Текст книги "Эридан"

Автор книги: Роберт Франклин Янг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

– Итак, – сказал Гарри, – сейчас твоя главная проблема – как переправить золото отсюда обратно на Землю так, чтобы «Новые Нидерланды» не пронюхали, что ты нашла его на их земле.

– О, уж это-то они узнают сразу же, как только ты им об этом доложишь!

– Я им даже который час не скажу, если спросят.

– Ты – не скажешь?

– Я не люблю земельных компаний. История полна ими. Взять хотя бы, к примеру, земельную компанию «Фердинанд-Изабелла», пославшую на промысел Колумба. Он не только захапал Вест-Индию, но получил и право владения местным населением. Он захапал бы и весь континент, простиравшийся дальше, если бы знал о его существовании. Ничего страшного – за ним пришли другие не менее удачливые земельные компании и доделали эту работу. Но нашим современным земельным компаниям они все и в подметки не годятся. Они проглатывают самые лучшие куски целых планет, а когда на пути оказываются аборигены, они просто выпихивают их, также как эта земельная компания собирается выпихнуть бимба, когда они там узнают, что великан им больше не мешает – а это они узнают, потому что, вернувшись в штаб-квартиру Галактического Управления, я должен буду написать отчет. Но я собираюсь написать, что никакого великана здесь не оказалось, и это все, что они от меня узнают. Как жаль, что во мне течет английская кровь, – продолжал он, – потому что, видишь ли, в космопорту Божьего Благословения меня ждет корабль, на котором мы могли бы без особых проблем тайком вывезти золото. Более того, с тем статусом, которым обладает мой корабль, нас и земная таможня не особенно одарила бы своим вниманием.

Он встал, одел рюкзак, повесил на плечо ружье и направился к двери. Дойдя до нее, он уперся в Кэтлин, загородившую дверной проем.

– Ну ладно, – сказала она. – Можешь мне помочь.

– О, как это великодушно с твоей стороны!

Она уставилась на него.

– Как я понимаю, это обойдется мне в пятьдесят тысяч стелларов золотом.

– Ну, мне же не придется делать крюк; я просто возьму тебя с собой. Разумеется, это не будет тебе ничего стоить.

– Но тебе придется помочь мне нести золото. Я одна не донесу его до космопорта.

– Я тебе помогу, но брать ничего не собираюсь.

– Но ты же сказал…

– Я сказал, что потребую с тебя выкуп только чтобы расквитаться, потому что ты меня разозлила. Но я ставлю одно условие: как только мы вернемся на Землю, ты свяжешься со своей матерью.

– Я и так собиралась.

– Тем лучше. Складывай вещи.

– А почему бы тебе сначала не попытаться починить конвертор? Если тебе это удастся, я смогла бы отправиться на Землю прямо отсюда, и тебе не пришлось бы со мной возиться.

– Раз твой отец не смог починить его, то я и подавно. Придется идти пешком. Где золото? Здесь, в корабле, или там, на холме?

– Там, на холме.

– Тогда собирайся, и мы пойдем за ним.

– Подожди – мне надо переодеться.

Она вышла из комнаты и поднялась наверх. Через пять минут она вернулась – в джинсах, рубашке из шотландки и в сапожках. Джинсы были протерты на коленях, рубашка выглядела поношенной, а сапожки были сильно стоптаны. Он понял, что, должно быть, в этой же одежде она рыла золото.

Она взяла с собой рюкзак, в который чего-то наспех накидала, а сверху положила пластмассового «великана».

– Эй, он же тебе не нужен, – сказал Гарри Вествуд. – Ты сможешь купить такого в любой лавчонке на Земле.

– Он дорог мне, как воспоминание. И потом, он совсем маленький, и для золота, будь уверен, места останется достаточно. Там его не так уж и много. Мы с отцом нашли вовсе не так много золота, как рассчитывали.

– Ну, в любом случае этого золота хватит, чтобы сделать тебя богатой.

Перед тем как выйти из корабля, Кэтлин отключила иллюзорное поле. Пройдя несколько метров, она обернулась и посмотрела на корабль.

– Отца обманули. Это просто груда железа. Непонятно, как мы вообще добрались на нем сюда.

