Текст книги "Конан и огненный зверь"

Автор книги: Роберт Джордан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

– Твои оскорбления начинают меня беспокоить, охотник, – сказал Конан, приподняв меч. – До этого я воздерживался от того, чтобы убить тебя, по разным причинам. Теперь тебе пора усмирить свой язык, или я усмирю его за тебя.

Арваний хмуро глядел в ответ, сабля его подрагивала в руке, но он молчал. Остальные охотники расступились.

Тишину нарушила Йондра, подойдя в глубоком парчовом халате до пят, который она удерживала на шее двумя руками. Она посмотрела на обоих противников, прежде чем начать говорить:

– Конан, почему ты думаешь, что горцы вернутся?

Она пыталась не обращать внимания на напряжение, как понял киммериец, и таким образом разрядить его, но дать ответ на ее вопрос важнее, чем убить Арвания.

– Это правда, что банды горцев обычно небольшие, но в Шадизаре говорят, что кезанкийские племена объединяются. То, что мы видели солдат, идущих на север, подтверждает это, поскольку также говорят, что против горцев послана армия. Уйдя, мы ничем не рискуем; оставшись же, рискуем тем, что эти немногие бежавшие приведут тысячу.

– Тысячу! – презрительно фыркнул человек с орлиным носом. – Моя госпожа, хорошо известно, что горские племена постоянно враждуют друг с другом. Если соберется тысяча горцев, они за день перережут друг друга. А если каким-нибудь чудом так много людей и соберется вместе, они прежде всего будут думать о солдатах. В любом случае я не верю в базарные слухи о том, что племена объединяются. Это противоречит всему тому, что я знаю о горцах.

Йондра задумчиво кивнула, затем спросила:

– А наши раненые? Сколько их и какова тяжесть ранения?

– Много царапин и порезов, моя госпожа, ответил Арваний, – но лишь четырнадцать человек можно считать ранеными, и лишь двое ранены тяжело. – Он поколебался. – Одиннадцать убиты, моя госпожа.

– Одиннадцать, – вздохнула она и закрыла глаза.

– Было бы больше, моя госпожа, если бы не Конан, – сказал Телад, и Арваний накинулся на него:

– Перестань болтать о своем варваре!

– Хватит! – крикнула Йондра. Ее голос мгновенно успокоил охотников. – Я решу, что нам делать, завтра. А сейчас раненых перевязать, костры потушить. Арваний, проследи за этим. – Она помолчала, делая глубокий вдох и не глядя ни на кого определенно, затем сказала: – Конан, пройди в мой шатер. Прошу. – Последнее слово было вымученным, и, произнеся его, она быстро отвернулась, отчего халат ее разошелся и открыл обнаженное бедро, и поспешила вон из круга мужчин.

Посещения Конаном шатра Йондры и ее постели были тайной, известной всем, но об этом открыто не говорили. Все мужчины поэтому старались сейчас не смотреть на Конана и друг на друга. Арваний был явно поражен. Тамира одна взглянула в лицо киммерийцу, и взгляд ее был гневным.

Покачав головой при мысли о непредсказуемости женщин, огромный киммериец вложил в ножны меч и пошел за Йондрой.

Она ожидала его в алом шатре. Когда он нырнул под полог, княжна сбросила с плеч парчовый халат, и Конан обнаружил, что держит в руках гладкое, мягкое голое тело. Княжна вцепилась в киммерийца, прижавшись к его ребрам полными грудями.

– Мне… мне не следовало тогда говорить, – проговорила она. – Я не сомневаюсь в том, что ты видел, и я хочу, чтобы ты спал в моей постели.

– Это хорошо, что ты мне веришь, – сказал он, гладя княжну по волосам, – поскольку я действительно видел то, о чем рассказал. Но сейчас не время говорить об этом. – Она вздохнула и прижалась плотнее, если это только было возможно. – Сейчас время поговорить о возвращении. Твои охотники понесли тяжелые потери от горцев, а до гор еще день пути. Если ты войдешь в горы с телегами и быками, то не сможешь больше остаться не замеченной племенами. Людей твоих убьют, а ты окажешься рабой немытого горца, жены которого будут постоянно бить тебя за твою красоту. Будут бить, по крайней мере, до тех пор, пока тяжелая жизнь и труд не заберут твою молодость, так же как и у них самих.

