Текст книги "Знак Огня (др. перевод)"

Автор книги: Роберт Ирвин Говард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Роберт Говард
Знак Огня

Глава первая НОЧНЫЕ КЛИНКИ

Из темного дверного проема, мимо которого Гордон только что прошел, послышался легкий шорох, затем – едва уловимый звук шагов босых ног по уличной мостовой. Мгновенно собравшись, Гордон с кошачьей ловкостью развернулся на месте, готовый встретить опасность. И она пришла… Из того самого дверного проема на него бросился высокий темный человек. Даже в полутьме узкого переулка Гордон успел разглядеть длинное бородатое лицо нападавшего, его дикие глаза и – блеск стального клинка в руке, клинка, от которого Гордону пришлось уворачиваться, используя всю свою немалую ловкость и проворство. Острие кинжала полоснуло по его рубашке, и в этот момент американец, воспользовавшись тем, что нападавший на миг потерял равновесие, перехватил руку незнакомца, дернул ее на себя, а второй рукой изо всех сил обрушил на голову бедняги рукоять своего тяжелого пистолета. Нападавший, не издав ни звука, рухнул на землю.

Гордон неподвижно стоял над ним, напряженно прислушиваясь к окружающей темноте. За углом, в верхнем конце переулка, послышались шаги нескольких пар обутых в сандалии ног и звон стали. Глянув на пистолет, сжатый в руке, Гордон поколебался, но все же решил не принимать бой, а ретироваться с места происшествия.

«Да, не зря мне говорили, – подумал он, – что улицы ночного Кабула когда-нибудь станут могилой Френсиса Хавьера Гордона».

Стремительным шагом, порой переходя на бег, Гордон спустился по переулку к более широкой улице, прошел по ней несколько кварталов, стараясь держаться подальше от зияющих беспросветной чернотой провалов дверей и подворотен, и через несколько минут уже стучал – негромко, условным стуком-паролем – в одну из дверей, над притолокой которой горела масляная лампа.

Дверь распахнулась почти мгновенно. Молнией скользнув внутрь, Гордон выдохнул:

– Запри! Быстро!

Высокий бородатый афридий, открывший Гордону дверь, не говоря ни слова, мгновенно захлопнул дверь и запер ее на широкий тяжелый засов. Затем он обернулся и, нервно поглаживая бороду, изучающе воззрился на вошедшего друга.

– Рубашка-то распорота, Аль-Борак, – буркнул он.

– Кто-то хотел убить меня, – ответил Гордон и, чувствуя, что этой информации явно недостаточно, пояснил: – Один набросился на меня сзади в темном углу, другие кинулись в погоню.

Глаза афридия засверкали, его рука непроизвольно потянулась к внушительной трехфутовой сабле, висевшей в ножнах на его поясе.

– Тогда мы сейчас выйдем и в честном бою перережем этих собак, сагиб!

Гордон покачал головой, и пыл его друга-адъютанта сразу же поумерился. Сам Гордон не выделялся ни ростом, ни габаритами, но в целом его облик внушал уважение и почтение. Широкие плечи, мощная грудная клетка, толстые канаты мышц на шее намекали на недюжинную, почти первобытную силу. И в то же время опытный наблюдатель даже по походке определил бы в Гордоне человека, умеющего двигаться с кошачьей грацией и ловкостью и с умопомрачительной быстротой.

– Аллах с ними, – махнул рукой Гордон. – Это враги Бабер-хана. Они как-то прознали, что я сегодня был у эмира и пытался убедить его простить мятежного Бабер-хана.

– Ну и что сказал на это эмир?