Они принялись взбираться по склону. По дороге Кэтлин срывала цветы и собрала небольшой букет. Дойдя до могилы отца, она положила цветы на могилу. Она указала на большое дерево, похожее на дуб – оно стояло за дюжину ярдов от них:

– Золото там – ствол внутри полый.

Золото Кэтлин с отцом упаковали в кожаные мешочки, похожие на те, которые носили старатели, бродившие когда-то по горам со своими осликами. Мешочков было одиннадцать. Восемь из них он положил в рюкзак, предварительно вытряхнув его содержимое на землю, а потом с трудом запихнул все обратно. Снова надев рюкзак, он почувствовал себя, как тот Ужасный Турок.

Кэтлин подошла и положила три оставшихся мешочка в свой рюкзак.

– Гарри, я могу унести и больше!

– Ничего ты не можешь, потому что я тебе не дам.

– Черт! – вспыхнула она. – Ты так же туп, как и мой отец. Если бы он дал мне нести больше золота, он был бы все еще жив.

Кэтлин вернулась к могиле и долго стояла над ней; он видел, что она плачет. Наконец она сказала:

– Ну ладно, Гарри, пойдем.

И они начали спуск по склону Ксанаду.

* * *

Спустившись в долину, они все еще старались держаться в лесу. Солнце стремительно приближалось к зениту. Он спросил Кэтлин, не хочет ли она остановиться и перекусить, но та отказалась.

Лучше бы она согласилась – не потому что ему хотелось есть, просто рюкзак был очень тяжелый. Но лишь когда в лесу стало уже почти совсем темно, только тогда ее ноги начали заплетаться. Все это время он нес ружье в правой руке, но они так и не встретили никаких признаков бимба.

– Мы разобьем лагерь или будем идти всю ночь, пока не дойдем до космопорта? – спросила она.

– А как ты думаешь?

– Я… Я думаю, нам лучше разбить лагерь.

– Там, впереди, деревня туземцев, сначала надо ее миновать.

Переходя через ручей, они промочили ноги. Вествуд осторожно разглядывал деревню через листву. Кэтлин тоже. Было слишком темно, и голов, висящих над воротами, уже не было видно. От вчерашнего тарарама остались одни воспоминания; тем не менее вся деревня гудела. То тут, то там виднелись десятки костров. Вне всякого сомнения, доблестные воины, отважившиеся бросить вызов Фифайфофаму, были уже основательно загружены местным пивом и занимались описанием великана в самых ужасных тонах. К утру он станет раза в два больше и страшнее, и раза в три свирепее, чем непосредственно во время их встречи с ним.

Миновав деревню, Гарри еще на милю углубился в лес, освещая дорогу фонариком, который ему удалось высвободить из рюкзака, пока наконец они не вышли на поляну. С глухим стуком он сбросил рюкзак на землю. Кэтлин не стала снимать свой. Вествуд достал надувную палатку, вставил баллон со сжатым газом и надул ее. Потом он достал две термоупаковки и две вакуумных упаковки кофе, протянул Кэтлин по одной и опустился на землю.

Девочка продолжала стоять.

– Гарри, а как же очаг – разве ты не собираешься его зажечь?

– В лесу могут быть бимба.

– Так мы что, будем просто сидеть здесь и есть в темноте?

– Точно.

– Да я поспорить готова, что все бимба на сегодня натерпелись столько страху, что они носа из своей деревни не высунут!

– Кэти, но нам же не нужен огонь.

– Нет, нужен. У меня промокли ноги, и у тебя тоже.

Он понимал, что огонь был ей нужен только чтобы побороть страх, ведь, несмотря на всю свою браваду, она все еще оставалась ребенком. Однако, какой бы ни была эта причина, продолжать спор было бесполезно. Вествуд достал очаг из рюкзака, поставил на землю и включил его. Кэтлин уселась рядом с ним. Он включил горелки на полную мощность, и они сняли носки и ботинки и положили у огня.

Закончив есть, Кэтлин вдруг ни с того ни с сего спросила:

– Гарри, а ты женат?

– Нет, конечно.

– Тогда у тебя должна быть подружка.

– Ну, типа того.

– Она ирландка?

– Нет. Ты – первая ирландка, которую я встречаю.

– Да, я – та еще ирландка.

Он внимательно посмотрел на нее.

