Текст книги "Enigma"

Автор книги: Роберт Харрис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Почти сразу почувствовал удачу. Первые С и X были нулями, а затем пошли A, N, О, К, Н.

An OKH…

Адресовано OKH. OberkommandodesHeeres.

Верховному командованию сухопутных сил.

Чудо.

Палец стучал по клавишам. Мелькали световые сигналы.

AnOKH/BEFEHL.

В штаб Верховного главнокомандующего.

Dringend.

Срочно.

Melde Auffindung zahlreicher menschlicher Uberreste zwolf Km westlich Smolensk…

В двенадцати километрах к западу от Смоленска обнаружены останки людей…

***

Эстер заперли в машине вместе с Уигрэмом. Леверет караулил снаружи.

Джерихо. Он расспрашивает ее о Джерихо. Где он? Что делает? Когда она видела его в последний раз?

– Он ушел из барака. Дома его нет. В вашем домике тоже нет. Я спрашиваю: где еще можно находиться в этом долбаном городишке?

Она не произносит ни слова.

Он пробует кричать, стучит кулаком по переднему сиденью. Когда это не помогает, дает ей носовой платок и старается проявить сочувствие, однако от пахнущего одеколоном шелкового платка и при воспоминании о прилипших к кирпичу светлых волосах она чувствует, что ее вот-вот вырвет, поэтому ему приходится опустить стекло и попросить Леверета открыть дверцу.

– Нашли лодку, сэр, – сообщает Леверет. – На дне кровь.

***

К трем часам Джерихо расшифровал первое сообщение.

В ШТАБ ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО. СРОЧНО. В ДВЕНАДЦАТИ КИЛОМЕТРАХ К ЗАПАДУ ОТ СМОЛЕНСКА ОБНАРУЖЕНЫ ОСТАНКИ ЛЮДЕЙ. МНОЖЕСТВО, ВОЗМОЖНО, ТЫСЯЧИ. ЧТО ПРЕДПРИНЯТЬ? ЛАХМАН, ПОЛКОВНИК ВОЕННОЙ ПОЛИЦИИ.

Откинувшись на спинку стула, Джерихо разглядывал сие творение. Действительно, герр полковник, что вы предпримете? Сгораю от нетерпения узнать.

В который раз он принялся за переналадку Энигмы. Следующая депеша направлена из Смоленска тремя днями позже, 9 февраля. A, N, О, К, Н, В, Е, F, Е, Н, L… Глазам представал формализм немецкой военщины во всем его великолепии. Снова пустой текст, а за ним G, E, S, T, E, R, N, U, N, D, H, E, U, Т, Е.

Gesternundheute. Вчера и сегодня.

И так далее, буква за буквой, неотвратимо, безжалостно – клавиша, звон, свет, запись, с редкими остановками, чтобы размять пальцы и разогнуть спину, – перед глазами развертывалась страшная история преступления, еще более ужасная из-за медленного восприятия. Некоторые слова представляли трудность. Что означало mumifiziert? Может, мумифицированы? Или Sagemehlgeknebelt? Подавившиеся опилками?

ВЧЕРА И СЕГОДНЯ СДЕЛАНЫ ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ РАСКОПКИ В ЛЕСУ К СЕВЕРУ ОТ ДНЕПРОВСКОЙ КРЕПОСТИ. ПЛОЩАДКА ПРИБЛИЗИТЕЛЬНО ДВЕСТИ КВАДРАТНЫХ МЕТРОВ. ВЕРХНИЙ СЛОЙ ПОЧВЫ ТОЛЩИНОЙ ПОЛТОРА МЕТРА ЗАСАЖЕН СОСНОВЫМИ САЖЕНЦАМИ. ПЯТЬ СЛОЕВ ТРУПОВ. ВЕРХНИЕ МУМИФИЦИРОВАНЫ, НИЖНИЕ – ЖИДКАЯ МАССА. ПОДНЯТО ДВАДЦАТЬ ТРУПОВ. ПРИЧИНА СМЕРТИ – ВЫСТРЕЛЫ В ГОЛОВУ. РУКИ СВЯЗАНЫ ПРОВОЛОКОЙ. РТЫ НАБИТЫ ТРЯПЬЕМ И ОПИЛКАМИ. ВОЕННОЕ ОБМУНДИРОВАНИЕ, САПОГИ И МЕДАЛИ УКАЗЫВАЮТ НА ТО, ЧТО ЖЕРТВЫ – ПОЛЬСКИЕ ОФИЦЕРЫ. СИЛЬНЫЙ МОРОЗ И СНЕГОПАДЫ ВЫНУЖДАЮТ ПРИОСТАНОВИТЬ РАБОТЫ ДО НАСТУПЛЕНИЯ ОТТЕПЕЛИ. БУДУ ПРОДОЛЖАТЬ РАССЛЕДОВАНИЕ. ЛАХМАН, ПОЛКОВНИК ВОЕННОЙ ПОЛИЦИИ.

