355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Роберт Франклин Янг » Богиня в граните » Текст книги (страница 1)
Богиня в граните
  • Текст добавлен: 21 сентября 2016, 17:16

Текст книги "Богиня в граните"


Автор книги: Роберт Франклин Янг



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Роберт Янг
Богиня в граните

Добравшись до верхней грани предплечья, Мартин остановился, чтобы передохнуть. Подъем пока не вымотал его, но до подбородка все еще оставалось несколько миль и хотелось сохранить как можно больше сил для итогового восхождения к лицу.

Он взглянул назад, на пройденный путь, вдоль склона почти отвесной грани предплечья, в направлении широченной глыбы руки; и еще дальше, в сторону гранитных пальцев великанши, прорезавших воду, словно глубоко рассеченный каменный берег. Он увидел свою взятую напрокат моторную лодку, покачивающуюся в голубом заливе, между большим и указательным пальцами, и, за заливом, поблескивающую ширь Южного моря.

Мартин передвинул рюкзак в более удобное положение и проверил подъемное оборудование, прикрепленное к плетеному поясу: самоблокирующуюся кобуру с пистолетом для забивки альпинистских крепежных крюков, запасные крюки для пистолетной обоймы, герметичный пакет с кислородными таблетками, флягу с водой. Удовлетворенный, он экономно отпил из фляги и сунул ее в переносную охлаждающую камеру. Затем закурил сигарету, выпуская дым в утреннее небо.

Небо было глубоким, полным ясной голубизны, и из этой голубизны Альфа Вирджиния ярко освещала окрестности, распространяя свет и тепло на человекоподобные формы горного массива, известного как Дева.

Она лежала на спине, голубые озера ее глаз неизменно смотрели вверх. Со своего удобного места на ее предплечье Мартину открывался великолепный вид на вершины, образующие ее груди. Он задумчиво разглядывал их. Они поднимались почти на 8 000 футов над плато грудной клетки, но, поскольку и само плато находилось на добрых 10 000 футов над уровнем моря, истинная высота груди превосходила 18 000 футов. Однако Мартин не был обескуражен. Это были не те вершины, что требовались ему.

Вскоре он оторвал взгляд от их изумительно белых снеговых гребней и продолжил свой путь. Гранитный хребет некоторое время поднимался вверх, а затем начал косо падать вниз, постепенно расширяясь и переходя в округлые области ее плеча. Теперь ему была отлично видна голова Девы, хотя он еще не был достаточно высоко, чтобы видеть ее в полный профиль. В этой зоне наибольший страх внушал утес ее щеки, высотой 11 000 футов, а волосы ее казались тем, чем, собственно, они и были, – сплошным лесным массивом, в беспорядке спускавшимся вниз, к долинам, рассыпавшимся вокруг ее массивных плеч почти до самого моря. Сейчас он был зеленым. Осенью он будет коричнево-медным, а затем золотым; зимой почернеет.

За много веков ни дождь, ни ветер не смогли нарушить изящные контуры ее плеча. Все напоминало ему высокогорное место гулянья. Мартин укладывался во время. Тем не менее, был почти полдень, когда он достиг склона плеча, и понял, что весьма недооценил всей огромности Девы.

К этому склону стихия была менее добра, и Мартину пришлось замедлить движение, выбирая путь между мелких оврагов, обходя трещины и расщелины. Местами гранит давал выход множеству других вулканических пород, но общий цвет тела Девы оставался все тем же: серовато-белый, с примесью розового, в первую очередь напоминая оттенок человеческой кожи.

Мартин поймал себя на том, что задумался о ее скульпторах, и в тысячный раз задавался вопросом, зачем они вообще создали ее. Во многих отношениях это имело сходство с такими земными загадками, как египетские пирамиды, Крепость Саксхомена и Храм Солнца в Баальбеке. Прежде всего, эта загадка была точно так же неразрешима, и, вероятно, такой и останется навсегда, потому что древняя раса, некогда жившая на Альфе Вирджинии 9, либо полностью вымерла много веков назад, либо отправилась в полет к звездам. В любом случае, они не оставили после себя никаких письменных записей.