– Ну, я бы так не сказал. Ты напоминаешь мне одну ирландку, о которой я однажды прочел в книге.

– Правда?

– Это было собрание древнего эпоса. Та поэма, в которой говорилось о прекрасной ирландке, называлась «Разорение постоялого двора Да Дерга». Когда король Эохаид Фейдлех увидел ее на зеленом лугу Бри Лэйт, он был поражен: «Голову ее украшали две огромных косы, заплетенные из четырех прядей цвета ириса летом, или красного золота, отполированного до блеска. Белыми, как свежевыпавший снег, были руки ее, а прекрасные щеки – красными, как цветок наперстянки. Темными, как панцирь жука-оленя были брови ее. Как жемчуг были зубы ее, а глаза – голубые, как гиацинты. Рябиново-алыми были ее губы. Плечи ее были прямыми, гладкими и нежно-белыми». «Ты желанна в доме моем, – сказал ей король Эохаид Фейдлех. – Я оставлю любую ради тебя, и с тобой одной проживу я столь долго, сколько ты пожелаешь».

– И я напоминаю тебе ее?

– Точно. – Гарри Вествуд зажег сигарету. – Ее звали Этэйн.

– Шутишь, Гарри.

– И не думал.

– И они поженились?

– Сначала он подарил ей двадцать одну корову.

– Двадцать одну корову?

– Это выкуп за невесту. Я думаю, они неплохо зажили, хотя в книге об этом ничего не сказано. Когда он умер, у него осталась дочь, которую тоже назвали Этэйн, в честь матери. Она вышла замуж за Кормака, короля Улэйди. У них родилась дочь, а сыновей не было, и тогда Кормак выгнал ее, а позже женился на ней снова и заявил, что его дочь должна быть убита. Повинуясь его приказу, два раба привели ее к обрыву, чтобы сбросить вниз, но тут она улыбнулась им такой чарующей улыбкой, что они не смогли выполнить приказ, а вместо этого отвели ее к стаду коров на одном из пастбищ Этирскела и вырастили ее там, и она выросла великолепной вышивальщицей, и не было никого во всей Ирландии достойнее ее.

– Чушь какая! Какая глупая книга!

– Там кровь на каждой странице.

– А зачем ты стал ее читать? Ты же не ирландец.

– Совсем не обязательно быть ирландцем, чтобы читать книгу об Ирландии.

– Ты ничего не слышишь, Гарри? Какой-то шорох?

– Может, какой-нибудь зверек?

– Вот! Я опять его слышу!

Теперь он тоже услышал шорох. Ему показалось, что шуршит сзади него, но, оглянувшись, он увидел только тени – свою и Кэтлин, рюкзаки и палатку.

– Не о чем беспокоиться, – сказал он.

Она тоже оглянулась.

– Мы оба будем спать в палатке, Гарри?

– Нет, только ты. У меня в рюкзаке есть одеяло, и я буду спать здесь.

– Ты замерзнешь.

– Не замерзну, – он вынул сигарету изо рта. – Кэти, а почему бы тебе, собственно, не пойти спать, ты же наверняка устала.

В первый раз она не стала спорить, а просто подняла с земли носки и ботинки. Он надел свои. Вдруг она раскрыла рот в изумлении и застыла, глядя через костер. Там стоял Фифайфофам, во весь свой десятидюймовый рост, глядя на них через костер с жаждой крови в своих крошечных глазках.

– Гарри, смотри, он выбрался из моего рюкзака! Но как же? Я же спустила пружину… – И тут она вскрикнула: – Гарри, да он же живой!

Он уже схватил свой Фолц-хедир. Вскочил на ноги. Но целиться было некогда; вместо этого он ударил Фифайфофама ружьем, как бейсбольной битой, когда тот прыгнул на него через огонь, и отшвырнул гомункулуса в темноту.

– Кэти, ради Бога, одевай скорее свои ботинки! – крикнул он.

Медленно отходя от огня, он водил лучом фонарика по опавшей листве в поисках упавшего гомункулуса. Кэтлин, натянув ботинки на босу ногу, стояла к нему так близко, что он отчетливо слышал ее дыхание.

Не обнаружив следов гомункулуса, он сказал:

– Наверное, он убежал.