С каждым словом она все больше напрягалась в его руках. Затем оттолкнула его от себя и подозрительно посмотрела на него.

– Уже много лет, – сказала она, задыхаясь от ярости, – не просила я у кого-либо прощения, и никогда не умо… не просила кого-нибудь, кроме тебя, прийти ко мне в постель. Чего бы мне не хотелось, так это выслушивать нотации взамен.

– Об этом надо поговорить. – Конан обнаружил, что ему трудно не обращать внимания на тяжелые круглые груди, тонкую талию, переходящую в роскошные бедра, и стройные ноги, но он заставил себя говорить так, будто княжна – укутана толстым слоем шерстяной ткани. – Горцы потревожены. Муравьи могут избежать их внимания, но не люди. И если тебе доведется встретить зверя, на которого ты охотишься, помни, что зверь тоже охотник, к тому же убивающий огнем. Скольким людям позволишь ты заживо изжариться, чтобы повесить на стену трофей?

– Деревенские сказки, – фыркнула она. – Если меня не могут испугать горцы, почему ты думаешь, что я побегу, испугавшись этой выдумки?

– Элдран, – начал он с терпением, которого сам уже больше не чувствовал, но ее вопль оборвал слова киммерийца:

– Нет! Не желаю слышать об этом… бритунийце! – Задыхаясь, она пыталась вновь овладеть собой. Наконец она властно выпрямилась. – Я вызвала тебя сюда не для того, чтобы вести споры. Ты ляжешь со мной в постель и будешь говорить лишь о том, что мы делаем, либо убирайся отсюда.

Гнев Конана находился на волосок от того, чтобы вырваться наружу, но киммериец сумел сдержаться и дать ехидный ответ:

– Повинуюсь, моя госпожа. – И с этими словами он повернулся спиной к ее обнаженному телу.

Ее яростные крики раздавались Конану вслед, когда он уходил в уже тускнеющую ночь, и эхом разносились над всем лагерем:

– Конан! Вернись, Митра тебя разорви! Ты не можешь меня так оставить! Я приказываю тебе вернуться, Эрлик прокляни тебя навеки!

Ни один человек не поднял взгляда от своей работы, но по тому, с каким сосредоточением все принялись за свои занятия, было ясно, что никто не был глух. Те, кто сбрасывал палками с телег горящие свертки, вдруг удвоили свои усилия, стараясь спасти то, что еще не взял огонь. Вновь расставленные по своим местам часовые вдруг начали вглядываться в светлеющие тени, будто в каждой скрывалось по горцу.

Тамира обходила раненых, лежащих на одеялах в центре лагеря, и подавала каждому напиться из бурдюка. Она подняла глаза и широко улыбнулась, когда киммериец проходил мимо.

– Значит, сегодня снова спишь один, киммериец, – мило произнесла она. – Какая жалость.

Конан не посмотрел на нее, лишь нахмурился. Одну из телег оставили свободно догорать, и пылающие свертки валялись вокруг других телег. Толстый повар прыгал среди охотников, размахивая над головой медным подносом и громко жалуясь на то, что кухонными принадяежностями пользуются для того, чтобы закидывать землей пламя. Конан взял поднос из рук повара и нагнулся рядом с Теладом, чтобы зачерпнуть земли.

Бритоголовый охотник глядел некоторое время косо на киммерийца, затем осторожно произнес:

– Мало кто бросит ее без веских причин.

Вместо того чтобы отвечать на незаданный вопрос, Конан прорычал:

– Я начинаю думать, что мне следует привязать вашу княжну к лошади, чтобы вы отвезли ее назад в Шадизар.

– Ты совсем не думаешь, если считаешь, что можешь это сделать, – сказал Телад, кидая горсть земли и камней на пылающий сверток, – или что мы захотим сделать это. Княжна Йондра решает, куда идти, а мы идем следом.

– В Кезанкийские горы? – недоверчиво спросил Конан. – Когда племена неспокойны? Армия идет на север не на прогулку.