– Что – «что»? Он прочно уверовал в необходимость уничтожения вождя непокорного племени. Противники Бабер-хана все время подогревают эмира, настраивая его на решительные меры, да и сам Бабер-хан не подарочек – редкий упрямец. Наотрез отказался прибыть в Кабул и отвести от себя подозрения в подстрекательстве к мятежу. Ну, эмир и заявил, что через неделю он выступит на Кхор, сровняет этот городишко с землей и на копье привезет в Кабул голову Бабер-хана, если тот не прибудет в столицу добровольно и не сдастся на его милость. Враги Бабер-хана не хотят, чтобы он сделал это. Они прекрасно понимают, что все выстроенные ими обвинения разрушатся, как карточный домик, если Бабер-хан будет вести защиту с моей помощью. Тогда им самим несдобровать. Вот они и пытаются вывести меня из игры, только ударить в открытую не осмеливаются. А мне, видимо, придется срочно ехать к Бабер-хану и пытаться уговорить его сдаться на милость эмира.

– Бесполезно, – тоном пророка изрек афридий. – Вождь Кхора никогда не пойдет на это.

– Вполне возможно. Но я все же попытаюсь. Как-никак, мы с Бабер-ханом старые друзья. Вот что: буди Ахмад-шаха и седлай лошадей, а я пока соберу все необходимое. Мы уезжаем в Кхор. Прямо сейчас.

Афридий не стал комментировать опасность ночной поездки в горы, ничего не возразил он и по поводу позднего часа для начала путешествия. Так уж повелось, что люди, работавшие, путешествовавшие с Аль-Бораком, считавшие себя его друзьями, были готовы вскочить в седло в любое время дня и ночи.

– А сикх? – поинтересовался афридий, уже уходя в глубь дома.

– Он остается во дворце. Эмир доверяет Лалу Сингху больше, чем своей личной страже, и хочет на время оставить его при себе – как телохранителя. Он очень нервничает с тех пор, как султан Турции пал от руки этого фанатика Хастена. Что ж, а теперь – за дело, Яр Али-хан. Враги Бабер-хана наверняка следят за нашим домом, но вряд ли они подозревают о существовании черного хода из него, там, за конюшней. Там-то мы и проскочим незамеченными.

Афридий прошел в одну из комнат и потряс за плечо человека, спавшего там на ворохе ковров.

– Эй ты, шайтанов сын, вставай! Мы уезжаем, – сказал он и пояснил: – На запад.

Спавший проснулся и, зевая, сел. Звали этого человека Ахмад-шах, родом он был из племени юзуф.

– И куда именно? – поинтересовался Ахмад-шах.

– В эту дыру – Кхор, где мятежный шакал Бабер-хан без колебаний вырежет сердце каждому из нас, – мрачно пошутил Яр Али-хан.

Ахмад-шах, широко улыбаясь, встал и потянулся.

– Не любишь ты Бабер-хана, вождя кхоров из племени гильзаи. Но не забывай, он ведь друг Аль-Борака!

Яр Али-хан буркнул что-то нечленораздельное и направился через внутренний дворик к конюшням. Действительно, о существовании потайного выхода, спрятанного в узком простенке между домами, не знал никто, кроме самых близких Гордону людей. Соглядатаи, дежурившие у дома американца в ту ночь, сосредоточили свое внимание на других дверях и окнах. Поэтому маленький отряд сумел незаметно прокрасться по переулку и, быстро миновав несколько улиц, столь же незаметно покинуть квартал. С той минуты, когда Гордон постучал в дверь своего дома, прошло не более получаса, и вот уже цокот копыт за городской стеной возвестил о том, что три всадника выехали из Кабула и держат путь на запад.

А тем временем в своем дворце эмир Афганистана на себе испытывал справедливость утверждений о том, как тяжело приходится голове, которая носит корону.

Он вынырнул в приемную из внутренних покоев с весьма озабоченным лицом и рассеянно кивнул на по-военному четкое приветствие высокого, широкоплечего сикха, щелкнувшего каблуками и замершего в ожидании приказаний в первой приемной личных покоев правителя. Эмир жестом показал стражнику, что хочет остаться один, и скрылся в анфиладе комнат, закрыв за собой двери. Лал Сингх лишь безмолвно проводил его взглядом, продолжая стоять неподвижно, положив ладонь на обтянутую акульей кожей рукоять длинной сабли.

В голове его крутились догадки и предположения о теме и результатах встречи его друга Аль-Борака с эмиром. После нескольких часов разговора наедине с правителем Аль-Борак покинул дворец с поспешностью, в которой угадывались досада и раздражение.