Но в своей основе эти две загадки были различны. Когда вы созерцаете пирамиды, Крепость или Храм Солнца, вы никогда не задаетесь вопросом, зачем они были построены, вас интересует как их возводили. С Девой все как раз наоборот. Она возникла как природный феномен, гигантский геологический сдвиг, и все, что фактически оставалось сделать ее скульпторам, хотя, несомненно, их труд и был сравним с трудами Геракла, так это добавить окончательные штрихи и создать автоматическую подземную насосную систему, которая уже многие века снабжает искусственные озера ее глаз водой из моря.

Возможно, здесь и находится ответ, подумал Мартин. Возможно, что их единственным желанием было усовершенствование природы. Потому что не было никакой фактической основы для теософических, социологических и психологических мотиваций, теоретически допускаемых полусотней антропологов Земли (никто из которых на самом деле даже никогда не видел ее) и изложенных в полусотне посвященных этму вопросу книг. Возможно, ответ был так же прост, как...

Обращенные к югу области плечевого склона были менее подвержены эрозии, чем центральные и северные, и Мартин все ближе и ближе продвигался к южному краю. Перед ним была удивительная панорама левой стороны Девы, и он, восхищенный, взирал на великолепное вертикальное обнажение пурпурной, чуть затененной породы, тянущееся до самого горизонта. В пяти милях от места соединения с плечевым склоном оно подгибалось, формируя ее талию; еще через три мили пышно распускалось, образуя начало левого бедра; затем, как раз перед тем как совсем исчезнуть в бледно-лиловой дали, делало гигантский изгиб его нижней части.

Практически плечо не было слишком крутым, однако Мартин чувствовал усталость, его губы были сухими и жесткими, когда он добрался до самого верха. Он решил немного отдохнуть, и, сняв рюкзак, сел и привалился к нему спиной. Поднеся к губам флягу, сделал большой неторопливый глоток. Затем выкурил очередную сигарету.

С этой высоты вид на голову Девы был гораздо лучше, и теперь он как зачарованный разглядывал ее. Гора, формировавшая ее лицо, все еще была скрыта от него, разумеется, за исключением самой высокой точки – ее гранитного носа; но детали ее щек и подбородка оставались неясными. Ее скулы были округлыми ответвлениями горной породы, почти незаметно сливавшимися со скошенным краем щеки. Гордый подбородок представлял собой утес, заслуживающий отдельного изучения, обрывающийся резко, даже слишком резко, как подумал Мартин, к изящному гребню ее шеи.

Однако, несмотря на педантичную увлеченность ее скульпторов отдельными деталями, Дева, при обзоре ее с такого близкого расстояния, была далека от той красоты и того совершенства, которые они намеревались получить. Это происходило оттого, что в данный момент можно было видеть лишь какую-то часть ее: щеку, волосы, грудь, далекий контур бедра. Но если рассматривать ее с достаточной высоты, эффект будет совершенно другой. Даже с высоты в десять миль ее красота была уже ощутима; при высоте в 75 000 футов она была безупречна. И тем не менее, нужно было подняться еще выше, фактически, следовало искать тот нужный уровень, чтобы увидеть ее так, как она должна была выглядеть по мнению ее создателей.

Насколько Мартин знал, он был единственным из землян, которому когда-либо удалось отыскать этот уровень и который когда-либо видел Деву такой, какой она была на самом деле; видел ее, возникающую в целиком принадлежащей ей реальности, реальности незабываемой, равной которой он никогда еще не встречал.

Возможно, будучи лишь единственным, он должен был как-то противостоять тому воздействию, которое она оказывала на него; это обстоятельство, плюс тот факт, что тогда ему было всего лишь двадцать...

"Двадцать?" – с удивлением подумал он. Сейчас ему было тридцать два. Однако прошедшие годы были всего лишь тонким занавесом, тем самым занавесом, который он раздвигал тысячу раз.