– Как он мог ожить, Гарри? Это же просто игрушка, которую мой отец купил в магазине, сделанная из пластмассы, набитая ватой и заводящаяся пружиной!

– Это то, чем он был. А теперь он из плоти и крови. Самозарождающиеся страшилища – это продукт коллективного воображения примитивных людей вроде бимба. Они создают великанов, троллей, драконов и существ такого рода, и их коллективная вера в существование этих чудовищ приводит к тому, что они действительно появляются. До этого у нас была голограмма вместо чудовища, и до сегодняшнего дня большинство бимба до конца не верили в существование великана. Но сегодня его видела почти что тысячная толпа, и все были так потрясены этим, что сейчас это, наверно, единственная тема для разговоров во всех деревнях долины; воины, принимавшие участие в походе, не устают описывать его во всех подробностях, и чем больше они напиваются, тем больше и сильнее становится Фифайфофам. Но само воплощенное страшилище не становится больше; оно становится только сильнее, потому что коллективная вера бимба вызвала к жизни не голограмму, а ее прототипа, у которого было хотя бы тело, с которого можно бы было начать. Я должен был предугадать такое развитие событий, я должен был подготовиться… У меня мелькнуло было предположение, но…

– Вот он, Гарри! Осторожно, он кидается на тебя!

Гомункулус темным пятном пронесся в луче фонаря по опавшей листве и с быстротой молнии набросился на Вествуда. Обхватив руками его правую ногу, Фифайфофам впился зубами в ботинок. Зубы не достали до кожи всего лишь какой-нибудь миллиметр.

Он настолько сильно сжал Вествуду щиколотку, что пережал ему бедренную артерию, и нога начала неметь.

Вествуд протянул фонарик Кэтлин.

– Отойди и свети сюда.

Так она и сделала. На этот раз он воспользовался прикладом ружья, схватив его за ствол и резко ударив от плеча. Плоская часть приклада сплющила Фифайфофама, оторвав его от ноги Гарри, и тот снова кувырком отлетел в темноту.

Кэтлин тут же поймала его в луч фонаря. Он вскочил на ноги и выплюнул кусок ботинка Гарри, застрявший у него в зубах. Удар, который должен был бы переломать ему все кости, казалось, не причинил никакого вреда.

Гарри встревожился. Одно дело – убить великана величиной с секвойю, а совсем другое – когда тот чуть больше мыши.

Раньше чем он успел выстрелить в гомункулуса, тот атаковал вновь. На этот раз он прыгнул на Кэтлин. Его личико было искажено чудовищной ненавистью ко всему живому. Это тоже было дело рук, вернее воображения, бимба. Они приняли за истину ту ненависть, которая была изображена на лице голограммы, и сделали убийство смыслом жизни своего страшилища.

Гарри Вествуду было ясно, что Фифайфофам прыгнул на Кэтлин из-за того, что в свете фонаря в ее руке она казалась более привлекательной мишенью. Видимо, она понимала это с самого начала, потому что она держала фонарь не впереди себя, а сбоку, и когда он прыгнул, ей оставалось только отдернуть руку.

Тут же гомункулус вновь оказался в луче света. Но Гарри уже не пытался стрелять; вместо этого он отбросил ружье и схватил фонарик. Держа его перед собой в левой руке, он дождался, пока Фифайфофам прыгнет, и тогда схватил гомункулуса правой.

Тот скорчился, напрягая все мышцы своего тела, но так и не смог высвободиться. Тогда его лицо исказилось яростью, и он принялся вырывать зубами куски мяса из руки Вествуда.

– Брось его, Гарри! – закричала Кэтлин. – Брось его – он же тебе руку в клочья разорвет!

Вествуд мотнул головой. Он знал, что ему делать. Он понял это почти сразу. Подошел к огню, присел на одно колено и сунул гомункулуса в огонь.

Тот закричал. Его крик напоминал писк испуганной мыши.

Кэтлин тоже закричала:

– Гарри, твоя рука горит!

Он не возражал. Пусть горит рука.

Пусть горит Фифайфофам.

Гомункулус размахивал руками и пинался – пока ему было чем размахивать и пинаться. Он продолжал кричать – пока его лицо не почернело в огне. Поляна наполнилась запахом горящего мяса.

