Текст книги "Фермер в небе (Небесный фермер)"

Автор книги: Роберт Энсон Хайнлайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Глава 8

Авария

Мы провели в космосе уже пятьдесят три дня, до Ганимеда оставалось лететь еще неделю, и тогда капитан Харкнесс развернул корабль так, чтобы мы могли видеть, куда летим, – то есть пассажиры, разумеется, для астронавигации это значения не имело. Ось "Мейфлауэра" была направлена к Юпитеру, а сопло обращено к Солнцу. Но поскольку иллюминаторы располагались по бокам, мы могли видеть только звезды, а Юпитер и Солнце оставались вне обозрения. Поэтому капитан развернул корабль на девяносто градусов, и мы стали вращаться, так сказать, вдоль траектории полета. Теперь из любого иллюминатора можно было увидеть и Юпитер, и Солнце, хотя, естественно, не одновременно. Юпитер выглядел крошечным рыжеватым диском. Кто-то из ребят уверял, что сумел разглядеть и его спутники. Честно говоря, мне это не удалось, по крайней мере в первые три дня после разворота. Но увидеть Юпитер – это было здорово! Марс находился по ту сторону от Солнца, на расстоянии трехсот миллионов миль от нас, то есть вне поля зрения. Перед нами были все те же старые знакомые звезды, видимые с Земли. Даже на астероиды поглазеть не удалось. Тому были свои причины. Когда корабль стартовал с орбиты Супер-Нью-Йорка, капитан Харкнесс не сразу направил "Мейфлауэр" к той точке, где будет находиться Юпитер по окончании полета, а поднял корабль к северу от эклиптики, чтобы обогнуть пояс астероидов. Ни для кого не секрет, что столкнуться в космосе с метеоритом – риск невеликий, разве что капитан сдуру поведет корабль через голову кометы. Слишком уж необозримые пространства отделяют один астероид от другого. Пояс астероидов в этом смысле – настоящая космическая свалка, и тем не менее, старые корабли с атомными реакторами обычно проходили сквозь него, и ни один не пострадал. Капитан Харкнесс, в распоряжении которого были буквально неограниченные запасы энергии, предпочел для верности обогнуть пояс. Таким образом, вероятность для "Мейфлауэра" столкнуться с метеоритом была не больше, чем столкнуться с розовым слоном. Что ж, очевидно, розовые слоны все-таки существуют. Потому что мы столкнулись с метеоритом. Это случилось сразу после подъема по нашему палубному времени. Я как раз заправлял койку. В руках у меня была скаутская форма – я собирался сложить ее и сунуть под подушку. Надеть мне ее так ни разу и не пришлось: поскольку у других ребят формы не было, я свою тоже не носил. Но по-прежнему держал ее под подушкой. И тут раздался такой сумасшедший треск, какого я в жизни еще не слышал: словно прямо над ухом пальнули из винтовки; словно с силой захлопнулась стальная дверь; словно какой-то великан раздирал огромное полотнище на мелкие кусочки – и все это одновременно. А потом я ничего уже больше не слышал, кроме звона в ушах. Перед глазами все поплыло. Я тряхнул головой, взглянул вниз и обалдел; прямо у меня под ногами зияла дыра размером с ладонь. Изоляция вокруг нее сплавилась, а сама дырка была совершенно черной. И вдруг в ней промелькнула звезда – тут я наконец сообразил, что смотрю прямо в космос. Послышалось громкое шипение. Не помню, думал ли я о чем-нибудь в тот момент. Помню, что присел на корточки, скомкал скаутскую форму и сунул ее в пробоину. На мгновение показалось, что сейчас давление воздуха вытолкнет ее наружу, но форма все-таки застряла в отверстии. Однако шипение не прекратилось. Только тогда до меня дошло, что мы теряем воздух и можем задохнуться в вакууме. За спиной у меня кто-то визжал, кто-то орал, что его убили, завыла сирена тревоги. В общем, поднялся такой тарарам, что собственных