Текст книги "Дорога доблести"

Автор книги: Роберт Энсон Хайнлайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Я разрешил себе обильный завтрак. Французы полагают, что мужчина может начать свой день цикорным кофе с молоком и с рогаликами. Надо думать, это и определяет неустойчивость французской политики. Я выбрал кафе в переулке, рядом с большим газетным киоском, единственным в Ницце, где продавались "Старз энд Страйпз", а "Геральд Трибюн" появлялся сразу же после поступления на почту. Заказал дыню, две порции натурального кофе, omlette aux herbes fines‹Омлет с травками (фр.)›, после чего предался кайфу.

"Геральд Трибюн" отвлекла меня от сибаритских наслаждений. Заголовки были еще хуже, чем обычно, и напомнили, что мне еще предстоит сражаться с миром за место в нем. Не мог же я вечно торчать на Иль дю Леван.

Но почему бы не остаться там подольше? Мне все еще ничуть не улыбалась перспектива поступления в колледж, а амбициозные желания иметь трехмашинный гараж были мертвы, как тотализаторный билет. Если третья мировая война готовилась перейти в кипящую фазу, то не было никакого смысла становиться инженером, чтобы ишачить в какой-нибудь Санта-Монике за 6-8 тысяч в год, а потом исчезнуть в огненной буре. Наверняка лучше пожить в свое удовольствие, срывая цветы наслаждения, пока есть возможность радоваться, пока есть доллары и время, а затем… что ж, пойду в морскую пехоту, как отец. Быть может, из меня все же наконец получится капрал?

Я раскрыл страницу "личных объявлений".

Сегодня они были что надо. Помимо предложений обучать йоге и закамуфлированных обращений одних инициалов к другим, было несколько таких, которые читались как новеллы. К примеру: "Награда! Вы собираетесь прибегнуть к самоубийству? Передайте мне право аренды на ваше жилище и вы свои последние дни будете кататься как сыр в масле. Ящик 323, Г. Т".

Или: "Джентльмен из Индии, не вегетарианец, хочет познакомиться с культурной европейской, африканской или азиатской леди, владеющей спортивной машиной. Цель знакомства – улучшение международных отношений. Ящик 107".

Интересно, как этим можно заниматься в спортивной машине?

Следующее объявление было зловещим: "Гермафродиты всего мира, вставайте! Нам нечего терять кроме своих цепей. Тел. Опера, 59-09".

А одно объявление начиналось словами: "Вы трус?"

О да, разумеется, в том случае, если дается альтернатива!

Я прочел: "Вы трус? Тогда это не для вас. Срочно требуется храбрый человек, лет 23-25, отличного здоровья, минимум 6 футов ростом; весом около 190 фунтов, хорошо говорящий по-английски и немного по-французски, владеющий всеми видами оружия, желательно с некоторыми познаниями в инженерном деле и математике, любящий путешествовать, не связанный семейными и эмоциональными узами, смелый и решительный, красивый лицом и телом. Постоянное место, высокая оплата, интересные приключения, опасности гарантируются. Обращаться лично. Дом 7, Рю Данте, 2-й этаж, Квартира Д".

Насчет лица и фигуры я прочел с некоторым облегчением: мне сначала показалось, что некто, обладающий чувством черного юмора, выкинул эту шутку специально для меня. И этот некто прекрасно осведомлен о моей привычке читать отдел личных объявлений в "Геральд Трибюн".

Судя по адресу, место, куда следовало явиться, находилось всего в сотне ярдов от моего кафе. Я перечел объявление еще раз, потом оплатил addition‹Счет в ресторане (фр.)›, оставил приличные чаевые, прошел к киоску, купил "Старз энд Страйпз", дошел до "Американ Экспресс", получил деньги, забрал почту и отправился на вокзал. До следующего поезда на Тулон оставался еще час, и я зашел в бар, заказал пива и расположился за столиком.

Мама огорчалась, что я не застал их в Висбадене В письме сообщалось о болезнях ребятишек, о высоких ценах на Аляске и выражалось сожаление, что им пришлось покинуть Германию. Я сунул конверт в карман и взялся за "Старз энд Страйпз".