Рука Гарри оставалась в дыму, пока от нее не остался только стальной остов и переплетение проводов.

Наконец он вынул то, что осталось от гомункулуса из огня, и бросил мелкие кости на землю. Кэтлин рыдала. Он поднялся на ноги и шагнул к ней. Она старалась не смотреть на него.

– Кэти, это был протез. Мою настоящую руку откусила людоедка.

Но Кэтлин продолжала плакать. Ему показалось, что она плачет по Фифайфофаму. Девочки часто привязываются к своим игрушкам, а она была всего лишь маленькой девочкой.

Наконец она немного успокоилась.

– Я хочу домой, Гарри, – сказала она. – Пошли прямо сейчас. Я не хочу спать в лесу. Я ненавижу это ужасное место!

Вествуду тоже не терпелось убраться отсюда. Они собрали палатку, уложили рюкзаки и отправились в путь.

* * *

У матери Кэтлин были такие же золотые волосы, как и у Кэти, или, наверное, надо было сказать, что это у Кэти были такие же золотые волосы, как у матери. Она была высокой, худой и очень привлекательной, но в ее голубых глазах читалось, что мало что в этом мире может заслужить ее симпатию.

Увидев Кэтлин, она заплакала, и они обнялись, и сомнения Гарри Вествуда улетучились, как осенний ветерок.

Он уже отослал свой отчет в Галактическое Управление. Он сдержал свое обещание и сообщил только то, что никакого великана не оказалось, ни единым словом не упомянув о золоте.

Да и в любом случае вряд ли он мог рассчитывать на награду за победу над великаном десяти дюймов росту.

Тем не менее его мучила досада за то, что он проделал такой путь на Божье Благословение и обратно почти что задаром.

Он вынес рюкзак Кэтлин из своей комнаты, попросил ее мать открыть багажник машины и положил рюкзак туда. Машина осела.

Кэтлин сказала ему, что она ни словом не заикнулась про золото, когда звонила матери вчера вечером. Она не решилась, потому что это была контрабанда. Но она рассказала матери, что он привез ее домой на своем корабле. Поэтому ему казалось, что он заслуживает хотя бы простого человеческого «спасибо». Но этого он так и не дождался. Вместо этого мать Кэтлин покосилась на его перевязанную руку и ничего не сказала.

Наверное, Кэтлин сообщила ей, что в его жилах течет английская кровь.

Женщина села за руль, он закрыл багажник. Кэтлин чуть замешкалась у двери с другой стороны. Не особенно разговорчивая по дороге назад, тут она вообще молчала весь день. Послеполуденный ветер трепал подол ее поношенного белого платья, и ее волосы были одного цвета с падающими красно-золотистыми листьями.

– Гарри? – сказала она.

Он подошел к ней, почти ожидая от нее чего-то на прощание.

– Я… Мне кажется, что я должна поблагодарить тебя за то, что ты привез меня домой, – сказала она.

Гарри тоже так казалось.

– Пожалуйста, – сказал он.

Она начала садиться в машину, затем остановилась и посмотрела на него.

– Гарри, знаешь, чего я хочу? Я хочу быть лет на восемь постарше, и чтобы это ты мне подарил двадцать одну корову.

Он долго не мог ничего сказать, а затем произнес:

– Ну, если бы лет на восемь постарше, я бы так и сделал – если ты, конечно, тогда не станешь возражать.

– О, Гарри, конечно, не стану! Нет, нет ни за что!

В ее гиацинтовых глазах появились две жемчужных росинки и сбежали по щекам. Она вскочила, обхватила его шею руками и поцеловала. Потом она забралась на переднее сиденье рядом со своей матерью, и машина тронулась.

И только когда они были уже далеко, открыв холодильник, чтобы достать себе банку пива, он обнаружил там два мешочка золота.

перевод Д. Лихачёва

Роберт Янг
Что за мрачное место

В то утро мне позвонил подрядчик, которого я нанял для постройки нашего нового дома. Готовя к строительству вершину холма, на котором будет стоять наш дом, его люди откопали там какой-то ящик. Он сказал – ящик латунный, а крышка запаяна намертво. По его мнению, там могло быть что-то ценное, и поэтому мне следовало бы присутствовать при ее вскрытии. Я пообещал ему приехать.