И вот сейчас он в очередной раз раздвинул его.

После третьего замужества матери он решил стать астронавтом, покинул колледж и получил место юнги на космическом корабле "Улисс". Местом назначения корабля была Альфа Вирджиния 9; цель этого путешествия заключалась в том, чтобы составить карту залежей руд.

Разумеется, Мартин слышал о Деве. Она была одним из семисот чудес галактики. Но он никогда всерьез не задумывался о ней, пока не увидел ее из главного иллюминатора движущегося по планетарной орбите "Улисса". Позже он много думал о ней, и через семь дней после посадки на планету "позаимствовал" один из спасательных кораблей и отправился на разведку. Этот подвиг стоил ему, по возвращении, недели гауптвахты, но он воспринял такое наказание спокойно. Дева вполне стоила этого.

Высотомер спасательного корабля показывал 55 000 футов, когда он наконец увидел ее, и вот на таком уровне он к ней и приблизился. Вскоре он созерцал великолепные очертания икр и бедер, медленно проплывавших прямо под ним, белое пустынное пространство живота, изящную ложбину пупка. Он находился как раз над вершинами-близнецами ее грудей, в пределах видимости ее лица, когда сообразил, что, подняв корабль вверх, смог бы получить гораздо лучшую перспективу обзора.

Он остановил движение по горизонтали и начал набор высоты. Корабль быстро пошел вверх... 60 000 футов... 65 000... 70 000. Это напоминало отъезд телекамеры... 80 000... Теперь его сердце учащенно билось... 90 000... Приборы показывали нормальное давление кислорода, однако он едва мог дышать.

100 000, 101 000... И все еще недостаточно высоко. 102 300... Прекрасна ты, возлюбленная моя, как Фирца, любезна, как Иерусалим, грозна, как полки со знаменами... 103 211...Округление бедр твоих, как ожерелье, дело рук искусного художника...103 288...

Он с силой надавил на кнопку, останавливающую набор высоты, блокируя фокус. Теперь у него вообще перехватило дыханье, по крайней мере в этот первый момент экстаза. Он никогда еще не видел никого, похожего на нее. Стояла ранняя весна, и ее волосы были черными, а глаза – по-весеннему голубыми. И ему казалось, что плоский холм, формирующий ее лицо, полон сочувствия, а красный срез скалы на месте рта изогнут в мягкой улыбке.

Она лежала там неподвижно, у самого моря, словно красавица из Бробдиньяга, вышедшая из воды, чтобы остаться навечно загорать здесь на солнце. Голые долины были отлогим пляжем; поблескивающие развалины близлежащего города напоминали упавшую с ее уха серьгу; море было летним озером, а спасательный корабль – железной чайкой, парящей высоко над побережьем.

А в прозрачном чреве чайки сидел крошечный человек, который уже никогда больше не будет самим собой...

Мартин задернул занавес, но прошло еще некоторое время, прежде чем потухла картина воспоминаний. Когда она окончательно исчезла, он заметил, что внимательно, и даже с пугающей сосредоточенностью, смотрит на отдаленную скалу подбородка Девы.

Он приблизительно оценил ее высоту. Заостренная часть скалы, или вершина, находилась приблизительно на одном уровне с верхней кромкой щеки. У него получалось около 11 000 футов. Чтобы получить расстояние, на которое он должен подняться, чтобы достичь поверхности холма-лица, ему надо всего лишь вычесть высоту гребня шеи. Приблизительно он уже определил высоту этого гребня как 8 000 футов; вычитание 8 000 из 11 000 давало ему 3 000... Три тысячи футов!

Это было невозможно. Это было невозможно даже с использованием скального пистолета для забивания крюков. Склон был вертикальным до самого конца, и с того места, где он сидел, ему не удавалось различить хоть слабый намек на трещину или уступ на ровной поверхности гранита.

