Текст книги "Огни Небес (др. изд.)"

Автор книги: Роберт Джордан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 75 страниц) [доступный отрывок для чтения: 27 страниц]

Глава 2
РУИДИН

Опершись поднятыми руками об оконную раму, Ранд ал'Тор выглянул из высокого окна, рассматривая раскинувшийся внизу город Руидин. Стекла в окне, если они когда и были, не сохранились. Вытянувшиеся тени круто клонились к востоку. В комнате тихо играла бардовская арфа. Пот, едва выступив на лице, тотчас испарялся; красная шелковая куртка, влажная между лопаток, была расстегнута в тщетной попытке ослабить духоту, а рубашка расшнурована до середины груди. Ночь в Айильской Пустыне могла быть морозно-холодной, но днем от слабого ветерка не стоило ждать даже легкой свежести.

С рук, широко расставленных в стороны и лежащих на гладком камне оконной рамы, спали рукава куртки, открыв взорам предплечья Ранда – вокруг них обвились необычные создания. Два змеевидных, золотогривых существа с горящими, точно солнце, глазами, сияли ало-золотой чешуей, на каждой лапе поблескивало по пять золотых когтей. Чудища эти не были татуировкой, они стали частью его кожи. Блестя драгоценным металлом и самоцветами, в свете клонящегося к закату дня они казались живыми.

Для народа, жившего по эту сторону горного кряжа, называемого то Драконовой Стеной, то Хребтом Мира, знаки эти отмечали юношу как Того-Кто-Пришел-с-Рассветом. И, согласно Пророчествам, для всех за Драконовой Стеной меты эти, как и выжженные на ладонях цапли, свидетельствовали: он – Дракон Возрожденный. И то и другое предвещало ему одну участь: объединить, спасти – и уничтожить.

Если б мог, Ранд с радостью позабыл бы эти слова, но времена неведения, если когда и были, остались далеко в прошлом, теперь он и не думал об этом. А если изредка и приходила в голову этакая идея, то со слабым сожалением так мужчина вспоминает о неразумных мечтах детства. А ведь он помнил чуть ли не каждую минуту мальчишеских лет – он едва успел переступить ту грань, что отделяет взрослую жизнь от детства. И теперь Ранд старался думать только об одном: что он должен сделать. Судьба и долг не позволяли свернуть с предначертанного пути, точно поводья в руке беспощадного всадника, но ведь Ранда частенько называли упрямцем. Дорога должна быть пройдена, но если можно добраться до ее конца разными путями, то – кто знает? – вдруг это еще и не конец. Шансов на такой исход мало. Точнее, почти ни одного. Пророчества требовали его крови.

За окном лежал Руидин, выжигаемый по-прежнему безжалостным солнцем, хоть оно и спускалось уже к скалистым горам – голым, почти без единого клочка зелени. В этом суровом, изломанном краю, где земля потрескалась от зноя, где люди убивали и умирали за крохотную – перешагнуть можно – лужицу воды, никто и не подумал бы искать громадный город. Его давным-давно исчезнувшие строители не закончили своей работы. Тут и там поднимались невероятно высокие здания, уступчатые и гладкостенные дворцы иногда обрывались неровной кирпичной кладкой на восьмом-десятом этаже. Много выше парили башни, но взор то и дело натыкался на недостроенные громады. С четверть некогда исполинских зданий с толстыми колоннами и бесчисленными окнами из цветного стекла лежали, будто разбросанные булыжники, поперек широких проспектов, посреди которых тянулись полосы голой земли, земли, никогда не знавшей деревьев, для которых она предназначалась. Изумительные фонтаны сухи, как и сотни сотен лет. И весь труд затрачен впустую, строители умерли, так и не завершив своей работы. Но порой Ранда посещала мысль, что город лишь начали возводить – для того, чтобы его нашел он.

Ишь возгордился,подумал Ранд. Столько гордости – наверняка я уже наполовину спятил.Ранд не удержался и криво усмехнулся. С мужчинами и женщинами, пришедшими сюда давным-давно, были Айз Седай, и кому, как не им, знать «Кариатонский цикл», Пророчества о Драконе. Или, что более вероятно, они-то и написали Пророчества. Высоковато залетел, а? Голова не кружится?