Вот чем хорошо жить на пенсии. Можешь делать все, что душе угодно, и в любое время. Худо только одно – времени остается слишком много, а занять его чаще всего почти нечем.

На пенсии я не так давно. Всего полгода. Большинство здесь, выходя на пенсию, отправляются провести свои «Золотые годы» во Флориду. Я не из таких. Много лет назад, когда мы с сестрой продавали землю – наследство отца – я сохранил за собой самый высокий холм. Чудесный холм, с которого видны все окрестности и озеро, а на склонах растут дубы, клены и акации. Я был привязан к нему все это время, а теперь, удалившись на покой, собираюсь поселиться на самой вершине.

Я никогда сильно не отдалялся от холма; дальше всего во вторую мировую, когда армия, стремясь выжать из меня все, что можно, швыряла меня туда-сюда по Штатам, и в конце концов даже посадила на корабль и отправила в Европу. После войны я устроился на работу в Ходейл Индастриз, переехал в город, чтобы жить поближе к месту работы, и купил там дом. Но теперь я собираюсь вернуться на холм, как только дом будет построен. Со своей женой, Клэр. Нас ничто не держит: дети давно уже выросли, женились и уехали. Летом здесь вся земля станет пестрым ковром из цветов. Осенью ее покроют хризантемы, ромашки и астры. А зимой – зимой снег.

Я спросил Клэр, поедет ли она со мной. Она отказалась, сказав, что ей надо пройтись по магазинам. Я выехал на шоссе и через час свернул с него у Фэйрсберга, пересек городишко, борясь с воспоминаниями. До холма оставалось не больше мили. Я проехал мимо стройки, развернувшейся на земле, которая когда-то принадлежала моему отцу. Холм рос передо мной, как поднимающееся с земли зеленое облако.

Тяжелые машины строителей проторили что-то наподобие дороги по склону холма, но я не стал рисковать днищем своего «шевроле», и вылез из машины, чтобы пешком подняться между дубов, кленов и акаций. Июльское солнце пекло сквозь листву и палило мне в спину, и добравшись до вершины, я весь вспотел.

Здоровенный бульдозер елозил туда-сюда, сравнивая непокорные бугорки и засыпая ямы. Билл Симмс, подрядчик, стоял возле своего пикапа, разговаривая с каким-то здоровяком. Еще двое копались в моторе экскаватора. Симмс направился мне навстречу.

– Рад, что вы смогли приехать, мистер Бентли. Нам тоже очень любопытно, что же внутри этого ящика. – Он указал в сторону раскопанного участка на краю площадки. – Это там.

Мы прошли по развороченной земле. Грузный мужчина шел следом за нами.

– Чак Блэйн, мой прораб, – сказал Симмс.

Мы кивнули друг другу. Те двое, что копались в моторе экскаватора, тоже направились к нам.

Позеленевший ящик был вытащен из развороченной земли. Отлитый из латуни, длиной он был около 16 дюймов, шириной – около 12, и дюймов 6 в высоту. Как Симмс и сказал, крышка была плотно припаяна.

Никогда раньше я этого ящика не видел, но тем не менее, он показался мне знакомым. Я сказал:

– Давайте откроем крышку и посмотрим, что там за сокровище.

У Блэйна в руках был ломик, он отыскал место, где не было припоя, и вставив туда острие ломика, резко нажал на другой конец. Припой по всему периметру треснул. Я нагнулся и поднял крышку.

Увидев содержимое ящики, я понял, что она принадлежала Роуну.

* * *

Мы звали его Роуном. Если у него и было имя, мы его не знали. Увидев его впервые, я ни секунды не сомневался, что это просто обычный бродяга. Да так он и выглядел – долговязый, исхудавший, весь в лохмотьях, с потемневшим от въевшейся угольной пыли лицом. Мать тоже приняла его за бродягу, открыв дверь черного хода в ответ на его стук. Я в это время колол дрова на заднем дворе.