И тут же прочел: "Вы трус?" – это было то же самое объявление – от начала до конца. С проклятием я отшвырнул газету прочь.

Было еще три письма. Одно приглашало меня прислать пожертвование атлетической ассоциации моего бывшего колледжа. В другом предлагалось помочь мне в выборе выгодных объектов для инвестирования денег всего за 48 долларов в год. Самое последнее письмо было заключено в простой конверт без марки и явно принесено в "Американ Экспресс" посыльным.

В конверте лежала газетная вырезка, начинавшаяся словами "Вы трус?" Она ничем не отличалась от того, что я уже прочел, кроме того, что слова "Обращаться лично" были жирно подчеркнуты.

Схватив такси, я помчался на рю Данте. Если я потороплюсь, то еще успею разобраться с автором этой шутки и попасть на свой тулонский поезд. Номер 17-й был в верхней части улицы. Я взбежал по ступенькам и, уже подходя к квартире Д, столкнулся с человеком, который из нее выходил. Он был шести футов ростом, с красивым лицом и классной фигурой, которого легко можно было принять за гермафродита.

Табличка на дверях гласила на английском и французском языках: "Доктор Бальзамо. Прием по договоренности". Имя показалось мне знакомым и с какой-то примесью фальши, но я не стал вспоминать, откуда его знаю. Я толкнул дверь.

Приемная была обставлена так, как любят обставлять свои конторы пожилые французские стряпчие или новомодные проходимцы. За письменным столом восседало нечто, похожее на гнома с насмешливой улыбкой, жесткими глазами, необычайно розовым лицом и лысиной и с неопрятной седой бахромой за ушами. Он пристально поглядел на меня и хихикнул:

– Привет! Так это ты и есть герой? – Внезапно гном выхватил револьвер, длиной чуть ли не в половину собственного роста и наверняка такой же тяжелый, и направил его на меня. Сквозь дуло вполне мог бы проехать целый "фольксваген".

– Да не герой я! – мрачно буркнул я в ответ. – Я трус. И пришел сюда, чтобы выяснить, кто занимается этими дурацкими шуточками. – Тут я скользнул в сторону, отбил в бок страшенную пушку, ударил гнома по запястью и отнял у него револьвер. После чего вручил его обратно: – Не надо играть с такими игрушками, иначе мне придется забрать его насовсем. Я тороплюсь. Это вы Бальзамо? Вы дали объявление?

– Тихо, тихо, тихо! – произнес гном, вовсе не казавшийся рассерженным. – Ишь какой порывистый юноша! Нет, доктор Бальзамо – там! – И он повел бровями в сторону двух дверей в левой стене, потом нажал кнопку на столе (в комнате это была единственная вещь моложе Наполеона). – Иди. Она ждет.

– Она? А в какую дверь?

– Ах, трудно догадаться, где леди, а где тигр? Да какое это имеет значение? Особенно в далекой перспективе? Герой выберет правильно, трус же ошибется, будучи уверен, что я совру. Allez-y! Vite, vite! Schnell!‹Иди же! Скорей, скорей! (фр.) Торопись! (нем.)›. Твой выход, Мак!

Я хмыкнул и рванул правую дверь.

Доктор стояла спиной ко мне возле какого-то прибора у дальней стены. На ней был один из тех белых, застегнутых до самой шеи халатов, которые так любят медики. Слева от меня находился хирургический стол для осмотров, справа – очень современная шведская кушетка. Были там еще шкафы из нержавейки и стекла, а на стенах дипломы в рамках. Комната выглядела так же современно, как не современно – приемная.

Когда я закрыл дверь, она обернулась, взглянула на меня и тихо сказала:

– Я очень рада, что ты пришел. – Потом улыбнулась, чуть слышно прошептала: – Ты прекрасен! – и оказалась в моих объятиях.

4

Минуту и сорок секунд плюс несколько столетий спустя доктор Бальзамо-Елена Прекрасная оторвала свои губы от моих, отвела их на расстояние дюйма и шепнула:

– Отпусти меня, разденься и ляг на стол для осмотра.

Я чувствовал себя так, будто проспал часов девять, принял душ Шарко и сделал несколько глотков холодного, как лед, аквавита на голодный желудок. Все, что было угодно ей, было желанно и для меня. Но ситуация требовала особо остроумной реплики, так что я открыл рот:

– А?

