Текст книги "Предупреждение Эмблера"
Автор книги: Роберт Ладлэм
Жанр:
Шпионские детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Кастон с несчастным видом смотрел на присланный из Государственного департамента список гражданских служащих, для которых работа в нем была всего лишь прикрытием.
Проблема заключалась в том, что нужного имени в списке почти наверняка не было. Имя уже удалили. И как в таком случае найти того, кто не существует?
Взгляд переместился на выглядывающую из мусорной корзины утреннюю «Таймс». Впервые за многие годы Кастон допустил ошибку, заполняя кроссворд, и это убедительно доказывало его неспособность сосредоточиться. Он наклонился, достал смятую газету из корзины, развернул и хмуро уставился на кроссворд. К бумаге прилипли крошечные комочки ластика.
Кастон отправил газету на место, но колесики в голове уже пришли в движение. Стереть означает удалить. Но разве стирая одно, мы не добавляем в итоге что-то другое?
– Эдриан.
– Сэр? – Его помощник с ироничной почтительностью склонил голову.
– Приготовьте, пожалуйста, запрос по форме 1133А.
Эдриан поджал губы.
– Это что-то вроде розыска иголки в стоге сена? Для поиска информации во всех архивах?
– Совершенно верно, Эдриан. – Юноша продемонстрировал способность учиться.
– Вряд ли этим кто-то захочет заниматься. Нудная и долгая работа. Настоящая тягомотина.
Очевидно, именно по этой причине ответы на запрос всегда приходили с опозданием. Тем не менее Кастон не стал демонстрировать сочувствие.
– Так сказано в руководстве?
Эдриан Чой покраснел.
– У меня есть там знакомые.
– Кто же?
– Так, одна девушка, – промямлил Эдриан, уже жалея, что вообще открыл рот.
– Под девушкой следует понимать особу женского пола примерно вашего возраста?
– Да, наверное. – Эдриан опустил глаза.
– Хорошо. Мне действительно нужно как можно скорее получить ответ на запрос 1133А.
– О’кей.
– Вы могли бы назвать меня любезным? Или милым?
Эдриан посмотрел на шефа, как косуля смотрит на свет фар несущегося на нее джипа.
– Э… м-м… нет, – произнес он наконец, осознав, что не может сказать «да» и сохранить при этом бесстрастное лицо.
– Верно, Эдриан. Мне приятно сознавать, что вы еще не утратили связь с реальностью. Преимущество новичка. Один из здешних сотрудников охарактеризовал меня как человека с «дефицитом обаяния», и он действительно относился ко мне с симпатией. А теперь внимательно выслушайте мои инструкции. Я хочу, чтобы вы зашли к своей знакомой в архиве и… – он откашлялся, – охмурили телку так, чтобы она сама стащила трусики. Справитесь?
Эдриан слегка обескураженно посмотрел на шефа.
– Я… да, думаю, что могу. – Он с трудом сглотнул – страна призвала его на помощь! И уже увереннее добавил: – Определенно.
– А потом обработайте мой запрос 1133А так быстро, как не обрабатывали еще ни один запрос в истории этого заведения. – Кастон улыбнулся. – Считайте это испытанием.
– Супер, – отозвался Эдриан.
Кастон потянулся к телефону: нужно поговорить с Калебом Норрисом. Он не вставал со стула несколько часов. Зато вот-вот выйдет на цель.
Глава 10
Гейтерсберг, МерилендСтарый одноэтажный дом в стиле ранчо отличался от своих соседей только зелеными кустиками падуба, освежавшими унылый зимний пейзаж. Не самое, может быть, надежное место с точки зрения безопасности, но Эмблер все же шел на риск.
Он нажал на кнопку звонка и подождал. Дома ли она?
Словно в ответ на его вопрос за дверью послышались шаги. А если не одна? В гараже стояла только одна машина, старая «Королла», других видно не было. Никаких признаков того, что в доме двое, он не заметил, но это еще ничего не доказывало.
Дверь приоткрылась на несколько дюймов, и Эмблер увидел натянувшуюся предохранительную цепочку.
– Пожалуйста, не трогайте меня, – тихим, испуганным голосом попросила Лорел Холланд. – Пожалуйста, уходите.
