Текст книги "Месть Черного Вулми"

Автор книги: Роберт Ирвин Говард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Он решительно подошел к противоположной стене и заглянул в соседнюю комнату. Из нее не было выхода наружу, все двери вели в такие же разрушенные помещения без крыш, с потрескавшимися каменными полами и осыпающимися стенами. Он прошел через три или четыре комнаты, его шаги глухо отдавались эхом в тишине. Решив дальше не ходить – лабиринт показался ему бесконечным, – он вернулся в первую комнату, из которой обозревалось ущелье. По-прежнему до него не доносилось ни единого звука, но в ущелье было так темно, что даже если бы теперь его окружила толпа дикарей, он никого бы не увидел.

Наконец Уэнтард не выдержал. Ступая со всей осторожностью, на какую только был способен, он подошел к воротам, за которыми стояла тьма, как в бездонном колодце. Он выглянул из-за скалы, служившей когда-то левой опорой для ворот, и попытался различить хоть что-нибудь перед собой, но не мог увидел ничего, кроме звезд высоко в небе. Тогда он сделал еще один осторожный шаг и скорее почувствовал, чем разглядел чью-то внезапно выросшую в темноте тень. Он вскинул руку и выстрелил наугад. Вспышка на мгновение осветила раскрашенное лицо индейца, а за ним англичанин заметил плотную стену индейских воинов, надвигавшихся на него.

С криком затравленного зверя он метнулся обратно за скалу-колонну, упал и замер, ожидая удара копьем. Но никто не бросился за ним. Еще не веря этому, он поднялся на ноги, сжимая пистоли в дрожащих руках. Его ждали там, за воротами, но теперь он твердо знал, что они не войдут в эти ворота даже для того, чтобы убить смертельного врага. Это было невероятно, необъяснимо, но это было именно так.

Спотыкаясь, он снова дошел до каменных развалин и снова вошел в дверь, за которой начиналась анфилада разрушенных комнат. Слабый свет звезд едва рассеивал черноту ночи, и на стенах появились неясные тени. Как большинство англичан его поколения, Джон Уэнтард был склонен верить в привидения, и сейчас он чувствовал, что если где-то на свете обитают духи, призраки давно потерянного и забытого народа, то именно в этих мрачных развалинах.

Он взглянул вверх, туда, где над развалинами виднелся край высокой скалы, с которого причудливо свисали ветви деревьев, и подумал, что, когда взойдет луна, с этой скалы сюда полетят стрелы. Где-то далеко раздался птичий крик, и опять наступила тишина.

До его слуха доносился слабый шелест листьев. Если наверху, на скалах, и были люди, то они ничем не выдавали своего присутствия. Уэнтарда начали мучить голод и жажда; его захлестывала ярость, и в то же время страх грозил перейти в настоящую панику.

Он сел возле двери, прислонившись к стене, не выпуская из рук пистолей, и положил на колени обнаженный меч. Сейчас же поднялась луна – посеребрив ветви деревьев, выкатилась из-за них и осветила скалы. Лунный свет залил и развалины, однако никакие стрелы со скалы не посыпались, а за воротами по-прежнему не было слышно ни звука. Уэнтард осторожно выглянул наружу и осмотрелся.

Скалы в ущелье за воротами образовали подобие каменной чаши. Уэнтарду показалось, что они стоят абсолютно ровным кругом. Почти всю эту каменную чашу заполняли развалины, в которых он сейчас прятался. С одной стороны они примыкали к скалам. Время и растительность почти уничтожили это весьма оригинальное архитектурное сооружение, напоминавшее лабиринт из множества комнат без крыши, двери которого выходили на широкую площадь между постройкой и противоположной скалистой стеной «чаши". Площадь заросла такой же точно растительностью, какая пробивалась между каменными плитами пола в некоторых комнатах.