Джерихо, топая ногами и стуча в ладони, прошел по подвалу. Ему мерещилось, что подвал наполнен привидениями и они улыбаются ему беззубыми провалившимися ртами. И что сам он бредет по лесу. Мороз пронизывает тело. Останавливаясь, он слышит, как выкорчевывают деревья, как со звоном вгрызаются в мерзлую землю кирки и лопаты.

Польские офицеры?

Пак?

Третья депеша послана спустя одиннадцать дней, 20 февраля NachEmtretenTauwetterExhumierungenimWaldbeiKatynfortgesetzt…

ПОСЛЕ ОТТЕПЕЛИ ВЧЕРА В 8.00 ВОЗОБНОВИЛИСЬ РАСКОПКИ В КАТЫНСКОМ ЛЕСУ. ОБСЛЕДОВАНО СОРОК ДВА ТРУПА. ОБНАРУЖЕНО БОЛЬШОЕ КОЛИЧЕСТВО ЛИЧНЫХ ПИСЕМ, МЕДАЛЕЙ, ПОЛЬСКИХ ДЕНЕЖНЫХ ЗНАКОВ. КРОМЕ ТОГО, ПУСТЫЕ КОРОБКИ ОТ ПАТРОННЫХ ОБОЙМ КАЛИБРА СЕМЬ ТЧК ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТЬ МИЛЛИМЕТРОВ, МАРКИРОВАННЫЕ «ГЕКО Д». ОПРОСАМИ МЕСТНОГО НАСЕЛЕНИЯ УСТАНОВЛЕНО. ПЕРВОЕ. РАССТРЕЛЫ ПРОВОДИЛИСЬ НКВД ВО ВРЕМЯ СОВЕТСКОЙ ОККУПАЦИИ В МАРТЕ И АПРЕЛЕ ТЫСЯЧА ДЕВЯТЬСОТ СОРОКОВОГО ГОДА. ВТОРОЕ. ЖЕРТВЫ, КАК ПОЛАГАЮТ, ДОСТАВЛЕНЫ ПО ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГЕ ИЗ КОЗЕЛЬСКОГО ЛАГЕРЯ ДЛЯ ИНТЕРНИРОВАННЫХ НА СТАНЦИЮ ГНЕЗД0В0, И ГРУППАМИ ПО СТО ЧЕЛОВЕК ОТВОДИЛИСЬ В ЛЕС, ОТКУДА СЛЫШАЛИСЬ ВЫСТРЕЛЫ. ТРЕТЬЕ. ОБЩЕЕ КОЛИЧЕСТВО ЖЕРТВ ОЦЕНИВАЕТСЯ В ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ ПВТ ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ. ЕСЛИ ЖЕЛАТЕЛЬНО ПРОДОЛЖАТЬ РАСКОПКИ, СРОЧНО ТРЕБУЕТСЯ ПОМОЩЬ.

Минут пятнадцать Джерихо сидел неподвижно, глядя на Энигму и пытаясь представить все последствия. Подумал, что эта тайна из тех, которые опасно знать. Одному не по силам. Десять тысяч поляков, наших доблестных союзников, уцелевших представителей армии, солдаты которой шли с саблями наголо в кавалерийском строю на немецкие танки; десять тысяч связанных по рукам, с кляпами во рту, расстрелянных другим, более поздним, доблестным союзником – героическим Советским Союзом? Неудивительно, что канцелярию основательно почистили.

Мелькнула мысль, и он вернулся к первой шифрограмме. Если читать ее так:

HYCYKWPIOROKDZENAJEWICZJPTAKJHRUTBPYSJ-MOTYLPCIE, она выглядела бессмысленной, но если ее разбить следующим образом:

HYCYK, W. , PIORO, К. , DZENAJEWICZ, J. , PTAK, J. , HRUT, В. , PYS, J. , MOTYL, Р.. , – тогда из хаоса, как по волшебству, возникал порядок. Фамилии.

С него хватит. Можно бы и остановиться. Но он упрямо продолжал, потому что не любил оставлять загадку разгаданной не до конца, математическое доказательство доказанным наполовину. Надо докопаться до корня, пусть даже знаешь место назначения задолго до конца путешествия.

Настройка Энигмы шифром сухопутных сил Гриф 2 марта 1943 года:

III IV II LUK JP DY QS HL AE NW CU IK FX BR

AnOstubafDorfmann.