С этими словами медсестра, благодаря которой Эмблер сбежал из клиники Пэрриш-Айленда, захлопнула дверь.
Он прислушался, но не услышал ни звука удаляющихся шагов, ни треньканья телефона. Дешевая, выкрашенная коричневой краской фибролитовая дверь с наклеенными цифрами. Хлипкая цепочка. Чтобы войти, достаточно слегка нажать плечом. Однако Эмблер не собирался выбивать дверь. Шанс у него был только один, и он намеревался разыграть его правильно.
Отступив от двери, она не ушла, а остановилась в шаге от нее, скованная нерешительностью.
Он снова позвонил.
– Лорел.
В доме было тихо – она слушала. Теперь все зависело от того, найдет ли он нужные слова.
– Если хотите, я уйду. Уйду, и вы никогда больше меня не увидите. Обещаю. Вы спасли мне жизнь, Лорел. Увидели что-то, чего не видел больше никто. Вам достало смелости выслушать меня, рискнуть своей карьерой, сделать то, чего не сделал никто другой. И я никогда этого не забуду. – Он помолчал. – Но вы нужны мне, Лорел. – Еще пауза, уже подольше. – Пожалуйста, простите. Я не потревожу вас больше.
Он вздохнул, повернулся и, спустившись с крылечка, оглядел улицу. Следить за ним определенно не могли, и вряд ли кто-то мог предположить, что он станет навещать медсестру из клиники, но осторожность лишней не бывает. Эмблер добрался сюда из Нью-Йорка, воспользовавшись сначала такси, потом двумя взятыми напрокат машинами, и по пути постоянно проверял, нет ли «хвоста». Прежде чем отправиться к ее дому, он провел самую тщательную рекогносцировку. Ничего подозрительного. Улица в этот час выглядела совершенно пустой. Лишь кое-где у домов стояли машины таких же, как Лорел, кто, отработав ночную или утреннюю смену, уже вернулись и теперь ждали детей из школы. Из окон доносились звуки развлекательных шоу для домохозяек, занимающихся обычными делами вроде глажения или уборки.
Еще не дойдя до подъездной дорожки, Эмблер услышал за спиной негромкий скрип и обернулся.
Лорел Холланд покачала головой:
– Заходите. И поскорее, пока я не опомнилась.
Не говоря ни слова, Эмблер вошел в дом и осмотрелся. Кружевные занавески. Дешевый импортный коврик на полу из «дубового» ламината. Старая софа, застеленная интересной накидкой с восточным узором. Кухня, сохранившаяся неизменной с того времени, как в доме поселились. На столах – линолеум, краны и все прочее – латунные, на полу – кусок пестрого винила.
Лорел Холланд выглядела немного испуганной и сердитой. Сердилась она, похоже, не столько на него, сколько на себя. Заметил Эмблер и кое-что еще. В клинике он видел энергичную, немного резкую, миловидную медсестру; здесь же, дома, с распущенными волосами, в джинсах и свитере, она была не просто симпатичной, а по-настоящему красивой. Сильные, выразительные черты лица смягчали вьющиеся каштановые с золотистым оттенком волосы. В движениях и жестах присутствовала грация и даже элегантность. Узкая талия контрастировала с угадывающимися под свободно сидящим свитером полными, одновременно крепкими и маняще мягкими грудями. Поймав себя на том, что рассматривает ее с жадным любопытством, Эмблер отвел глаза.
И тут же заметил лежащий на полочке со специями маленький револьвер «смит-вессон». Наличие оружия говорило о многом. Но еще более красноречивым был тот факт, что Лорел Холланд даже не подумала подойти к нему поближе.
– Зачем вы пришли? – спросила она, глядя на него в упор. – Вы хоть понимаете, чем это мне грозит?
– Лорел…
– Если хотите выразить благодарность, то сделайте доброе дело – уйдите. Оставьте меня в покое.
Эмблер вздрогнул, как будто ему дали пощечину, и покорно наклонил голову.
– Я уйду, – едва слышно сказал он.
– Нет, – поспешно бросила она. – Не уходите… я не хочу… Я сама не знаю, чего хочу. – В голосе ее звучали и боль, и отчаяние, и смущение.