Об этой же встрече размышлял в это время и сам эмир. Он вошел в комнату, освещенную несколькими позолоченными светильниками, из окна которой открывался вид на спящий ночной город. Сегодняшний конфликт был первым за многие годы знакомства эмира с Гордоном. Этот американец действовал при дворе правителя Афганистана как неофициальный советник, консультант, посланник и представитель специальных служб. На эмира со всех сторон давили правители могучих держав Запада, которые использовали его горное королевство всего лишь как орудие для достижения своих целей. Гордон, имея огромные связи, влияние, опыт и, главное, обладавший огромной государственной мудростью, не раз на деле доказывал эмиру, что на него можно положиться в самых серьезных и деликатных делах.

Хмурясь от тревожных мыслей, эмир отвернулся от окна и направился к скрытой тяжелыми шторами нише, в которой стоял его рабочий стол. Одна из штор чуть колыхалась, и поначалу эмир, заметив это, лишь рассеянно подумал, что на город подул ветер с гор. Он бросил взгляд на окна и похолодел: легкие занавески у самого окна висели неподвижно, спадая ровными складками от потолка к полу. И при этом тяжелая парчовая штора в глубине комнаты совершенно определенно шевелилась, пусть и не очень заметно…

Правитель был сильным человеком и не раз доказывал подданным свою храбрость и мужество. Вот и сейчас, не растерявшись, он стал действовать пусть не по велению расчета и разума, но зато повинуясь инстинкту – стремительно и решительно. Одним прыжком он подскочил к шторам и резким движением отдернул парчовые полотнища… В темноте ниши в тот же миг сверкнуло лезвие кинжала, зажатого в едва видимой руке. Удар клинка был нацелен прямо в грудь эмира. Криками призывая стражу на помощь, правитель повалился на пол, крепко вцепившись руками в нападавшего, увлекая его за собой. Неизвестный изо всех сил пытался вырваться и вертелся, как пойманный голыми руками дикий зверь. Глаза его горели яростным огнем и одновременно – удивлением и злостью. Еще бы – его оружие, пропоров золоченый халат эмира, уткнулось в нательную кольчугу, уже не раз спасавшую жизнь ее обладателю в перипетиях внешне тихой, но богатой на подобные «сюрпризы» дворцовой жизни.

В коридоре послышался топот сапог охраны, и эмир понял, что его спасение теперь кроется в том, чтобы выиграть время – какие-то несколько секунд. Одной рукой он схватил противника за горло, другой перехватил предплечье руки, сжимавшей кинжал. Но напряженные мышцы нападавшего были, казалось, из стальных канатов. Невзирая на сопротивление эмира, он сумел нанести ему несколько неглубоких ран – в руку, плечо и бедро. Эмир почувствовал, что силы покидают его, вот-вот уже противник сломит его сопротивление, подомнет его под себя, высвободит руку с кинжалом… Вот уже кинжал взмыл в воздух, чтобы с размаху пронзить горло правителя – как вдруг комнату пересекло нечто, в свете ламп показавшееся похожим на ярко-синюю молнию, и… нападавший рухнул на свою несостоявшуюся жертву. Череп его был расколот надвое от макушки до нижней челюсти.

– Ваше Величество! О, мой господин! – Сикх был бледен, как смерть. – Вы живы? Что?.. Вы ранены!

Пинком отбросив труп нападавшего, сикх приподнял эмира, жадно вдыхавшего воздух пересохшим ртом. Лицо его было залито кровью – своей и противника. С помощью сикха эмир доплелся до дивана, где и лег без сил, а его спаситель тотчас стал рвать шелковое покрывало, чтобы перевязать раны правителя.

– Смотри! – прохрипел эмир, указывая пальцем на пол. – Кинжал! Кинжал!

Сикх посмотрел в ту сторону, куда указывал правитель. Рядом с телом нападавшего в луже крови лежало странное и необычное оружие. От одной рукоятки отходило три – именно три! – клинка. Лал Сингх вздрогнул и негромко выругался.