Ostubaf сокращенно отObersturmbannfuhrer. Гестаповский чин.

ОБЕРШТУРМБАННФЮРЕРУ ДОРФМАННУ ПО ПРИКАЗУ ШТАБА ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО ПЕРЕДАЕМ ФАМИЛИИ ПОЛЬСКИХ ОФИЦЕРОВ, ОПОЗНАННЫХ К НАСТОЯЩЕМУ ВРЕМЕНИ В КАТЫНСКОМ ЛЕСУ. СЛЕДУЮТ.

Джерихо не стал их переписывать. Он знал, что искать, и спустя час нашел в мешанине фамилий. Она была передана в гестапо не 2-го, а 3-го.

ПАКОВСКИЙ, Т.

6

В начале шестого утра Том Джерихо, выбравшись, как крот из подземной норы, на поверхность, стоял, прислушиваясь, в коридоре особняка. Энигма возвращена на полку, сейф заперт, дверь в Черный музей тоже. Шифрограммы и цифры настройки в кармане. Не осталось никаких следов. Услыхав приближающиеся шаги и мужские голоса, Джерихо отпрянул к стене, но, кто бы там ни был, до него не дошли. По скрипучей лестнице поднялись в спальни, переоборудованные в кабинеты.

Прижимаясь к стене, он осторожно двинулся вперед. Если Уигрэм в полночь приходил к нему в барак и не нашел, что бы он предпринял? Пошел бы на Альбион-стрит. И узнав, что его и там нет, сколотил бы значительную поисковую группу. А Джерихо не хотел, чтобы его нашли. Пока что. Ему надо было задать много вопросов, и ответы имелись только у одного человека.

Он миновал лестницу и открыл двойные двери, ведущие в вестибюль.

Ты стал ее любовником, Пак, не так ли? Следующим после меня в большой веренице мужчин Клэр Ромилли. И каким-то образом – каким? – узнал, что в этом страшном лесу происходит нечто ужасное. Не из-за этого ли ты отыскал ее? Потому что она имела доступ к информации, недоступной тебе? И она, должно быть, согласилась помочь, делать выписки изо всего, что могло представлять интерес. (Последнее время она стала намного внимательнее…) А потом настал кошмарный день, когда ты понял, что твой – кто? отец? брат? – похоронен в этом страшном месте. И тогда, на следующий день, все, что она могла достать, были эти шифрограммы, потому что британцы – твои надежные союзники, верные защитники, кому поляки доверили секрет Энигмы, – британцы, исходя из высших интересов, просто решили, что им больше не надо знать о случившемся.

Пак, Пак, что ты наделал?

Что ты сделал с нею?

В готического стиля вестибюле стоял часовой. На скамье тихо разговаривали двое шифроаналитиков. Девушка из вспомогательного корпуса с грудой папок силилась толкнуть локтем ручку двери. Джерихо открыл ей дверь, она благодарно улыбнулась и повела глазами, как бы говоря: надо же торчать здесь в пять часов утра, когда весна… — и Джерихо, улыбнувшись, согласно кивнул: в самом деле, надо же…

Девушка пошла своим путем, а он своим, навстречу утренней звезде, к главному выходу. Небо темное, под сенью деревьев телефонную будку почти не видно. В ней никого. Миновав будку, Джерихо углубился в заросли. Последний хозяин Парка во времена королевы Виктории сэр Герберт Леон увлекался лесопосадками и оставил после себя в имении три сотни разнообразных пород деревьев. Сорок лет подсадок и четыре года без обрезки превратили дендрарий в лабиринт, полный укромных местечек. В одном из них Джерихо, присев на корточки, стал ждать Эстер Уоллес.

К четверти шестого ему стало ясно, что она не придет. Это означало, что ее задержали. В таком случае почти наверняка разыскивают и его.

Надо выбираться из Парка, но не через главный выход, – рискованно.

В двадцать минут шестого, когда глаза привыкли к темноте, он двинулся меж деревьев в северном направлении, обратно в сторону особняка. Сверток с секретами тяжело оттягивал карман. До сих пор сказывалось действие бензедрина – мышцы были раскованы, сознание обострено, особенно к опасности, – спасибо Логи, что заставил принять наркотик, иначе теперь он помирал бы от усталости.

Пак, Пак, что ты наделал?

Что ты сделал с нею?