– Я причинил вам неприятности, верно? Вы многим рисковали из-за меня. Я лишь хочу поблагодарить вас и выразить свое сожаление тем, что все так получилось.
Она рассеянно, привычным жестом провела ладонью по густым, пышным волосам.
– Вы имеете в виду карточку? Вообще-то карточка была не моя. Медсестра ночной смены всегда оставляет ее в шкафчике раздаточной.
– Значит, они посчитали, что я каким-то образом украл эту карточку из раздаточной.
– Да. Видеозапись дала им полное представление о случившемся. По крайней мере, так они решили. Все получили по выговору, и на этом дело закончилось. Вот так. Вы вырвались с острова. А теперь вернулись.
– Не вернулся, – поправил Эмблер. – Пришел к вам.
– Нам объявили, что вы очень опасный человек. Сумасшедший.
Он снова посмотрел на револьвер. Почему она не сняла его с полки? Почему не вооружилась, если считает гостя опасным? Скорее всего револьвер лежит там давно, и положил его туда кто-то другой. Муж или любовник. Оружие не мужское, слишком маленькое. Такое мужчина мог бы купить для своей девушки. Причем не каждый мужчина.
– Но вы же не поверили им, верно? В противном случае не впустили бы опасного сумасшедшего в свой дом. Тем более что живете вы одна.
– Почему вы так в этом уверены?
– Расскажите мне о своем бывшем, – предложил вместо ответа Эмблер.
Она пожала плечами.
– Вы же так много знаете, расскажите сами.
– Попробую. Он бывший военный.
Лорел удивленно посмотрела на него и кивнула.
– Да, верно.
– Воевал. Может быть, немного не в себе, – продолжал Эмблер, кивком указывая на револьвер. – Что-то вроде легкой формы паранойи.
Она побледнела и снова кивнула.
– Хорошо. Попробуем разобраться. Вы медсестра в психиатрической клинике закрытого типа. Почему вы там оказались? Может быть, потому, что ваш приятель вернулся домой после очередной командировки – из Сомали или Ирака – не совсем здоровым? Может, у него начались проблемы с психикой?
– Посттравматическое психическое расстройство, – тихо сказала Лорел.
– Вы пытались лечить его. Надеялись, что он придет в норму.
– Пыталась. – Голос ее дрогнул.
– И у вас ничего не получилось. Но не потому, что вы плохо старались. Что делать? Вы поступаете в медицинское училище, скорее всего в военное медицинское училище. Вам предлагают специализацию, вы соглашаетесь, с жаром беретесь за учебу, а так как вы умны и прилежны, то все идет хорошо. После учебы вас направляют в одно из закрытых учреждений комплекса Уолтер-Рид. В клинику на Пэрриш-Айленде.
– Складно получилось, – резко бросила Лорел, явно недовольная, что стала предметом исследования.
– Вы добры, в этом источник ваших проблем. Как говорится, ни одно доброе дело не проходит безнаказанно.
– Так вы для этого сюда явились? – Она напряглась. – Чтобы наказать меня за помощь?
– Господи, конечно, нет!
– Тогда какого черта…
– Я пришел, потому что… – Мысли кружились, и Эмблер не знал, что ответить. – Может быть, потому, что меня кое-что беспокоит. Я боюсь, что… Вдруг они были правы? Вдруг я самый настоящий сумасшедший? Вы единственный человек из всех, кого я знаю, кто воспринимает меня как нормального.
Лорел медленно покачала головой, но Эмблер видел – страх покидает ее.
– Хотите, чтобы я определила, больной вы или нет? Нет, я не считаю вас психически больным. Но мое личное мнение совершенно ничего не значит.
– Для меня – значит.
– Хотите кофе?
– Только с вами.
– Растворимый устроит?
– Меня устроит любой.
Она пристально посмотрела на него, и у Эмблера в не первый уже раз возникло ощущение, что ее взгляд проникает в самую его душу, туда, где прячется его «я».
Они сидели вместе на кухне, пили кофе, и Эмблер вдруг понял, зачем пришел. В ней было то, в чем он отчаянно нуждался, чего ему недоставало, как недостает ныряльщику воздуха, – тепло и человеческое сочувствие. Рассказ Осириса о мнемоническом наложении и прочих средствах психологического контроля поколебал его уверенность в себе: казалось, земля ушла из-под ног. А жестокое убийство слепого оперативника только подтвердило правоту сказанного им.