– Я служу дому Перашанидов, – медленно произнес бритоголовый, – с самого детства, как и мой отец до меня, и его отец. Княжна Йондра и есть теперь дом Перашанидов, ибо она последняя. Я не могу ее бросить. Но ты бы мог, я полагаю. На самом деле, вероятно, тебе даже следует это сделать.

– И зачем это мне? – спросил Конан сухо.

Телад ответил, будто вопрос действительно был серьезным:

– Не все копья бросают известные тебе враги. Если останешься, остерегайся удара в спину.

Конан остановился, набирая землю в поднос. Значит, копье, оцарапавшее ему спину, было брошено не рукой горца. Арванием, без сомнения. Или кем-то другим, долго прослужившим дому Перашанидов, кому не понравилось то, что последняя представительница рода спит с безземельным воином. Этого ему было достаточно. Враг за спиной – один по крайней мере – и горцы вокруг. Завтра, решил Конан, он в последний раз попытается убедить Йондру вернуться. И Тамиру тоже. И в Шадизаре хватит ей драгоценностей. А если они не согласятся, он их бросит и вернется один. Он яростно загреб подносом землю и бросил ее в огонь. Он так и сделает! И пусть заберет его Эрлик, если это будет не так.

На рассвете Джинар оглядел жалкие остатки своего отряда. Пять человек с ужасом в глазах и без лошадей.

– Это все великан, – бормотал Шармаль. Тюрбан он потерял, и лицо его было измазано грязью и кровью из раны на голове. Глаза были устремлены на что-то невидимое для остальных. – Великан убивал кого хотел. Никто не мог устоять перед ним.

Никто не пытался заставить его замолчать, поскольку на безумных лежит печать древних богов и они находятся под их защитой.

– Кто-нибудь считает по-прежнему, что мы можем взять Огненные глаза у заморийской женщины? – спросил устало Джинар. Ему ответили взгляды без всякого выражения.

– Он отрубил Фарузу руку, – говорил Шармаль. – Кровь хлестала из обрубка, когда он ускакал в ночь, чтобы умереть.

Джинар не обращал на молодого человека внимания.

– И кто-нибудь сомневается в том, какую цену мы заплатили за то, что не выполнили приказ ималлы Басракана?

Опять четверо, сохранивших рассудок, промолчали, но опять ответ был в их темных глазах, окрашенных теперь ужасом.

Шармаль заплакал.

– Великан был духом земли. Мы разгневали истинных богов, и они послали его нам в наказание.

– В таком случае решено. – Джинар покачал головой. Ему придется многое оставить, включая любимое седло и двух молодых жен, но этому легче найти замену, чем крови в жилах. – Племена на юге еще не ответили на призыв Басракана. Они думают лишь о налетах на караваны из Султанапура и Аграпура. Мы отправляемся к ним. Лучше уж вероятность того, что никто нас не примет к себе, чем гнев Басракана, который нам обеспечен.

Он не видел движения Шармаля, но вдруг кулак молодого человека ударил ему в грудь. Он взглянул вниз, удивленный тем, что у него вдруг перехватило дыхание. Удар не был таким уж сильным. Затем он увидел в кулаке рукоять кинжала. Когда он снова поднял глаза, остальные четверо уже ушли, не желая вмешиваться в дела безумца.

– Ты приговорен, Джинар, – сказал Шармаль тоном, каким увещевают непослушного ребенка. – Лучше это, чем то, что ты не выполнишь воли истинных богов. Ты, конечно, понимаешь это. Нам надо вернуться к ималле Басракану, к святому человеку, и рассказать ему о великане.

Он прав, подумал Джинар. В лагере царила смерть. Он все еще ее чуял. Джинар раскрыл рот, чтобы рассмеяться, и из него хлынула кровь.

Глава 12

Ранним вечером, когда тени удлинились, лагерь, насколько это было возможно, зажил своей обычной жизнью. Костры потушили, и повозки, которые нельзя было спасти, сбросили с холма вместе с запасами, которые слишком сильно пострадали от огня. Почти все раненые были на ногах, хотя и не готовы к следующей битве, а скоро встанут на ноги и остальные. Мертвые были похоронены на склоне холма, и на могилы навалили кучи камней, чтобы их не разрыли волки. По крайней мере, так поступили с мертвыми заморийцами. Грифы и вороны кричали и дрались за соседним холмом, там, куда оттащили тела горцев.