– Кинжал с тремя лезвиями! – почти простонал эмир, закатывая в ужасе глаза. – Таким же оружием были зарезаны турецкий султан, персидский шах и низам Хайдарабада!

– Ритуальное оружие секты Избранных, – пробормотал Лал Сингх, с тревогой осматривающий диковинное оружие – символ чудовищного культа, последователи которого за предшествующий год сумели нанести несколько ударов, каждый из которых оказался роковым для правителя или монарха Востока.

Во дворце поднялся переполох. По залам и коридорам беспорядочно забегали придворные и слуги; все кричали и суетились, но никто не мог понять, что происходит.

– Закрой двери! – распорядился эмир. – Не впускай никого, кроме дворецкого.

– Но вам нужен лекарь, Ваше Величество! – осмелился возразить сикх. – Ваши раны сами по себе не смертельны, но клинки этого кинжала наверняка отравлены!

– Да, да… Пошли кого-нибудь за врачом. О Аллах! Избранные приговорили меня к смерти!

Эмир был сильным человеком, но случившееся, казалось, сломило его волю к сопротивлению.

– Кто может вечно противостоять кинжалу наемного убийцы, который наносит удар в спину?! Никому не дано одолеть змею, оказавшуюся у него под босыми ногами. Никто не сможет уберечься от яда в чаше с вином… – бормотал правитель. – Лал Сингх, быстро отправляйся к Аль-Бораку и скажи, что он мне срочно нужен, – приказал эмир. – Пусть немедленно скачет во дворец! Если и есть во всем Афганистане человек, способный защитить меня от этих дьяволов, так это он, и только он!

Отдав честь, Лал Сингх покинул покои правителя. Он шел по коридору, печально покачивая головой: впервые он увидел страх на лице и в глазах эмира, которому до того, казалось, было неведомо это чувство.

У эмира были очень веские причины не только бояться, но и откровенно паниковать: неведомый страшный культ возродился на Востоке в последние годы. Кем были его последователи, каковы были их цели, этого не знал никто. По слухам, они называли себя Избранными, а их эмблемой был кинжал с тремя клинками. Вот, пожалуй, и все, что было известно об этой секте. Ее посланники появлялись словно из ниоткуда, неожиданно и внезапно наносили удар и либо исчезали, либо погибали в поединке, никогда не едаваясь живыми. Некоторые считали этих людей обыкновенными религиозными фанатиками. Другие полагали, что их деятельность имеет под собой политическую подоплеку. Лал Сингх знал, что даже Гордон не располагал сколько-нибудь достоверной информацией об этой таинственной секте. Но в то же время сикх был уверен, что американец сможет защитить эмира даже от этих разящих из темноты дьяволов.

* * *

Через три дня после стремительного отъезда из Кабула Гордон сидел по-турецки на каменистой тропе, которая, петляя, шла по крутому склону горного хребта, нависшего над городком, именуемым Кхором.

– Пойми, я – последнее препятствие, преграждающее смерти путь к тебе, – вновь повторил он слова предупреждения, обращаясь к своему собеседнику.

Тот, сидя напротив американца, машинально поглаживал медно-красную бороду. Он был широкоплеч и силен. Его роскошно украшенная оружейная перевязь щетинилась рукоятками кинжалов. Звали этого человека Бабер-хан; он был вождем дикого и непокорного племени гильзаи, абсолютным, единоличным властителем Кхора и повелителем-командиром трех сотен отчаянно храбрых воинов.

Но в его тоне не было и намека на высокомерие.

– Аллах с тобой! – отмахнулся Бабер-хан от назойливо повторяющего свои предупреждения американца. – Разве может человек встать на пути чьей-либо судьбы, тем более если она уготовила другому неминуемую смерть?

– Я всего лишь предлагаю тебе возможность договориться с эмиром, заключить с ним мир.

Бабер-хан с фатализмом, столь свойственным его народу, покачал головой и ответил:

– У меня при дворе слишком много врагов и недоброжелателей. Приди я в Кабул, и кого будет слушать эмир: меня или их лживые речи? Он меня просто-напросто посадит на кол или бросит в клетку к голодным барсам. Нет, никуда я не пойду, Аль-Борак.