Прямо под окном раскинулась просторная площадь, которую сейчас наполовину объяла протянувшаяся тень; там беспорядочными грудами были свалены статуи и кристаллические кресла, престранные вещицы и удивительные фигурки из металла, камня, стекла – Ранд ничему не мог дать названия. Их разбросало так, словно здесь бушевала буря. Даже тени казались прохладными лишь в сравнении с залитыми солнцем улицами. Мужчины в груботканой одежде – не айильцы, – обливаясь потом, грузили на фургоны вещи, которые выбирала невысокая стройная женщина в шелковом платье чистейшего голубого цвета. Она плавно, с прямой спиной переходила от предмета к предмету, будто тягостная жара не давила на нее, как на других, хотя голову ее охватывало влажное полотно. Она просто не позволяла себе страдать от нещадного солнца. Ранд готов был поспорить, что женщина даже не вспотела.

Возглавлял усердных работников смуглый крупный мужчина по имени Хаднан Кадир, как все считали, купец. Он был в кремового цвета шелковых одеждах, сегодня насквозь пропотевших. Он то и дело утирал лицо большим платком и громкими проклятиями подбадривал подручных – охранников и возниц своего каравана фургонов. Но стоило стройной женщине указать на какой-либо предмет, малый или большой, как Кадир наравне с прочими с готовностью бросался поднимать, тащить, переворачивать. Чтобы подчинить себе других, Айз Седай незачем выделяться внушительной фигурой, но Ранд подозревал, что Морейн командовала бы не хуже, даже если бы никогда и рядом с Белой Башней не стояла.

Двое грузчиков сейчас пытались передвинуть нечто похожее на причудливо искривленную дверную раму, вытесанную из краснокамня, – углы ее были соединены как-то странно для человеческого взора. Рама стояла прямо и свободно поворачивалась, но, как те двое ни надрывались, наклоняться и опрокидываться не желала. И тут один из грузчиков поскользнулся и упал животом на раму. Ранд напрягся. Мгновение казалось, что от бедолаги остались только бьющиеся в панике ноги – выше пояса тело исчезло. Потом Лан сделал несколько шагов и выдернул упавшего из проема, ухватив того за поясной ремень. Лан был Стражем, связанным с Морейн узами, а как – Ранд не понимал. Этот суровый воин в одеждах зеленых оттенков двигался легко и уверенно, как айилец, напоминая вышедшего на охоту волка. Меч у бедра казался неотделимым от Стража; меч был его частью, продолжением руки. Лан разжал пальцы, и работник шлепнулся на мостовую, где и остался сидеть. Вопли перепуганного бедолаги слабо донеслись до Ранда, а его сотоварищ в любой миг был готов дать деру. Некоторые из людей Кадира, случайно оказавшиеся рядом с этой парой, переглядывались, явно прикидывая, не лучше ли и им убраться отсюда.

Среди них появилась Морейн, да так быстро, что казалось, без Силы здесь не обошлось. Она мягко двигалась от одного человека к другому. Ее манера держаться была столь впечатляюща, что Ранд точно наяву слышал распоряжения, слетающие с ее губ, приказы столь уверенные, что не повиноваться им представлялось верхом глупости. Отдавая короткие распоряжения, она преодолела всякое сопротивление, подавила в корне все возражения, вернула грузчиков к работе. Двое вновь взялись за дверную раму и ворочали ее с не меньшим рвением, чем раньше, хотя и косились на Морейн, полагая, что она не видит их взглядов. По-своему Морейн была еще суровей и безжалостней Лана.

Насколько знал Ранд, все предметы внизу были ангриалами,или са'ангриалами,или тер'ангриалами,созданными еще до Разлома Мира, чтобы многократно усиливать поток Единой Силы или по-разному использовать ее. Сработаны они были несомненно с помощью Силы, хотя теперь даже Айз Седай не знали секретов их изготовления. У Ранда имелись подозрения, даже больше чем подозрения, о предназначении этой словно перекосившейся дверной рамы: она и в самом деле была дверью – в иной мир, но о назначении остальных предметов у него не было ни малейшего понятия. И не только он – никто ничего не знал. Потому-то Морейн так стремилась отправить в Башню для изучения как можно больше ценных находок. Скорей всего, даже в Башне не хранилось столько предметов, имеющих отношение к Силе, сколько валялось на этой площади, а ведь считалось, что Башня обладает крупнейшим их собранием. И тем не менее Башня знала назначение лишь считанных раритетов из своей богатейшей коллекции.