Сейчас часовых установили не только вокруг самого лагеря, но и на соседних холмах. Дальние наблюдатели были на конях, чтобы быстрее донести весть о тревоге, – идея эта принадлежала Конану. Поначалу Йондра не обратила внимания на его предложение, а Арваний осмеял его, но часовые были выставлены, хотя и без признания в этом заслуги киммерийца.

Но не от обиды, однако, шагал Конан по лагерю с лицом будто грозовая туча. Ему мало было дела до того, кто припишет себе заслугу в том, что выставлены часовые, достаточно, что они есть. Но весь день Йондра избегала его. Она суетилась, проверяя раненых, пробуя еду, приготовленную поваром, влезая во множество дел, о которых в обычное время тотчас позабыла бы, отдав приказ об их исполнении. Всех в лагере, кроме Конана, она заставляла носиться. И все это, киммериец понимал, для того, чтобы не говорить с ним.

Мимо в короткой белой рубахе пробегала Тамира, сосредоточенно балансируя с графином вина и кубком на подносе, и Конан поймал ее за руку.

– Я не могу останавливаться, – сказала она рассеянно. – Ей нужно это прямо сейчас, а зная, какое у нее сегодня настроение, я не хочу задерживаться. – Хрупкая воровка вдруг захихикала: – Возможно, нам всем действительно было бы лучше, если бы ты не спал прошлую ночь один.

– Не обращай на это внимания, – прорычал Конан. – Время уходит, Тамира. Завтра мы окажемся в горах.

– Ты этими словами так разозлил Йондру? – Лицо ее сделалось мрачнее. – Ты и ее просил вернуться?

– Дура, ты будешь меня слушать? Охотничий трофей не может быть причиной такого риска. И те драгоценности тоже.

– А что Йондра? – спросила она с подозрением. – Она не хочет возвращаться?

– Если мне не удастся ее уговорить, я пойду без нее. Пойдешь со мной?

Тамира прикусила пухленькую нижнюю губку и поглядела на его лицо из-под густых ресниц. Наконец она кивнула:

– Пойду. Но это должно произойти ночью, когда она спит. Она не позволит мне оставить службу, если узнает об этом. Что она будет делать без служанки, на которую можно кричать? Но как насчет интересующих тебя рубинов, киммериец?

– Они меня больше не интересуют, – ответил он.

– Больше не интересуют, – начала Тамира, затем остановилась, недоверчиво качая головой. – О, ты, должно быть, думаешь, что я дурочка, если считаешь, что поверю в это, киммериец. Или сам дурак. Митра, я постоянно забываю о том, что мужчины всегда ведут себя как мужчины.

– И что это означает? – спросил Конан.

– То, что она затащила тебя в свою постель, и теперь ты не хочешь у нее красть. И ты называешь себя вором!

– Причины моих действий тебя не касаются, – сказал он ей с большим терпением, чем ощущал на самом деле. – Так же как не должны касаться и рубины. Ты уходишь со мной сегодня ночью, запомнила?

– Запомнила, – медленно проговорила она. Когда ее большие карие глаза взглянули на него, ему показалось на мгновение, что она хочет сказать что-то еще.

– Лиана! – раздался голос Йондры, будто хлестнув плетью. – Где мое вино?

– Где мое вино? – передразнила Тамира, но тут же бросилась вперед, обегая Телада, который с трудом нес один конец окованного бронзой сундука.

– Возможно, тебе не следовало сердить ее, киммериец, – проговорил, тяжело дыша, бритоголовый охотник. – Возможно, ты мог бы извиниться.

Человек на другом конце сундука устало кивнул.

– Кром! – простонал Конан. – Неужели всем в лагере есть дело до того, сплю ли… – Слова его затихли, когда один из часовых сорвался с места и поскакал с холма. Даже не заметив того, что ослабляет меч в ножнах, Конан зашагал туда, где часовой слезал с коня перед Йондрой. Охотники оставили свою работу и стали собираться вокруг.

– Солдаты, моя госпожа, – сказал часовой, тяжело дыша. – Всадники. Две, может быть, три сотни всадников. Они быстро приближаются.

Йондра ударила кулачком по округлому бедру. Ее оранжево-розовая шелковая рубаха и штаны для верховой езды были в пыли и пятнах пота от дневных забот.