Джерихо осторожно вышел из-за двух платанов на газон в стороне от особняка. Прямо перед ним оказался длинный приземистый силуэт старого четвертого барака, а за бараком – масса большого дома. Обогнув сзади, мимо мусорных баков вышел во внутренний двор. Когда Джерихо только начинал в 1939 году, здесь были конюшни, а за ними коттедж, где Дилли Нокс впервые проник в тайны Энигмы. Джерихо разглядел поблескивавшие в темноте металлические части выстроившихся полукругом на мощенной булыжником площадке шести мотоциклов. На короткое время открылась дверь, и в мелькнувшем свете он увидел посыльного, в стеганой куртке, шлеме и крагах похожего на средневекового рыцаря. Джерихо прижался к кирпичной стене, выжидая, пока мотоциклист поправлял седло, запускал мотор. В задних воротах мелькнул и исчез красный огонек.

Он было подумал воспользоваться этим путем, но, поразмыслив, решил, что если, возможно, за главным входом следят, то за этим тоже смотрят. Спотыкаясь, прокрался мимо коттеджа, позади теннисных кортов и наконец мимо барака с работающими дешифровальными машинами.

К этому времени край неба начал голубеть. Ночь – его подруга и союзница – готовилась его покинуть. Впереди возникли очертания строительной площадки. Горы земли и песка. Прямоугольные кладки кирпича и пахучие штабеля леса.

Джерихо раньше не обращал особого внимания на внешнее ограждение Блетчли, которое теперь, при внимательном осмотре, оказалось внушительным частоколом из семифутовых металлических столбов, увенчанных выгнутыми наружу тройными остриями. В тот момент, когда он ощупывал оцинкованные металлические опоры, слева, почти рядом, зашуршали кусты. Отступив на несколько шагов, он спрятался за штабель стальных балок. В тот же миг мимо лениво и, судя по ссутулившейся фигуре и шаркающим шагам, без особой опаски прошагал часовой.

Джерихо присел пониже, прислушиваясь к удаляющимся шагам. Расстояние по периметру было примерно с милю. Положим, часовой проходит круг минут за пятнадцать. Часовых двое, возможно, трое.

Если их трое, то у него в распоряжении пять минут.

Джерихо огляделся вокруг, ища, чем можно воспользоваться. Двухсотгаллонный чан оказался ему не по силам, но кругом были разбросаны доски и обрезки цементных дренажных труб, которые он принялся подтаскивать к забору. Он снова вспотел. Здесь собирались строить что-то большое и укрытое от бомбежки. Котлованы в темноте казались бездонными. «ПЯТЬ СЛОЕВ ТРУПОВ. ВЕРХНИЕ МУМИФИЦИРОВАНЫ, НИЖНИЕ – ЖИДКАЯ МАССА… »

Поднял две трубы и приставил торчком к забору в пяти футах друг от друга. Сверху закрепил доску. Поставил на них вторую пару труб и, взяв на плечо доску, вскарабкался на шаткое сооружение. Аккуратно водрузил доску наверх – получилась, пожалуй, первая утилитарная вещь, созданная им с отроческих лет. Залез на верхнюю доску и ухватился за наконечники столба, нащупывая ногами опору. К счастью, забор сооружался от проникновения посторонних снаружи. Подстегиваемый таблеткой и отчаянием, Джерихо сумел усесться верхом на заборе и спуститься на другую сторону. Не доставая до земли трех футов, он спрыгнул и, присев в высокой траве, отдышался и прислушался.

Напоследок просунул ногу между прутьями забора и развалил сооружение.

Он не стал дожидаться, чтобы узнать, не привлек ли поднятый им шум внимание, и пошел через поле, сначала быстрым шагом, потом трусцой и наконец побежал, спотыкаясь и скользя по мокрой траве. Постепенно становился виден спрятавшийся справа за деревьями большой военный лагерь. За спиной с каждой минутой становилось светлее. Он оглянулся, лишь выйдя на дорогу. Последнее зрительное впечатление от Блетчли-Парка: тонкая линия низких темных зданий – всего лишь точки и тире над горизонтом, – а над ними во весь восток огромная арка холодного синего света.

***

Джерихо однажды был у Пака: как-то в субботу год назад они играли у него в шахматы. Он смутно помнил пожилую хозяйку квартиры, души не чаявшую в Паке; она угощала их чаем в тесной гостиной, а наверху натужно кашлял ее больной муж. Отчетливо помнил шахматную партию, довольно любопытную: Джерихо переиграл противника в дебюте. Пак сильно сыграл в миттельшпиле, а Джерихо хорошо провел эндшпиль. Согласились на ничью.

Алма-Террас. Верно. Алма-Террас, дом девять.

Он двигался быстро – широкими шагами, порой переходя на бег, – держась края дороги. Сбежал вниз по холму в спящий город. Вокруг пивной висел кислый запах вчерашнего пива. Через несколько домов находилась методистская церковь – внутри темно, заперта на засов, облезлая вывеска не менялась с начала войны: «Покайтесь, ибо Царство Небесное не за горами». Прошел под железнодорожным мостом. На другой стороне дороги – Альбион-стрит, чуть дальше – Рабочий клуб Блетчли («Кооперативное общество проводит беседу советника А. Е. Брейтуэйта „Советская экономика, ее уроки для нас“). Через двадцать ярдов он свернул на Алма-Террас.