Уложенное в фургоны или раскиданное по мостовой не интересовало Ранда; то, что ему было нужно, он уже забрал. Пожалуй, взял гораздо больше, чем хотел.

В центре площади, возле обгоревшего ствола дерева в сотню футов высотой, стоял небольшой лес стеклянных колонн, каждая не уступала высотой дереву, и были они такие тонкие, что казалось, первая же буря повалит их и разобьет. Хотя до них и дотянулся краешек тени, колонны сверкали и искрились пойманным и отраженным солнечным светом. Несчетные годы айильские мужчины входили в этот стеклянный лес и возвращались оттуда, отмеченные тем же знаком, что и Ранд. Но знак этот был у них лишь на одной руке, и отличал он вождей кланов. Айильцы либо выходили оттуда с этим знаком, либо не выходили вовсе. Айильские женщины тоже приходили в этот город, стремясь к званию Хранительницы Мудрости. Более никто – ни живой, ни мертвый. «Мужчина может войти в Руидин один раз, женщина – дважды; большее означает смерть».Так говорили Хранительницы Мудрости, и раньше так и было. Теперь в Руидин мог войти любой.

Сотни айильцев ступали по улицам, и в домах множилось число обитателей; с каждым днем на земляных полосах посередине улиц появлялось все больше бобов, кабачков или ростков земая,старательно поливаемых из глиняных горшков. Воду носили из возникшего ниоткуда громадного озера, заполнившего южный конец долины. Во всей стране Айил это было единственное озеро, где столько воды. Тысячи людей разбили лагеря на склонах ближних гор, даже на самом Чейндаре, куда прежде ступали лишь немногие явившиеся для ритуала, когда в Руидин отправлялись один мужчина или одна женщина.

Где бы ни появился, Ранд приносил с собой перемены и разрушение. На этот раз, как он надеялся – надеялся вопреки всему, – перемены будут к лучшему. Такой исход еще возможен. Но сожженное дерево будто насмехалось над ним. Авендесора,легендарное Древо Жизни. О его местонахождении умалчивали все сказания, и неожиданно оно обнаружилось именно здесь. Морейн утверждала, что Древо все еще живо, еще способно вновь пустить ростки, но Ранд видел пока лишь почерневшую кору и голые ветви.

Вздохнув, юноша отошел от окна и повернулся лицом к просторной, хоть и не самой большой в Руидине комнате, – в двух стенах прорезаны высокие окна, купольный потолок выложен фантастической мозаикой: крылатые люди и животные. Оставшаяся в городе мебель сгнила давным-давно даже в этом сухом воздухе, а то немногое, что уцелело, источили черви и жучки. Но у дальней стены стояло кресло с высокой спинкой, еще крепкое, с хорошо сохранившейся золоченой отделкой. Однако кресло не шло ни в какое сравнение с прекрасным столом, широко расставившим свои ножки – богато украшенные, как и края столешницы, великолепной резьбой в виде цветков. Кто-то натер дерево воском, и оно, несмотря на почтенный возраст, светилось изнутри. Стол и кресло отыскали для Ранда айильцы, хотя и покачивали головами, поглядывая на непривычные им предметы обстановки. В Пустыне слишком мало деревьев, которые могут дать ровную и длинную древесину для изготовления похожего кресла, и уж наверняка во всей Пустыне не сыщешь подходящего дерева для стола.

Больше здесь не было привычной для Ранда мебели. В центре комнаты выложенный темно-красной плиткой пол покрывал превосходный шелковый ковер из Иллиана, голубых и золотых тонов. Ковер явно добыт в какой-то давнишней битве. Вокруг него были разбросаны яркие шелковые подушки с кистями на уголках. На таких-то подушках, а не на стульях и располагались обычно айильцы, но чаще они сидели на пятках, причем с таким комфортом, с каким Ранд устроился бы в мягком кресле.