Другие видели в нем профессионала, услуги которого можно купить; Лорел же была единственным в мире человеком, верившим в него – неважно по каким причинам – так, как он хотел бы верить в себя сам.
Ирония судьбы: медсестра психиатрической клиники, свидетель его деградации, была одновременно и свидетелем его здравомыслия.
– Я вас понимаю, – медленно сказала Лорел, – как понимаю саму себя. И при этом я знаю, что мы совершенно разные. – Она на секунду закрыла глаза. – Но у нас есть и что-то общее. Не знаю что, но есть.
– Вы мой порт, мое пристанище в шторм.
– Порой мне кажется, что порты сами притягивают к себе бурю.
– Добродетель по необходимости?
– Что-то в этом роде. Кстати, с ним это случилось после «Бури в пустыне».
– С вашим бывшим.
– Да, с моим бывшим мужем. Бывшим морским пехотинцем. Знаете, такое остается навсегда. Он ушел из армии, но так и остался морским пехотинцем. Служба повлияла на него даже больше, чем то, что случилось в Ираке. Как будто поставила неизгладимую печать. И что все это значит? Что я просто притягиваю к себе неприятности?
– Вы познакомились с ним уже после?
– Нет. Мы встретились давно. Еще до войны. Потом он побывал там и вернулся уже другим. Очень сильно изменился.
– И не в лучшую сторону.
– Начал пить. Много пить. Начал бить меня. Нечасто.
– Это дела не меняет.
– Да. Я пыталась помочь, думала, что все можно исправить, что надо только очень хотеть и очень любить. Я очень его любила. И он тоже любил меня. Любил и хотел защитить. У него развилась паранойя, ему повсюду мерещились враги. Но боялся он не за себя, а за меня. Жаль, ему и в голову не приходило, что если я кого и боялась, то только лишь его. Тот револьвер на полке… Он сам его купил и положил туда. Требовал, чтобы я научилась им пользоваться. А я все время забывала, что у нас есть оружие. Но иногда… иногда я все же подумывала, что, может быть, придется применить револьвер…
– … против него.
Лорел закрыла глаза и неловко кивнула. Некоторое время они молчали.
– Вот мне и вас вроде бы надо бояться, а не боюсь. Почему? Меня даже пугает, что я вас не боюсь.
– Вы такая же, как я. Вы доверяете инстинктам.
Она развела руками.
– И что? Много мне от этого пользы? Посмотрите, как я живу.
– Вы хороший человек, – просто сказал Эмблер и, не думая, протянул руку и дотронулся до ее пальцев.
– Это вам инстинкт подсказывает?
– Да.
Женщина с карими в зеленую крапинку глазами покачала головой.
– Теперь ваша очередь. Кто вам помогает избавляться от стрессов?
– Мой образ жизни не располагает к глубоким отношениям. Как, впрочем, и к неглубоким. Трудно хранить верность человеку, который исчезает на несколько месяцев, пропадает где-нибудь на Шри-Ланке или Мадагаскаре, в Боснии или Чечне. Трудно заводить друзей, зная, что за ними установят наблюдение, а их связи и личную жизнь будут изучать под микроскопом. Ничего особенного, обычное дело, но если вы работаете по особо засекреченной программе, каждый гражданский контакт означает, что либо вы используете его, либо он использует вас. Отсюда подозрительность, недоверие, страх. Такая жизнь хороша для одиночки. В такой жизни приемлемы только отношения с заранее проставленной датой истечения срока употребления, как на картонке с молоком. Такова цена. Такова жертва, на которую вы соглашаетесь. Но зато, как считается, вы становитесь менее уязвимым.
– И что, срабатывает?
– На мой взгляд, эффект достигается, но только противоположный.
– Не знаю. – Лорел тряхнула головой, и ее волнистые волосы словно вспыхнули медным отсветом. – Я такая невезучая, что мне, наверное, следовало бы всю жизнь оставаться одной.
Эмблер пожал плечами.