Улица, каких много: два ряда крошечных кирпичных домиков, бегущих вдоль железной дороги. Номер девять ничем не отличается от остальных: два окошка наверху и одно внизу, все три, словно в трауре, завешены маскировочными шторами; палисадник шириной в черенок лопаты, мусорный бак, калитка на упицу. Калитка сломана, дерево серое и гладкое, будто выброшено водой. Чтобы открыть, надо приподнять. Подергал дверь – заперта. Постучал кулаком.

Громкий кашель, точно лай разбуженного пса. Джерихо отошел на шаг, через несколько секунд наверху отдернулась штора. Он крикнул:

– Пак, надо поговорить.

Равномерное цоканье копыт. Взглянув в конец улицы, Джерихо увидел, как на нее сворачивает телега с углем. Проехала мимо, возница окинул его долгим внимательным взглядом, потом дернул вожжи, большой конь отозвался, копыта застучали чаще. За спиной послышалось, как отодвигают засов. Дверь приоткрылась. Выглянула пожилая женщина.

– Извините, – начал Джерихо, – но у меня срочное дело. Надо поговорить с мистером Паковским.

Поколебавшись, она пустила его в дом. Небольшого роста, меньше пяти футов, худенькая. На ночную рубашку наброшен голубой стеганый халат. Женщина говорила, прикрыв рот рукой, и он понял, что она смущена, так как забыла вставить снятые на ночь зубы.

– Он у себя в комнате.

– Вы мне покажете?

Шаркая ногами, она двинулась по коридору. Джерихо пошел следом. Наверху закашляли еще сильнее. Казалось, от кашля трясется потолок и шатается закопченный абажур.

– Мистер Пак? – постучала в дверь хозяйка. – Мистер Пак? – Повернулась к Джерихо. – Похоже, спит. Пришел поздно, я слышала.

– Дайте я. Можно?

Маленькая комната была пуста. Джерихо в три шага подбежал к окну и отдернул шторы. Серый свет залил обитель изгнанника: узкая кровать, умывальник, платяной шкаф, деревянный стул, подвешенное на металлической цепочке над камином небольшое зеркало чистого розового толстого стекла с выгравированными фигурками птиц. На кровати скорее лежали, чем спали, в блюдечке у изголовья полно окурков.

Джерихо повернулся к окну. Непременный огородик и полукруглый свод бомбоубежища. Стена.

– А что вон там?

– Но ведь дверь была закрыта на засов…

– Что за стеной? Вон там?!

Прикрывая рот рукой, она в ужасе смотрела туда.

– Там станция.

Джерихо подергал раму. Окно плотно закрыто.

– Задняя дверь есть?

Она провела его через кухню, мало изменившуюся со времен королевы Виктории. Каток для белья. Ручной насос для наполнения раковины.

Задняя дверь отперта.

– С ним все в порядке, а? – Она перестала беспокоиться из-за зубов. Посиневшие трясущиеся губы собрались глубокими складками вокруг ввалившегося рта.

– Уверен. Возвращайтесь к мужу.

Теперь он шел по следу Пака. Через огородик вели крупные следы. К стене был приставлен ящик из-под чая. Под Джерихо ящик наклонился и рухнул, но он все же сумел вскарабкаться на закопченные кирпичи забора. Чуть было не рухнул вниз головой на бетонную дорожку, но напряг все силы и перекинул ноги через забор.

Вдали послышался гудок паровоза.

***

Он не бегал так лет пятнадцать, с тех пор как под вопли и свист болельщиков школьником бежал в стипльчезе на пять миль. И снова, как тогда, возникли они, знакомые орудия пыток: нож в боку, разъедающая легкие кислота, вкус ржавчины во рту.

Через боковой вход ворвался на станцию и метнулся на платформу, вспугнув тучу сизых голубей, тяжело взлетевших и снова опустившихся в стороне. Под подошвами зазвенели железные ступени. Перепрыгивая через две ступеньки, влетел на пешеходный мостик и помчался поперек путей. Справа, слева и, просачиваясь сквозь доски, прямо под ним клубился белый дым – внизу медленно продвигался локомотив.

Время раннее, ожидавших поезда мало, и еще с середины лестницы, ведущей к платформе северного направления, ярдах в пятидесяти он увидел Пака. Тот с небольшим чемоданчиком в руках стоял близко к краю платформы и, повернув голову, следил за медленно проплывающими купе вагонов. Джерихо, глотая воздух, остановился и, вцепившись в поручни, наклонился вперед. Понял, что бензедрин на исходе. Поезд, дернувшись, замер. Пак, оглядевшись, непринужденно прошел вперед, открыл дверцу и исчез внутри.