Он никогда не сможет сделать это, сказал он сам себе. Никогда. Было бы полным абсурдом для него даже совершить попытку. Это может стоить ему жизни. И даже если он и смог бы сделать это, даже если он сможет преодолеть весь этот гладкий обрыв, до самого лица, то сможет ли он спуститься назад? Несомненно, его скальный пистолет значительно облегчит спуск, но останется ли у него достаточно сил? Атмосфера на Альфе Вирджинии 9 очень быстро разряжалась после 10 000 футов, и хотя кислородные таблетки помогали в такой ситуации, они могли поддерживать движение только в течение ограниченного времени. А после этого...

Но это были старые аргументы. Он уже рассуждал так сотни, может быть, тысячи раз... Мартин покорно встал. Водрузил на спину рюкзак. Бросил последний взгляд вдоль девятимильного склона руки туда, где из моря выступали пальцы великанши, затем повернулся и направился по плоскогорью грудной клетки к началу шейного гребня.

Солнце уже давно миновало зенит, когда он оказался напротив пологой ложбины между двумя вершинами. Холодный ветер дул вдоль склонов, проносясь через плоскогорье. Ветер был свежим и душистым, и Мартин понял, что на вершинах должны быть цветы... возможно, крокусы или их подобие, растущие высоко, у самых снежных пиков.

Он удивился, почему не захотел взбираться на вершины, почему это должно быть плоскогорье. Ведь вершины представляли большие трудности и, следовательно, большее испытание. Почему же тогда он пренебрег ими в пользу этого плоского холма?

И ему показалось, что он понял. Красота вершин была ограниченной и поверхностной, ей не хватало более глубокой выразительности и многозначности плоскогорья. Они никогда бы не смогли дать ему то, что он хотел, даже если бы взбирался на них тысячу раз. Итак, именно плоскогорье, с его голубыми и восхитительными озерами, и ничего другого.

Он отвернулся от горных пиков и сосредоточил внимание на длинном склоне, который вел к шейному гребню. Его наклон был достаточно пологим, но коварным. Поэтому Мартин двигался медленно. Любой ошибочный шаг, и он мог бы поскользнуться и скатиться по склону, на котором не было ровным счетом ничего, за что можно было бы ухватиться и предотвратить падение. Тут он заметил, что его дыханье становится чаще, и удивился этому, но затем вспомнил про высоту. Однако он не стал прибегать к кислородным таблеткам: позже у него появится в них более острая нужда.

К тому времени, когда он добрался до гребня, солнце наполовину закончило полуденный круг. Но это не испугало его. Он уже отказался от мысли штурмовать скалу-подбородок сегодня. Он вообще был слишком самоуверен, вообразив, что сможет покорить Деву за один день.

Выходило, что на это требовалось по меньшей мере два.

Гребень был больше мили в ширину, его кривизна была едва ощутима. Мартин быстро преодолел его. В течение всего перехода он ощущал, что скала-подбородок все круче и круче нависала над ним, но даже не смотрел на нее; он боялся смотреть на нее до тех пор, пока она не оказалась так близко, что закрыла половину неба, и тогда он был вынужден взглянуть на нее, он должен был оторвать глаза от гранитной выпуклости горловины и сфокусировать их на ужасающей стене, которая теперь определяла его будущее.

А будущее его было мрачным. Там не было опоры для рук или ног; не было ни трещин, ни выступов. Отчасти он успокаивал себя тем, что если не найдется способа подняться на скалу-подбородок, то он и не заберется на нее. Но с другой стороны, это было бы ужасным разочарованием. Покорение плоскогорья-лица было более чем просто честолюбием; это была одержимость, а физическая борьба, непременно входившая в эту задачу, опасность, препятствия – все это были неотъемлемые части одержимости.

Он мог бы вернуться путем, которым пришел, вниз по руке, к своей лодке, затем назад, в обособленную колонию; и там нанять у этих грубых неразговорчивых местных аборигенов какой-нибудь летательный аппарат, так же просто, как это получилось с лодкой. И меньше чем через час после взлета он смог бы приземлиться на плоскогорье-лице.