– Ну, пожалуйста! Я знаю, что ты – тот, кто нужен, но тем не менее должна осмотреть тебя.

– Ну… ладно… – согласился я. – Тут ты командуешь, – и начал расстегивать рубашку. – А ты, действительно, доктор медицины?

– Да, это тоже, среди прочих профессий.

– Но зачем тебе нужно осматривать меня? – спросил я, сбрасывая туфли.

– Хотя бы из-за ведьминых меток. Их, конечно, нет, я знаю. Но нужно выяснить и много других показателей. Чтобы защитить тебя.

Стол был очень холодный. И почему не делают теплых подкладок?

– Тебя зовут Бальзамо?

– Это одно из моих имен, – ответила она рассеянно, нежно трогая меня пальцами то тут, то там. – Это семейное имя.

– Обожди-ка! Граф Калиостро?

– Это один из моих дядюшек. Да, он носил это имя. Хотя, вообще-то говоря, оно ему принадлежало не более, чем имя Бальзамо. Дядя Жозеф был плохой человек и довольно большой лгун. – Она дотронулась до старого маленького шрама: – Тебе вырезали аппендикс?

– Да.

– Отлично. Покажи-ка свои зубы.

Я широко раскрыл рот. Возможно, лицо у меня и подгуляло, но зубы вполне годятся для рекламы "Пепсодента".

– Следы флюорита. Ладно, а теперь мне надо взять у тебя кровь для анализа.

Она могла бы, если б захотела, прокусить мне прямо вену на шее, и я бы не только не удивился, а вернее всего попросту ничего не заметил бы. Однако она сделала все как обычно, взяв у меня 10 миллилитров из вены на сгибе локтя. Отлила немного в пробирку и поместила ее в аппарат, стоявший у стены. Тот заурчал и защелкал, а она вернулась ко мне.

– Послушай, принцесса, – начал я.

– Я не принцесса.

– Но я же не знаю, как тебя зовут, ты намекнула, что твоя фамилия вовсе не Бальзамо, а доктором я тебя звать не хочу. – Я и в самом деле не хотел звать ее доктором – эту самую очаровательную женщину, которую когда-либо видел, не хотел, особенно после того поцелуя, который стер память о других поцелуях, сколько бы их ни было раньше. Вот уж нет!

Она подумала.

– У меня много имен… а как бы ты хотел меня звать?

– А одно из этих имен, случаем, не Елена?

Ее улыбка была как скользящий солнечный зайчик, и я увидел, как от улыбки у нее появляются ямочки на щеках. Выглядела она лет на шестнадцать, совсем девушка, надевшая свое первое бальное платье.

– Ты очень галантен. Нет, она мне даже не родственница. Это было так давно, так давно. – Она повернулась ко мне: – Хочешь, зови меня Иштар‹Богиня из ассиро-вавилонского пантеона богов.›.

– Это одно из твоих имен?

– Пожалуй, только надо сделать скидку на транскрипцию и акцент. Можно, и это будет очень близко, звать меня Астар или Эстер, или даже Эстрелитта.

– Астар! – повторил я. – Стар – Звезда. Счастливая Звезда.

– Я и хочу быть для тебя счастливой звездой, – сказала она серьезно. В общем, называй как хочешь. А как я буду звать тебя?

Я задумался. Мне, разумеется, не хотелось вытаскивать на свет Божий свою старую спортивную кличку "Флэш". Армейское прозвище, которое продержалось дольше других, просто невозможно было произнести в дамском обществе. Хотя я сам предпочитал его имени, данному при крещении. Видимо, мой отец очень гордился своими предками, но разве это основание для того, чтобы назвать ребенка мужского пола Ивлин Сирил? Из-за него мне пришлось научиться драться куда раньше, чем читать. Пожалуй, кличка, приставшая ко мне в госпитале сойдет лучше всего.

– О, Скар‹Шрам (англ.)›, пожалуй, не такое плохое имя.

– Оскар, – повторила она. – Гордое имя! Имя для настоящего героя, своим голосом она как будто ласкала это имя.

– Нет, нет! Не Оскар, а "Скар" – "Меченый". Из-за этого вот.