Уэнтард понял, что надежды на спасение у него нет никакой. Скалы вокруг «чаши» были совсем не такими, как по краям ущелья. Эти скалы поднимались над стенами лабиринта отвесными громадами, казалось даже, что они склоняются внутрь «чаши». По ним не стелились лианы. Может быть, эти скалы и не были очень высокими, но они оставались так же недосягаемы, как если бы их высота составляла тысячу футов. Он оказался здесь, как крыса в ловушке.

Единственная дорога отсюда назад шла через ущелье, где его в мрачном молчании ждали непреклонные краснокожие воины. Он вспомнил издевательский смех Вулми и его слова: «...как дорога к дьяволу: легко по ней спуститься, но подняться будет потруднее!» Ему доставила болезненное удовольствие мысль о том, что, должно быть, индейцы схватили проклятого ирландца и предали его медленной мучительной смерти.

Все же, несмотря на жажду и страх, он заснул. Ему снились какие-то древние замки, звуки барабанного боя; странные фигуры в мантиях из перьев попугаев медленно проходили сквозь дым жертвенных костров. В конце концов ему приснилось, что из внутренней двери той комнаты, где он укрывался, появилась неясная тень и что кто-то молча смотрит на него холодными нечеловеческими глазами.

От этого сновидения он проснулся со сдавленным криком, обливаясь холодным потом, судорожно схватив пистоли. Стряхнув остатки сна, он встал посреди комнаты и попытался собраться с мыслями. Он не мог решить, в самом ли деле видел в дверном проеме таинственную жуткую тень, или это видение – только часть его кошмарного сна. Кривобокая красноватая луна висела над скалами с западной стороны, а в этой части «чаши» теперь было темно, хотя какой-то призрачный свет слабо освещал развалины. Уэнтард решительно шагнул в тот проем, возле которого ему померещилась тень, держа перед собой пистоли. Зыбкий свет все же откуда-то просачивался в пустую комнату. Растительность в щелях между каменными плитами была кое-где примята, но он вспомнил, что сам проходил через эту комнату.

Проклиная свое разыгравшееся воображение, он вернулся к выходу. Уэнтард убеждал себя, что выбрал именно это место, чтобы его не застало врасплох нападение из ущелья. Но заставить себя забраться вглубь этих древних развалин он не мог.

Скрестив ноги, он уселся возле двери и прислонился к стене, положив пистоли рядом с собой на пол, а обнаженный меч на колени. Его глаза горели, губы пересохли от мучительной жажды. Вид тяжелых капель росы на пробившейся сквозь щели траве едва не свел его с ума, однако он побоялся утолить жажду этой росой, решив, что она может оказаться ядовитой. Потуже затянув пояс, он сказал себе, что не заснет больше. Но усталость взяла свое, и он заснул, несмотря ни на что.

3

Разбудил его чей-то ужасный крик совсем рядом. Не успев проснуться, Уэнтард вскочил на ноги, дико озираясь. Луна уже зашла, в комнате теперь было темно, как в Египте, и он едва разглядел выход. Снаружи послышались звуки борьбы, потом словно упало тяжелое тело, и наступила тишина.

Крик был определенно человеческий. Уэнтард попытался ощупью найти пистоли, но нашел только меч и поспешил к выходу. Его нервы натянулись до предела. Абсолютная темнота, окутавшая развалины, наводила на мысли о мрачных водах Стикса. В слабом свете звезд он не заметил тела, распростертого на траве, пока не споткнулся о него. Но и тогда он не смог разглядеть его как следует, только смутно увидел очертания человека, лежавшего на земле перед входом в лабиринт.

Наверху на скалах слабый ветерок пошевелил листья на деревьях, и Уэнтард услышал их тихий шелест. Где-то рядом, невидимые, его подстерегают индейцы. Но все вокруг опять погрузилось в невероятную тишину.

Уэнтард опустился на колени возле тела, распростертого перед ним, и изо всех сил напряг глаза, затем негромко хмыкнул. Убитый не был индейцем, он был чернокожим – шоколадного цвета великан, в одной набедренной повязке и головном уборе из перьев попугая. Рядом с ним валялся смертоносный боевой топор, на груди Уэнтард разглядел глубокую страшную рану и вторую, поменьше, – чуть ниже плеча, в которой торчал клинок. Удар был, видимо, очень сильным, лезвие пробило тело насквозь и вышло из спины.