– Эрлик бы побрал всех солдат, – сказала она мрачно, затем глубоко вздохнула, отчего ее тяжелые груди заколыхались под тонким шелком рубахи. – Очень хорошо. Если они подойдут, я приму их командира. Арваний! Проследи, чтобы никто из перевязанных не попадался на глаза. Если солдаты появятся до того, как я вернусь, будь учтивым, но ничего им не сообщай. Ничего, понял меня? Лиана! Ко мне!

Еще не закончив говорить, княжна растолкала собравшихся охотников, не дожидаясь, когда они расступятся перед ней.

Распорядитель охотой начал выкрикивать команды, и охотники и погонщики забегали во всех направлениях, торопясь подготовить лагерь к приему гостей. Спрятать раненых, почти все из которых могли передвигаться сами, было проще всего, но благодаря усердию Йондры всюду валялись тюки и свертки, высились горы кухонных принадлежностей и пирамиды копий среди оставшихся шатров, так что казалось, будто над лагерем пронесся ураган.

Не обращая внимания на суету за спиной, Конан сел на корточки на краю лагеря и устремил свой взгляд туда, откуда прискакал часовой. Рука незаметно для него самого несколько раз направлялась к рукояти старинного меча. Он не сомневался в том, что часовой видел заморийских солдат, а не горцев, но ему одинаково не нравились и те и другие. Отношения между армией и вором редко бывали простыми.

Звон подков по каменистой почве возвестил о приближении солдат задолго до того, как появилась колонна всадников. Строем по четыре, сверкая ровными рядами наконечников копий в вечернем солнце, они шли по небольшой долине между холмами. Впереди развевалось знамя из зеленого шелка с золотой бахромой, какие обычно были у заморийских генералов, и на нем вязью были вышиты рассказы о победах. Конан презрительно фыркнул при виде этого штандарта. На таком расстоянии он не мог различить буквы, но мог сосчитать перечисленные битвы. Если учесть количество настоящих битв, в которых принимало участие оружие заморийцев за последние двадцать лет, то знамя прославляло победы в пограничных стычках и драках с бандитами.

У подножия холма всадники остановились, две колонны отделились и пошли к лагерю, остальные развернули коней в другую сторону. Знаменосец и генерал с плюмажем из алых конских волос на золотом шлеме и позолотой на кольчуге стали подниматься на холм между редкими кривыми деревцами и разбросанными кустами высотой по пояс.

Повинуясь нетерпеливой команде Арвания, два охотника выбежали вперед: один – чтобы подержать узду генерала, другой – стремя, когда тот слезал с лошади. Это был высокий мужчина с красивым смуглым лицом, верхнюю губу которого украшали тонкие усики. Он окинул надменным взглядом лагерь, задержал взгляд на Конане, приподнял удивленно бровь и презрительно фыркнул, затем продолжил осмотр. Конан подумал, приходилось ли этому человеку действительно когда-либо пользоваться украшенной драгоценностями саблей, висящей у него на боку.

– Ну, – сказал вдруг генерал, – где ваша хозяйка?

Арваний бросился вперед, на лице его читалась готовность принести многословные извинения, но голос Йондры заставил его резко остановиться.

– Я здесь, Зафанид. Но что столь блистательный генерал Заморы делает в такой дали от дворцов Шадизара?

Она подошла к генералу походкой кошки, и ее наряд вызвал возглас удивления даже у охотников. Мерцающий алый шелк, вышитый золотом и жемчугом, облегал каждый изгиб ее груди, живота и бедер, таких округлых и плотных, что даже у евнухов потекли бы слюнки.

Внимание Конана привлекала, однако, не одежда. Голову княжны украшала диадема из сапфиров и черных опалов, с одним огромным рубином, крупнее, чем последняя фаланга большого пальца мужчины, свисающим между бровей. Между ее роскошных грудей уютно устроился двойник того рубина, свисая с ожерелья тоже из голубых сверкающих сапфиров и черных опалов. Взгляд киммерийца отыскал Тамиру. Молодая воровка учтиво преподносила Зафаниду поднос с золотым кубком, хрустальным графином вина и сложенным мокрым полотенцем. Она, казалось, не замечала украшений, которые собиралась украсть.