На ковре, опираясь на подушки, лежали шестеро мужчин. Шесть вождей, они возглавляли кланы, которые уже последовали за Рандом. Вернее, за Тем-Кто-Пришел-с-Рассветом. Причем отнюдь не всегда с готовностью. Ранд подумал, что один Руарк – широкоплечий, голубоглазый, с обильной сединой в темно-рыжих волосах – настроен к нему дружески, но этого никак не скажешь об остальных. И клановых вождей здесь всего шестеро из двенадцати.

Не взглянув на кресло, Ранд уселся, скрестив ноги, на пол, лицом к айильцам. В Пустыне, не считая Руидина, кресла были лишь у клановых вождей, садившихся в них только в трех случаях: когда их провозглашали вождями, когда они с почетом принимали сдавшегося врага или когда выносили приговор. Займи Ранд сейчас кресло – и они решат, что он намерен совершить нечто подобное.

На всех шестерых были кадин'сор,куртки и штаны коричневых и серых оттенков, которые сливались с землей, и мягкие сапожки со шнуровкой до колен. Даже здесь, на встрече с тем, кого они провозгласили Кар'а'карном,вождем вождей, на поясе у каждого висел тяжелый нож с длинным клинком, на плечах, напоминая широкий шарф, лежала серо-коричневая шуфа.Если воин закрывал лицо черной вуалью, частью шуфы,значит, он готов убивать. Да и сейчас такое вполне возможно. Эти люди сражались друг с другом в нескончаемой череде клановых набегов, битв, в стычках кровной мести. Вожди смотрели на Ранда и ждали, что он скажет, но ожидание у айильцев всегда готово смениться движением – внезапным, стремительным и яростным.

Бэил, самый высокий из встреченных Рандом мужчин, и Джеран, стройный, будто клинок, гибкий и быстрый, точно хлыст, лежали как можно дальше друг от друга – насколько позволял ковер. Между их кланами – Гошиен, к которому принадлежал Бэил, и Шаарад Джерана – была кровная вражда, подавленная появлением Того-Кто-Пришел-с-Рассветом, но не забытая. Несмотря на все случившееся, по-прежнему действовал Мир Руидина, так, по крайней мере, казалось. Тем не менее безмятежные звуки арфы резко контрастировали с непреклонным стремлением Джерана и Бэила не смотреть друг на друга. С загорелых лиц на Ранда устремились шесть пар глаз – голубых, зеленых и серых; рядом с айильцами даже ястребы казались бы ручными птицами.

– Что мне нужно сделать, чтобы Рийн пришли ко мне? – спросил Ранд. – Руарк, ты был уверен, что они придут.

Вождь Таардад спокойно смотрел на Ранда; судя по выражению лица, оно было словно из камня вырезано.

– Ждать. И больше ничего. Деарик приведет их. Со временем.

Седоволосый Ган, лежавший рядом с Руарком, скривил губы, будто хотел сплюнуть. Как обычно, с его лица, напоминавшего дубленую кожу, не сходило мрачное выражение.

– Деарик видел слишком много мужчин и Дев, которые целыми днями сидели, уставясь в никуда, а потом бросали свои копья. Бросали копья!

– И убегали, – негромко добавил Бэил. – Я сам видел – среди Гошиен, даже из моего собственного септа. И они бежали. А ты, Ган, видел таких у Томанелле. Все мы видели. По-моему, они ведать не ведали, куда бегут, знали лишь, от кого бегут.

– Трусливые змеи! – рявкнул Джеран. Седые пряди серебрились в его светло-каштановых волосах – среди айильских клановых вождей не было молодых. – Гадюки-вонючки, шарахающиеся от собственной тени! – Едва заметное движение его голубых глаз к дальнему краю ковра пояснило, что эти слова относятся к Гошиен, а не только к тем, кто бросил свои копья.

Бэил двинулся было, собираясь подняться, лицо его стало еще жестче если такое возможно, но мужчина рядом с ним успокаивающе положил ладонь ему на руку. Бруана из Накай отличали могучее сложение и сила, которой хватило бы на двух кузнецов, но характер у него был спокойный и мирный, что вовсе не походило на Айил.