Уэнтард невольно выругался сквозь зубы. Появление чернокожего было вполне объяснимо. Негритянские рабы, бежавшие от испанцев, часто скрывались в джунглях и жили с их обитателями. Этот чернокожий, очевидно, не разделял суеверий индейцев, из-за которых те не могли войти в каменную «чашу»; он в одиночку отправился в лабиринт, чтобы найти и убить белого врага. Но вместо этого негр сам нашел здесь свою смерть. Было ясно, что смертельный удар нанесен необыкновенно сильным человеком. Страшное подозрение закралось в душу Уэнтарда, хотя неведомый убийца чернокожего спас его от верной смерти во сне. Все это выглядело так, словно в судьбу англичанина вмешалось какое-то загадочное существо, тем самым как бы заявив, что судьба Уэнтарда в его руках. При этой мысли Уэнтард поежился.

Тут он осознал, что при себе у него только меч, и вспомнил, как выбежал из комнаты полусонный, оставив пистолеты на полу, потому что не смог сразу нашарить их в кромешной тьме. Он поспешил обратно в каменную комнату и принялся ощупывать пол, сперва спокойно, а потом с внезапным ужасом: оружия на полу не было.

Когда Уэнтард понял это, его охватила паника. Не помня себя, он снова выскочил наружу. Его прошиб холодный пот, он весь дрожал, как в лихорадке, и лишь огромным усилием воли удержался от истерического крика.

Наконец ему удалось взять себя в руки. Значит, дело не только в его больном воображении, и кто-то действительно, видел его спящим в мрачной каменной комнате. Кто-то или что-то, кроме него, побывало в этой комнате, что-то, завладевшее его пистолями, пока он рассматривал убитого негра, или даже – страшно подумать! – пока он спал. Все же ему хотелось надеяться, что последнее исключено. Но почему тогда ему оставили меч? Или это индейцы затеяли с ним какую-то непонятную ему чудовищную игру? Может быть, именно их взгляды, полные ненависти, он чувствовал на себе в ночной темноте? Нет, едва ли. У индейцев, пожалуй, не было причин убивать своего чернокожего собрата.

Силы Уэнтарда были на исходе. Он почти обезумел от голода и жажды и содрогался при мысли о том, что ему предстоит провести знойный день в огромном каменном колодце без капли воды. Когда думать об этом стало совсем нестерпимо, он сжал рукоятку меча и направился к выходу, решив, что лучше скорая смерть от рук разъяренных индейцев, чем долгое и мучительное умирание от жажды среди этих развалин. Пусть уж лучше живые дикари из плоти и крови зарубят его своими томагавками, чем сведут с ума и погубят бесплотные призраки в каменном лабиринте! Но слепая инстинктивная жажда жизни отбросила его от ворот, и он вернулся к входу в каменную комнату, где провел ночь. Он не нашел-таки в себе сил, чтобы выйти навстречу верной смерти.

Как во сне, он подтащил тело чернокожего к воротам и выбросил в ущелье. В конце концов, ему придется провести здесь еще какое-то время, а труп начнет разлагаться на жаре и станет смердеть.

Справившись с этим делом, он опустился на траву, не дойдя до развалин, и опять почувствовал всем своим существом, что из каменных руин на него устремлен чей-то нечеловеческий взгляд, что там, в лабиринте, его ждут...

Так он встретил рассвет. Когда рассвело, в воротах появился краснокожий воин и выпустил стрелу в неподвижно сидевшего на траве англичанина. Стрела упала в траву возле ног Уэнтарда. Он очнулся, вскочил и добежал до входа в лабиринт. Индеец исчез, будто устыдившись, что промахнулся.