– Ты красива, как всегда, Йондра, – сказал генерал, вытерев руки полотенцем и кинув его обратно на поднос. – Но эта красота могла бы стать украшением лачуги горца, если бы я не встретил человека по имени Элдран.

Йондра заметно напряглась:

– Элдран?

– Да. Бритуниец. Охотник, как он сказал. – Генерал взял кубок, который Тамира наполнила ему, и, поблагодарив ее улыбкой, лишь пригубил его. – Я бы не поверил его рассказу о заморийской аристократке в этом Митрой покинутом месте, если бы не его описание. Женщина ростом с мужчину, с умопомрачительной красоты лицом и фигурой, неплохой стрелок из лука. И, конечно, прекрасные серые глаза. Тогда я понял, что это не кто иной, как ты.

Генерал закинул голову, чтобы начать пить.

– Он посмел описать меня так? Неплохой стрелок? – Она прошипела эти слова, но лицо ее залилось краской от, а кулаки сжались от упоминания о цвете ее глаз. – Я надеюсь, вы крепко сковали этого Элдрана. И его сообщников. У меня… у меня есть основания считать, что они разбойники.

Конан широко улыбался. Она не из тех женщин, что легко переносят утверждения, что кто-либо в чем-нибудь их превосходит.

– Нет, – ответил Зафаниду, бросив пустой кубок Тамире. – Он явно был тем, кем назвал себя, и он был один, так что я отпустил его, позволив идти своей дорогой. В любом случае ты должна быть благодарна ему за спасение своей жизни, Йондра. Горцы неспокойны, и это не место для твоих прогулок. Я пошлю с тобой нескольких человек проводить тебя в Шадизар.

– Я не ребенок, чтобы мной распоряжались, – произнесла раздраженно Йондра.

Глаза генерала из-под тяжелых век оглядели ее формы, и ответ его прозвучал медленно:

– Ты определенно не ребенок, Йондра. Нет, конечно. Но все же тебе надо вернуться.

Йондра бросила быстрый взгляд на Конана. Неожиданно она стала мягче, голос сделался томным:

– Да, я не ребенок, Зафанид. Возможно, мы могли бы обсудить мои планы. Наедине в моем шатре.

Удивление на лице Зафанида сменилось выражением удовольствия.

– Конечно, – сказал он с масленой улыбкой. – Давай… обсудим твое будущее.

На лице Арвания можно было увидеть смесь отчаяния и ярости, когда он смотрел, как эта пара уходит в алый шатер. Конан просто набрал горсть камешков и принялся кидать их по одному вниз с холма. Телад сел на корточки рядом.

– Опять неприятности, киммериец, – сказал бритоголовый, – и я начинаю сомневаться, стоишь ли ты этого.

– При чем здесь я? – спросил спокойно Конан.

– Она делает это из-за тебя, глупый ты северянин.

– Она выбирает сама. – Он не мог признаться даже себе, что это заигрывание с Зафанидом ему тоже не нравится. – Она не первая женщина, выбравшая мужчину из-за богатства и титула.

– Но она не простая женщина. Я служил ей с тех пор, когда она была еще ребенком, и говорю тебе, что ты первый мужчина, бывший в ее постели.

– Я знаю, – сказал Конан, скрипнув зубами.

Он не привык к тому, чтобы женщины его отвергали, ему это не нравилось, и он не хотел об этом говорить.

Из шатра донесся женский крик, и киммериец бросил еще один камешек. Губ его коснулась едва заметная улыбка. Арваний сделал шаг в сторону шатра, но затем остановился в нерешительности. Тамира, сидевшая у шатра, бросила беспокойный взгляд на Конана. Весь лагерь замер от неожиданности. Раздался еще один крик.

Телад вскочил на ноги, но Конан поймал охотника за руку.

– Посмотрю, нужна ли ей помощь, – сказал киммериец, выбросив горсть камней. Несмотря на спокойный тон его слов, первые шаги киммерийца были быстрыми, а когда он приблизился к шатру, ноги его уже перешли на бег.