– Все мы видели убегающих воинов и Дев. – Голос его прозвучал лениво, а серые глаза смотрели сонно, однако Ранд знал, что это впечатление обманчиво: даже Руарк считал Бруана смертельно опасным бойцом и изворотливым тактиком. По счастью, Бруан готов идти за Рандом в огонь и в воду, держа его сторону даже крепче Руарка. Но Бруан следует за Тем-Кто-Пришел-с-Рассветом; он не знал Ранда ал'Тора. – Видели, как и ты, Джеран. Тебе известно, как тяжело оказаться перед тем, что предстало им. Нельзя называть трусами тех, кто умер, выдержав испытания. Можно ли тогда называть трусами тех, кто по этой причине бежал?

– Они не должны были узнать об этом, – пробурчал Ган, сжимая пальцами свою подушку с красными кистями, словно горло заклятого врага. – Это знание – для тех, кто вошел в Руидин и остался в живых.

Он произнес эти слова, ни кому не обращаясь, но предназначались они Ранду. Ведь именно Ранд открыл всем айильцам то, что мужчина узнавал среди стеклянных колонн на площади. Он сказал столько, что вожди и Хранительницы Мудрости не посмели изворачиваться, когда у них спросили обо всем прочем. Если и оставался в Пустыне айилец, еще не узнавший правды, то он месяц ни с кем не разговаривал.

Правда оказалась вовсе не такой, какой ее считало большинство, – не было славного наследия боевого прошлого. В самом начале Айил были беспомощными беженцами, спасавшимися от Разлома Мира. Конечно, любой, сумевший выжить в те дни, был беженцем, но сами Айил никогда не считали себя беззащитными. Но невыносимей всего другое – предки нынешних айильцев следовали Путем Листа, отказавшись от насилия даже для защиты собственной жизни. На Древнем Наречии Айил означало «преданный», «посвященный», и именно миру были посвящены, преданы Айил. Они же, сегодня называющие себя айильцами, оказались потомками тех, кто нарушил заповеди бессчетных поколений. Остался лишь единственный след прежних зароков: айилец скорей умрет, чем коснется меча. А они-то всегда верили, что этот обычай – часть их гордости, признак, отделяющий их от живущих за пределами Пустыни.

Ранд слышал, что, по утверждениям айильцев, народ их попал в необитаемую Пустыню в наказание за какой-то грех. Отныне айильцы знали, что это за грех. Мужчины и женщины, построившие Руидин и умершие здесь, те, кто в редких случаях, когда о них упоминали, называли Дженн Айил, кланом, которого нет, – именно они со времен, еще предшествовавших Разлому, хранили верность Айз Седай. Многим слишком тяжко осознавать, что все, во что веришь и верил, обернулось ложью.

– Нужно было сказать, – промолвил Ранд. Они имели право знать. Нельзя жить во лжи. Их собственное пророчество гласило, что я принесу им раскол. И я не смог сделать иначе.Прошлого не вернуть; что сделано, того не переделаешь. Нужно думать о будущем. Кое-кто из этих людей меня не любит, некоторые ненавидят за то, что я не родился среди них, но они должны пойти за мной. Мне нужны они все. – Что слышно о Миагома?

Эрим, лежащий между Руарком и Ганом, покачал головой. Его некогда ярко-рыжие волосы изрядно поседели, но зеленые глаза глядели пронзительно и цепко, как у молодого. Крупные ладони, длинные и крепкие пальцы, широкие запястья свидетельствовали, что и руки его сильны по-прежнему.

– Тимолан и своим ногам не позволит знать, куда собрался прыгнуть, пока от земли не оттолкнется.

– Когда Тимолан был еще слишком молод для вождя, – сказал Джеран, – он пытался объединить кланы. У него ничего не вышло. Вряд ли ему придется по вкусу, что кому-то наконец удалось то, что не получилось у него.

– Он придет, – сказал Руарк. – Тимолан никогда не считал себя Тем-Кто-Приходит-с-Рассветом. И Джанвин приведет Шианде. Но они будут выжидать. Вначале они должны сами все уразуметь и осознать.