– Нет! Теперь твое имя будет Оскар, – сказала она твердо. – Оскар и Эстер, Шрам и Звезда. – Она легко прикоснулась к шраму. – А тебе не нравится эта метка героя?

– Что? О, нет, я к нему уже привык. Он помогает мне понять, кто это такой, когда я смотрюсь в зеркало.

– Хорошо, мне он нравится, ведь он был у тебя, когда мы встретились впервые. Но если ты захочешь убрать его, только скажи.

Аппарат у стены снова защелкал. Она повернулась и вытащила из аппарата длинную ленту, пробежала ее глазами и тихонько присвистнула.

– Это займет немного времени, – сказала она весело и подкатила прибор к столу. – Лежи тихо, пока Хранитель будет подключен к тебе, расслабься и дыши ровно. – Она прикрепила ко мне около полудюжины датчиков, и они крепко присосались в тех местах, куда она их приложила. На собственную голову Стар водрузила нечто, сначала показавшееся мне каким-то странным стетоскопом, хотя в надетом виде он закрыл ей оба глаза.

– Изнутри ты тоже хорош, Оскар. Нет, помолчи-ка еще. – Она положила руку мне на плечо, и я замер. Минут через пять Стар сняла руку и отсоединила все датчики. – Вот и все, – оживленно произнесла она. – Больше ты никогда не испытаешь простуды, мой герой, не будет у тебя и приступов расстройства желудка, подхваченного в джунглях. А теперь пройдем в другую комнату.

Я слез со стола и взялся за свои шмотки. Стар сказала:

– Там, куда мы направляемся, они не нужны. Там ты получишь полную экипировку и оружие.

Я остановился, держа в одной руке туфли, а в другой брюки.

– Стар?..

– Да, Оскар?

– Скажи мне, в чем дело? Это ты дала объявление? И оно действительно предназначалось мне? Ты в самом деле собираешься нанять меня для выполнения какого-то замысла?

Она глубоко вздохнула и спокойно ответила:

– Объявление дала я. Оно предназначено тебе и только тебе. Да, есть работа, которую ты должен выполнить… как мой рыцарь. Будут и увлекательные приключения, и несметные сокровища, и большие опасности, так что, возможно, ни один из нас не доживет до конца. – Она посмотрела мне прямо в глаза: – Итак, сэр?

Мелькнула мысль, что, видимо, уже давно, незаметно для себя, я попал в сумасшедший дом. Вслух я, однако, ничего не сказал, так как там, где я сидел, Стар уж никак не могла быть. А мне безумно хотелось, хотелось больше всего на свете, быть с ней. Я сказал:

– Принцесса… ты получила своего мальчика для побегушек.

Стар с облегчением вздохнула:

– Тогда быстрее. Времени мало. – Она провела меня через дверь, находившуюся за шведской кушеткой, расстегивая по пути халат, распуская молнию на юбке и сбрасывая одежду прямо на пол. В мгновение ока она оказалась в том же виде, что тогда – на пляже.

Стены комнаты были окрашены в темный цвет, в ней не было окон, и тусклый свет падал неизвестно откуда. Два низких ложа стояли рядом друг с другом, они были черного цвета и походили на гробы. Другой мебели не было и в помине. Когда дверь за нами закрылась, я поразился мертвой тишине, стоявшей в комнате – голые стены не отражали ни звука.

Оба ложа стояли в центре круга, очерченного мелом или белой краской на голом полу, и являвшегося частью более сложного узора. Мы вошли внутрь рисунка, Стар повернулась ко мне спиной и, присев на корточки, провела какую-то завершающую линию. Даже в этой позе она не казалась вульгарной, даже на корточках, даже с грудью почти касающейся пола.

– Что это? – спросил я.

– Карта, пользуясь которой, мы отправимся туда, куда нам надо.

– Она больше похожа на пентаграмму. Стар пожала плечами:

– Пусть будет так. Это действительно Пятиугольник Мощи. А лучше сказать – схема соединения. Но, мой герой, у меня нет времени для объяснений. Пожалуйста, ложись скорее.

Я лег на указанное мне правое ложе, но не мог оставить тему без завершения:

– Стар, ты колдунья?