Но это был бы обман, и он знал это. Не обман Девы, а обман самого себя.

Был еще и другой способ, но теперь он отверг и его по той же самой причине, что и раньше. Верх головы Девы имел нечеткие очертания, но хотя деревья ее волос могли облегчить подъем, расстояние, которое нужно было преодолеть на подъеме, почти втрое превосходило высоту скалы-подбородка, и склон был, вероятнее всего, такой же обрывистый.

Но сейчас оставалась лишь скала-подбородок, и больше ничего. При сложившихся обстоятельствах это казалось безнадежным делом. Но он утешал себя тем, что исследовал лишь относительно небольшую часть утеса. Возможно, удаленные участки были менее неприступными. Возможно...

Он покачал головой. Принятие желаемого за действительное обычно ничего не дает. Пожелания возможны лишь после того, как он нашел средства для восхождения, а не до того. Он двинулся было вдоль основания скалы, затем остановился. Пока он стоял там, внимательно разглядывая колоссальную стену, Альфа Вирджиния тихо и скромно опустилась в расплавленное море. На востоке уже проглянула первая звезда, и оттенок груди Девы изменился с золотистого на пурпурный.

Через силу Мартин решил отложить свое исследование до завтра. Такое решение было благоразумным. Темнота окутала его раньше, чем он успел разложить спальный мешок, а вместе с ней пришел и пронизывающий холод, из-за которого эта планета пользовалась дурной славой на всю галактику.

Он включил термостат спального мешка, потом разделся и медленно заполз в теплое пространство. Затем с трудом сжевал отложенное на ужин сухое печенье и позволил себе два глотка воды из фляги. Неожиданно он вспомнил, что забыл поесть днем и до сих пор этого не почувствовал.

Здесь ему почудилась параллель, некий элемент затасканного сюжета. Но связь была столь призрачной, что в следующее мгновенье он не смог ухватить ее до самого конца. Он был уверен, что вспомнит об этом позднее, но природа человеческого мозга была такова, что, по-видимому, это произойдет в результате какой-то другой цепи ассоциаций, и он вообще не запомнит никакой первоначальной связи.

Так он лежал, разглядывая звезды. Темная громада подбородка Девы поднималась рядом с ним, скрывая от него большую часть неба. Ему следовало бы ощущать крушение надежд, даже страх. Но он не чувствовал ничего подобного. Он чувствовал безопасность и спокойствие. Впервые за много лет он познал удовлетворение.

Почти прямо над ним находилось необычное созвездие. Оно заставило его подумать не о чем ином, как о человеке, скачущем верхом на лошади. Человек держал на плече удлиненный предмет, и предмет этот мог быть любым из огромного множества вещей, в зависимости от того, как именно вы мысленно соедините образующие его звезды: ружье, а возможно, и посох; может быть, даже рыболовный багор.

Для Мартина же он выглядел как коса...

Он повернулся на бок, продолжая нежиться в своем микрооазисе тепла. Теперь, при свете звезд, подбородок Девы приобрел более мягкие очертания, и ночь заснула в кротком и молчаливом великолепии... Это была одна из его собственных строк, думал он засыпая... часть той фантастической мешанины слов и фраз, которые, одиннадцать лет назад, он связал между собой под общим названием "Воскресни, любовь моя!". Это была его первая книга, которая принесла ему славу, удачу... и Лели.

Лели... Она казалась такой далекой, но, тем не менее, она была. И тем не менее, с другой стороны, каким-то странным мучительным образом казалось, что была еще только вчера.

Первый раз он увидел ее, когда она стояла в одном из тех маленьких старомодных баров, столь популярных тогда в Старом Йорке. Стояла совершенно одна, высокая, темноволосая, с пышными формами, попивая дневной аперитив, будто доказывая, что такие женщины, как она, – самое обычное явление в этой галактике.