Утренний свет разогнал ночные тени, и мысли о призраках отступили. Усилившаяся жажда заглушила все страхи: Уэнтард уже не мог думать ни о чем, кроме глотка воды. Он решился тщательно осмотреть развалины и выяснить, кто или что скрывается в дальних уголках каменного лабиринта. При свете дня это казалось ему вполне осуществимым.

Он подошел к внутренней двери и замер на пороге. За дверью стоял свежевыдолбленный сосуд из тыквы, наполненный водой; рядом горкой лежали фрукты, а во второй тыкве дымилось жареное мясо. Англичанин шагнул в комнату и огляделся. Комната была пуста.

При виде воды и пищи он забыл обо всем, кроме того, что зверски голоден и измучен жаждой. Схватив бутьшь с водой, он припал к ней губами и начал жадно пить, захлебываясь и проливая воду себе на грудь. Вода оказалась холодной, и он пил с наслаждением, какого раньше не испытывал даже от самых изысканных вин. Мясо было еще горячим, и он, обжигаясь, впился в него зубами. Зажаренное на костре без соли и приправ, оно показалось изголодавшемуся Уэнтарду пищей богов. Он не успел задуматься об этом чудесном происшествии, и ему даже в голову не пришло, что пища может быть отравленной. Таинственный обитатель этих развалин, спасший ему жизнь этой ночью, опять позаботился о нем. Значит, кто-то хотел, чтобы Уэнтард жил.

Насытившись, он улегся на полу и заснул. Теперь он был уверен в том, что индейцы не войдут в лабиринт, и его охватило безразличие к смерти. Тот или то неизвестное, что находилось где-то рядом, уже давно могло отнять у него жизнь, но пока оно не причинило ему вреда, если не считать исчезновения пистолей. Уэнтард передумал отправляться на поиски хозяина развалин, решив, что это может рассердить его.

Ему стало почти все равно, какая судьба его ждет здесь. Он завел своих людей в ловушку, и все они погибли у него на глазах; сам он оказался в положении крысы, загнанной в мышеловку; фантастические сокровища, о которых он мечтал, никогда не существовали. Он заснул, смирившись со всем заранее.

Когда Уэнтард проснулся, солнце уже стояло высоко. Он сел, будто его подбросила невидимая пружина. Прямо перед ним стоял Черный Вулми.

– Проклятие! – Уэнтард вскочил, хватаясь за меч. – Собака! Значит, индейцы не поймали тебя на скалах!

– Краснокожие? – усмехнулся Вулми. – Они не стали преследовать меня за воротами. Они не поднимаются на скалы вокруг этих развалин. Они караулят снаружи, в джунглях, однако я могу выйти отсюда в любой момент. Твой завтрак – да и свой тоже – я приготовил у них под носом, а они ничего не заметили.

– Мой завтрак! – воскликнул Уэнтард. – Ты хочешь сказать, что это ты принес сюда еду и воду?

– А кто же еще?

– Но почему ты это сделал?! – Уэнтарда изумило то, что сказал Вулми.

Вулми беззвучно рассмеялся. Его глаза вспыхнули.

– Сначала я думал, что мне доставит огромное удовольствие увидеть, как ты сдохнешь со стрелой в груди. Когда ты улизнул от них и оказался здесь, я подумал, что это еще лучше. Они не уйдут отсюда, и ты не сможешь выбраться и умрешь на моих глазах медленной голодной смертью. Когда они перебили всех моих людей в этом ущелье, я, как и ты, укрылся здесь среди развалин, и индейцы перестали преследовать меня. Но мне удалось выбраться в первую же ночь, а ты не найдешь выхода, и я увижу твою смерть. Я могу выйти отсюда и войти, когда захочу, и ты никогда не увидишь и не услышишь, как я это делаю.

– Но я не понимаю...