мыслей и тех не слышно было. Герметичная дверь нашей каюты автоматически скользнула в пазы и накрепко закрыла выход. Это меня напугало до смерти. Я понимал, что так положено. Лучше заблокировать один отсек и обречь на гибель людей, находящихся в нем, чем подвергнуть угрозе весь корабль. Но когда ты сам находишься в этом отсеке... Боюсь, по натуре я не герой. Воздух продолжал просачиваться через затычку. Из каких-то уголков памяти в голове всплыла фраза из рекламы: "Ткань предназначена для тропиков и прекрасно вентилируется". Ну и зря, подумал я. Жаль, что под рукой не оказалось солидного пластикового плаща. Сунуть затычку поглубже я не решался: боялся, что она выскользнет наружу и тогда мы вдоволь надышимся пустотой. Я согласился бы отдать весь свой десерт за десять лет вперед в обмен на кусочек резины размером с ладонь. Вопли у меня за спиной прекратились, но ненадолго. Горлодер Эдвардс внезапно принялся дубасить в дверь, крича во все горло: – Выпустите меня отсюда! Заберите меня отсюда! И в довершение ко всему из громкоговорителя послышался голос капитана Харкнесса: – Н-двенадцать! Ответьте! Вы меня слышите? Н-двенадцать! Все в каюте завопили как резаные. – Тихо! – гаркнул я что было мочи, и на секунду воцарилась тишина. Пиви Брунн, одни из моих "волчат", уставился на меня удивленными глазищами. – В чем дело, Билли? – спросил он. – Дай сюда подушку, любую! Быстро! – ответил я. Он изумился еще больше, но подушку принес. – Сними наволочку! Скорей! Он засуетился, наконец сдернул наволочку и протянул мне подушку. Но я не мог оторвать руки от затычки. – Положи ее мне на руки, – приказал я. Это была самая обыкновенная подушка из мягкого пенопласта. Я осторожно вытащил одну руку, затем другую, встал на колени и изо все сил уперся в подушку ладонями. Она слегка прогнулась посередке; все, подумал я, сейчас треснет. Но подушка выдержала. Горлодер опять заверещал, а капитан Харкнесс все так же тщетно требовал, чтобы кто-нибудь из пассажиров каюты Н-12 отозвался и объяснил, что происходит. Я снова заорал: – Тихо! – И прибавил: – Слушайте, вырубите кто-нибудь Горлодера, чтоб он заткнулся. Идея явно имела успех. Трое пацанов с готовностью надавали Горлодеру по шее, а один двинул в живот и уселся на него верхом. – А теперь быстро все замолчали, – сказал я. – Если Горлодер пикнет, врежьте ему еще разок. Я перевел дух и сказал в микрофон: – Н-12 на связи! – Что у вас происходит? – спросил капитан. – В корабле пробоина, капитан, но мы ее заткнули. – Чем? И какой величины пробоина? Я ответил, и на этом наша беседа окончилась. Спасатели добрались до нас не сразу, потому что, как я потом узнал, первым делом они изолировали весь наш отсек, задраив дверь в коридоре, а для этого им, естественно, пришлось эвакуировать всех пассажиров из соседних кают. Но вот наконец двое в скафандрах открыли дверь и вывели всех ребят, кроме меня. Затем они оба вернулись. Одного я узнал – это был мистер Ортега. – Вставай, сынок, – сказал он. Голос через шлем звучал незнакомо и глухо. Второй спасатель склонился над дырой и прижал подушку. В руках у мистера Ортеги была большая металлическая пластина, обтянутая с одной стороны липкой прокладкой. Мне хотелось остаться и посмотреть, как будут заделывать дыру, но инженер вытолкал меня вон и закрыл дверь. В коридоре было пусто. Я постучал в дверь, ведущую в соседний отсек, и оказался в толпе ребят. Они набросились на меня с вопросами, но ничего новенького я рассказать им не мог. Через некоторое время мы почувствовали, что теряем вес. Капитан Харкнесс объявил, что корабль ненадолго прекращает вращение. Тут появились мистер Ортега с помощником и проследовали в рулевую рубку. От