– Они должны свыкнуться с мыслью, что Тот-Кто-Пришел-с-Рассветом – мокроземец, – прорычал Ган. – Не обижайся, Кар'а'карн. – В голосе вождя не было и следа раболепия – вождь ведь не король, равно как и вождь вождей. В лучшем случае – первый среди равных.

– Со временем, думаю, придут и Дэрайн, и Кодарра, – спокойно сказал Бруан. И быстро – чтобы молчание не стало причиной для танца копий. Первый среди равных – и то не всегда. – Они больше других потеряли от откровения. – Этим словом айильцы стали называть долгие минуты ошеломления перед тем, как человек пытался бегством спастись от правды об Айил. – Пока Манделайн и Индириан всецело заняты тем, чтобы удержать свои кланы в единстве, и оба захотят своими глазами увидеть Драконов на твоих руках. Но они придут.

Не обсужденным остался лишь один клан, который не хотелось упоминать ни одному из вождей.

– Какие новости о Куладине и о Шайдо? – спросил Ранд.

Ответом ему была тишина, в которой будто издалека несколько раз горько и тихо вздохнула арфа. Каждый выжидал, когда заговорит другой, и каждый явно чувствовал неловкость – насколько она заметна у айильца. Джеран хмуро разглядывал ноготь большого пальца, Бруан поигрывал серебристыми кистями своей зеленой подушки. Даже Руарк изучал узоры на ковре.

В напряженной тишине грациозной походкой вошли облаченные в белое мужчины и женщины. Они налили вина в отделанные серебром кубки, поставив их возле каждого вождя, разнесли маленькие серебряные тарелочки с редкими в Пустыне оливками, белым овечьим сыром и бледными морщинистыми орехами, которые айильцы называли пекара.Из-под бледных капюшонов виднелись лица непривычные для айильцев кротость и потупленные взоры.

Захваченные в битве или во время набега, гай'шайндавали клятву служить с покорностью год и один день, не касаясь оружия, не чиня насилия, и в конце концов возвращались в свой клан и септ, будто ничего не случилось. Странный отголосок Пути Листа. Так требовал джи'и'тох,честь и долг, а для айильца нет ничего хуже, чем нарушить джи'и'тох.Возможно, кто-то из гай'шайнприслуживает своему клановому вождю, но ни тот, ни другой, пока длится оговоренный срок, не выдаст знакомства даже взглядом, будь то хоть сын или дочь.

У Ранда вдруг возникла мысль, что именно поэтому кое-кто из айильцев так тяжело воспринял открытую им правду. Этим людям представлялось, что их предки дали обет гай'шайнне только от себя, но и от имени последующих поколений. И эти поколения – все, до нынешних дней, – взяв в руки копье, нарушили джи'и'тох.Тревожили ли когда-нибудь подобные мысли мужчин, собравшихся здесь с Рандом? Для айильцев джи'и'тох– крайне серьезное дело.

Мягко, почти бесшумно, гай'шайнудалились. Ни к еде, ни к вину ни один из клановых вождей не притронулся.

– Есть хоть какая-то надежда, что Куладин встретится со мной? – Ранд знал, что никакой надежды нет: он перестал отправлять предложения о встрече, как только узнал, что Куладин заживо сдирает с гонцов кожу. Но так можно разговорить других.

Ган фыркнул:

– От него мы получили одно известие. В следующий раз, как увидит, он сдерет с тебя шкуру. Разве похоже, что он намерен вести беседы?

– Могу я отколоть Шайдо от него?

– Они идут за Куладином, – сказал Руарк. – Он вообще не вождь, но они считают его вождем. – Никогда Куладин не ступал меж тех стеклянных колонн; и он до сих пор, видимо, сам верил, как и заявлял, будто все сказанное Рандом – ложь. – Куладин утверждает, будто он – Кар'а'карн,и они верят ему. Девы из Шайдо, которые явились сюда, пришли из-за принадлежности к Фар Дарайз Майи потому, что именно Фар Дарайз Майоберегают твою честь. Больше из Шайдо не придет никто.