Когда Конан нырнул под полог, все стало ясно. Йондра боролась среди подушек, ее платье было задрано выше округлых бедер, длинные ноги бились в воздухе, в то время как Зафанид уже почти лег на нее и теперь пытался снять свои штаны и осыпал поцелуями ее лицо. Кулачки княжны беспомощно колотили по спине и бокам генерала.

Рыча, Конан схватил воина за ворот золоченой кольчуги и сзади за штаны и поднял в воздух. Зафанид вскрикнул, затем начал ругаться и дергаться, хватаясь за саблю, но огромный киммериец легко отнес его к выходу и выбросил, как мешок, из шатра.

Конан задержался на мгновение, чтобы убедиться в том, что Йондра невредима. Украшения ее были разбросаны на подушках, платье было порвано и открывало одно плечо, но княжна испытывала скорее гнев, чем боль, одергивая шелковый подол. Затем киммериец последовал из шатра за Зафанидом. Генерал уже встал на колено, рот его кривился от ярости, и он выхватил саблю, когда появился Конан. Киммериец пнул его ногой. Разукрашенная сабля полетела в сторону, Зафанид вскрикнул и схватился за кисть. Крик затих, когда кончик меча коснулся горла генерала.

– Остановись! – крикнула Йондра. – Конан, убери меч!

Конан медленно опустил клинок, но не вложил его в ножны. Обида была нанесена ей, и, по убеждению Конана, ее правом было распоряжаться жизнью Зафанида. Но он не спрячет оружия до тех пор, пока этот человек не будет мертв или не уйдет.

– Я доберусь до твоей головы, варвар, – прорычал Зафанид, с трудом поднимаясь на ноги. – Ты узнаешь, что бывает с теми, кто поднимает руку на заморийского князя.

– Тогда ты узнаешь, что бывает с теми, кто пытается… пытается грубо обращаться с заморийской княжной, – холодно произнесла Йондра. – Берегись, Зафанид, ибо тебя постигнет та же судьба, что и Конана, и выбор за тобой.

Зафанид выпучил глаза, и из уголка рта потекла слюна.

– Выдвигай какие хочешь обвинения, бритунийская потаскуха. В Заморе все знают, что ты тащишь мужчину к себе в постель, прежде чем принять его на службу охотником. Кто поверит, что такой, как я, прикоснется к такой девке, к такому куску…

Его слова повисли в воздухе, и он отпрянул, когда Конан снова поднял меч, но Йондра схватила массивную руку киммерийца, хотя и не могла обхватить ее пальцами обеих рук.

– Подожди, Конан, – сказала она нетвердым голосом. – Выбирай, Зафанид.

Смуглый генерал растер на подбородке слюну обратной стороной ладони и отрывисто кивнул.

– Это ты сделала выбор, Йондра. Оставь себе своего дикаря-любовника. Иди в горы и найди себе горца. – Прошагав до того места, где валялась его разукрашенная сабля, он схватил ее и всадил в ножны у себя на боку. – По мне, так можешь прямо отправиться в Девятый ад Зандру!

Конан довольно смотрел, как генерал гордо шагал к своей лошади. Зафанид может попытаться бросить Йондру на произвол судьбы, но слишком многие из его солдат знают, что он нашел ее. Попытку изнасилования легко можно скрыть – особенно если другие аристократы думают о Йондре так же, как и генерал, – но то, что он не смог удержать женщину от попытки войти в горы, действительно выставляет его мужское достоинство в невыгодном свете. По крайней мере, так, считал Конан, воспримет это происшествие человек из круга Зафанида. Конан чувствовал, что с полной уверенностью может поспорить о том, что завтра явится войско с приказом доставить охотничью партию в Шадизар, не слушая того, что будет говорить Йондра.

Когда Зафанид и его знаменосец скакали с холма, к алому шатру подошел Арваний, и манера поведения его была одновременно и хвастливой и робкой.

– Моя госпожа, – сказал он басом, – если ты прикажешь, я возьму людей и сделаю так, что князь Зафанид не переживет этой ночи.

– Если я прикажу, – ответила Йондра ледяным тоном, – ты прокрадешься ночью и убьешь Зафанида. Конан не дожидался моего приказа. Он встал перед Зафанидом открыто, не боясь последствий.

– Моя госпожа, я… я умру за тебя. Я живу лишь ради тебя.