невесомости мне, как всегда, поплохело. Капитан Харкнесс оставил радиосвязь включенной, чтобы переговариваться с инженерами, вышедшими в космос залатать дыру снаружи, но я не вслушивался в их диалог. Когда тебя мутит и вот-вот вывернет наизнанку, все остальное становится до лампочки. Наконец корабль начал вращаться и нам позволили вернуться в каюту. Выглядела она совсем как прежде, только на полу на месте пробоины была приварена металлическая заплатка. В результате уроки в этот день отменили, а завтракать мы сели на два часа позже обычного. Так я во второй раз попал на капитанскую разборку. На ней присутствовали Джордж, Молли и Пегги, а также руководитель нашего скаутского отряда доктор Арчибальд, все ребята из нашей каюты и все члены экипажа. Прочие пассажиры могли любоваться на нас по видео. Мне ужасно хотелось надеть скаутскую форму, но она была изодрана в клочья и вся покрыта липкими пятнами. Пришлось содрать с нее эмблемы и сунуть форму в мусоросжигатель. Первый помощник возвестил: – Капитанский суд! Награды и взыскания. Все встрепенулись, подтянулись. Тут вошел капитан и остановился напротив нас. Отец вытолкнул меня вперед. – Уильям Лермер? – спросил капитан, глядя мне в лицо. – Да, сэр, – отчеканил я. – Я зачитаю запись из бортового журнала за вчерашний день, – сказал капитан. – "Двадцать первого августа в семь часов четыре минуты по стандартному времени, корабль, следуя по курсу, был пробит небольшим метеоритом. Герметизация сработала как положено, и поврежденный отсек, а именно каюта Н-12 была своевременно изолирована. Таким образом удалось предотвратить падение давления воздуха в остальных отсеках. Отсек Н-12 представляет собой жилое помещение, в момент аварии в нем находилось двадцать пассажиров. Один из них, Уильям Дж. Лермер, соорудил из материалов, имевшихся под рукой, затычку и сунул ее в пробоину, перекрыв утечку воздуха и позволив своим попутчикам продержаться до прибытия ремонтников. Его быстрая реакция безусловно спасла жизнь всем пассажирам, находившимся в отсеке Н-12". Капитан оторвал глаза от журнала и продолжил: – Заверенная копия этой записи вместе со свидетельствами очевидцев будет направлена в организацию Межпланетного Красного Креста с ходатайством о награде. Другая копия будет вручена тебе. Я не имею права наградить тебя, могу лишь сказать, что благодарен от всей души. Я говорю это от имени команды и всех пассажиров, в особенности от имени родителей твоих товарищей по каюте. Он сделал паузу, потом поманил меня пальцем и, понизив голос, сказал мне лично; – Молодец, парень! Ты был на высоте. Можешь гордиться собой. Я ответил, что мне просто повезло. – Возможно, – согласился капитан. – Но такого рода везение выпадает на долю тех, кто к нему готов. – Он снова помолчал, потом спросил: – Лермер, ты когда-нибудь думал о карьере космонавта? Я ответил, что если и думал, то не слишком серьезно. – Значит так, Лермер, – заявил капитан. – Если решишь, дай мне знать. Ты всегда можешь найти меня через Ассоциацию пилотов в Луна-Сити. Капитанская разборка на этом завершилась, и все разошлись. Мы с Джорджем шли впереди, Молли с Пегги – за нами. Я услышал за спиной голос Пегги: – Это мой брат! – Тихо, Пегги! И не показывай пальцем! – шикнула Молли. – Вот еще! – возмутилась Пегги. – Он же действительно мой брат, разве нет? – Да, конечно, но не стоит его смущать, – ответила Молли. Хотя, по правде говоря, я вовсе не чувствовал себя смущенным. Позднее меня разыскал мистер Ортега и вручил черный покореженный кусочек металла размером не больше пуговицы. – Вот все, что от него осталось, – сказал он. – Но я подумал, что тебе будет приятно взять его на память – в вида компенсации за