Бродяги приходили к нам во множестве. Через Фэйрсбург пролегали Пенсильванская и Нью-Йоркская центральная железные дороги (сейчас это Норфолкская, Западная и Конрэйл), они огибали нашу ферму, и когда на станции останавливались товарняки, чтобы прицепить или отцепить вагон, бродяги, путешествовавшие на них, иногда разбредались и ходили по домам, попрошайничая. В город они обычно не совались, ходили по окраинам, а наш дом как раз отстоял от города на приличное расстояние, зато был близко к железнодорожным путям, поэтому мы подходили им как нельзя лучше.

Каждый раз бродяги подходили к нашему дому, и поднимались на крыльцо со двора, держа узелочек со своими пожитками в руке (я никогда не видел, чтобы кто-нибудь из них нес узелок на конце палки, как это часто рисуют в мультиках). Когда мать открывала дверь в ответ на стук, попрошайка снимал шляпу и говорил «Мэм, не найдется ли у вас что-нибудь поесть?». Мать никогда не прогоняла бродяг. Ей было их жалко. Некоторые вызывались в обмен на еду выполнить какую-нибудь домашнюю работу, большинство же, что-то получив, просто уходили.

Роуну мать тоже сделала сэндвич и налила стакан молока. Тот поблагодарил ее и уселся на ступеньку. По тому, какие большие куски он откусывал, и как жадно он глотал молоко, было видно, что голодал бедняга сильно. У него не было узелка с вещами, а грязная и изодранная одежда, тем не менее, выглядела так, как будто не так давно была новой.

Стоял теплый сентябрьский день, я только что вернулся из школы. Колоть дрова было жарко, и я больше отдыхал, чем размахивал топором. Закончив есть, бродяга приоткрыл дверь, ровно настолько, чтобы поставить стакан внутрь, снял пиджак, подошел ко мне, взял у меня из рук топор, и сам стал колоть дрова. У незнакомца было узкое лицо, длинноватый нос и серые глаза. По тому, как он орудовал топором, мне стало ясно, что никогда раньше дров он не колол, но быстро приноровился. Мне оставалось только стоять и смотреть.

Мать тоже наблюдала, с крыльца. Он все колол. Наконец она сказала:

– Больше не надо. Ты и так уже более чем отработал свой сэндвич.

– Не волнуйтесь, мэм – ответил Роун, и опустил топор на очередное полено.

Во двор въехал старый побитый грузовичок отца, купленный им за 25 долларов. Отец ездил в город за комбикормом для цыплят. Он подогнал грузовичок к двери сарая, и я помог ему вынести два мешка комбикорма. Отец казался высоким и тощим, но был раза в два сильнее, чем можно было подумать, и моя помощь была ему в общем-то без надобности. Но он сделал вид, что я очень пригодился.

Отец посмотрел на Роуна.

– Это он наколол дров?

– Ну, я тоже немножко – ответил я.

– Мать его покормила?

– Она дала ему сэндвич и стакан молока.

Мы вошли в дом. Мать только что закончила чистить картошку, и поставила ее вариться. Она всегда готовила на дровяной печке.

– Чёрт – сказал отец, – может, нам предложить ему поужинать?

– Я поставлю еще тарелку.

– Пойди скажи ему, Тим. И забери у него этот чертов топор.

И я пошел и сказал ему и встал прямо перед Роуном так, что тот не мог больше колоть дрова. Роун прислонил топор к поленнице. Его глаза напомнили мне пасмурное зимнее небо.

– Меня зовут Роун – сказал он.

– А меня – Тим. Я хожу в школу. В шестой класс.

– Молодец.

Его волосы, выбивавшиеся из-под шапки, были каштановыми. Их нужно было постричь.

– А руки у вас можно где-нибудь помыть?

Он говорил немного замедленно, будто взвешивая каждое слово.

Я показал, где у нас во дворе кран. Бродяга вымыл руки и лицо, а потом снял шапку и причесался расческой, извлеченной из кармана рубашки. Он был небрит, но тут уж ничего не мог поделать.

Потом надел свой пиджак, и положил шапку в карман. Я увидел, что его взгляд направлен мне через плечо.

– Это твоя сестра?

На дороге остановился новый «форд», из которого вышла Джулия, направившись во двор. «Форд» укатил. У Джулии была подружка, Эми Уилкинс, и частенько после школы, вместо того, чтобы идти со мной домой, Джулия заходила к Эми, и иногда отец Эми отвозил сестренку домой. Он работал на почте. Нам всегда казалось, что Уилкинсы богаты. По сравнению с нами, так оно и было.