Держась за поручни, Джерихо неверными шагами спустился по оставшимся ступенькам и еле живой ввалился в пустое купе.

На несколько минут у него, видимо, помутилось сознание, потому что он не помнил, как за ним захлопнулась дверь, не слышал паровозного гудка. Первое, что дошло до сознания, – это покачивание двигающегося вагона. Щека покоилась на теплом пыльном сиденье, сквозь него доносился мерный стук колес: та-та-та-та, та-та-та-та, та-та-та-та. Он открыл глаза. По белому квадрату неба медленно проплывало размытое пятно голубоватого, с розовой каймой, облака. Приятно, как в детской спаленке, и он бы снова уснул, если бы не смутное воспоминание о чем-то мрачном и угрожающем, чего ему следовало опасаться. И тут он вспомнил.

Заставив себя подняться, принялся за раскалывающуюся от боли голову: тряс ею, крутил, потом опустил окно и подставил ее холодному ветру. Никаких городских строений. Плоский, разделенный живыми изгородями сельский ландшафт с мелькавшими время от времени хозяйственными постройками и блестевшими в утреннем свете прудами. Железнодорожная колея слегка изгибалась, так что впереди был виден паровоз и висевший над темной стеной вагонов шлейф белого дыма. Они ехали к северу по ведущему в сторону западного побережья главному пути, значит – он пытался вспомнить, – дальше будет Нортгемптон, потом Ковентри, Бирмингем, Манчестер (возможно), Ливерпуль…

Ливерпуль?

Ливерпуль. И паромом через Ирландское море.

Боже!

Его ошеломило неправдоподобие всего этого и в то же время простота, очевидность. Над сиденьями напротив – сигнальный шнур («За пользование не по назначению – штраф 20 ф. ст. »), и первой реакцией Джерихо было дернуть за него. И что дальше? Сам подумай. От него, небритого безбилетника, с глазами наркомана, пытающегося убедить недоверчивого проводника, что в поезде едет шпион, просто отмахнутся, тогда как Пак… что сделает Пак? Сойдет с поезда и исчезнет. Джерихо вдруг увидел всю нелепость своего положения. У него даже не было денег на билет. Все, что у него было, – это полные карманы шифровок.

Избавиться от них.

Достал из кармана, порвал на мелкие кусочки и, высунувшись в окно, пустил по ветру. Поток воздуха подхватил обрывки, поднял выше вагонов и унес прочь. Повернув голову в другую сторону, Джерихо попытался определить, как далеко впереди находится Пак. Захлебнулся встречным ветром. Через три вагона? Через четыре? Убрал голову и закрыл окно, , прошел по раскачивающемуся купе и открыл дверь в коридор.

Осторожно выглянул наружу.

Стандартный довоенный вагон, темный, грязный. Коридор, тускло освещенный синими светомаскировочными лампочками, имел цвет бутылочки с ядом. По одну сторону четыре купе. Спереди и сзади – двери в соседние вагоны.

Джерихо нетвердой походкой направился к голове поезда, по пути заглядывая в каждое купе. В одном двое матросов играли в карты, в другом – молодой человек и девушка спали в объятьях друг друга, дальше семья – мать, отец, мальчик и девочка – подкреплялась сэндвичами и чаем из термоса. Мать, кормившая грудью младенца, увидев, что он смотрит, смущенно отвернулась.

Он открыл дверь в соседний вагон и ступил на площадку между вагонами. Пол под ногами ходил из стороны в сторону, как аттракцион на увеселительной площадке. Джерихо, споткнувшись, ударился коленом. В щель между полами он видел стучащие друг о друга сцепления, под ними стремительно мчалась земля. Войдя в следующий вагон, первым делом заметил хмурую физиономию выходившего из купе проводника и, проворно юркнув в туалет, запер изнутри дверь. Сначала Джерихо подумал, будто оказался здесь в компании с каким-то бродягой, но потом понял, что это он сам — желтоватое лицо, лихорадочно бегающие запавшие глаза, растрепанные ветром волосы, темная двухсуточная щетина, – его собственное отражение в зеркале. Туалет был засорен и вонял. Вокруг ног обвилась спутанная мокрая лента грязной бумаги.

– Прошу билет, – громко постучал проводник. – Подсуньте под дверь, пожалуйста.

– Остался в купе.

– Неужели? – Проводник загремел ручкой двери. – Пройдемте, покажете.