Еще до того, как она повернула голову, он был уверен, что у нее были голубые глаза; голубыми они и оказались; голубыми, от весенней голубизны горных озер; голубыми, от красоты женщины, жаждущей быть любимой. Очень смело он прошел через зал и встал рядом с ней, сознавая, что это будет либо сейчас, либо никогда, и спросил, может ли он предложить ей что-нибудь выпить.

К его изумлению, она согласилась. Только позже она призналась, что узнала его. Он был настолько наивен в тот момент, что даже не осознавал, что уже имел известность в Старом Йорке, хотя ему следовало это знать. Ведь его книга имела достаточный успех.

Он наскоро закончил ее прошлым летом, тем самым летом, когда "Улисс" вернулся с Альфы Вирджинии 9; тем самым летом, когда он оставил место юнги, навсегда излечившись от стремления стать астронавтом. За время этого путешествия мать его еще раз вышла замуж; узнав об этом, он снял летний домик в Коннектикуте, как можно дальше от нее. Затем, обуреваемый силами, лежащими за пределами его понимания, он уселся за стол и начал писать. В книге "Воскресни, любовь моя!" описывалась звездная одиссея молодого искателя приключений в поисках замены Божества, и его итоговом открытии, что замена заключается в поклонении женщине. Критики в один голос закричали: "Эпопея!", а придерживающиеся Фрейда психологи, которые после четырех веков пребывания в забвении так и не отказались от занятия психоанализом применительно к писателям, вынесли резюме: "Подсознательная жажда смерти". Самые различные оценки удачливо сочетались, подогревая интерес в узком литературном мирке, и прокладывали дорогу для второй публикации, а затем и для третьей. Буквально за одну ночь Мартин стал самым непостижимым из всех литературных явлений – известным превосходным романистом.

Но он еще не осознал, что его известность включала и чисто физическое узнавание.

– Я читала вашу книгу, мистер Мартин, – сказала стоявшая рядом с ним темноволосая девушка. – Мне она не понравилась.

– Как вас зовут? – спросил он. И еще через мгновенье добавил: – Почему?

– Лели Вон... Потому что ваша героиня нереальна. Ее не может быть.

– Я так не думаю, – заметил Мартин.

– Вы будете убеждать меня, что у нее есть прототип?

– Может быть, и буду. – Бармен подал их заказ, и Мартин, подняв свой стакан, сделал небольшой глоток прохладной синевы своего коктейля. – Почему ее существование невозможно?

– Потому что она не женщина, – сказала Лели. – Она всего лишь символ.

– Символ чего?

– Я.... я не знаю. Во всяком случае, она не относится к роду человеческому. Она слишком прекрасна, слишком совершенна.

– Вы как раз на нее похожи, – заметил Мартин.

В следующий момент она опустила глаза, и некоторое время молчала. А затем вскоре продолжила:

– Существует затасканный штамп относительно этой ситуации и звучит он так: "Держу пари, что вы говорите это всем девушкам...". Но почему-то мне кажется, что в данном случае это не так.

– И вы правы, – сказал Мартин. – Не говорил. – А затем добавил: – Здесь так душно, может быть, мы смогли бы пойти прогуляться?

– Хорошо.

Старый Йорк был почти анахронизмом, сохранившемся лишь благодаря кучке литераторов, которые души не чаяли в старых домах, старых улицах и старом образе жизни. Это был контрастирующий глубокий гротеск по отношению к их коллегам на Марсе; но на протяжении многих лет отдельные места этого городка приобретали частично окраску, частично атмосферу, буквально ассоциировавшую его с набережной Парижа, и если стояла весна, а вы были влюблены, то Старый Йорк был самым привлекательным местом.