– Если хочешь. Но прошу тебя, прекрати разговоры. – Она легла и протянула мне ладонь. – Соединим руки, милорд. Так надо.

Ее рука была мягкой, теплой и безукоризненно красивой. Внезапно свет стал красным, потом погас. Я заснул.

5

Проснулся я от пения птиц. Рука Стар все еще лежала в моей. Я повернул к ней лицо, и она улыбнулась:

– Доброе утро, милорд!

– Доброе утро, принцесса. – Я осмотрелся. Мы все еще лежали на тех черных ложах, только теперь они стояли под открытым небом в поросшей травой лощине, окруженной деревьями, а где-то совсем рядом тихонько журчал ручеек. Место было такое живописное, что, казалось, его собирали листок к листку неторопливые руки старых японских садовников. Теплый солнечный свет струился сквозь решето листвы, расцвечивая золотистое тело Стар. Я глянул на солнце.

– Это утро? – Мог быть и полдень, и даже после-полудня, но тогда, значит, солнце садилось, а не вставало.

– Здесь снова утро.

Внезапно моя "шишка направления" полностью вышла из повиновения, и голова закружилась. Неспособность определить направление оказалась для меня чувством совершенно непривычным и малоприятным. Я не мог определить, где находится Север. Спустя несколько секунд все стало на свои места. Север был вон там, вверх по течению ручья, а стало быть, солнце действительно вставало, было эдак часов девять утра, и вскоре солнцу предстояло пройти через северный квадрант неба. Значит – Южное Полушарие. Пугаться нечего. Подумаешь, делов-то! Просто сделали дураку укол какого-то наркотика, когда проходил медосмотр, сунули его на борт "Боинга 707", перебросили в Новую Зеландию, дозаправив его зельем во время полета. Когда понадобится разбудят.

Однако я ничего не сказал вслух, да… и не все додумал до конца, поскольку дело обстояло совсем не так, как я полагал.

Стар села.

– Ты голоден?

Тут я почувствовал, что омлет, съеденный несколько часов назад (а сколько именно, никто не знает), явно недостаточен для ребенка, вошедшего в период роста. Я тоже сел и перебросил ноги на траву.

– Съел бы целую лошадь! Она улыбнулась:

– Боюсь, что лавка La Societe Anonyme de Hippophage‹Анонимное общество любителей конины (фр.)› уже закрыта. Может, ограничимся форелью? Нам все равно придется немного подождать, так что времени для приготовления завтрака у нас сколько угодно. И не бойся, это место защищено.

– Защищено?

– Да, безопасно.

– Ладно. А как насчет удилища и крючков?

– Сейчас покажу. – Но показала она мне, не как ловить рыбу на удочку без наличия последней, а как ловить ее руками.

С этим способом, впрочем, я был знаком с детства. Мы вошли в прелестный ручей, с приятно-прохладной водой, стараясь двигаться как можно тише, и выбрали местечко как раз под нависающей скалой, местечко, где форели любят собираться и общаться, едва-едва поводя плавниками. Что-то вроде рыбьего эквивалента клуба для джентльменов. Данный способ лова основан на том, что вы добиваетесь доверия рыбы, а потом её бесчестно обманываете. Уже через две минуты я поймал первую форель фунта на два-три и выбросил ее на берег, а Стар ухватила почти такую же.

– Сколько ты можешь съесть? – спросила она.

– Вылезай и обсушись, – отозвался я. – Попробую выловить еще одну штучку.

– Тогда, пожалуй, лучше возьми еще две или три, – подытожила она. Скоро прибудет Руфо.

– Кто?

– Твой слуга.

Спорить я не стал. Подобно Черной Шахматной Королеве я готов был до завтрака поверить целым семи нелепостям, а потому занялся добычей этого самого завтрака. Я ограничился всего двумя рыбами, так как последняя оказалась самой крупной из всех, когда-либо виденных мной форелей. Рыбы, казалось, сами становились в очередь на право быть пойманными.