– Конечно, ты не понимаешь, – отозвался Вулми с презрительной усмешкой. – Я решил, что мне мало будет видеть, как ты мучаешься от голода. Я должен убить тебя своими руками и увидеть, как закатятся твои глаза! – Голос ирландца зазвенел от ненависти, кулаки сжались так, что костяшки пальцев побелели. – Но я не хочу убивать врага, ослабевшего от голода до полусмерти. Поэтому я вернулся по скалам в джунгли, раздобыл фруктов и воды, камнем сшиб с дерева обезьяну и зажарил ее. Все это я принес сюда и положил возле двери, пока ты сидел снаружи. Ты, конечно, ничего не заметил и не услышал ни звука. Все англичане тугоухи.

– Значит, это ты взял мои пистоли! – растерянно пробормотал Уэнтард, уставившись на рукоятки, торчавшие из-за испанского пояса Вулми.

– Ну конечно! Я взял их, когда ты спал. У индейцев в Северной Америке я научился ходить неслышно. Мне совсем не хотелось, чтобы ты пристрелил меня, когда я вернусь, чтобы заплатить тебе свой долг. Когда я поднял их с пола, я услышал шаги снаружи и увидел, что к двери направляется чернокожий. Я не мог позволить ему лишить меня удовольствия расправиться с тобой, пришлось проткнуть его саблей. Его крик разбудил тебя, и ты выскочил наружу, но я проскользнул мимо тебя в темноте и вышел в другую дверь. Я не хотел встречаться с тобой иначе, чем при свете дня, и при условии, что ты будешь в силах драться.

– Значит, это ты смотрел на меня из той двери, и твою тень я видел перед заходом луны, – потрясенно выговорил Уэнтард.

– Нет, не я! – искренне воскликнул Вулми. – Я пришел сюда, чтобы забрать твои пистоли, когда луны уже не было. После этого я вернулся на скалы, а сюда пришел во второй раз перед рассветом, когда принес тебе еду. Однако довольно болтовни! – Вулми взмахнул саблей. – Мне не дает покоя память о береге Галуэя, о тех несчастных повешенных и о веревке, сдавившей мою шею! Я заманил тебя в ловушку, и теперь я убью тебя!

Лицо Уэнтарда перекосила гримаса ненависти и ярости, он скрипнул зубами.

– Собака! – выкрикнул он и бросился на ирландца. Зазвенела сталь, и Вулми отбросил противника к стене.

Как большинство офицеров британского флота, Уэнтард искусно владел своим длинным прямым мечом. Он был почти так же высок ростом, как пират, хотя и не отличался таким же могучим сложением. Однако он надеялся, что опыт поможет ему одолеть ирландца. Его надежды оказались напрасными, это стало ясно с первых же мгновений. Вулми двигался стремительно, как раненая пантера, его движения были точны и легки, и с оружием он обращался ничуть не хуже Уэнтарда. Он действовал саблей так яростно, что не давал противнику опомниться и перейти от защиты к нападению.

Уэнтард едва успевал отражать удары пирата и вскоре, обессилев, потерял самообладание. Ненависть Вулми будто парализовала англичанина, рука перестала слушаться, и его, меч со звоном отлетел в угол. Побледнев, Уэнтард отступил к стене, с ужасом глядя на ирландца.

– Подбери меч! – опустив саблю, проговорил Вулми, но Уэнтард будто не слышал этого. Тогда пират отбросил и свою саблю. – Ты даже не способен драться? Ну что ж, я убью тебя и голыми руками.

И Вулми наотмашь дважды ударил англичанина по лицу. Тот вскрикнул и протянул руки к шее пирата, но Вулми опередил его и ударил под вздох. Уэнтард упал на колени, по его лицу текла кровь. Вулми стоял над ним со сжатыми кулаками.

– Поднимайся! – с ненавистью процедил он сквозь зубы. – Поднимайся, палач беззащитных крестьян и вешатель детей!

Уэнтард, казалось, не слышал этого. Он что-то достал из-под рубашки и с горечью вглядывался в то, что держал в руке.

– Поднимайся, пока я не начал бить тебя ногами...

Вулми оборвал свою угрозу. По лицу Уэнтарда вместе с кровью текли слезы. Он всхлипнул.