скаутский костюм. Я поблагодарил его и сказал, что не жалею о форме; в конце концов, мою собственную шкуру она тоже спасла. – Мистер Ортега, а можно как-нибудь определить, откуда он сюда залетел? спросил я, глядя на метеорит. – Вряд ли, – ответил он, – Хотя можно, конечно, отдать его на растерзание ученым умникам – пусть выскажут свои соображения, если хочешь. Я сказал, что не хочу. Лучше сохраню его как талисман; я до сих пор таскаю его с собой в кармане. – То ли это осколок кометы, то ли кусочек из пояса астероидов, – продолжал инженер, – трудно сказать, поскольку здесь, по идее, не должно быть ни того ни другого. – Не должно, – согласился я. – Но ведь было! – Твоя правда. – Мистер ОрФега, а почему бы корпус корабля не сделать толще, чтобы такая козявка не могла его пробить? – Я вдруг вспомнил, какой тоненькой показалась мне обшивка в месте пробоины: просто пленочка, а не обшивка. – Ну, во-первых, для метеорита это настоящий великан, если хочешь знать. А во-вторых – ты имеешь представление о космической радиации, Билл? – Боюсь, очень смутное. – Но тебе наверняка известно, что первичная космическая радиация не вредит человеческому организму, хотя и свободно проникает сквозь него. Однако через металл она проходит не так свободно – и при этом образуется вторичная, и третичная, и четвертичная радиация, а этот каскад излучений уже отнюдь не безобиден. Он может вызвать различные мутации и причинить тебе и твоему потомству массу неприятностей. Получается, что человеку в космосе нужна такая обшивка, которая удерживала бы воздух внутри корабля, а ультрафиолетовые лучи – снаружи. Пару дней после аварии Горлодер ходил тише воды, ниже травы. Я решил, что недавний урок пошел ему на пользу. Но я ошибся. Мы столкнулись с ним лицом к лицу в одном из нижних коридоров. Поблизости никого не было. Я хотел пройти мимо, но он загородил проход. – Мне нужно поговорить с тобой. – О'кей, – сказал я. – Валяй, я слушаю. – Думаешь, ты самый крутой, да? Мне не понравилось ни то, что он сказал, ни то, как он это сказал. – А чего мне думать? – ответил я. – Я и в самом деле крутой. Он мне надоел. – Строишь из себя, да? Думаешь, я буду руки тебе целовать, благодарить за спасение? – Так вот что тебя волнует? Можешь расслабиться: я старался вовсе не ради тебя. – Я в этом и не сомневаюсь, – заявил он. – И не испытываю к тебе никакой благодарности. – Ну и слава Богу, – сказал я. – Можешь мне поверить, твоя благодарность мне нужна как мертвому припарка. Он тяжело задышал. – Ты меня достал, – тихо сказал он, и в то же мгновение солидная зуботычина свалила меня на пол. Я осторожно встал, надеясь застать его врасплох, но не тут-то было. Он сбил меня с ног еще раз. Я попробовал двинуть ему из положения лежа, однако этот гад все время увертывался от ударов. После третьей плюхи я остался лежать на полу. Когда в глазах перестали вспыхивать искры, Горлодера уже след простыл. А я ему так ни разу и не врезал. Вот черт, ну не везет мне в драках! Я все еще разговариваю, когда пора уже бить. Я подошел к бачку с водой и сполоснул лицо. За этим занятием меня застукал Хэнк и очень изумился. Пришлось объяснить, что я налетел на дверь. Отцу я сказал то же самое. Больше Горлодер ко мне не вязался. Мы просто игнорировали друг друга. Но в ту ночь я никак не мог заснуть, все лежал и пытался понять. И не мог. Парень, сочинивший эту муру. "В бою я стою десяти, поскольку сердцем чист", – наверняка не сталкивался с типами вроде Горлодера. По-моему, Горлодер обыкновенная сволочь; жаль, что я не заткнул пробоину его физиономией. Я все думал, как бы его проучить, но так ничего и не придумал. Как говорит отец, в жизни бывают безвыходные положения.