К этому времени Стар уже развела костер и тут же принялась чистить рыбу с помощью острого кремня. Что ж, любой скаут женского пола и любая колдунья должны уметь разводить костер без спичек. Я и сам – если дадут несколько часов и гарантируют удачу – могу сделать то же самое при помощи двух кусков сухого дерева. Однако я не заметил таких кусков поблизости. Я сел на корточки и, перехватив у Стар ее работу, начал чистить форель.

Вскоре она вернулась с какими-то фруктами, похожими на яблоки, но почти вишневого цвета, а также с изрядным количеством грибов, вроде шампиньонов. Все это она несла на широком листе, схожем с листом канны или ти, но только еще больше, почти как у банана.

У меня потекли слюнки:

– Эх! Еще бы чуточку соли.

– Поищу. Только боюсь, что она будет хрустеть на зубах.

Стар приготовила рыбу двумя способами: обжарила на огне, подвесив на свежесрубленной зеленой ветке, и испекла на плоской известняковой плите, на которой разводила костер. Угли она сгребла в сторону, а на раскаленную плиту положила рыбу и зашипевшие сразу же грибы. В таком виде рыба показалась мне вкуснее всего.

Маленькая нежная травка оказалась местной разновидностью зеленого лука, а крошечный клевер по вкусу почти не отличался от щавеля. Эти травки вместе с солью (грубой и действительно скрипевшей на зубах, а возможно, и многократно лизанной какими-нибудь животными, что мне было абсолютно безразлично) придавали форели совершенно неописуемый вкус. Думаю, сюда внесли свою лепту еще и погода, и живописная местность, да и сама компания Стар, последнее в особенности.

Я все раздумывал, как бы это поделикатнее сказать: "Как насчет того, чтобы нам провести тут вдвоем ближайшую тысячу лет и как угодно – в браке или без. А кстати, ты замужем?" Но тут нас прервали. И очень жаль, так как мне как раз удалось сложить в уме довольно изящную и очень оригинальную фразу для выражения этой простой, но старой как мир, мысли.

Пожилой лысый гном – владелец револьвера-переростка – возник за моей спиной и тут же принялся браниться. Я был совершенно уверен, что он ругался на чем свет стоит, хотя язык мне был незнаком. Стар повернулась к гному, что-то спокойно сказала ему на том же языке, подвинулась, освобождая место, и протянула ему форель. Он схватил рыбу и откусил от нее огромный кусок, бормоча уже по-английски:

– В следующий раз ничего ему не заплачу. Вот увидишь!

– А не надо было пытаться обжуливать его, Руфо. Возьми-ка грибов. А где багаж? Мне надо переодеться.

– Вон там! – И он снова принялся пожирать рыбу. Руфо был прекрасным доказательством того, что некоторым людям лучше всегда быть одетыми. У него была ярко-розовая кожа и весьма солидный животик. В то же время мускулатура у него была что надо, чего я и не подозревал, иначе был бы куда осторожнее, отнимая у него "пушку". В глубине души я решил, что, если нам придется схватиться в индейской борьбе, мне придется прибегнуть к какой-нибудь нечестной уловке.

Он взглянул на меня сквозь полтора фунта форели и спросил:

– Не желает ли милорд переодеться?

– А? После того как ты позавтракаешь. И к чему этот титул "милорд"? Ведь последний раз, когда мы встречались, ты запросто тыкал мне в физиономию своей пушкой.

– Очень сожалею, милорд. Но Она велела так поступить… А когда Она приказывает, приходится повиноваться, сами понимаете.

– Меня это устраивает. Кто-то же должен командовать. А меня зови просто Оскар.

Руфо глянул на Стар, она кивнула. Он ухмыльнулся:

– О'кей, Оскар. Претензий нет?

– Никаких.

Он положил рыбу на камень, вытер ладонь о голое бедро и протянул мне:

– Отлично. Значит, вы будете рубить, а я вывозить.

Мы пожали друг другу руки, причем каждый попытался испытать силу другого. Кажется, мне удалось чуть перебороть Руфо, но я вынес впечатление, что не иначе он когда-то занимался кузнечным ремеслом.

Стар казалась очень довольной, у нее снова появились ямочки на щеках. Она уютно устроилась у огня и стала похожа на лесную нимфу, занятую чаепитием во время обеденного перерыва. Внезапно она протянула мне свою сильную тонкую руку и положила ее поверх наших.