– Тогда собери свое племя и уходи из этих мест. Найди для своего народа иное пристанище. Ты лучше меня знаешь, что в горах есть места, где даже эмир не станет преследовать тебя.

Бабер-хан бросил взгляд вниз, туда, где у подножия хребта не очень грозно, но гордо возвышались башни и стены Кхора, выстроенные из камней, скрепленных глиной. Глаза вождя сверкнули черным пламенем, ноздри его затрепетали. Словно горный орел, он ревниво осматривал с вершины свои владения.

– Нет! Видит Аллах, нет и нет! Мой народ живет в Кхоре со времен Пророка, и мой клан правит этим народом с тех давних дней. Нет, пусть эмир правит в Кабуле, но этот город, эта долина, эти хребты принадлежат мне и моему племени!

– Дождешься, что эмир будет властвовать и здесь, в столь горячо любимом тобой Кхоре, – буркнул из-за спины Гордона Яр Али-хан, стоявший там бок о бок с Ахмад-шахом.

Бабер-хан перевел взгляд на восток, куда уходила, скрываясь между неприступными кручами, караванная тропа на Кабул. По обе стороны от тропы на высоких скалах тут и там виднелись яркие пятна – одежды стоящих на страже метких стрелков Кхора, вооруженных тяжелыми дальнобойными винтовками. По тревоге воины накрылись бы походными бурнусами и стали бы совершенно невидимыми с тропы.

– Пусть эмир приходит, если ему так этого хочется, – мрачно сказал Бабер-хан. – Нашу долину мы сумеем удержать.

– Он придет с пятью тысячами воинов, с артиллерией, – напомнил вождю Гордон. – Он войдет в долину, перебьет твоих воинов, снесет Кхор с лица земли, а твою голову привезет в Кабул на копье – в назидание другим непокорным.

– На все воля Аллаха, – с непоколебимым фатализмом пожал плечами Бабер-хан, не утруждая себя поиском дальнейших аргументов в этом споре.

Как это частенько с ним бывало в прошлом и куда реже в последнее время, Гордон ощутил приступ гнева, вызванный столкновением с этой непробиваемой стеной восточного мировосприятия. Ему, человеку Запада, претила сама мысль о том, что можно так инертно, так безвольно плыть по течению жизни. Вот и сейчас дело, похоже, зашло в тупик именно из-за нежелания Бабер-хана прислушаться к доводам активного, действующего, ищущего решения и выхода разума. Скрипя зубами, американец молча глядел на запад, где пылающий огненный шар на фоне глубокого, индигово-синего небосвода медленно опускался к зубчатому, неровному горизонту.

Бабер-хан, приняв молчание Гордона за признание им своего поражения, решил перейти к другой теме и неожиданно сказал:

– Сагиб, у меня есть нечто такое, что, я думаю, заинтересует тебя. Признаться, я и сам сгораю от нетерпения показать тебе это. Видишь вон тот полуразрушенный домик за городской стеной? Там лежит мертвец. Таких людей я не видел никогда. Не только я, но и ни один человек из моего племени не встречался с такими людьми… Хотя, сказать по правде, я далеко не уверен в том, что это труп обычного человека. Слишком уж зловещ и странен его облик даже сейчас, после смерти, и мне кажется…

Резкий сухой звук винтовочного выстрела прокатился по долине, заставив всех четверых собеседников вскочить на ноги и посмотреть в ту сторону, где он прозвучал.

Порыв ветра донес до них и сердитые крики. Затем на гребне хребта появился человек, быстро и ловко перепрыгивавший с камня на камень. Потрясающий над головой винтовкой, он здорово смахивал на какого-то спятившего горного черта. Рваная, развевающаяся по ветру плащ-накидка делала это сходство еще более убедительным.

– Э-гей, Бабер-хан! – завопил он во всю глотку. – Там на перевале какой-то сикх на чуть живой от долгой скачки лошади. Он говорит, что ему нужно срочно увидеться с сагибом Аль-Бораком!