Йондра повернулась спиной к объятому страстью охотнику. Глазами она уперлась в широкую грудь Конана, будто боясь встретиться с ним взглядом.

– У тебя появляется привычка спасать меня, – сказала она тихо. – Я не вижу причин, по которым мы и дальше должны спать отдельно.

Арваний громко проскрипел зубами.

Конан ничего не ответил. Если его мысли о Зафаниде верны, то ему следует убраться из лагеря еще до исхода ночи, поскольку приказ генерала наверняка будет предусматривать смерть одного грубого северянина. Кроме того, он уже собрался уходить с Тамирой. Чтобы покинуть постель Йондры, потребуется давать нежелательные объяснения.

Высокая аристократка с дрожью вобрала в грудь воздух:

– Я не потаскуха из таверны, чтобы играть со мной. Я хочу получить ответ сейчас.

– Я не ради игры не сплю с тобой, – начал он осторожно и выругал себя за неумение быть дипломатом, когда увидел, что подбородок ее поднялся, а взгляд вспыхнул. – Давай не будем ссориться, – добавил он быстро, – пройдут еще дни, пока раненые вернут себе силы. Это должны быть дни отдыха и удовольствия. – , – добавил он про себя, но его надежду разрушил ее презрительный смех:

– Как ты можешь быть так глуп? Зафанида будет мучить мысль о своих мужском достоинстве и чести, которые он потерял здесь, затем он будет убеждать себя, что сможет избежать обвинений, которые я могу предъявить. Завтра явятся еще солдаты, Конан, без сомнения с приказом доставить меня назад в цепях, если я не пойду по-другому. Но им придется искать меня в горах. – Вдруг лицо ее сделалось спокойнее, а голос тверже. – Ведь ты не настолько глуп. Ты так же, как и я, понимаешь, что солдаты вернутся. Ты бы хотел подождать и посмотреть, как меня, будто сверток, увозят в Шадизар. Уходи, раз ты боишься гор. Уходи! Мне все равно! – Так же неожиданно, как она в свое время повернулась спиной к Арванию, теперь она снова обратилась лицом к распорядителю охотой: – Я собираюсь двинуться с первыми лучами, – сказала она человеку с орлиным носом, – и идти быстро. Весь груз должен быть брошен, кроме того, что могут нести вьючные животные. Раненые, все, кто не может быть посажен верхом, должны вернуться вместе с повозками и быками. Их след, возможно, смутит на некоторое время Зафанида…

Пока она делала эти наставления, Арваний бросал через плечо на Конана взгляды, в которых к самодовольству примешивалось обещание скорой расправы. От этого человека будут неприятности. Будут, напомнил себе киммериец, если он останется среди охотников, а это никак не входило в его планы. И поскольку он твердо решил уходить, пора было начинать готовиться.

Конан медленно отошел от аристократки, раздающей команды. С деланной непринужденностью он прошел за кухонные костры. Толстый повар, хмуро склонившийся над изысканным блюдом для стола Йондры, даже не поднял взгляда и не посмотрел, как киммериец роется среди запасов. Когда Конан двинулся дальше, он под мышкой нес две плоские сумки с вяленым мясом. Незаметно оглянувшись, чтобы убедиться, что за ним никто не следит, он спрятал мясо под кустом терновника на краю лагеря. Вскоре он прибавил к нему четыре бурдюка с водой и полосатые шерстяные одеяла. Конан был приучен спать, имея для защиты от холода лишь накидку или даже без нее, но он не думал, что городская женщина, такая, как Тамира, может быть столь же закаленной.

С лошадьми надо подождать до самого последнего момента – их, безусловно, нельзя сейчас оседлать, не привлекая нежелательного внимания, – но он все равно направился к загону. Проще выбрать хорошую лошадь, пока еще светло. Большая черная, на которой он все это время скакал, подойдет для него; Тамире, однако, тоже нужна выносливая лошадь. Он намеревался продефилировать, не останавливаясь, вдоль всего ряда лошадей, чтобы не проявить цели своей прогулки, но, подойдя к длинноногой гнедой кобыле – как раз к такой, какую выбрал бы он для Тамиры, – невольно остановился. На земле со стороны головы кобылы лежало высокое седло, полный бурдюк и плотно завязанный кожаный мешок.