– Мы высылаем разведчиков наблюдать за ними, – сказал Бруан, – и Шайдо убивают их, когда могут. Этим Куладин бросил семена мести, ему уже полдюжины родов кровные враги, но нет никаких признаков, что он намерен атаковать нас здесь. Я слышал, он заявил, что мы своим присутствием оскверняем Руидин, а напасть на нас здесь – значит усугубить этот грех.

Эрим хмыкнул и примял локтем подушку.

– Это значит, что здесь хватает копий, чтобы убить каждого Шайдо дважды, да еще и останется. – Он сунул в рот ломтик белого сыра и, жуя, прорычал: – Шайдо всегда были трусами и ворами.

– Бесчестные собаки, – в один голос проговорили Бэил и Джеран и воззрились друг на друга, будто каждый подозревал, что другой готовит ему какой-то подвох.

– Бесчестные или нет, – тихо заметил Бруан, – число сторонников Куладина растет. – Говорил он спокойно, но, перед тем как продолжить, сделал большой глоток из своего кубка. – Вы все знаете, о чем я говорю. После откровения некоторые из убежавших не бросили копья. Они присоединились к своим сообществам у Шайдо.

– Ни один из Томанелле не порвал со своим кланом, – рявкнул Ган.

Бруан посмотрел мимо Руарка и Эрима на вождя клана Томанелле и медленно произнес:

– Так случилось в каждом клане. – Не ожидая, пока кто-то усомнится в его словах, он оперся на подушку и продолжил: – Об ушедших нельзя сказать, что они порвали с кланом. Они присоединились к своим сообществам. Как Девы из Шайдо, которые пришли сюда, к своему здешнему Крову.

Кое-кто заворчал, но в спор не вступил. Правила, касающиеся айильских воинских сообществ, были сложны и запутаны, и в каком-то отношении их члены были связаны с сообществом крепче, чем с кланом. К примеру, члены одного сообщества не станут сражаться друг с другом, даже если между их кланами кровная вражда. Некоторые мужчины не женились на близкой родственнице товарища по своему воинскому сообществу – как если бы она была близкой кровной родней им. Об обычаях Фар Дарайз Май,Дев Копья, Ранду даже задумываться не хотелось.

– Мне нужно знать о намерениях Куладина, – сказал он вождям. Куладин все равно что бык с осой в ухе – может кинуться куда угодно. Ранд помедлил. – Не будет ли нарушением чести послать людей присоединиться к их сообществам у Шайдо? – Объяснять, что он имеет в виду, не понадобилось. Собеседники напряглись, даже Руарк; в глазах их появился холод, чуть ли не прогнавший жару из комнаты.

– Шпионить таким образом, – при слове «шпионить» Эрим скривил губы, будто оно оказалось мерзким на вкус, – все равно что шпионить за собственным септом. Никто из понимающих, что значит честь, на такое не пойдет.

Ранд удержался от вопроса, не найдется ли кто с чуть менее чувствительной честью. У айильцев чувство юмора – штука странная, зачастую жестокая, но кое о чем с ними никогда не стоит шутить. Не ровен час, они вообще не поймут, что тут смешного.

Чтобы сменить тему, Ранд спросил:

– Есть какие-нибудь вести из-за Драконовой Стены?

Ответ он уже знал: подобные новости разлетаются быстро даже среди такого множества айильцев, что собрались у Руидина.

– Ничего, о чем стоило бы упомянуть, – отозвался Руарк. – Из-за беспорядков у древоубийц мало купцов явилось в Трехкратную Землю. – Так айильцы называли Пустыню – наказание за их грех, испытание их мужества и наковальня, где им придадут форму. Древоубийцами айильцы называли кайриэнцев. – Драконово знамя по-прежнему развевается над Тирской Твердыней. Тайренцы двигаются на север в Кайриэн, чтобы, как ты приказал, раздать еду древоубийцам. Больше ничего.

– Лучше бы эти древоубийцы подохли с голоду, – пробурчал Бэил, и Джеран захлопнул рот. Ранд заподозрил, что тот собирался сказать нечто очень близкое словам Бэила.

– Древоубийцы ни на что не годны, разве что перебить их либо продать, как скот, в Шару, – угрюмо заметил Эрим.