– Сикх? – удивился и забеспокоился Гордон. – Пусть его впустят. Быстрее!

Бабер-хан прокричал условную команду, эхом прокатившуюся по всей долине, и часовой вновь скрылся за гребнем горы. Вскоре на тропе показался всадник. Лошадь его, казалось, могла рухнуть замертво в любой момент. Голова скакуна поникла, хлопья пены повисли на морде, пот, казалось, насквозь пропитал его шкуру.

– Лал Сингх! – воскликнул Гордон.

– Видит Кришна, он самый, сагиб, – усмехнулся сикх, слезая с седла. – Да, не зря тебя прозвали Аль-Бораком – Стремительным! Наверное, я покинул Кабул спустя какой-то час после тебя, но, как я ни торопился, как ни погонял самых свежих лошадей, которых мне предоставляли в каждой деревне, повинуясь печати эмира, я так и не смог нагнать тебя по дороге.

– Должно быть, весьма срочные новости вынудили тебя так торопиться. Я прав, Лал Сингх?

– Так оно и есть, сагиб. Новости более чем срочные и важные, – заверил Гордона сикх. – Эмир приказал мне догнать тебя и упросить вернуться в Кабул. Сагиб, на эмира совершено покушение. Кинжал с тремя клинками!

Гордон напрягся всем телом, как пантера, почуявшая опасность.

– Расскажи подробно! – скомандовал он. Коротко, сжато, но предельно точно Лал Сингх изложил ему все, что знал сам о нападении на правителя.

– В твоей резиденции в Кабуле мне сообщили, что ты ускакал в Кхор, – сказал Лал Сингх. – Я вернулся во дворец, и эмир приказал мне следовать за тобой.

Он здорово ослаб от ран, но не они приближают его к смерти, а парализовавший его волю ужас.

– Он что-нибудь говорил о планировавшемся походе на Кхор? – спросил Гордон.

– Нет, сагиб. Но я полагаю, что он не покинет стен дворца до твоего возвращения, и уж по крайней мере до того, как зарубцуются его раны. Разумеется, если он и в самом деле не умрет от яда, которым были смазаны лезвия кинжала.

– Похоже, судьба дала тебе отсрочку, – сказал Гордон Бабер-хану. – Воспользуйся ею, обдумай все хорошенько. А ты, Лал Сингх, ступай в Кхор, поешь и ложись спать. На рассвете мы уезжаем обратно в Кабул.

Впятером они стали спускаться по тропе, ведущей к воротам Кхора. Ахмад-шах вел в поводу усталую лошадь. Чуть приотстав, Бабер-хан пристально поглядел на Гордона и спросил:

– Ну и что ты об этом скажешь, Аль-Борак?

– Ничего, просто кто-то – в Константинополе, в Москве или Берлине – дергает за какие-то невидимые нити. Идет обычная политическая игра…

– Думаешь, все так серьезно? А я полагал, что эти Избранные – просто кучка оголтелых фанатиков-безумцев.

– Боюсь, что это не кучка, – вздохнул Гордон, – а, скорее всего, весьма многочисленное тайное общество, исповедующее идеалы анархизма. Тем не менее все убитые этими ребятами правители были либо верными сторонниками, либо яростными врагами Британской империи. Так что я полагаю, что за их спинами стоят какие-то европейские силы… Да, кстати, ты, кажется, хотел что-то показать мне.

– Да-да, чуть не забыл, – хлопнул себя по лбу Бабер-хан. – Мертвеца в развалившейся хижине. Дело было так: мои разведчики, совершая дальний обход долины, наткнулись на этого парня у подножия скалы, с которой он упал или был сброшен. Я распорядился принести его в город, но по дороге он умер. Перед смертью он что-то говорил, но никто из нас не знает этого языка. Честно говоря, у меня нет даже предположений по поводу того, как называется этот язык. В общем, мои люди испугались, что этот покойник призовет проклятие на наш город, и мы решили положить тело где-нибудь за стенами. Люди поговаривают, что этот мертвец – колдун, а то и какой-нибудь демон, и, откровенно говоря, я почти готов согласиться с ними. Ты и сам знаешь, что в хорошем дневном переходе отсюда на юг, за стеной диких, совершенно непроходимых и необитаемых гор, лежит таинственная страна, которую мы называем Гулистан.