Глава 9

Спутники Юпитера

Никаких особых происшествий по пути к Юпитеру больше не было. Правда, как-то раз потерялся четырехгодовалый мальчуган. Родители обыскали чуть не весь корабль, из рулевой рубки по громкоговорителю всех пассажиров попросили сообщить, если кто его увидит, но парнишка как в воду канул. Мы подняли на ноги всех скаутов: самый тот случай проверить, какие из нас следопыты. Экипаж не мог организовать поиски, их всего-то раз два и обчелся – капитан, двое помощников, мистер Ортега и его заместитель. Капитан Харкнесс снабдил наших руководителей планами корабля, и мы облазили все закоулки, как в той игре, когда надо найти спрятанный предмет. Выудили мы его через двадцать минут. Бесенок, оказывается, пробрался в теплицы, и там его благополучно заперли. Пока он сидел взаперти, ему захотелось пить, и он попробовал глотнуть растворчика для поливки растений. Результат не заставил себя ждать. Парень не отравился, ничего страшного, но теплицы уделал – не дай Бог! Вечером за картами я обсудил с отцом этот случай. Пегги ушла на собрание девчонок-скаутов, Молли куда-то удалилась, и мы остались одни. Мамаша пропавшего пацаненка подняла такой шум, будто случилось что-то ужасное. Я хочу сказать: ну что могло случиться с ним на корабле? За борт-то выпасть он никак не мог. Отец возразил, что ее реакция кажется ему совершенно естественной. – Слушай, Джордж, а ты не думаешь, что не все пассажиры достойны быть колонистами? – М-м-м... может быть. Вообще-то я имел в виду Горлодера, но ведь была еще и миссис Тарбаттон, которая сломалась почти на старте и не вылезала из каюты, а также эта матрона, миссис Григсби, заработавшая себе мытье тарелок. И был мужик по имени Сондерс, постоянно конфликтовавший с судовым советом из-за того, что не желал признавать никаких постановлений и пытался жить так, как было удобно ему, а не окружающим. – Джордж, как же им всем удалось пройти психологические тесты? – Билл, ты когда-нибудь слыхал о политическом давлении? – Чего? – Вот и все, что я смог ответить. – Понимаю, что тебя это шокирует, но ты уже достаточно взрослый – пора воспринимать мир таким, какой он есть, а не таким, каким он должен быть. Рассмотрим, например, чисто гипотетическую ситуацию. Скажем, племянница сенатора собралась на Ганимед. Я не думаю, чтобы ее завалили на психологических тестах. Но даже если бы и завалили, комитет мог пересмотреть решение, коль скоро сенатор всерьез бы этого захотел. Я задумался, переваривая услышанное. На Джорджа это совсем не похоже, циником его не назовешь. Из нас двоих циник скорее я, а Джордж наивен, как ребенок. – Но если тесты так легко обойти, Джордж, тогда вообще нет смысла их проводить. – Ничего подобного. Как правило, тесты проводят честно. А если кто и проскользнет по блату – это неважно. Природа-мать сама о них позаботится. Выживут сильнейшие. – Отец сдал карты и заявил: – Ну, держись! На сей раз я тебя разделаю под орех, вот увидишь. Он всегда так говорит. – И все равно, – сказал я, – тех, кто злоупотребляет своим служебным положением, нужно гнать в три шеи! – Согласен, – мягко ответил Джордж. – Но тут главное не переусердствовать. Работать нам предстоит не с ангелами, а с людьми. Двадцать четвертого августа капитан Харкнесс прекратил вращение корабля и начал сбрасывать ускорение. Корабль тормозил более четырех часов, а затем в шестистах тысячах милях от Юпитера перешел на свободное падение. Ганимед находился за Юпитером. Невесомость по-прежнему доставляла нам мало удовольствия, но теперь мы были к ней подготовлены и все, кто хотел, сделали уколы. Я тоже не выпендривался. Теоретически "Мейфлауэр" мог сманеврировать таким образом, чтобы в конце торможения сразу выйти на орбиту вокруг Ганимеда.. Но на практике более удобно было потихоньку приближаться к спутнику, чтобы избежать неприятных встреч с метеоритами в так называемых фальшивых кольцах. У Юпитера, разумеется, нет таких колец, как у Сатурна, но наряду со спутниками вокруг него вращается уйма космического мусора. Будь этого мусора еще больше, он образовал бы кольца наподобие сатурнианских. Но хотя осколков и не хватает на кольца, зато их вполне достаточно, чтобы устроить пилоту