– Мои храбрые друзья! – сказала она серьезно. – Мои славные мальчики. Руфо, все будет хорошо.

– Вам был Знак? – с интересом спросил он.

– Нет, только предчувствие. Я совершенно спокойна.

– Вряд ли можно что-нибудь утверждать определенно, – возразил Руфо, пока мы не рассчитались с Игли.

– Оскар справится с Игли. – Стар поднялась каким-то необыкновенно гибким движением. – Кончай с рыбой и распаковывай. Мне нужна одежда. – Она сразу стала очень деловитой.

Стар была многолика – ничуть не меньше, чем целый взвод из Женской Вспомогательной Службы. И заметьте – это не гипербола. В этой женщине заключились все прочие – от Евы, раздумывающей, какой из двух фиговых листков пойдет ей больше, до современной дамы, которая жаждет оказаться в недрах самого модного магазина совершенно голой, но с чековой книжкой в руках. Когда я встретил ее впервые, она казалась чуть ли не "синим чулком", интересующимся проблемами одежды не более, чем я сам. У меня же лично одежда не вызывала вообще никаких эмоций. Быть представителем нынешнего поколения нерях, значит получить существенную добавку к студенческому бюджету, ибо самые простые джинсы считаются тут аu fait‹Здесь – вполне допустимыми (фр.)›, а пропахшая потом рубашка последним писком моды.

При второй нашей встрече Стар была одета в лабораторный халат и узкую юбку, в которых умудрялась выглядеть одновременно и деловой женщиной, и славным парнем. Но сегодня – в это утро, или как его там назвать, она была полна женственности и жизни. Она отдавалась рыбной ловле с такой страстностью, что не могла сдержать восторженных воплей. А через несколько секунд она уже превратилась в девчонку-скаута, с пятнами сажи на щеках, с волосами небрежно заброшенными за плечо, чтобы уберечь их от огня, пока готовила завтрак.

Теперь же это была Вечная Женщина, которой предстояло заняться разборкой Новых Нарядов. Я-то понимал, что надеть на Стар платье было все равно, что покрасить масляной краской королевские драгоценности, но следовало признать, что если мы не собираемся играть в "Я – Тарзан, ты Джейн" в этой лощине до времени, пока нас не разлучит смерть, то какая-то одежда, хотя бы для того, чтобы охранять великолепную кожу Стар от сучков и терниев, определенно понадобится.

Багаж Руфо оказался чем-то вроде небольшой черной шкатулки, размерами и формой походившей на пишущую машинку. Он раскрыл ее.

И еще раз раскрыл.

И раскрыл очень много раз.

И продолжал раскрывать до тех пор, пока эта штуковина не приобрела размеры небольшого грузовичка, доверху набитого множеством вещей. Поскольку дома меня прозвали "Правдивым Джеймсом" сразу же, как я начал говорить, то вам придется предположить, что я стал жертвой галлюцинаций, вызванных гипнозом или наркотиками.

Что касается меня лично, то я твердой точки зрения не имею. Всякий, кто изучал математику, знает, что внутренняя поверхность предмета теоретически не обязательно меньше наружной, а каждый, кому довелось видеть, как какая-нибудь толстуха пролезает сквозь узкую щель, знает, что эта теория находит и практическое доказательство. Шкатулка Руфо была лишь расширенным изданием указанного постулата.

Первым делом Руфо достал из шкатулки здоровенный сундук из тикового дерева. Стар тут же открыла его и принялась вытаскивать из таинственных глубин всевозможные прозрачные прелести.

– Оскар, что ты думаешь об этом? – Она прижимала к груди длинное зеленое платье, разглаживая юбку на одном из бедер для лучшего обозрения. Тебе нравится?

Еще бы мне не нравилось! Если это был оригинал (а я и подумать не мог, что Стар наденет жалкую копию), то не стоило пытаться даже вообразить его цену.

– Шикарная тряпочка! – сказал я. – Но, послушай, мы же вроде собирались путешествовать?

– Совершенно верно.

– Но я не вижу поблизости ни одной стоянки такси. Ты не боишься, что платье порвется?