– Что за дьявольщина! – Вулми выхватил то, что держал в руке англичанин, и что заставило Джона Уэнтарда разрыдаться. Это был миниатюрный портрет, написанный рукой мастера. Удар Вулми немного повредил его, однако ирландец разглядел улыбающееся нежное лицо красивой молодой женщины с маленькой девочкой.

– Черт побери! – Вулми перевел взгляд с портрета на человека, скорчившегося на полу. – Это твои жена и дочь?

Уэнтард закрыл лицо руками и кивнул, не в силах произнести ни слова. Он слишком много перенес за прошедшую ночь и этот день. То, что порвался портрет, который он всегда носил возле сердца, было последней каплей и окончательно сломило его волю.

Вулми сдвинул брови.

– Я не знал, что у тебя есть жена и ребенок, – произнес он с неожиданной теплотой в голосе.

– Дочке всего пять лет, – выдохнул Уэнтард. – Я почти год не видел их. Господи, что теперь с ними будет? Мое жалованье было невелико, я никогда не мог ничего отложить на черный день. Это ради них я разыскивал Ван Равена и его сокровища. Я надеялся на добычу, которая помогла бы мне обеспечить их на тот случай, если со мной что-то случится. Убей меня! – внезапно крикнул он с отчаянием. – Убей меня, и пусть с этим будет покончено, потому что воспоминание о них лишило меня мужества, и я позорно расплакался перед тобой и готов на коленях вымаливать у тебя пощаду!

В глазах ирландца мелькнуло смятение, и внезапно он вложил портрет в руку Уэнтарда.

– Не стану я пачкать руки о такое ничтожество, как ты! – проговорил он и, повернувшись, вышел во внутреннюю дверь.

Уэнтард тупо посмотрел ему вслед, потом, по-прежнему стоя на коленях, стал разглаживать надорванный портрет, негромко поскуливая, как раненое животное, которое зализывает свои раны. В тропиках с людьми происходят невероятные вещи, и Уэнтард был в эти мгновения словно помешанный.

Он не поднял головы и тогда, когда вновь послышались мягкие шаги Вулми. Пират вернулся, изменив своему обыкновению появляться неслышно, и до боли сжал рукой плечо англичанина. Бессмысленными глазами Уэнтард поглядел на своего врага.

– Проклятая собака! – выкрикнул Вулми, но в его взгляде уже не было прежней безумной ненависти. – Я должен был раскроить тебе череп. Долгие годы я мечтал об этом, особенно когда напивался, и если ты до сих пор жив, так это потому, что я круглый дурак. Будь ты проклят, я не должен ничего тебе объяснять! Что мне за дело до твоей жены и дочки? Но я глуп, как все ирландцы, я мягкосердечный сентиментальный дурак. Я не хочу обрекать на голодную смерть беспомощную женщину и ее ребенка. Вставай, и хватит сопли распускать!

Уэнтард продолжал смотреть на него, ничего не понимая.

– Ты... ты вернулся, чтобы помочь мне?

– Я мог бы заколоть тебя, как овцу, или оставить здесь подыхать от голода! – рявкнул пират, убрав саблю в ножны. – Поднимайся и подбери свой меч, он еще может тебе пригодиться. Кто бы мог подумать, что такому мерзавцу достанется в жены ангел! Черт тебя побери, тебя бы следовало пристрелить, как бешеную собаку! Знай, что я доверяю тебе не больше, чем старым сказкам. Твои пистоли останутся при мне. Если только ты попытаешься исподтишка убить меня, я разобью твою башку рукояткой сабли.

Ошеломленный Уэнтард бережно убрал портрет за пазуху и, двигаясь словно во сне, поднял меч и вложил его в ножны. К нему будто вернулось сознание, и он пытался взять себя в руки.

– Что мы теперь должны сделать? – спросил он.