Они медленно шли через дремлющую запустелость старых улиц, в прохладной тени домов, тронутых временем. Затем надолго задержались в зарослях главного парка, и их окружало голубое, наполненное весной небо и деревья, приукрашенные бледной зеленью нарождающейся листвы... Это был красивейший полдень, а за ним близился красивейший из вечеров. Никогда еще звезды не светили так ярко, никогда такой полной не была луна, так приятны часы и так сладостны минуты. Голова у Мартина кружилась, когда он провожал Лели домой, его шаг был нетвердым; но только спустя некоторое время, сидя уже на ступенях собственного дома, он понял, насколько был голоден, и неожиданно вспомнил, что с самого утра во рту у него не было ни крошки...

Глубокой недружелюбной ночью Мартин вздрогнул и проснулся. Странное расположение звезд на небе на минуту вывело его из равновесия, а затем он вспомнил, где находится и что собирается делать. Сон вновь осторожно подкрался к нему, и он лениво повернулся в своем подогреваемом коконе. Высвободив одну руку, он вытянул ее, и пальцы коснулись внушающей уверенность поверхности обласканной светом звезд скалы. Он умиротворенно вздохнул.

Рассвет, разодетый в розовый наряд, крался по земле, как застенчивая девица. За ней последовало утро, словно ее сестра, одетая в голубое, с ослепительным медальоном-солнцем, сияющим на груди.

Мартин чувствовал напряжение – напряжение, замешанное на предчувствии и страхе. Он не мог позволить себе раздумывать над этим. Методично съел завтрак из концентратов, упаковал спальный мешок, а затем начал систематическое обследование подбородка Девы.

В утреннем свете скала не казалась столь ужасающей, как это было вечером накануне. Но ее склон так и не изменил ни своей крутизны, ни гладкости поверхности. Мартин был и успокоен, и разочарован.

Наконец, близ западного края шейного гребня он отыскал расщелину.

Это был неглубокий разлом, примерно раза в два превышавший ширину его тела, возникший, вероятно, от недавних сейсмических возмущений. И он неожиданно припомнил, что замечал и другие признаки сейсмической активности еще в колонии, но не удосужился расспросить об этом. Трещинки в потолках жилых помещений имеют весьма небольшое значение, если в этот момент вы находитесь на грани разрешения того, что так мучило вас на протяжении почти двенадцати лет.

Расщелина зигзагом поднималась вверх, насколько он мог видеть ее, представляя собой – по крайней мере, на первую тысячу футов – относительно удобный путь для восхождения. Здесь были бесчисленные опоры для рук и ног и разнообразные выступы. Опасность была, и заключалась она в том, что он не знал, продолжались ли эти опоры, или даже сама расщелина, до самой вершины.

Он проклинал себя за то, что забыл взять бинокль. Затем заметил, что у него дрожат руки, а сердцу тесно в грудной клетке, и сразу понял, что собирается подниматься на вершину, невзирая на последствия, и что ничто не может остановить его, ни он сам, ни даже четкое знание, присутствуй оно, что расщелина – всего-навсего тупик.

Он вытащил скальный пистолет и вставил одну из дюжины скреп, висевших у него на поясе. Тщательно прицелился и спустил курок. Те долгие часы, что были потрачены им на практику стрельбы из него, пока он дожидался транспорта из космопорта в колонию, сполна окупились, и крюк, с тянущимся за ним почти невидимым нейлоновым канатом, прочно врезался в высокий выступ, который он выбрал для своей первой страховки. Звук от второго заряда упруго отскочил вниз и присоединился к затухающему звуку первого, и Мартин знал наверняка, что стальные "корни" крюка вошли глубоко в гранит, гарантируя его безопасность на первые пятьсот футов.

Теперь он убрал пистолет в автоматически блокирующуюся кобуру. С этого момента и до тех пор, пока он не доберется до уступа, нейлоновый канат будет автоматически сматываться, укладываясь в патроннике, с каждым шагом его подъема.

И он начал восхождение.