– Я себя неважно чувствую. (Что было правдой.) Оставил в купе для вас. – Прижался горящим лбом к холодному зеркалу. – Дайте мне пять минут.

– Я вернусь, – пообещал проводник. Джерихо услышал грохот колес – это открылась дверь вагона и снова захлопнулась. Выждав несколько секунд, он вышел.

Ни в этом вагоне, ни в следующем Пака не было, и, когда Джерихо ступил на площадку третьего вагона, поезд стал замедлять ход. Джерихо вбежал в коридор. Два купе набиты угрюмыми солдатами с винтовками у ног – по шесть человек в каждом.

Потом пустое купе.

Дальше – Пак.

***

Он сидел спиной в сторону движения, чуть наклонившись вперед, локти на коленях – все тот же старина Пак, красивый, внимательный, оживленно говоривший с кем-то, кого Джерихо не было видно.

Клэр, подумал Джерихо. Это должна быть Клэр. Кто же еще? Он взял ее с собой.

Повернувшись спиной к купе и делая вид, что смотрит в грязное окно, Джерихо подался назад. Глазами отметил признаки приближения к городу – заросли кустарника, товарные вагоны, складские корпуса, – и тут же показалась безымянная платформа с часами, стрелки которых остановились на без десяти двенадцати, и выцветшие рекламные щиты, пышные улыбающиеся красавицы приглашали провести давно забытые отпуска в Борнемуте или Клактоне-он-Си.

Поезд прополз еще несколько ярдов, потом резко затормозил у станционного буфета.

– Нортгемптон! – громко объявил мужской голос. – Станция Нортгемптон.

А если это Клэр, как поступить?

Но это не она. Бросив украдкой взгляд, Джерихо увидел мужчину — молодого, стройного, темноволосого, загорелого, горбоносого: судя по всему, иностранец. Увидел мельком, потому что тот был на ногах, отпуская руку Пака из своих ладоней. Молодой человек улыбнулся (идеально белые зубы) и кивнул – завершена какая-то сделка, – затем вышел из купе и быстро зашагал по платформе, теряясь в толпе. Пак некоторое время смотрел ему вслед, потом закрыл дверь и опустился на сиденье, исчезнув из поля зрения Джерихо.

Какими бы ни были его планы побега, они, видимо, не включали Клэр Ромилли.

Джерихо отвел взгляд.

Вдруг представил, что произошло. Пак едет в субботу в домик забрать шифрограммы… и обнаруживает там его. Позднее Пак возвращается и видит, что шифрограммы исчезли. Пак, естественно, предполагает, что они у него и что он намерен поступить как всякий законопослушный государственный служащий: немедленно пойти к начальству и выдать Клэр.

Джерихо снова взглянул в сторону купе. Пак, видимо, закурил. Вверх поднимались сизые клубы дыма.

Но ты, Пак, не мог этого допустить, потому что Клэр была единственным связующим звеном между тобой и похищенными бумагами. И тебе требовалось время, чтобы вместе со своим приятелем-иностранцем организовать побег.

Так что же ты все-таки сделал с нею?

Гудок. Шумно поднимают пары. Платформа вздрогнула и поползла назад. Но Джерихо едва ли что замечал, кроме неизбежных выводов из своих рассуждений.

***

Дальше все произошло стремительно, и если на свет так и не появилось единого связного объяснения событий, то лишь по причине целого ряда факторов: пробелов в памяти, вызванных ожесточенной схваткой, гибели двух действующих лиц, бюрократического тумана, напущенного в соответствии с действием Закона о служебной тайне.

А произошло примерно вот что.

Милях в двух к северу от нортгемптонского вокзала, рядом с деревней Кингсторп, от главной линии, ведущей к западному побережью, отходит ветка на Регби. С предупреждением за пять минут поезд свернул с предусмотренного расписанием маршрута и направился западнее главной линии, а вскоре красный сигнал светофора предупредил машиниста, что путь впереди занят.

Поезд уже замедлял ход, но Джерихо не замечал этого, когда распахнул дверь в купе Пака. Дверь скользнула легко, достаточно было нажатия пальца. Наружу вырвались клубы дыма.

Пак как раз загасил сигарету (позднее в пепельнице нашли пять окурков) и опускал раму окна: возможно, заметив снижение скорости или изменение маршрута, он что-то заподозрил и хотел узнать, что происходит. Услыхав, как позади открывается дверь, обернулся. В этот момент его лицо стало похоже на череп. Плоть усохла, натянулась, стала маской. Он уже был мертвец и знал это. Оставались живыми только глядевшие исподлобья глаза. Они метались от Джерихо к коридору, от коридора к окну и опять к Джерихо. Чувствовалось, что за ними скрывалась лихорадочная работа мысли, отчаянная безнадежная попытка подсчитать шансы, найти пути и направления отхода.