– Я знаю, как бывает, когда люди меняют к тебе свое отношение. Мой отец пил. Держался обычно неплохо, но в какой-то момент вдруг резко пьянел.
– И становился капризным, раздражительным и злым?
– К концу дня они все такие.
– Он вас бил?
– Нечасто.
– Это дела не меняет.
Эмблер отвел взгляд.
– Я научился определять его настроение. С пьяницами это нелегко получается, их ведь может завести любая мелочь. Сидит, смеется и вдруг – бац! – бьет тебя кулаком в лицо.
– Боже…
– Потом он всегда каялся, лил слезы. Причем по-настоящему. Вы и сами, наверно, знаете, как это бывает – говорит, что больше не будет, что он бросит пить, и вы ему верите, потому что хотите верить.
Лорел кивнула.
– Ничего другого и не остается. Приходится верить. Как в то, что и дождь когда-нибудь кончится. Вот вам и инстинкты.
– Я бы назвал это самообманом. На самом деле мы игнорируем инстинкты и руководствуемся чувствами. Ты пользуешься моментом и просишь купить новую игрушку, а он смотрит на тебя так, словно ты делаешь ему одолжение. Дает пятерку или десятку и говорит: «Да, конечно. Вот, возьми, купи что хочешь». Говорит, что ты хороший мальчик. Впрочем, бывает и иначе. Он выпил и счастлив, а ты смотришь на него исподлобья, и он мрачнеет, взрывается и…
– То есть вы никогда не знали, чем все закончится. Он был совершенно непредсказуем.
– В том-то и дело, что нет. Я научился точно определять, в каком он настроении, подмечать мелочи, оттенки. К шести годам я уже знал его настроения как свои пять пальцев. Знал, когда лучше не попадаться ему на глаза. Когда можно подойти и что-то попросить. Когда он зол и агрессивен. Когда пассивен и преисполнен раскаяния. Когда лжет мне или маме.
– Тяжелое бремя для ребенка.
– Он бросил нас, когда мне еще не исполнилось и семи.
– Но тогда-то вам с матерью стало полегче?
– Не так все просто. – Эмблер замолчал.
Лорел молча пила кофе.
– У вас была когда-нибудь другая работа? Я хочу сказать, что не всегда же вы были шпионом.
– Да, летом. Работал в барбекю-ресторане на ярмарке. Предполагалось, что людям после русских горок обязательно захочется отведать копченых ребрышек. Вообще-то у меня неплохо получалось. Еще я рисовал. Даже провел год в Париже, надеялся заработать денег уличным художником. Делаешь наброски прохожих и пытаешься продать за несколько франков.
– Это была ваша дорога к богатству, да?
– К сожалению, пришлось свернуть. Людям не очень нравилось то, как я их изображал.
– Получалось не очень похоже?
– Дело в другом. – Эмблер остановился. – Бог мой, как же давно это было. Знаете, я не сразу понял, в чем проблема. Если коротко, то я видел их не такими, какими они привыкли видеть себя. Кто-то получался испуганным, кто-то неуверенным, в ком-то проступало отчаяние. Но они не желали признавать правду. Одних это раздражало, других злило, третьи просто выходили из себя. Я отдавал набросок, и человек, едва взглянув, комкал его, рвал и бросал клочки в урну. В этом было что-то почти сверхъестественное. Как будто они не хотели, чтобы кто-то увидел их такими, заглянул им в душу. В то время я еще не вполне понимал, что происходит.
– А сейчас? Сейчас вы понимаете, что происходит?
Он посмотрел на нее в упор.
– У вас когда-нибудь бывает такое чувство, что вы не знаете, кто вы на самом деле?
– Что они с вами сделали? – прошептала Лорел.
Эмблер криво усмехнулся.
– Вам это будет неинтересно.
– Что они с вами сделали? – повторила Лорел и теперь уже сама взяла его за руку.
Он начал медленно. Поведал о сделанных им открытиях, о том, что имя его исчезло из всех баз данных, потом коротко передал суть разговора с Осирисом. Она слушала внимательно, сосредоточенно, и постепенно ее спокойствие передалось ему.
– Хотите знать, что я об этом думаю? – спросила наконец Лорел.
Эмблер кивнул.