нелегкую жизнь. Что же до нас, пассажиров, то медленное приближение к планете позволило нам вдоволь налюбоваться на Юпитер и его спутники. Камешки, встречи с которыми мы так старательно избегали, в основном вращаются в плоскости экватора Юпитера, как сатурнианские кольца, поэтому капитан Харкнесс повел корабль над верхушкой планеты, то есть над северным полюсом. Так что в опасную зону мы вошли, только когда стали огибать Юпитер и приближаться к Ганимеду, но к этому времени корабль уже двигался черепашьими темпами. Однако над полюсом "Мейфлауэр" еще мчался во всю прыть. Более тридцати миль в секунду – и с такой скоростью мы неслись на расстоянии всего тридцати тысяч миль от планеты. Вид был еще тот! Диаметр Юпитера около девяноста тысяч миль, и когда летишь в тридцати тысячах милях от такой громадины, чувствуешь себя не совсем уютно. Я пару минут попялился в иллюминатор, а потом уступил место другим желающим и вернулся в каюту, где можно было смотреть на экран сколько влезет. Странное это было зрелище; обычно на фотографиях Юпитер похож на шар, прочерченный полосами, идущими параллельно экватору. Но мы-то смотрели на него со стороны полюса, а потому вместо полос видели разноцветные круги. Планета походила на огромную мишень, размалеванную оранжевой, кирпичной и коричневой красками, только от этой мишени кто-то отжевал половину, потому что Юпитер был в виде полусферы. Прямо на полюсе чернело какое-то пятно. Нам объяснили, что это зона устойчивой ясной погоды и что в этом месте можно разглядеть даже поверхность планеты. Но я, как ни старался, ничего не разглядел. Пятно как пятно. Когда мы летели над верхушкой Юпитера, из темноты внезапно выплыла Ио, спутник номер один. Размерами она похожа на нашу Луну и расстояние от нее до "Мейфлауэра" было примерно как от Земли до Луны. Нет, вы только представьте себе: сплошное черное небо и вдруг откуда ни возьмись темно-красный кровавый диск, который на ваших глазах за пять минут становится ярко-оранжевым, почти таким же, как Юпитер.. И выпрыгнул он буквально ниоткуда – магия, да и только. Пока мы были поблизости, я все старался найти спутник Барнарда [Барнард Эдуард Эмерсон (1875-1923) – американский астроном, в 1892г. открыл пятый спутник Юпитера – Амальтею], но, очевидно, пропустил. Пятый спутник совсем крошечный и крутится вокруг Юпитера на расстоянии меньше диаметра – так близко, что успевает сделать полный оборот за двенадцать часов. Он интересовал меня потому, что на нем расположена обсерватория и базовая станция проекта "Юпитер". А может, я его и не пропустил: не исключено, что его отсюда вообще нельзя увидеть – диаметр-то у шарика всего сто пятьдесят миль. Говорят, с него можно просто спрыгнуть и оказаться в космосе. Я спросил у Джорджа, но он сказал, что это ерунда: скорость разбега должна быть около пятисот футов в секунду. Позже я проверил: он оказался прав. Отец у меня настоящий кладезь полезной информации. Он говорит, что факты заслуживают уважения сами по себе. Каллисто была у нас за спиной; мы прошли мимо нее, не приближаясь. Полумесяц Европы [Каллисто и Европа – соответственно четвертый и второй спутники Юпитера] находился справа, почти на перпендикуляре к нашей траектории. Нас разделяло более четырехсот тысяч миль, и вид ее меня не впечатлял. Ганимед же был прямо перед нами и все время увеличивался в размерах. Но странное дело: Каллисто отсвечивала серебром, как Луна, разве что не так ярко, Ио и Европа были огненно-оранжевыми, как и сам Юпитер, а Ганимед выглядел совершенно тусклым. Я спросил Джорджа почему. Ответ, как всегда, был у него наготове. – Ганимед был таким же ярким, как Ио с Европой. Это парниковый эффект виноват [Парниковый эффект – нагрев внутренних слоев атмосферы, обусловленный прозрачностью атмосферы для основной части излучения Солнца и поглощением атмосферой основной части теплового излучения планеты, нагретой Солнцем. В атмосфере Земли излучение поглощается молекулами воды, двуокиси углерода и так далее.] – тепловая ловушка. Иначе мы не смогли бы там жить. Вообще-то я и сам об этом знал. Парниковый эффект – самая важная часть проекта создания атмосферы. Когда в 1985 году на Ганимеде высадилась