– Оно не рвется. И я не собираюсь его носить. Я хочу только показать его тебе. Разве оно не великолепно? Хочешь, я пройдусь в нем, как манекенщица? Руфо, где мои сандалии на высоких каблуках, ну те, что с изумрудами?

Руфо ответил на том же языке, на котором ругался в минуту своего прибытия. Стар лишь пожала плечами и сказала:

– Успокойся, Руфо. Игли подождет. И кроме того, мы все равно не сможем с ним встретиться раньше завтрашнего утра. Да и милорду Оскару еще надо выучиться здешнему языку… – И все же она бросила это зеленое роскошество обратно в сундук.

– А вот и еще одна прелестная штучка, – продолжила Стар, поднимая в воздух нечто. – Это просто шутка, больше ни на что она не годится.

Я понял, что она имеет в виду. "Штучка" была по преимуществу юбкой, с крохотным корсажем, который лишь все поддерживал, но ничего не скрывал стиль, изобретенный на древнем Крите, и, как мне приходилось слышать, все еще пользующийся популярностью в "Оверсиз уикли", "Плейбое" и в ночных клубах. Это стиль превращал паданцы в настоящие буфера. Впрочем, Стар в этом не нуждалась. Руфо тронул меня за плечо.

– Босс! Не хотите ли взглянуть на арсенал и выбрать, что нужно?

– Руфо, жизнь надо украшать, а не подгонять, – с упреком заметила Стар.

– У нас останется куда больше жизни для украшения, если Оскар выберет то, что применит с наибольшим эффектом.

– Оружие ему все равно не понадобится, пока мы не уладим отношения с Игли. – Стар, однако, перестала настаивать на демонстрации новых моделей и, хотя мне было дьявольски приятно смотреть на нее в это время, я все же с готовностью взялся за инспекцию оружия, которым мне предстояло пользоваться, поскольку предназначенная мне работенка явно того требовала.

Пока я любовался организованным Стар показом мод, Руфо успел разложить коллекцию, которая была чем-то средним между армейским арсеналом и музеем: шпаги, пистолеты, копье футов в двадцать длиной, огнемет, две базуки, между которыми лежал автомат Томпсона, медные кастеты, мачете, гранаты, луки, стрелы, "кинжал милосердия"…

– А почему нет пращи? – спросил я для подначки.

Руфо оказался на высоте:

– Какой тип вам угодно иметь, Оскар? С вилкообразной рукоятью? Или обыкновенную пращу?

– Извини, что затронул эту тему. Из рогатки я никогда и ни во что не попаду. – Я поднял "Томми", убедился, что магазин пуст, и начал разборку. Автомат был почти новехонький, но пристрелянный настолько, чтобы механизм работал как часы. Вообще-то говоря, "Томми" не намного точнее бейсбольной биты, да и радиус действия у него лишь чуть больше. Есть, конечно, и свои достоинства – если из него попадешь в человека, так тот обязательно упадет и не встанет. Оружие это короткое и не очень тяжелое, обеспечивает большую плотность огня на нужное время. Подходящая игрушка для боев в зарослях и для схваток, близких к рукопашной.

Я-то сам, признаться, больше уважаю что-нибудь со штыком на конце для случаев, так сказать, интимного характера и что-нибудь, обеспечивающее высокую точность попадания в тех случаях, когда враждебные действия ведутся с дальних рубежей. Поэтому я отложил "Томми" и взял "Спрингфилд", правда изготовленный на заводе в Рок-Айленде, что было видно по серийному номеру, но все равно "Спрингфилд", Эта винтовочка пробудила во мне те же чувства, что и австралийский "Альбатрос" – ведь некоторые виды механизмов столь совершенны, что единственное средство улучшить их – это сконструировать заново.

Я передернул затвор, сунул палец в ствол, осмотрел мушку. Ствол сверкал, никаких потертостей, на мушке была отчетливо видна малюсенькая звездочка. Чудесное оружие!

– Руфо, а какова местность там, куда мы двинемся? Такая же, как тут?

– Сегодня будет такая же. Но… – он виновато принял винтовку из моих рук. – Здесь пользоваться огнестрельным оружием запрещено. Шпаги, ножи, стрелы – все, что рубит, колет, режет с помощью человеческой руки, пожалуйста. Но не огнестрельное.