнес Густав фон Аллеш (1882-1967), психолог, один из ближайших друзей Музиля.

Штробль, Карл Ганс (1877-1946) – австрийский писатель и эссеист, в чьих ранних рассказах и романах натуралистические картинки быта сочетались с импрессионистическими и неоромантическими мотивами; впоследствии автор романов с националистическими тенденциями, предвосхищавшими фашистскую идеологию.

...в новеллах... – имеются в виду новеллы Музиля "Созревание любви" и "Искушение Вероники", над которыми он работал в это время; они были опубликованы в 1911 г. под общим заголовком "Соединения".

...в "Зачарованном доме" – Название опубликованной в 1908 г. первой редакции новеллы "Искушение кроткой Вероники".

Керр, Альфред (1867-1948) – немецкий критик и эссеист; одним из первых высоко оценил талант Музиля, написав в 1906 г. рецензию на роман "Душевные смуты воспитанника Терлеса".

Принцип официального облачения... – Годом раньше, в дневниковой записи от 5 сентября 1910 г., Музиль употребил эту метафору, размышляя о стилистике новеллы "Созревание любви": "Вот максима: автор должен показываться в тексте лишь в официальном облачении своих героев. Всю ответственность он всегда должен перелагать на них. Это не только более разумно – странным образом именно благодаря атому возникает эпический стиль".

...смотрит Анна... – Очевидно, Музиль неточно вспоминает здесь фразу из XIX главы четвертой части романа Толстого: "Первым движением она отдернула свою руку от его влажной, с большими надутыми жилами руки, которая искала ее". Употребление Музилем эпитетов "грубые и костлявые", которых нет у Толстого, объясняется, видимо, воспоминанием о раздражавшей Анну привычке Каренина хрустеть пальцами.

...будущих белых убийц... – Музиль имеет здесь в виду разгул белого террора в Венгрии в 1920 г.; в дневниках писателя есть подробные выписки из соответствующих корреспонденции венских газет "Арбайтер-цайтунг" и "Дер абенд" от апреля 1920 г.

Ахилл – Речь идет о герое планируемого Музилем романа (будущий Ульрих в "Человеке без свойств"). Для этого героя писатель в дневниковых заметках взвешивал разные имена; в частности, после Ахилла герой именовался (примерно с 1920-1921 гг.) Андерсом. В наследии Музиля сохранился более поздний, несколько расширенный машинописный вариант этой заметки. Самые значительные дополнения приводятся в данной публикации в квадратных скобках.

"Шпион" – одно из планируемых Музилем названий будущего романа на этой стадии оформлении замысла.

...во время мобилизации... – По замыслу Музиля, первый этап жизни его героя должен был заканчиваться мобилизацией в августе 1914 г.

До моей мобилизации... – Музиль был мобилизован с началом первой мировой войны в 1914 г. и был вплоть до ее окончания лейтенантом на итальянском фронте.

...опять читал Жида. – Речь в этой записи идет об автобиографической книге Андре Жида "Если зерно не умирает" (1924) и – ниже – о романе Жоржа Бернаноса "Под солнцем сатаны" (1926).

[Август 1937 года.] – Начиная отсюда в данной подборке приводятся некоторые из записывавшихся Музилем в особую тетрадь набросков и мыслей к автобиографии; эту тетрадь писатель вел, параллельно с другими, с августа 1937 примерно до конца 1941 гг. Дневниковые записи из других тетрадей, хронологически вклинивающиеся в корпус автобиографических заметок, приводятся в квадратных скобках.

...главы о психологии чувства... – Имеются в виду главы 71-74 из не опубликованной при жизни Музиля части второй книги "Человек без свойств".

Зависть к друзьям писателя. – Эта запись идет сразу после записи, навеянной чтением в венской газете "Эхо" от 24 августа 1937 г. пространного интервью австрийского драматурга Франца Теодора Чокора (1885– 1969) о его творческих планах. Музиль,в частности, написал по этому поводу: "В личном плане я за него даже рад, именно за него; но мне неприятно осознавать, что успеха Чокора при нынешнем состоянии австрийской литературы почти следовало ожидать" (Tb., I, 919 – 920).

...я-де слишком интеллектуален. – Сохранилось лишь одно косвенное подтверждение эпизода, о котором упоминает здесь Музиль, – записка члена Академии Теодора Дойблера в его архиве: "Мое предложение – Музиль" датированная 29 января 1932 г. (Tb., И, 96).

[Декабрь 1937 года.] – Имеется в виду знаменитая речь Музиля "О глупости", впервые прочитанная в Вене 11 марта 1937 г.; Музиль говорит здесь о публичном чтении этой речи в Вене 7 декабря 1937 г.

"Попытки полюбить чудовище" – Название главы 59 из неопубликованной при жизни Музиля части второй книги "Человек без свойств".

Дан, Феликс (1834 – 1912) – немецкий писатель и историк националистически-шовинистического толка.

Зудерман, Герман (1857-1928) – немецкий прозаик и драматург, связанный с натурализмом.

...невезучей Альфы... – Альфа – имя главной героини в комедии "Винценц и подруга влиятельных мужчин" (1923).

...для верфелевского мировоззрения... – К австрийскому прозаику Францу Верфелю Музиль относился крайне скептически и использовал некоторые черты его характера и творчества при создании сатирического образа поэта Фойермауля в "Человеке без свойств".

...например, у Мунка. – Имеется в виду норвежский художник Эдвард Мунк.

...я объединяю Клагеса... – Людвиг Клагес (1872-1956) – немецкий философ и психолог крайне иррационалистической ориентации; хотя некоторые идеи его учения о "космологическом эросе" и взвешиваются Музилем при разработке утопии "иного состояния" в "Человеке без свойств", в целом писатель сохраняет по отношению к нему ироническую дистанцию, о чем свидетельствует язвительная пародия на него в образе доморощенного "пророка" Майнгаста в том же романе.

А. Карельский