Именно так айильцы поступали с теми, кто являлся в Пустыню незваными гостями; лишь менестрелям, торговцам да Лудильщикам дозволялось входить в их край свободно, хотя Лудильщиков айильцы избегали точно чумных. Шарой назывались земли к востоку от Пустыни, и даже айильцы немногое знали о тех странах.

Краем глаза Ранд заметил стоящих в ожидании в высоком арочном проеме двух женщин. Вместо отсутствующих дверей в проеме висели нити разноцветных бус, красных и синих. Одной из женщин была Морейн. На миг у Ранда мелькнула мысль заставить их немного потоптаться у порога – уж больно раздражало повелительное выражение лица Морейн, которая явно ожидала, что ради нее вожди и Ранд немедленно прервут свой разговор. Правда, тем для обсуждения уже не осталось, и по глазам вождей он видел, что им совсем не хочется продолжать беседу. Слишком свежи были упоминания об откровении и о Шайдо.

Вздохнув, Ранд встал, его примеру последовали и клановые вожди. Кроме Гана, Ранду никто не уступал ростом. Там, где Ранд провел детские годы, Гана сочли бы человеком среднего роста, а то и выше; среди же айильцев он считался малорослым.

– Вы знаете, что делать. Привести остальные кланы и как следует приглядывать за Шайдо. – Он помолчал, потом добавил: – Все кончится хорошо. Хорошо для Айил – насколько я сумею.

– Пророчество гласило, что ты расколешь нас, – мрачно заметил Ган, – и начал ты соответственно. Но мы пойдем за тобой. Пока не сгинет тень, – продекламировал он, – пока не спадет вода, в Тень, оскалив зубы, с последним вздохом бросить вызов, чтоб в Последний День плюнуть в очи Затмевающему Зрение. – Затмевающий Зрение – таково было одно из прозвищ Темного у айильцев. А еще одно – Ослепляющий.

Ранду ничего не оставалось, как ответить обусловленными ритуалом словами – которых он когда-то не знал:

– Клянусь честью моей и Светом, жизнь моя будет кинжалом в сердце Ослепляющего.

– И до Последнего Дня, – закончил айилец. – До самого Шайол Гул.

Мерно тренькали струны арфы.

Вожди цепочкой прошли мимо двух женщин, с почтением глядя на Морейн. Никакого страха перед ней они не чувствовали. Как бы Ранду хотелось такой же уверенности в себе. Морейн имела на него слишком большие виды, протянула к нему слишком много ниточек-тяжей, которыми его захлестнула. И Ранду невдомек, когда и как она за них потянет.

Едва успели удалиться вожди, обе женщины вошли в комнату; Морейн была как всегда невозмутима. И как всегда изящна. Невысокая, привлекательная женщина, даже не будь на ней отпечатка неопределенного возраста, характерного для Айз Седай. Морейн сняла влажную полосу материи, с темных волос на лоб ее свисал на тонкой золотой цепочке маленький голубой камень. Но даже если б она не сняла с головы защищавшую от жары тряпицу, это нисколько не умалило бы ее царственной манеры держаться. Она всегда казалась на фут выше ростом, а в глазах читались непоколебимая уверенность в себе и властность.

Вторая женщина была выше Морейн, хотя тоже не доходила Ранду до плеча. И она была юной, а не лишенной признаков возраста. Это была Эгвейн, ее он знал с детства, с ней вместе он вырос. Сейчас, за исключением темных глаз, она вполне могла сойти за айилку, и не только благодаря загорелым лицу и рукам. Девушка носила широкую айильскую юбку из коричневой шерсти и свободную белую блузу из растительного волокна, называемого алгод. Алгодмягче тонко спряденной шерсти; такой товар купцы оторвут с руками, если когда-нибудь Ранд сумеет убедить айильцев торговать им. С плеч Эгвейн свисала серая шаль, а падавшие на спину темные волосы широкой полосой поддерживал серый шарфик. В отличие от большинства айильских женщин, Эгвейн носила всего один браслет – светлая кость, вырезанная в виде кольца из язычков пламени, и всего одно ожерелье из золотых и костяных бусинок. И она носила еще одно украшение. На левой руке посверкивало кольцо Великого Змея.