экспедиция, температура там была двести градусов ниже нуля [Здесь и далее температура дана по шкале Фаренгейта. Соотношение с температурой по Цельсию определяется по формуле 1_градус_Цельсия = 5/9 x (t_по_Фаренгейту – 32)] вполне достаточно, чтобы превратиться в сосульку. – Джордж, я знаю про тепловую ловушку, – сказал я, – но все равно, почему он такой темный? Словно его в мешок засунули. – Свет – это тепло, а тепло – это свет. Какая тебе разница? На поверхности Гакимеда светло. Спутник просто удерживает свет, не отражая его – как раз то, что нам нужно. Я заткнулся. До меня не совсем дошло, что он имел в виду, но я решил не ломать понапрасну голову. Вблизи от Ганимеда капитан Харкнесс вновь начал торможение, так что мы смогли нормально пообедать. Я так и не привык к невесомости, по крайней мере есть не мог совершенно, даже с уколами. Примерно в тысяче миль от Ганимеда корабль вышел на круговую орбиту. Мы прибыли на место – теперь оставалось только ждать, когда за нами прилетят и выгрузят из "Мейфлауэра". Пока нас переправляли на Ганимед, мне в голову впервые закралось подозрение, что быть колонистом вовсе не так романтично и почетно, как казалось на Земле. Чтобы перевезти нас всех разом, нужно было как минимум три ракеты. За нами прислали всего одну – "Джиттербаг", способную уместиться в отсеке "Бифроста". Взять она могла только девяносто пассажиров, а значит, ей предстояло мотаться туда-обратно много раз. Мне повезло. Я прождал в невесомости всего три дня. И за это время похудел на десять фунтов. Правда, я не сидел сложа руки, а помогал на погрузке. Наконец пришла наша очередь и мы забрались в "Джиттербаг". Ну и корыто! Между палубами не больше четырех футов – не палубы, а книжные полки какие-то. Воздух затхлый, кругом грязища; после предыдущего рейса здесь явно никто не убирал. Никаких тебе противоперегрузочных кресел: палуба сплошь покрыта матрацами, а поверх матрацев уложены мы, то есть пассажиры – плечом к плечу и ногами к голове соседа. Капитанша, горластая тетка, которую все называли "капитаном Хэтти", знай себе покрикивала да поторапливала нас. Даже не удосужилась убедиться, все ли пристегнулись. Слава Богу, длилось все это недолго. Капитанша рванула с места так, что впервые после тестов у меня потемнело в глазах, и я отключился; мы летели двадцать минут, а потом буквально шлепнулись на землю. И услышали зычный окрик капитанши "А ну, вываливайте, крысы сухопутные! Прибыли." На "Джиттербаге" мы дышали чистым кислородом, а не гелиево-кислородной смесью, как на "Мейфлауэре". Во время полета давление было десять фунтов; теперь капитан Хэтти спустила его до трех, то есть до нормального давления на Ганимеде. Ясно, что трех фунтов кислорода вполне достаточно для жизни; на Земле его, кстати, не больше – остальные двенадцать фунтов приходятся на долю азота. Но когда давление падает так внезапно, вы начинаете судорожно хватать ртом воздух. Вы не задыхаетесь, нет, но ощущение у вас именно такое. Из ракеты мы выбрались совершенно измочаленными. У Пегги шла носом кровь. Лифта, естественно, не оказалось, пришлось спускаться по веревочной лестнице. А холодина стояла – жуть! Падал снег; ветер выл и сотрясал лестницу так, что малышей решили спускать на канатах. На земле лежало снежное покрывало толщиной в восемь дюймов [1 дюйм = 2,54 см], только на месте посадки "Джиттербага" зияла черная проплешина. Ветер швырял в лицо снежные комья, залепляя глаза; я почти ничего не видел. Кто-то схватил меня за плечи, развернул и прокричал: – Шевелись, шевелись! Вон туда! Я повиновался; на краю проталины, выжженной ракетой, стоял еще один человек и пел ту же песню. Впереди в снегу вилась утоптанная в слякоть грязная тропинка. Я устремился по ней рысцой, чтобы согреться, догоняя фигуры, пропадавшие в снежном месиве. До укрытия пришлось протопать не меньше полумили. Одеты мы были совсем не по сезону. Когда я добрался до двери, у меня зуб на зуб не попадал, а ноги промокли насквозь. Укрытием служило огромное здание, что-то вроде ангара, и не сказать, чтобы там было намного теплее, поскольку дверь стояла нараспашку. Но все же очутиться под крышей было приятно – хоть снег на голову нt падал. Ангар