– Что ты с ней сделал? – спросил Джерихо.

В руке Пака был похищенный «Смит и Вессон» со снятым предохранителем. Пак поднял пистолет. Глаза бегали по прежнему маршруту: Джерихо, коридор, окно, снова Джерихо и в конце концов окно. Откинув голову и держа пистолет на вытянутой руке, он пытался разглядеть рельсы.

– Почему останавливаемся?

– Что ты с ней сделал?

Пак, махнув пистолетом, приказал отойти, но Джерихо было не важно, что произойдет дальше. Он шагнул вперед.

Пак принялся нести что-то вроде: «Не заставляй меня… », и тут… надо же – дверь открылась и вошел проводник. Требовать у Джерихо билет.

Показавшееся бесконечным мгновение эта странная троица: проводник с застывшей от неожиданности вежливой улыбкой на широком лице, изменник с пистолетом в дрожащих руках и шифроаналитик между ними – продолжала стоять неподвижно. Потом более или менее одновременно случилось несколько вещей. Проводник со словами: «Дайте сюда» устремился к Паку. Раздался выстрел. Звук его был как физически ощутимый удар. Проводник, удивленно охнув, поглядел на живот, словно почувствовал приступ. Колеса завизжали, поезд дернулся, и все трое повалились на пол.

Кажется, первым вскочил Джерихо. Он определенно помнил, что помогал Паку подняться, вытаскивая его из-под проводника, который страшно кричал и истекал кровью; кровь хлестала отовсюду: изо рта, из носу, залила китель, текла даже из штанин.

Встав на колени, Джерихо наклонился над проводником и, поскольку никогда в жизни не сталкивался с ранеными, довольно не к месту сказал:

– Ему нужен врач.

В коридоре суматоха. Джерихо повернулся и увидел, что Пак, открыв наружную дверь, направляет на него «Смит и Вессон». Пак, морщась, держался левой рукой за кисть правой – похоже, растянул связки. Джерихо зажмурился, ожидая выстрела. И тут Пак сказал – в этом Джерихо был уверен, потому что тот выговорил это особенно отчетливо на своем безупречном английском:

– Я ее убил, Томас. Ужасно сожалею. Потом он скрылся из виду.

***

К тому времени уже шел восьмой час – согласно официальному отчету, было 7.17, – и вовсю разгорался новый день. Стоя на ступеньках вагона, Джерихо слышал, как в соседней рощице перекликаются черные дрозды, видел повисшего над полем жаворонка. По всему поезду хлопали двери и люди выходили погреться на солнышке. Паровоз спускал пары, а чуть дальше с небольшой насыпи спрыгивали солдаты, во главе которых Джерихо вдруг увидел Уигрэма. Солдаты выскакивали и из поезда правее Джерихо. Пак был всего лишь ярдах в двадцати от поезда. Джерихо выскочил на серую щебенку и бросился его догонять.

Кто-то за спиной громко крикнул:

– Уйди с дороги, идиот долбаный! – дельный совет, который Джерихо пропустил мимо ушей.

Нельзя же бросить все вот так, думал он, столько еще надо выяснить.

Перед глазами был только Пак. Ноги налились свинцом. Правда, и Пак передвигался не быстрее. Он ковылял по лугу, волоча левую ногу. При вскрытии у него обнаружат небольшую трещину в лодыжке, полученную то ли в момент падения на пол, то ли при прыжке из вагона – об этом никто так и не узнал в точности, – и теперь каждый шаг, видимо, стоил ему больших мучений. За гонкой следили спокойно жевавшие жвачку сбитые в небольшое стадо коровы джерсийской породы.

Сладко пахло травами, на кустах набухали почки. Джерихо почти догнал Пака, когда тот обернулся и выстрелил. На Джерихо глядели мертвые глаза. Невидящие, пустые. Со стороны поезда раздались ответные выстрелы. В утреннем весеннем воздухе зажужжали пчелы.

Пять пуль поразили Пака, две попали в Джерихо. В каком порядке, осталось неизвестным. Джерихо показалось, что на него сзади наехала машина – не больно, но ужасно сильно. Его швырнуло вперед. Он каким-то образом еще продолжал бежать на заплетающихся ногах, видел, как из спины Пака вылетают странные пучки – один, другой, третий, – а потом голова Пака превратилась в большое красное пятно; в этот момент второй удар – на этот раз огромной силы, – пришедшийся в правое плечо, изящно развернул Джерихо и бросил на землю. С неба вдруг брызнули капли, и последней мыслью было: как жаль, как жаль, что дождь испортил такое прекрасное утро.