– Заткнись! – прорычал ирландец. – Я спасу тебя ради твоей жены и девчурки, но разговаривать с тобой я не обязан! – Он помолчал, потом все же продолжил: – Мы выйдем отсюда тем же путем, которым я приходил и уходил. Четыре года назад я пришел сюда с сотней людей. Я слыхал об этом разрушенном городе и думал, что здесь могут оказаться сокровища. От берега мы шли по старой дороге, и краснокожие не показывались. Они ждали, когда мы окажемся в ущелье, и тогда напали на нас. Их было впятеро больше нашего. Они стреляли со скал, потом отрезали нам дорогу назад и всех перебили. Мне одному удалось спастись. Я прорвался вперед и добежал до этого каменного мешка. Они не преследовали меня, а остались там, за воротами, ждать, когда я выйду. Однако я нашел другую дорогу – в комнате возле самой скалы обрушился кусок стены, и я увидел ступени, вырубленные в скале. Они привели меня к потайному ходу, и я выбрался наверх. Выход был завален камнем Не думаю, что индейцы знают этот ход, – они никогда не появляются на тех скалах, что окружают колодец. И из ущелья сюда они тоже не заходят. Чего-то здесь они боятся – духов, должно быть.

Эти скалы с другой стороны спускаются в джунгли и покрыты густым лесом. В тот раз индейцы выставили свои караулы у подножия скал, но ночью я без труда прошел мимо них, добрался до берега и наш корабль, на котором оставалась горстка людей, ушел отсюда. Когда ты велел привести меня, я собирался тебя убить, и мне бы при этом не помешали наручники, но ты завел разговор о сокровищах, и я подумал, что тебя можно заманить в ловушку. Я хорошо помнил это место, и в моем рассказе правда перемещалась с ложью. Клыки Дьявола существуют на самом деле, и спрятаны они где-то на этом берегу, но вовсе не здесь. Здесь нет ничего.

На этот раз индейцы так же, как тогда, окружили скалы. Я-то могу пробраться мимо них, а вот тебе вряд ли удастся это так же легко. Вы, англичане, в лесу похожи на бизонов. Мы войдем в лес, когда стемнеет, и попытаемся пройти мимо них до того, как поднимется луна. А теперь пойдем, я покажу тебе ступени.

Уэнтард последовал за ирландцем через анфиладу полуразрушенных комнат, со стен которых тут и там свисали лианы, и вскоре Вулми остановился возле двери, вырубленной в стене, которая примыкала к скале. Возле этой стены лежала груда каменных обломков. Англичанин увидел вырубленные в скале узкие ступени, уводившие в темную шахту.

– Я хотел завалить ход камнями, – сказал Вулми. – Это когда я думал, что ты должен подохнуть от голода. Я понимал, что ты можешь забрести сюда и увидеть ступени. Но индейцам этот ход неизвестен, я уже говорил тебе, что они не заходят сюда – ни в лабиринт, ни на скалы. Однако они знают, что отсюда можно как-то выбраться, потому и выставляют караульных у подножия скал.

Другое дело чернокожий, которого я убил. Год назад здесь потерпел крушение корабль с черными рабами, и негры, которые спаслись тогда, бежали в джунгли.

С тех пор они живут где-то неподалеку. Этот негр не побоялся войти в ворота. Если с краснокожими есть негры, они могут попытаться найти тебя нынешней ночью. Будем надеяться, что этот был единственным, иначе они пошли бы все вместе.

– А почему бы нам не подняться на скалу прямо сейчас? Разве мы не можем укрыться в лесу? – спросил Уэнтард.

– Нет, краснокожие могут заметить нас снизу. Тогда они поймут, что ночью мы собираемся бежать, и удвоят свои караулы. Немного позже я один выберусь наверх и добуду еще какой-нибудь еды. Меня они не увидят.

Они вернулись в комнату, где спал Уэнтард. Вулми мрачно молчал, и Уэнтард не пытался заговорить с ним. Так молча они сидели долго. Примерно за час до заката Вулми поднялся, выругался сквозь зубы и отправился наверх. Там, в лесу, ему опять удалось камнем сбить с дерева обезьяну. Он освежевал ее, набрал в роднике воды в бутыль, выдолбленную из тыквы, и принес мясо и воду обратно в развалины. Однако на этот раз за ним наблюдали. Его исключительное чутье изменило ему, и он не заметил в лесной чаще чернокожего, злобно глядевшего на него из-за деревьев.

Позже, когда они с Уэнтардом развели огонь и жарили мясо, он поднял голову и прислушался.

– Что ты услышал? – спросил Уэнтард.

– Барабан, – коротко ответил ирландец.

– Я тоже слышу его, – сказал Уэнтард через несколько мгновений. – Но что тут удивительного?

– Это не индейцы, – отозвался Вулми. – Этот барабан больше похож на африканский.

Уэнтард кивнул; ему приходилось бывать на Черном Берегу, и он слышал там ночную перекличку барабанов. Африканские барабаны звучали совсем не так, как индейские.

* * *

Наступил вечер. Темнота медленно сгущалась. Барабан замолк. Среди низких холмов у подножия окружавших лабиринт скал под деревьями ярко горел костер, освещая смуглые и черные лица.

Сидевший на корточках индеец, чья одежда и манеры выдавали в нем вождя, повернул непроницаемое лицо к черному великану, стоявшему перед ним. Этот чернокожий был огромного роста и могучего сложения, он резко выделялся и среди индейцев, сидевших вокруг костра, и среди других чернокожих, стоявших за его спиной. Его плечи покрывала шкура леопарда, на сильных руках были медные браслеты. На жестких курчавых черных волосах лежал головной убор из перьев попугая. В левой руке чернокожий держал деревянный щит, обтянутый бычьей кожей, а в правой – тяжелое копье с огромным железным наконечником размером с ладонь.

– Я пришел к тебе сразу, когда услышал барабан, – гортанно сказал негр на ломаном испанском языке, который служил для переговоров дикарям всех рас. – Я знал, что это Н'Онга зовет меня. Н'Онга ушел из нашего лагеря, чтобы привести Аджумбу, который задержался в твоем племени. Барабан Н'Онги рассказал мне, что в залив пришел бледнолицый и что Аджумба мертв. Я спешил. Теперь ты говоришь, что не смеешь входить в Старый Город.

– Я сказал тебе, что там обитает дьявол, – упрямо ответил индеец. – Он выбрал себе в жертву бледнолицего. Он рассердится, если ты отнимешь его жертву. Идти в его владения значит умереть.

Чернокожий вождь потряс своим огромным копьем.

– Я долго пробыл в рабстве у испанцев и знаю, что нет дьявола, кроме бледнолицых! Я не боюсь твоего дьявола. На моей родине я убил одного из них таким же копьем. С тех пор, как бледнолицый вошел в Старый Город, прошли день и ночь. Почему дьявол не сожрал его и того, второго, который на скалах?

– Дьявол сейчас не голоден, – отозвался индеец. – Он редко ест. Когда он проголодается, он сожрет их. Я с моими людьми не войду в его логово. Ты здесь чужой. Ты этого не понимаешь.

– Бигомба был королем у себя на родине, и он не боится ничего: ни человека, ни духов, – ответил чернокожий гигант. – Ты сказал мне, что Аджумба вошел ночью в Старый Город и умер. Я видел его тело. Его убил не дьявол. Его убил один из бледнолицых. Если Аджумба смог войти в Старый Город, и дьявол не тронул его, значит, туда могу войти и я со своими людьми. Я знаю, как большой бледнолицый человек выходит на скалы. В скале есть ход. Н'Онга видел, как он вышел оттуда, а потом вернулся обратно. Я оставил там своих людей. Если эти бледнолицые опять выйдут, мои воины убьют их. Если они не выйдут больше, мы войдем в этот ход, когда взойдет луна. Твои люди стерегут ущелье, там бледнолицым не пройти. Мы поймаем их как крыс в этих развалинах.