– Гулистан! – словно эхо повторил Гордон зловещее название. – По-турецки или по-татарски это означает – Страна Роз. Но в переводе с арабского это – Страна Упырей.

– Точно, Страна Вампиров и Упырей! Страшная территория, занятая черными хребтами и бездонными пропастями ущелий, страна, которую мудрый человек обходит стороной. Выглядят эти места необитаемыми, на самом же деле там живут… живут люди или демоны. Порой где-то на дальнем пастбище или на узкой тропе пропадают наши женщины и дети. Мы знаем, что это работа тех, кто живет там, в горах Гулистана. Мы пытались выследить их, шли по их следам, видели какие-то нечеткие силуэты в ночи, но каждый раз погоня упиралась в отвесные скальные стены, по которым – или сквозь которые – дано пройти только демонам. Иногда мы слышим голос джиннов, воющих в скалах. Даже дальних отголосков этого звука достаточно, чтобы ледяная лапа страха крепко сжала сердце самого храброго воина.

За этим разговором они подошли к полуразрушенной хижине, и Бабер-хан, откатив подпирающий двери камень, открыл вход в маленькое помещение. Внутри взглядам пяти вошедших предстало распростертое на земляном полу мертвое тело.

По пропорциям, одежде, цвету кожи и чертам лица мертвеца нельзя было отнести ни к одному из многочисленных народов Афганистана. Невысокого роста, широкий в кости, почти квадратный человек с плоским круглым лицом, темно-медной кожей и узкими раскосыми глазами, он, несомненно, был родом из степей и пустынь Гоби. На его затылке и плечах запеклась кровь, неестественная поза свидетельствовала о том, что кроме пробитого черепа были сломаны и другие кости.

– Ну что, чем тебе не колдун или шаман? – с наигранной беззаботностью спросил Бабер-хан.

– В общем-то, он всего-навсего монгол – ответил Гордон. – И, уверяю тебя, сотни тысяч ему подобных людей живут в той стране, откуда он родом. Обвинять его в том, что он вампир, пещерный гном или демон, я не вижу никакой необходимости. Колдунов среди монголов не больше, чем в любом другом народе… Меня куда больше волнует другое: какого черта он здесь делал и как его сюда занесло? Вот в чем загадка!

Наклонившись над трупом, Гордон присмотрелся к нему повнимательнее, а затем прищурился и резким движением распахнул на груди халат. Под верхней одеждой на теле мертвеца была надета тонкая рубашка, посмотрев на которую через плечо Гордона Яр Али-хан изумленно охнул. На груди, на левой стороне рубашки, алая, как только что пролитая кровь, была вышита эмблема – кулак, сжимающий рукоять кинжала… с тремя лезвиями.

– Три клинка! – прошептал Бабер-хан и отшатнулся от этого символа, знаменующего собой скорую и неминуемую смерть многих правителей Востока.

Все присутствующие выжидательно смотрели на Гордона, который продолжал молча разглядывать вышитую на рубахе монгола эмблему и пытался, опираясь на слабые ассоциации, вызвать в памяти те немногие сведения, что когда-то попались ему в связи с древним мрачным культом, использовавшим в давние времена тот же самый символ.

– Бабер-хан, твои люди могут отвести меня к тому месту, где они нашли этого человека? – спросил он наконец.

– Да, сагиб. Но учти – это нехорошее место. Оно находится в Ущелье Призраков, почти на границе Гулистана…

– Хорошо, я понял… Так, Лал Сингх и все остальные – отправляйтесь в город и ложитесь спать. Мы выезжаем на рассвете.

– В Кабул, сагиб?

– Нет. В Гулистан.

– Значит, ты полагаешь, что…

– Я ничего не полагаю – пока. И пока я отправляюсь в эту поездку в поисках знаний и ответов на вопросы.