был забит народом, среди пассажиров мелькали и ганимедцы. Они выделялись из толпы своими бородами и отросшими до плеч волосами. Я сразу же решил, что следовать этой моде не стану; я всегда буду гладко выбрит, как Джордж. Я покрутился в толпе, пытаясь найти Джорджа с компанией. В конце концов мне это удалось. Отец раздобыл для Молли какой-то баул, и она примостилась на нем, держа Пегги на коленях. Из носа у пигалицы, к счастью, уже не текло, но физиономия вся была перепачкана высохшей кровью и грязью и исчерчена бороздками от слез. Тот еще вид! Джордж тоже глядел угрюмо, в точности как в первые дни без трубки. Я подошел к ним и сказал: – Привет родне! Джордж обернулся и осветился улыбкой: – Кого я вижу! Билл! Как дела? – Как на мусорной свалке. Отец помрачнел: – Надеюсь, они все же наведут здесь порядок. Обсудить эту тему нам не дали. Рядом с нами возник заснеженный колонист с заросшей физиономией, сунул пальцы в рот и свистнул. – Слушай сюда! – заорал он. – Мне нужна дюжина крепких парней для выгрузки багажа! Он оглянулся и начал тыкать пальцем: – Ты! И ты! И ты давай! Джорджа тыкнули девятым, меня – десятым. Молли принялась протестовать. Если бы не она, Джордж наверняка бы заартачился, но, услышав ее голос, сказал только: – Нет, Молли, думаю, так надо. Пошли, Билл. И мы отправились обратно в стужу. Нас загрузили в кузов тягача-вездехода и повезли к ракете. Отец пропихнул меня в "Джиттербаг", чтобы не пришлось вкалывать на морозе. Зато мне досталась дополнительная порция ядовитого язычка капитана Хэтти: мы, естественно, работали слишком медленно для нее. Но вот багаж наконец погрузили на вездеход, и мы потащились обратно в пургу. Молли и Пегги на прежнем месте не оказалось. Ангар почти опустел, а нам указали на дверь, ведущую в соседнее здание. Я видел, как нервничает Джордж из-за отсутствия Молли. В соседнем здании висели большие указатели со стрелками: "Мужчины и мальчики – направо, женщины и девочки – налево". Джордж тут же свернул налево. Не прошел он и десяти ярдов, как его тормознула суроволицая колонистка в плаще. – Вам в другую сторону, – непреклонно заявила она. – Здесь спальня для женщин. – Я знаю, – сказал отец, – но я ищу свою жену. – Вы встретитесь с ней за ужином. – Но мне нужно увидеть ее немедленно. – Я не могу отыскать ее в этой толпе. Вам придется подождать. – Но... Мимо нас, направляясь к спальне, просеменила стайка женщин. Отец окликнул знакомую по палубе: – Миссис Арчибальд! Женщина обернулась. – О, да это мистер Лермер! Здравствуйте! – Миссис Арчибальд! – решительно проговорил отец. – Вы не могли бы разыскать Молли и сказать, что я жду ее здесь? – Ну конечно, я постараюсь, мистер Лермер. – Спасибо, миссис Арчибальд. Тысяча благодарностей. – Не за что. Она ушла, а мы остались ждать, не обращая внимания на суровую стражницу. Через пару минут появилась Молли – одна, без Пегги. Глядя на Джорджа, можно было подумать, что они не виделись по крайней мере месяц. – Я не знала, что делать, дорогой, – сказала Молли. – Нам велели идти, и я решила, что надо устроить Пегги поудобнее. Я знала, что ты найдешь нас. – А где Пегги? – Я ее уложила. Мы вместе вышли в главный холл. Там за столом сидел какой-то человек, а над головой у него висела табличка: "Иммиграционная служба. Информация". К столу тянулась длинная очередь; мы пристроились в хвосте. – Как Пегги? – спросил отец. – Боюсь, она простыла. – Надеюсь, что... – начал отец. – Я надеюсь – а-ап-чхи! – И ты тоже, – укоризненно проговорила Молли. – Я не простыл, – возразил отец, вытирая глаза. – Это просто рефлекс. Молли только хмыкнула в ответ. Очередь вилась мимо низкого балкончика. Двое ребят-колонистов моего возраста или чуть старше свесились через перила, разглядывая нас. У одного на щеках торчали пучки волос – парень безуспешно пытался обрасти бородкой. – Рейф, видал, кого нам нынче прислали? – спросил он у товарища. – Тоска, – отозвался тот. Первый ткнул пальцем в мою сторону: – Посмотри-ка на этого – ну типичный артист, в натуре. – Интересно, натура-то живая или нет? – задумчиво уставился на меня второй. -А какая разница? – изрек первый. Они оба заржали, а я отвернулся. Терпеть не могу дешевых остряков.