Теперь его руки чувствовали опору и были уверенными, а сердце вновь обрело нормальный ритм. Внутри него ожила какая-то песня, беззвучно пульсирующая во всем его существе, наполняя его ранее неведомой силой, изведать которую в другой раз ему, возможно, никогда не придется. Первые пятьсот футов оказались до смешного легкими. Почти на всем пути было множество опор для рук и ног, так что восхождение напоминало подъем по каменной лестнице, а в нескольких местах, где уступы отсутствовали, стены прекрасно подходили для того, чтобы в них можно было упираться расставленными в стороны руками. Когда он добрался до большого уступа, его дыханье почти не нарушилось.

И он решил не отдыхать. Рано или поздно разряженность атмосферы скажется на нем, и чем выше он поднимется сейчас, пока еще имеет свежие силы, тем будет лучше. Он решительно остановился, вытащил скальный пистолет и прицелился. Новый крюк устремился в высоту, вытягивая следом за собой новый канат и убирая старый, врезался в основание очередного заметного выступа, почти на 200 футов выше того, на котором он стоял. Дальность действия пистолета была 1 000 футов, но узкое пространство расщелины и неудобство позиции накладывали жесткие ограничения.

Он возобновил подъем, и его уверенность увеличивалась с каждым проделанным шагом. Но он старался не смотреть вниз. Расщелина была на самом краю западного склона шейного гребня, и взгляд вниз показывал не только расстояние, на которое он поднялся по ней, но и те 8 000 футов, которые отделяли верх гребня от раскинувшихся внизу долин. Но он не думал, что его теперешняя уверенность объясняется лишь одним шоком от столь ужасающей высоты.

Подъем ко второму уступу прошел без осложнений, так же, как и подъем к первому. И вновь он решил пренебречь отдыхом и, вонзая очередной крюк в третий выступ, приблизительно на 250 футов выше второго, продолжил восхождение. На полпути к третьему выступу начали проявляться первые признаки кислородного голодания, создавая тяжесть в руках и ногах, учащая дыхание. Он сунул в рот кислородную таблетку и продолжил подъем.

Растворяющаяся таблетка восстановила его бодрость, и когда он добрался до края третьего выступа, он все еще не чувствовал необходимости в отдыхе. Но он заставил себя присесть на узкую гранитную выпуклость и прижаться спиной к стене расщелины, принуждая себя расслабиться. Солнечный свет бил ему в глаза, и он в испуге понял, что скорость его подъема относилась к понятиям чисто субъективным; на самом деле с тех пор, как он покинул шейный гребень, прошли целые часы, и Альфа Вирджиния находилась почти в зените.

Так что он не имел права на отдых, ведь времени совсем не оставалось. Он должен был добраться до плато-лица еще засветло, иначе рисковал вообще никогда не попасть туда. В то же мгновенье он уже был на ногах, скальный пистолет был поднят на позицию стрельбы и наведен на цель.

Через некоторое время характер подъема изменился. Уверенность по-прежнему не покидала его, и бесконечная песня пульсировала внутри него все возрастающим ритмом; но тяжесть в конечностях и частое дыханье проявлялись все чаще и чаще, придавая столь смелому предприятию дремотный оттенок, и эта дремота, в свою очередь, была исчерчена короткими, но отчетливыми перерывами, которые немедленно наступали, стоило ему принять кислородную таблетку.

Тем не менее, характер расщелины менялся очень слабо. Некоторое время она становилась шире, но он обнаружил, что, упираясь спиной в одну стену, а ногами в другую, мог медленно продвигаться вверх без особых усилий. Затем расщелина вновь сузилась, и он вернулся к своему обычному способу подъема.

Из-за спешки он стал смелее. Весь предшествующий подъем он использовал страховку на три точки, и никогда не переставлял одно из креплений, не убедившись, что два остальные надежно закреплены. Но по мере того как смелость его росла, осторожность и осмотрительность уменьшались. Он все чаще и чаще пренебрегал тройной поддержкой, и, наконец, вообще от нее отказался. В конце концов, убеждал он себя, что из того, если он соскользнет? Нейлоновый канат, тянущийся от пистолета, остановит его прежде, чем он свалится на два фута.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю