Текст книги "Путь кинжалов"

Автор книги: Роберт Джордан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

* * *

Слабый шорох сухой листвы заставил ее приподнять голову. Майгдин увидела среди деревьев смутный силуэт. Леди Фэйли возвращается к себе в палатку. Приятная молодая женщина, добросердечная и учтивая. Из какой бы семьи ни происходил ее муж, она определенно знатного рода. Но молода. И неопытна. Этим можно воспользоваться.

Майгдин опустила голову на свернутый плащ, заменявший подушку. О Свет, что она тут делает? Поступить на службу в горничные! Нет! Она должна держаться. Она еще может найти в себе силы. Может – если поищет в глубине. Майгдин затаила дыхание, уловив приближающиеся шаги.

Рядом с ней на колени опустился Талланвор. Он был без рубашки, лунный свет блестел на мускулистой груди. Лицо скрывали тени. Легкий ветерок шевельнул его волосы.

– Что за безумие? – тихо спросил он. – Поступить на службу? Что ты задумала? И не говори мне о новой жизни. Это все ерунда. Я этому не верю. Никто не верит.

Она попыталась отвернуться, но он положил ладонь ей на плечо. Чтобы удержать ее, он не прилагал никаких усилий, но она замерла, точно осаженная лошадь. О Свет, только бы не задрожать! Свет не прислушался к ней, но ей удалось совладать с голосом, и она ровным тоном произнесла:

– Если ты еще не заметил, я иду своим путем. Лучше быть горничной при леди, чем прислугой в таверне. Тебя никто не держит. Если служба тебя не устраивает, ступай куда хочешь.

– Отрекшись от трона, ты не лишилась ни ума, ни гордости, – пробормотал Талланвор. Чтоб Лини сгореть, разболтала ведь! – А коли не так, не позавидую, когда до тебя доберется Лини. – Он смеет насмехаться над ней! Да-да, он же смеется! – Она хочет перемолвиться словечком с Майгдин и, подозреваю, не будет столь обходительна с Майгдин, как была с Моргейз.

В гневе она села, отбросив его руку.

– Ты что, ослеп? Или вдобавок оглох? У Возрожденного Дракона есть планы на Илэйн! Свет, мне бы не понравилось, даже если б он только имя ее знал! Талланвор, наверняка не просто случай привел меня к одному из его приспешников. Не просто случай!

– Чтоб мне сгореть, знал же, что так будет. Надеялся, что ошибался, но... – Он говорил, как и она, сердито. У него нет никакого права сердиться! – Илэйн – в Белой Башне, ей ничто не грозит. И Амерлин не подпустит ее к мужчине, способному направлять Силу, даже если это Возрожденный Дракон. Тем более, если это он! А Майгдин Дорлайн ничего не может поделать ни с Престолом Амерлин, ни с Возрожденным Драконом, ни со Львиным Троном. Она только одного добьется – ей шею свернут либо горло перережут! Или же...

– У Майгдин Дорлайн есть глаза! – перебила она, отчасти чтобы прервать жуткое перечисление. – И уши! И она может!.. – В досаде Моргейз умолкла. Действительно, а что она может? Вдруг она сообразила, что сидит в тонкой сорочке, и поспешно набросила на плечи одеяло. Ночь и в самом деле вроде стала прохладнее. Или же мурашки по коже из-за того, что на нее смотрит Талланвор? От этой мысли на щеках вспыхнул румянец; будем надеяться, Талланвору этого не видно. К счастью, стыд добавил запальчивости в ее голос. Она же не девочка, чтобы заливаться краской потому, что на нее мужчина смотрит! – Я сделаю, что смогу. Если мне выпадет случай что-то узнать или сделать и тем самым помочь Илэйн, я им непременно воспользуюсь!

– Опасное решение, – отозвался Талланвор. Как бы ей хотелось разглядеть его лицо, скрытое тенью. Конечно, только чтобы увидеть выражение. – Ты же слышала, как он грозился повесить любого, кто косо на него посмотрит. Охотно верю – у него такие глаза. Как у зверя. Как он только отпустил того парня – я думал, он ему глотку порвет! Если он узнает, кто ты такая, кем была... Тебя может выдать Балвер. Он ведь так и не объяснил, почему помог нам бежать из Амадора. Может, надеялся занять высокое положение при королеве Моргейз? А теперь ему прекрасно известно – ничего подобного не предвидится; вдруг он захочет подольститься к новым хозяевам?

– Ты боишься лорда Перрина Златоокого? – с презрением спросила она. Свет, этот человек напугал ее! У него же глаза – волчьи! – Балверу известно достаточно, чтобы держать язык за зубами. Любое слово на нем же и отразится. В конце концов, он ведь со мной пришел. А если ты боишься, уезжай!

– Вечно ты кидаешь мне в лицо эти слова, – вздохнул Талланвор, садясь на корточки. Она не видела его глаз. – Уезжай, уезжай. Когда-то жил солдат, который любил королеву, любил издалека, зная, что любовь его безнадежна, что он никогда и заговорить-то с ней не сможет. Теперь королевы нет, осталась только женщина, и я обрел надежду. Чтоб ей сгореть, этой надежде! Если ты хочешь, чтоб я ушел, Майгдин, так и скажи. Одно-единственное слово. «Уходи!» Одно-единственное.

Она открыла рот. Одно слово, подумала она. О Свет, только одно слово! Почему я не могу его произнести? О Свет, ну пожалуйста! И второй раз за сегодняшнюю ночь Свет не услышал ее мольбы. Она сидела, завернувшись в одеяла, а лицу становилось все горячее и горячее.

Если Талланвор усмехнется, она его ножом ударит. Если засмеется или еще как-то выкажет свою победу... Вместо этого он наклонился и нежно поцеловал ее. Она издала горлом какой-то звук, не в силах пошевелиться. Круглыми глазами она смотрела, как Талланвор встает. Его фигура неясно вырисовывалась в лунном сиянии. Она королева – была королевой, – привыкшей повелевать, принимать тяжелые решения в трудные времена, но сейчас в голове у нее звучал лишь частый-частый стук собственного сердца.

– Если бы ты сказала «уходи», – сказал он, – я бы похоронил свою надежду, но никогда бы не оставил тебя.

Лишь когда Талланвор ушел, Майгдин сумела лечь и натянула на себя одеяла. Она тяжело дышала, будто пробежала без остановки целую милю. Ночь и в самом деле была прохладна; Майгдин даже не дрожала, ее просто трясло от озноба. Талланвор слишком юн. Слишком! И что хуже всего – он прав. Чтоб ему сгореть! Горничная леди не может влиять на события, и если этот убийца с волчьими глазами, прихвостень Возрожденного Дракона, узнает, что в его руках Моргейз Андорская, ею могут воспользоваться против Илэйн. Какая уж тут помощь! Но Талланвор не имел права оказаться правым, когда она хотела, чтоб он был не прав! Нелогичность этой мысли привела ее в ярость. Есть же способ, которым она могла бы воспользоваться! Должен быть!

Где-то в глубине сознания послышался смех. Не можешь забыть, что ты – Моргейз Траканд, с ехидцей заметил внутренний голос, даже отрекшись от трона, королева Моргейз не в силах удержаться, чтобы не поучаствовать вделахсильныхмирасего.Аведьсколькоужедровналомала!Иневсилахприказатьмужчинеуйти,потомучтотолькоидумает,каксильныегоруки,какскладываютсявулыбкугубы...

В ярости она натянула одеяло на голову, стараясь не слышать этого голоса. Дело ведь не в том, что она не может отказаться от власти. А что до Талланвора... Нужно самым решительным образом поставить его на место. На сей раз – непременно! Но... Где теперь его место, если та женщина больше не королева? Она попыталась выбросить Талланвора из головы и не обращать внимания на насмешливый голосок, который все не унимался, – и наконец заснула, ощущая на своем лице прикосновение мужских губ.

Глава 9
Путаница

Как обычно, Перрин проснулся до рассвета, и, как обычно, Фэйли уже встала и ушла. Когда ей было надо, рядом с нею и мышь показалась бы неуклюжей; Перрин подозревал, что даже если он проснется через час после того, как лег, то она уже окажется на ногах. Дверные клапаны были завязаны, боковые панели снизу приподняты, благодаря отверстию в крыше для притока воздуха создавалась некая иллюзия прохладного сквозняка. Пока Перрин искал штаны и рубаху, он и в самом деле почувствовал, что замерз. Что ж, если верить календарю, то сейчас зима, хотя погода о том и забыла.

Он оделся, не зажигая лампы, почистил солью зубы, влез в сапоги и вышел из шатра. В сером сумраке раннего утра Фэйли собрала вокруг себя своих новых слуг. Кто-то держал зажженные фонари. Дочери лорда нужны слуги, как он раньше не подумал? Мог бы и сам об этом позаботиться. Кое-кого из двуреченцев Фэйли немного обучила, но их нельзя было взять с собой, ведь требовалось сохранить поход в тайне. Мастер Гилл, наверное, захочет поскорее вернуться домой, а с ним и Ламгвин с Бриане, но, может, Майгдин и Лини останутся.

Сидевший у палатки Айрам выпрямился, выжидающе глядя на Перрина. Когда бы не прямой запрет, Айрам и спать бы, верно, укладывался на пороге Перриновой палатки. Сегодня утром он надел красно-белую полосатую куртку, несколько замызганную, и даже сейчас над плечом у него виднелась рукоять меча, сработанная в виде волчьей головы. Свой топор Перрин оставил в палатке, чему был только рад. У Талланвора на поясе висел меч, но ни у мастера Гилла, ни у двух других мужчин оружия при себе не было.

Должно быть, Фэйли заметила вышедшего Перрина, потому что сразу же указала на шатер, явно отдавая какое-то распоряжение. Мимо него и Айрама торопливо проскользнули Майгдин и Бриане, пахло от них почему-то решимостью. Приятный сюрприз – ни та, ни другая кланяться не стали. Только Лини, едва согнув колено, склонила голову и кинулась следом, бормоча что-то насчет «своего места». Перрин подозревал, что Лини из тех женщин, которые полагают: их дело – быть главными. Ну, если подумать, так считает большинство женщин. И не только в Двуречье.

Талланвор и Ламгвин от женщин не отстали; оба поклонились – вполне серьезно. Перрин вздохнул и поклонился в ответ. Мужчины даже вздрогнули от неожиданности, недоуменно посмотрели на него и двинулись к палатке лишь после окрика Лини.

Одарив Перрина улыбкой, Фэйли зашагала к повозкам, переговариваясь попеременно то с Базелом Гиллом, то с Себбаном Балвером. Те шли по бокам от нее и фонарями освещали дорогу. Разумеется, десятка два идиотов держались от Фэйли поблизости – чтобы услышать, если она повысит голос, – с важным видом поглаживая эфесы мечей и вглядываясь в сумерки, словно ожидая нападения. Перрин подергал себя за короткую бороду. У Фэйли всегда находилось дело, и никто не отбирал у нее работу – просто не осмеливался.

Горизонт едва заалел, но вокруг повозок уже суетились кайриэнцы, а при виде Фэйли они задвигались быстрее прежнего. Когда она приблизилась к ним, все уже чуть ли не бегали. В сумраке качались фонари. Двуреченцы, привыкшие к работе в поле с раннего утра, возились с завтраком, кто-то смеялся и шумел возле костров, кто-то брюзжал. Тех, кто вознамерился еще подремать, бесцеремонно вытряхнули из одеял. Грейди и Неалд тоже встали и, как всегда, держались несколько в стороне – тени в черных мундирах среди деревьев, Перрин не помнил, доводилось ли ему видеть их без курток, – всегда застегнуты на все пуговицы, до горла, всегда чистые и свеженькие с самого восхода (хотя накануне вечером могут творить всяческие безобразия). Они упражнялись с мечами, в точности следуя ежеутреннему ритуалу. Все в лагере знали, кто такие эти двое, и держались от них подальше. Даже Девы их сторонились.

Вздрогнув, Перрин понял: что-то он упустил. Фэйли ухитрилась устроить так, что поутру ему неизменно подавали миску густой каши, но сегодня она, видимо, была очень занята. Сообразив, что к чему, Перрин заторопился к кострам, надеясь, что раздобудет себе каши.

На полпути его встретил Фланн Барстер, худощавый парень с ямочкой на подбородке, и сунул в руки деревянную миску. Фланн был из Сторожевого Холма, и Перрин не очень хорошо его знал, но раза два они вместе охотились, а однажды Фланн помогал ему вытаскивать из болота в Мокром Лесу одну из отцовских коров.

– Перрин, леди Фэйли велела тебя накормить, – сказал Фланн. – Ты скажи ей, я все исполнил? Немного меда нашел и ложки две добавил.

Перрин постарался не вздыхать. Хорошо хоть Фланн его «лордом» не обозвал.

Что ж, ответственность за людей, что трапезничали под деревьями, с него никто не снимал. Не будь его, они остались бы со своими семьями, трудились на фермах, доили коров, рубили дрова, а не гадали, кого убьют до заката или кто убьет их. Быстро покончив со сдобренной медом кашей, Перрин велел позавтракать Айраму, но у того был такой жалкий вид, что он смилостивился и взял Айрама с собой в обход лагеря.

При приближении Перрина люди отставляли миски, даже вставали и почтительно ждали, пока он пройдет мимо. Всякий раз, как парень, с которым он вместе вырос, или, еще хуже, тот, кто его мальчишкой гонял почем зря, называли его лордом Перрином, он скрипел зубами. Не все так к нему обращались, конечно, но многие. Слишком многие. Сколько ни тверди им, они от своего не отступались. Пришлось махнуть рукой, да и как не махнуть, когда слышишь в ответ: «О! Как скажете, лорд Перрин». От одного этого взвоешь!

Перрин заставил себя перекинуться словом-другим с каждым встреченным. А главное – смотрел, слушал и принюхивался. У всех хватало ума заботиться о луках, оперении и наконечниках стрел, но находились и те, кто мог бы стоптать до дыр сапоги, разодрать штаны или натереть мозоль. Двуреченцы имели привычку при всяком удобном случае припасать бренди, а двоим-троим пить и вовсе не стоит – бренди не для них, сразу в голову шибает.

Вот уж диво дивное! Когда мать или Элсбет Лухан говорили Перрину, что ему нужны новые сапоги или что штаны залатать надо, он всегда смущался. Поэтому Перрин был уверен, что и другим слушать подобные вещи не слишком-то приятно. Но чтобы двуреченцы, начиная от седого Джондина Баррана, говорили просто «Ну, ваша правда, лорд Перрин; я прямо сейчас этим займусь»! Не раз Перрин, проходя мимо, краем глаза ловил, как они ухмыляются друг другу. И пахло от них довольно! Когда он выудил из седельной сумки Джора Конгара кувшинчик с грушевым бренди, Джор сделал круглые глаза и развел руками – мол, знать не знаю, откуда взялся этот кувшин. Тощий Джор, который ел вдвое больше любого и всегда выглядел так, словно неделю во рту маковой росинки не держал, мастерски стрелял из лука, но выпить тоже был не дурак и пил, пока на ногах стоял. К тому же и пальчики у него были шаловливые. Но когда Перрин, опорожнив кувшин наземь, пошел дальше, Джор засмеялся: «От вас не скроешься, лорд Перрин!» И в голосе его слышалась гордость! Иногда Перрину казалось, будто он один в здравом уме среди толпы безумцев.

И еще он кое-что заметил. Все как один время от времени поглядывали на шесты со знаменами – Красная Волчья Голова и Красный Орел колыхались на слабом ветру. Косясь на знамена, люди наблюдали за Перрином, ожидая приказа, который получали ежедневно, с того самого дня, как вошли в Гэалдан. Только вот вчера Перрин ничего такого не приказывал, и сегодня тоже; и лагеря мало-помалу охватывало волнение. Стоило ему пройти, люди сбивались в кучки, принимались возбужденно перешептываться, посматривая то на знамена, то на своего вожака. Он старался не прислушиваться. Что, если он ошибся, если Белоплащники или король Айлрон решат ненадолго пренебречь Пророком и Шончан и подавить восстание? Он в ответе за своих людей; и так слишком многие уже сложили головы.

Завершил он обход, когда солнце выглянуло над горизонтом, бросив вокруг пронзительно-яркие утренние лучи. У шатра, под чутким руководством Лини, Талланвор и Ламгвин таскали сундуки, а Майгдин с Бриане, по-видимому, рассортировывали содержимое: одеяла, простыни, длинные яркие отрезы атласа, которыми предполагалось накрывать «потерянную» кровать. Фэйли, должно быть, в шатре, потому что шайка остолопов прохлаждалась неподалеку. Тяжести таскать – это не по ним. Пользы от них, как от крыс в амбаре.

Перрин подумал, не проверить ли, как там Ходок с Трудягой, но, взглянув в сторону коновязей, понял, что его заметили. Из-за деревьев выступили три конюха. Плотно сбитые, в кожаных фартуках, они походили друг на друга, как яйца из корзины, хотя лысую голову Фалтона окаймлял белый венчик волос, у Аймина были серо-седые волосы, а Джерасид лишь переступил порог средних лет. При виде конюхов Перрин зарычал про себя. Положи он руку на какую-нибудь лошадь, они тут же затопчутся рядом, а подними он копыто коню, вытаращат глаза. Однажды, когда он собрался поменять подкову Трудяге, на него налетели все шесть конюхов и кузнецов, похватали инструменты, едва он руку протянул, а бедного жеребца чуть не сбили с ног, так торопились все сами сделать.

– Они боятся, что ты им не доверяешь, – вдруг сказал Айрам. Перрин удивленно посмотрел на него. – Я говорил с ними. Они считают, если лорд сам ухаживает за своими лошадьми, значит, им не доверяют. Думают, ты можешь прогнать их, а дороги домой они не знают. – Он пожал плечами. Похоже, ему все это казалось глупостью чистейшей воды. – По-моему, они не знают, как быть. Раз ты не ведешь себя так, как положено лорду, значит, им что-то угрожает. Так они думают.

– О Свет! – пробормотал Перрин.

Фэйли говорила то же самое – о замешательстве прислуги, однако он посчитал ее слова прихотью дочери лорда. Фэйли выросла в окружении слуг, однако откуда леди знать мысли человека, в поте лица добывающего себе пропитание? Он холодно взглянул в сторону коновязей. Теперь на него смотрели уже пятеро. Смущены тем, что он хочет сам ухаживать за своими лошадьми, расстроены от того, что он не дает им работать...

– По-твоему, я должен вести себя, как какой-нибудь дурень в шелковом белье? – спросил он, и Айрам заморгал, а потом принялся рассматривать свои сапоги. – О Свет! – прорычал Перрин.

Заметив торопящегося от повозок Базела Гилла, Перрин двинулся ему наперерез. Не слишком-то ладно вчера вышло, Гилл явно был не в своей тарелке. Толстяк что-то бормотал себе под нос и утирал голову платком, ему было жарко в помятой темно-серой куртке, хотя дневная жара только начинала набирать силу. Перрина он заметил, лишь когда тот подошел совсем близко, и от неожиданности вздрогнул. Потом сунул платок в карман и поклонился. Он был выбрит и причесан, хоть сейчас на праздничный пир.

– А, милорд Перрин! Миледи велела мне съездить в Бетал. Просит поискать для вас двуреченского табаку. Но по-моему, вряд ли удастся. Двуреченский лист всегда стоил недешево, а нынче какая торговля...

– Она посылает вас за табаком? – спросил Перрин, нахмурясь. Скрытности, конечно, конец пришел, но тем не менее... – В одной деревне я купил три бочонка. Этого на всех хватит.

Гилл упрямо покачал головой.

– То ведь не двуреченский лист, а ваша леди говорит, он вам больше всего нравится. А гэалданский пусть ваши люди курят. Я теперь ваш шамбайян, так она это назвала. И должен отныне обеспечивать вас и ее всем необходимым. Ну ровно в гостиницу свою вернулся. – Сходство явно позабавило его, он сдержанно хихикнул. – У меня целый список, хоть и не знаю, многое ли сумею раздобыть. Хорошее вино, травы, фрукты, свечи и масляные лампы, клеенка и воск, бумага и чернила, иголки, булавки, ох, да всякой всячины еще! Отправляемся мы с Талланвором и Ламгвином, а с нами еще несколько людей из свиты вашей супруги.

Свита его супруги! Талланвор с Ламгвином вынесли очередной сундук. Им пришлось обойти расположившуюся неподалеку группку юных балбесов, а тем и в голову не пришло предложить свою помощь. Вот бездельники!

– Держите ухо востро с этой компанией, – предостерег Перрин. – Если кто-то из них бучу начнет или только затевать что-то вздумает, пусть Ламгвин его приголубит. – А если это окажется женщина? Все они одинаковы, а женщины и того хуже. Перрин хмыкнул. «Свита» Фэйли у него уже в печенках сидела. Очень плохо, что жена не удовлетворилась кем-то вроде мастера Гилла или Майгдин. – Вы о Балвере ничего не сказали. Он решил уйти один?

И в этот миг ветер донес до него запах Балвера – настороженно-подозрительный, странно не соответствующий чуть ли не высушенному облику.

При всей худобе Балвера просто удивительно, что у него под ногами почти не шуршала сухая листва. Смахивающий в коричневой куртке на воробья, он коротко поклонился и по-птичьи склонил голову набок.

– Я остаюсь, милорд, – осторожно сказал он. Или, может, такая у него манера разговаривать. – В качестве секретаря ее милости. И вашей тоже, если не возражаете. – Он шагнул, чуть ли не скакнул, ближе. – Я очень опытен, милорд. У меня хорошая память, красивый почерк. Милорд может быть уверен: что бы мне ни доверили, я буду держать рот на замке. Умение хранить тайны – первейшая обязанность секретаря. Разве у вас, мастер Гилл, нет неотложных дел, которые вам поручила наша новая госпожа?

Гилл, нахмурясь, глянул на Балвера, открыл рот, потом захлопнул. Резко крутанувшись на пятках, он заторопился к палатке. Мгновение Балвер смотрел ему вслед, склонив голову и задумчиво поджав губы.

– Могу предложить, милорд, и другую службу, – наконец промолвил он. – Знания. Я услышал кое-какие разговоры людей милорда и понял, что у милорда могут возникнуть некоторые... трудности... с Чадами Света. Секретарям многое известно. Я знаю удивительно много о Чадах.

– Если повезет, от встречи с Белоплащниками я уклонюсь, – отозвался Перрин. – Было бы лучше, если б вы знали, где Пророк. Или Шончан.

Перрин, в общем, не ждал ответа, но Балвер удивил его.

– Разумеется, не могу быть полностью уверен, но думаю, Шончан пока не слишком удалились от Амадора. Факты, милорд, от домыслов отделить непросто, но я держу уши открытыми. Да, конечно, перемещаются они внезапно. Опасный народ, а теперь еще при них тарабонская армия. Полагаю, о Шончан милорду известно от мастера Гилла, но я видел их вблизи, в Амадоре, и все мои познания – в распоряжении милорда. Что касается Пророка, то о нем слухов не меньше, чем о Шончан. Но могу с уверенностью сказать, что недавно он был в Абиле, небольшом городке, милях в сорока к югу отсюда. – Балвер улыбнулся, довольный собой.

– Как вы можете быть уверены? – медленно спросил Перрин.

– Как я сказал, милорд, я держу уши открытыми. Говорят, Пророк позакрывал немало гостиниц и таверн, а те, которые, по его мнению, пользовались дурной славой, разрушил. Некоторые из них перечисляли по названиям, а мне известно, что гостиницы с такими названиями есть в Абиле. Думаю, маловероятно, чтобы в другом городке нашлись гостиницы с теми же названиями. – Балвер вновь улыбнулся. От него определенно пахло самодовольством.

Перрин задумчиво почесал бороду. Просто так вышло, что этот человек помнит, где находятся гостиницы, которые, по слухам, снес Масима. И если выяснится, что Масимы все-таки там нет, что ж, в эти дни слухи множатся как грибы после дождя. А Балвер говорит как человек, пытающийся придать себе значимости.

– Благодарю вас, мастер Балвер. Я запомню. Если услышите еще что-нибудь, сообщите мне.

Когда Перрин повернулся, чтобы уйти, маленький человечек схватил его за рукав. Будто обжегшись, костлявые пальцы Балвера тотчас отдернулись, и он, с волнением потирая руки, отвесил еще один птичий поклон.

– Прошу простить меня, милорд. Боюсь настаивать, но не воспринимайте Белоплащников с таким легкомыслием. Уклониться от встречи с ними – весьма разумно, но такой возможности может и не представиться. Они намного ближе, чем Шончан. Когда пал Амадор, Эамон Валда, новый Лорд Капитан-Командор большую часть войск вел на север Амадиции. Он тоже охотился на Пророка, милорд. Валда – опасный человек, как и Радам Асунава, Верховный Инквизитор. Валда рядом с ним – сама любезность. И боюсь, ни тот ни другой не питают любви к вашему повелителю. Простите. – Он вновь поклонился, помедлил и заговорил опять: – Если позволите, милорд ведь не просто так поднял знамя Манетерена. Ни Валда, ни Асунава милорду не ровня...

Глядя, как Балвер пятится, Перрин подумал, что теперь знает часть истории Балвера. Очевидно, он тоже не в ладах с Белоплащниками. Это могло значить что угодно – например, что он не уступил им дорогу или не вовремя на них покосился, но, так или иначе, у Балвера на них зуб. К тому же у него острый ум – сразу заметил Красного Орла и сделал вывод. И острый язык – вон как с мастером Гиллом обошелся.

Гилл же стоял на коленях возле Майгдин и что-то быстро-быстро говорил, вопреки всем стараниям Лини его урезонить. Майгдин, обернувшись, посмотрела в спину Балверу, торопящемуся к повозкам, потом перевела взгляд на Перрина. Остальные скучились поблизости, посматривая то на Балвера, то на Перрина. Вот замечательный образчик тех, кому есть дело до чужих слов. Но о чем же они беспокоятся? Что такого он мог услышать? Наверное, какую-то напраслину. Обиды, проступки, действительные или мнимые. Бывает, люди, собравшись вместе, начинают клевать других. Если так, то пока не пролилась кровь, лучше положить конец подозрениям. Опять Талланвор поглаживает рукоять меча! И что Фэйли собирается делать с этим малым?

– Айрам, я хочу, чтобы ты поговорил с Талланвором. Передай им то, что рассказал мне Балвер. – Это должно унять тревогу. Фэйли говорила, что слугам нужно чувствовать себя как дома. – Если сумеешь, подружись с ними. Но если вздумаешь приударить за женщинами, тебе осталась Лини. У других уже есть кавалеры.

Айрам без труда мог разговорить любую хорошенькую женщину, но сейчас вид у него был разом и удивленный, и оскорбленный.

– Как пожелаете, лорд Перрин, – угрюмо пробурчал он. – Скоро буду.

– Я пойду к айильцам.

Айрам моргнул.

– Конечно, милорд. Надеюсь, чудес вы от меня не ждете? По мне, так эти люди не горят желанием дружбу заводить. – И это говорит тот, кто подозрительно косится на любого подошедшего к Перрину – не считая Фэйли, – и улыбается лишь тем, кто носит юбку!

Айрам подошел к Майгдин и опустился на колени неподалеку от мастера Гилла. Даже отсюда Перрину была видна их неприветливость. Они продолжали свою работу, лишь изредка переговариваясь с Айрамом, и на него смотрели так же часто, как и друг на друга. Пугливые, как зеленые перепелки летом, когда лисицы учат своих щенят охотиться. Что ж, разговаривают, и то ладно.

Перрин терялся в догадках, что такого случилось у Айрама с айильцами – вроде и времени-то не было! – но он не стал забивать себе голову. Любая серьезная стычка с айильцами обычно кончалась смертью – и отнюдь не смертью айильца. По правде говоря, самому Перрину вовсе не хотелось встречаться с Хранительницами Мудрости. Он двинулся вдоль изгиба холма, но ноги, вместо того чтобы подняться по склону, принесли его к майенцам. От лагеря Крылатой Гвардии он вообще-то тоже предпочитал держаться подальше, и не только Берелейн была тому причиной. Острый нюх доставлял и некоторые неудобства.

К счастью, крепчавший ветер уносил большую часть неприятных запахов (к сожалению, духота никуда не делась). Пот градом катился по лицам конных караульных в красных доспехах. Завидев Перрина, они еще больше приосанились, что говорило о многом. Если двуреченцы ездили верхом так, словно в поля собрались, то майенцы сидели на конских спинах как влитые. И сражались будь здоров. Да ниспошлет Свет, чтобы в том больше не было нужды.