– Откуда ты знаешь, что она моя сестра? – спросил я Роуна.

– Похожа на тебя.

Проходя мимо, Джулия мельком взглянула на Роуна. Его присутствие не смутило ее, она уже привыкла к бродягам. Сестренке было только девять лет, она была очень худенькой. Я безумно обиделся на Роуна, когда тот сказал, что мы похожи, потому что считал ее невзрачной. Мне было одиннадцать.

Когда Джулия зашла в дом, мы с Роном подошли к крыльцу и сели на ступеньки. Вскоре мать позвала нас ужинать.

Теперь Роун ел вовсе не как бродяга. Правда, может быть, сэндвич, который он умял и молоко несколько перебили ему аппетит, и поэтому он не набрасывался на еду. Мать приготовила пирожки с ветчиной, и разбавила выделившийся сок водой, чтобы получилась подливка для картошки. Роун постоянно поглядывал на нее. К чему бы это. Для меня она всегда была красива, но я принимал это как должное, ведь это же была моя мать. Ее темно-каштановые волосы были зачесаны назад и стянуты в пучок на затылке. Зимой ее кожа была молочно-белой, но с приходом весенних работ в огороде становилась не такой бледной, и за лето делалась золотистой.

Роун уже представился ей и отцу.

– Откуда будешь? – спросил отец.

Поколебавшись на мгновение, Роун сказал:

– Омаха.

– Плохо там идут дела?

– Типа того.

– Сейчас везде плохо.

– Передайте, пожалуйста, соль – попросила Джулия.

Мать подала ей солонку.

– Еще картошки, мистер Роун?

– Нет, спасибо, мэм.

Джулия посмотрела на него через стол.

– Вы путешествуете вчёрную?

Он не понял ее вопроса.

– Она хочет спросить, вы ездите под товарными вагонами, так, чтобы вас не заметили кондукторы? – объяснил я.

– А. Ну да.

– Это не твое дело, Джули – сказала мать.

– Я же только спросила.

Мать испекла сливочный пирог с кокосом и положила каждому по большому куску. Роун попробовал и посмотрел на нее.

– Можно вас спросить, мэм?

– Конечно.

– Вы испекли этот пирог в дровяной печке? – он заметил печку, когда мы проходили через кухню.

– А где же еще – другой у меня нет, – ответила мать.

– Мне кажется – произнес Роун, – что одна из главных проблем человечества заключается в том, что люди всегда ищут чудеса там, где их нет, в то время, как настоящие чудеса творятся у них под носом, и на них никто не обращает внимания.

Ну кто мог ожидать от бродяги такой речи? Мы все так и замерли, уставились на него. Затем мать улыбнулась и сказала:

– Спасибо, мистер Роун. Это самый лучший комплимент, который я когда-либо слышала.

Мы закончили ужин в молчании. Потом Роун посмотрел сначала на мать, затем на отца.

– Я никогда не забуду вашей доброты. – Он встал из-за стола. – А теперь, с вашего позволения, думаю, мне пора.

Мы промолчали. Наверное, никто не смог придумать, что бы сказать. Мы слышали, как он прошел через кухню, как открылась и закрылась дверь черного хода. Мать сказала:

– Наверное, бродяжничество у них в крови.

– Так оно и есть – отозвался отец.

– Ну ладно, хорошо, что у них, а не у вас – мать посмотрела на нас с Джулией. – Джули, помоги мне помыть посуду. Тим, мне кажется, тебе надо делать уроки.

– Нам сегодня мало задали.

– Тем более, чем скорее ты за них возьмешься, тем скорее освободишься.

Я замешкался за столом. Джулия тоже. Тут было интереснее. Прогрохотал товарный поезд. Я ждал, когда он начнет замедлять ход, но поезд промчался мимо. В доме все задребезжало. Может быть, следующий остановится в Фэйрсбурге, чтобы отцепить или прицепить вагон, и Роун сможет на него сесть.

Отец сказал:

– Эмма, в понедельник на заводе начинают принимать виноград. Поэтому я снова выхожу на работу.

– Опять, допоздна…

– Ничего не имею против.

– Мистер Хендрикс сказал, что в этом году я опять смогу наняться к нему.