– Похоже, они воздействовали на вашу память, пока вы находились в клинике. В общем-то, я даже уверена в этом. Использовали наркотики, электрошок и еще бог весть что. Но я не верю в то, что личность можно изменить.
– Там, в клинике… я слышал запись. Они записывали меня, а потом давали прослушать. – Он в нескольких словах описал свои впечатления.
– Уверены, что это были вы?
– Ну… да. А кто же еще?
– Это можно объяснить.
– Объяснить? Как?
– В медицинском училище у нас был курс фармакологии. Подождите, я принесу учебник и кое-что покажу.
Лорел вернулась через несколько минут с толстой книжкой в красно-коричневом с выцветшим золотым тиснением переплете.
– Та разновидность психоза, которую вы описали, вызывается, в частности, некоторыми химическими препаратами. – Она открыла книгу на главе, посвященной антихолинергическим средствам. – Посмотрите сами, здесь говорится о симптомах передозировки. Указывается на возможность возникновения психоза.
– Но я ничего такого не помню. Не помню самого психоза. Не помню, чтобы мне давали нечто подобное.
– Они могли комбинировать холиноблокиратор с другим лекарством. Например, с верседом. – Лорел перелистала несколько страниц. – Здесь. – Она указала нужный абзац. – Лекарства типа верседа могут приводить к антероградной амнезии. Другими словами, вы не помните ничего, что происходило непосредственно после инъекции. Теперь понимаете? Приготовив соответствующий коктейль, они погружали вас в кратковременное состояние психоза, о котором вы впоследствии ничего не помнили. Вы могли буйствовать несколько часов и…
Эмблер медленно кивнул.
– И пока вы пребывали в таком состоянии, они могли сделать запись, чтобы доказать, что вы на самом деле сумасшедший, – продолжала Лорел. – Доказать в первую очередь вам. Убедить вас. Не знаю, правда, для чего. Но, наверное, у них были какие-то свои причины.
Какие-то свои причины.
За элементарным вопросом «что?» маячили куда более важные – «кто?» и «зачем?», – но искать ответы на них означало приблизиться к краю черной бездны, грозящей поглотить того, кто осмелиться заглянуть в нее.
Какие-то свои причины.
Какие могут быть причины у безумия? Доведение человека до потери рассудка – такой трюк вполне мог быть в арсенале спецслужб. Действенный метод дискредитации. Пленку можно показать нужным людям – смотрите и делайте вывод: интересующий вас субъект не более чем сумасшедший, безумец, маньяк. И все, вопросов больше нет.
Если так, то перспектив у него нет. А если есть, то их страшно даже рассматривать. Но тогда почему он, Хэл Эмблер, не впадает в отчаяние? Откуда это радостное возбуждение? Почему ему хочется смеяться? Потому что он больше не один. Потому что он складывает кусочки мозаики с кем-то еще.
С человеком, который верит ему. Верит в него. С тем, чья вера помогла ему вернуть уверенность в себе. Пусть Тезей по-прежнему блуждает в лабиринте, но зато теперь рядом с ним Ариадна.
– Тогда как вы объясните базы данных? Почему меня нигде нет? Как будто и не было…
– Вы не хуже меня знаете, на что способны те, у кого в руках власть. Я тоже кое-что знаю. У нас на работе ходили всякие слухи. О том, как создаются документы на вымышленных пациентов. Истории болезни, личные дела, удостоверения, карточки социального страхования. Если человека можно создать, то уничтожить его еще легче. Достаточно поработать на компьютере.
– Вы представляете, как дико это звучит?
– А разве альтернативный вариант представляется вам менее диким? – Прозвучавшая в ее голосе решительность напрочь опровергала гипотезу Осириса. – Вас спрятали в психиатрическую клинику. Вы отрезаны от мира. Теперь им нужно принять меры предосторожности на случай, если кто-то начнет наводить справки. Это как убрать лестницу после того, как вы залезли в окно.
– А то, что я видел у озера? От моего дома не осталось и следа. Его словно и не было.
– С такой задачей легко справится любая крупная компания, занимающаяся ландшафтным дизайном.
– Лорел, послушайте. – Голос его едва заметно дрогнул. – Я не узнаю себя. Смотрю в зеркало и вижу чужое лицо.
Она подалась вперед и дотронулась до его щеки.
– Значит, вам изменили внешность.
– Разве такое возможно?
– Я не пластический хирург, но слышала о методиках, после которых человек даже не помнит, что его оперировали. Вас могли держать под анестезией несколько недель. Обычно это делают в крупных ожоговых центрах. Сейчас много говорят о минимально инвазивной хирургии. Вам изменили лицо, а потом продержали в бессознательном состоянии, пока все не зажило. Даже если вы на какое-то время приходили в себя, они могли вводить вам версед, так что никаких воспоминаний не осталось. Откуда вам что-то знать?
– Просто невероятно.
Лорел подошла к нему почти вплотную, остановилась и провела ладонью по лицу. Она осматривала его минуту или даже дольше: искала шрамы на скулах, за ушами, под волосами, разглядывала веки, нос, щеки. Он ощущал исходящее от нее тепло, а когда ее пальцы пробегали по коже, внутри у него что-то шевелилось.
Боже, как же она красива.
– Что-нибудь нашли?
Лорел покачала головой.
– Шрамов не видно, но это ничего не значит. Я ведь всего не знаю. Есть, например, скальпель, способный проходить слизистую носа; есть методика, при которой переворачивают веко… Это не моя область.
– Вы так думаете, но никаких доказательств нет, – скептически отозвался Эмблер, хотя ее уверенность добавила ему оптимизма.
– Это единственное разумное объяснение того, что с вами случилось, – горячо заговорила Лорел. – Все прочие догадки бессмысленны.
– При условии, – горько добавил Эмблер, – что случившееся не плод моего воображения. – Он помолчал и со вздохом добавил: – Боже, я чувствую себя какой-то жалкой, бессильной жертвой.
– Может быть, на это они и рассчитывают. Послушайте, люди, которые так с вами поступили, – плохие люди. Им нравится манипулировать другими. Думаю, вас упрятали в Пэрриш-Айленд не потому, что вы слабы, а как раз из-за того, что вы сильны. Может быть, вы узнали или увидели что-то такое, что не должны были узнать.
– Вы не заразились от меня безумием? – Он улыбнулся. – Заговор темных сил и все такое…
– Могу я задать вам личный вопрос? – почти застенчиво спросила она.
– Задавайте.
– Как вас зовут?
Впервые за весь день Эмблер рассмеялся – громко, непринужденно, от души и, привстав, протянул руку.
– Будем знакомы, я – Харрисон Эмблер. Можете звать меня просто Хэл.
– Это куда лучше, чем пациент номер 5312. – Лорел погладила его по волосам, провела ладонью по щеке, шутливо, словно играя с манекеном, повернула его голову сначала в одну, потом в другую сторону и, наклонившись, поцеловала в щеку.
Он ответил не сразу, а когда ответил, испытал невероятное облегчение, подобное тому, что испытывает добравшийся до оазиса путешественник по пустыне. Прижав ее к себе обеими руками, он вдохнул аромат, ощутил упругую податливость тела и понял – она все, что есть у него в мире, и ему ничего больше не надо.
Когда они отстранились, у обоих в глазах блестели слезы.
– Я верю тебе, – тихо, но решительно сказала она. – Верю, что ты это ты.
– Ты, может быть, единственная, кто в это верит.
– А как же твои друзья?
– Я ведь уже говорил, что последние двадцать лет прожил фактически одиночкой. Так было нужно. Мои друзья – мои коллеги, но найти их сейчас практически невозможно. Они могут находиться где угодно, в любой стране, в любой точке света. К тому же мы не знаем настоящих имен друг друга, только оперативные. Таковы правила.
– Ладно, пусть так, но есть же еще друзья детства. Ты учился в колледже…
Он рассказал ей о звонке Дилану Сатклиффу.
Несколько секунд Лорел кусала губы, потом решительно тряхнула головой.
– Может, у него болезнь Альцгеймера. Может, он попал в автомобильную аварию и потерял память. Может, он всегда тебя ненавидел. Или просто подумал, что ты хочешь занять денег. Кто знает? – Она взяла ручку, листок бумаги и села за стол. – Напиши имена тех, кого ты помнишь и кто может помнить тебя. Соседского мальчишку, с которым вместе рос. Соседа по комнате в колледже. Кого вспомнишь. Постарайся припомнить кого-нибудь с необычным именем, чтобы было меньше совпадений.
– Но я даже не представляю, как найти сейчас всех этих людей.
– Пиши, – строго приказала Лорел.
И он стал писать. Имен набралось не так уж много, чуть больше дюжины – тех, с кем ходил в школу в Кэмдене, знакомых по летнему лагерю, приятелей по Карлайлу. Лорел забрала у него листок, и они вместе прошли в крохотный закуток рядом с кухней, где стоял видавший виды компьютер, купленный, похоже, при распродаже армейских излишков.
– Соединение по телефонной линии, – извинилась она, – но работает отлично.
– Послушай, – осторожно сказал Эмблер. – Ты, похоже, не совсем понимаешь, что делаешь. – Он уже, сам того не желая, втянул Лорел в свои кошмары и не хотел подвергать опасности ее будущее.
– У себя дома я делаю, что хочу.
Стоя у нее за спиной, он следил за тем, как Лорел вводит имена в строку «поиск». Минут через пять поисковая система выдала полдюжины телефонов, и она аккуратно переписала их на листок.
– Сними трубку и позвони кому-нибудь. – Лорел решительно указала на стоящий рядом с компьютером телефон.
Эмблер покачал головой.
– Нет, только не из твоего дома.
– Беспокоишься, что не сможешь оплатить междугородные звонки? Как мило. Оставишь двадцатку на столе, как Сидни Пуатье в «Угадайте, кто пришел».
– Дело не в этом. – Он помолчал, не зная, как поделиться своими тревогами – она могла счесть их болезненными фантазиями параноика; то, что естественно для оперативника, часто вызывает лишь усмешку у обычного штатского. – Видишь ли, я не уверен…
– Думаешь, мой телефон прослушивается? – Похоже, ее это нисколько не смутило. – А проверить разве нельзя?
– Вообще-то нет.
Лорел покачала головой.
– Боже, в каком мире мы живем. – Она отстучала его имя. Результат не заставил себя ждать. И на Эмблера словно дохнуло неизбежностью.
Поиск завершен. Совпадений по Харрисон Эмблер не обнаружено.
– Я позвоню по сотовому, – сказал он, доставая из кармана «Нокию». – Так безопаснее. – И, глубоко вздохнув, набрал первый из списка телефонных номеров.
– Я могу поговорить с Элейн Лэсситер? – спросил он, когда на другом конце сняли трубку.
– Моя жена умерла в прошлом году, – ответил хриплый голос.
– Мне очень жаль. Извините, – торопливо проговорил Эмблер.
На второй звонок, Грегсону Бернсу, ответили сразу же.
– Я ищу Грегсона Бернса, – начал он.
– Слушаю.
– Грэг! Это Хэл Эмблер. Мы с тобой давно не виделись, но…
– Если вы звоните мне в порядке любезности, то не стоит беспокоиться, – с оттенком раздражения ответил звучный голос.
– Э… вы ведь жили в Кэмдене, на Хоуторн-стрит?
– Да, – устало подтвердил голос, и Эмблер услышал другой, недовольный, женский, донесшийся откуда-то издалека – «Кто звонит?»
– И не помните Хэла Эмблера? Я жил в доме напротив. Вам вообще знакома фамилия Эмблер?
– Есть такой писатель, Эрик Эмблер. О нем слышал. Но он уже умер. Желаю и вам того же, потому что вы отнимаете у меня время. – В трубке щелкнуло.
Пол как будто качнулся под ногами. Тем не менее он быстро набрал следующий номер. Джулиана Дэчис – или Джулиана Дэчис-Мерчинсон, как ее теперь звали – жила все там же, в Делавэре. В отличие от Грегсона Бернса она не стала обрывать разговор, а спокойно и вежливо ответила на его вопросы. И тем не менее…
– Извините, может быть, я плохо расслышала. Ваша фамилия не Сэндлер? – пытаясь помочь, спросила она. – У меня был один знакомый по фамилии Сэндлер… Нет? Мне очень жаль… извините…