Перрин совсем недалеко отошел от линии караулов, как к нему подбежал, застегивая пуговицы, Хавьен Нурелль. По пятам за ним поспешали другие офицеры, все в мундирах, некоторые успели нацепить доспехи. Двое или трое держали под мышками шлемы с тонкими красными перьями. Большинство офицеров было гораздо старше Нурелля – седые ветераны с суровыми, испещренными шрамами лицами, но в награду за помощь в спасении Ранда Нурелль получил пост помощника Галленне – его называли Первым Лейтенантом.

– Первенствующая еще не вернулась, лорд Перрин, – сказал Нурелль с поклоном, повторенным остальными. Высокий и стройный, он уже не казался таким юным, как до Колодцев Дюмай. В глазах, повидавших больше крови, чем у ветеранов двадцати сражений, появился особый блеск. Но если лицо и посуровело, в запахе Нурелля по-прежнему чувствовалась готовность угодить. Для него Перрин Айбара был человеком, способным по своему хотению взлететь в небеса или идти по воде аки по суху. – Утренние патрули, те, что вернулись, ничего не заметили. Иначе бы я доложил.

– Конечно, – сказал Перрин. – Я... просто хотел взглянуть.

Просто он хотел сделать крюк, собираясь с духом перед встречей с Хранительницами Мудрости, но юный майенец в сопровождении остальных офицеров шел за ним, с беспокойством наблюдая, не обнаружит ли лорд Перрин какой недочет в расположении крылатых гвардейцев. Проходя мимо голых по пояс солдат, азартно метавших кости на расстеленном одеяле, или мимо сморенного жарким солнцем бойца, Нурелль морщился. Впрочем, тревожиться не о чем. На взгляд Перрина, разбитый майенцами лагерь содержался в образцовом порядке. У каждого солдата было одеяло, вместо подушки подложено седло, не далее чем в двух шагах – лошадь, повод привязан к длинной веревке, протянутой между вбитыми в землю кольями. Через каждые двадцать шагов горел костер, где готовили еду, между кострами грозно щетинились сталью составленные в пирамиды пики. Лагерь прямоугольником окружал пять конических шатров, один, в сине-золотую полоску, был больше остальных четырех вместе взятых. Ни намека на двуреченский беспорядок.

Перрин шагал быстро, стараясь не выглядеть законченным дураком. Насколько это удавалось, он не знал. Его так и подмывало остановиться и осмотреть лошадей – чтобы не забыть, как выглядит подкова. Только чтобы никто в обморок не свалился. Но, памятуя о словах Айрама, он обуздал это желание. И без того, кажется, всех тут переполошил, не одного Нурелля. Строгие знаменщики поднимали подчиненных лишь для того, чтобы Перрин, кивнув, прошел мимо еще не успевших выстроиться солдат. Позади волной катились шепотки, и его уши уловили кое-какие замечания в адрес офицеров, особенно лордов; к радости Перрина, этих язвительных замечаний Нурелль со своей свитой не услышал. Наконец Перрин оказался на краю лагеря; перед ним был поросший кустарником склон, на котором располагались палатки Хранительниц Мудрости. Среди редких деревьев он заметил Дев и гай’шайн.

– Лорд Перрин, – нерешительно начал Нурелль. – Айз Седай... – Он шагнул ближе и понизил голос до хриплого шепота. – Я знаю, они дали клятву Лорду Дракону... Я сам видел, лорд Перрин. Они исполняют лагерные работы. Айз Седай! Этим утром Масури и Сеонид за водой ходили! И вчера, после того как вы вернулись... Вчера мне послышалось, будто кто-то кричит. Конечно, вряд ли это кто-то из сестер, – поспешно добавил он и рассмеялся над очевидной нелепостью. Правда, смех был какой-то надтреснутый. – Вы... Вы не проверите, все ли... с ними... в порядке?

Нурелль бросился на сорок тысяч Шайдо во главе двухсот всадников, но сейчас он нервно переминался с ноги на ногу. Конечно, ведь он атаковал сорок тысяч Шайдо потому, что того захотели Айз Седай.

– Сделаю что смогу, – пробормотал Перрин. Возможно, положение еще хуже, чем думает Нурелль. А раз так, придется потрудиться. Вопрос, получится ли у него. Уж лучше вновь сразиться с Шайдо.