Текст книги "Смертельный эксперимент"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

ГЛАВА 11

Сентябрь, 2011

Питер не видел Колина Годойо несколько месяцев – с тех пор, как они встретились на семинаре по нанотехнологическому бессмертию. Они никогда не были друзьями – по крайней мере так считал Питер, – но когда Колин позвонил Питеру в офис и пригласил на ленч, что-то, прозвучавшее в его голосе, заставило Питера согласиться. Ленч, в конце концов, не может продолжаться до бесконечности – у Питера в два часа была назначена встреча с важным американским клиентом. Они пошли в маленький ресторанчик в Восточном Шеппарде, с видом на Парк Виктории – в нем клубный сандвич делали, нарезая индюшачью грудку ножом, а не пропуская ее через машинку, а хлеб жарили на гриле, так что на нем оставались коричневые следы от решетки. Питер любил бывать в подобных заведениях. Он никогда не считал себя запоминающейся личностью, но, похоже, в половине ресторанчиков Северного Йорка его считали завсегдатаем, хотя, за исключением заведения Сонни Готлиба, он заходил в любой из них не чаще одного-двух раз в месяц. Официант принял у Колина заказ на напитки (виски с содовой), а Питеру сказал, что и так знает, что ему нужно (диетическую колу с лимоном, верно?). Когда официант ушел, Питер выжидательно посмотрел на Колина.

– Что нового?

Колин еще больше поседел с тех пор, как Питер видел его в последний раз, но по-прежнему демонстрировал свое богатство, и в этот день на нем было аж целых шесть золотых колец. Его глаза беспокойно бегали.

– Ты, наверно, слышал про меня и Наоми.

Питер покачал головой:

– Слышал что?

– Мы развелись.

– А-а, – протянул Питер. – Сочувствую.

– Я и не представлял себе, как много моих друзей на самом деле были ее друзьями. – Колин тяжело вздохнул. Официант пришел, положил на стол маленькие салфетки и поставил на них напитки. – Я рад, что ты согласился пообедать со мной.

– Нет проблем, – отозвался Питер. Он всегда чувствовал себя неловко в подобных ситуациях. Следует ли ему спросить Колина, что у них пошло наперекосяк? Питер редко говорил о личных проблемах и вообще не любил ни задавать личных вопросов, ни отвечать на них. – Мне очень жаль, – добавил он. Его набор дежурных фраз подсказывал продолжение: «Вы всегда казались такими счастливыми», но он вовремя прикусил язык – его собственный недавний опыт научил не слишком доверять тому, как люди выглядят со стороны.

– У нас уже довольно давно возникли проблемы, – сообщил Колин.

Питер выжал свой лимон в стакан диетической колы.

– С некоторых пор мы уже не были настроены на одну волну. – Видимо, у Колина тоже был свой набор дежурных фраз. – Мы не разговаривали.

– Вы просто разошлись, как в море корабли, – подхватил Питер, стараясь, чтобы это не прозвучало как вопрос. Он не хотел ничего выпытывать.

– Ага, – подтвердил Колин. Он отхлебнул изрядный глоток из своего бокала, затем поморщился, как будто получил от этого мазохистское удовольствие. – Ага.

– Вы долго прожили вместе, – сказал Питер, снова стараясь, чтобы его интонация оставалась нейтральной и утверждение не превратилось в вопрос.

– Одиннадцать лет, если считать то время, которое мы прожили вместе до свадьбы, – ответил Колин. Он держал свой бокал обеими руками.

Питера мучило праздное любопытство, кто же кого бросил. Не мое дело, подумал он, а вслух произнес:

– Это действительно немалый срок.

– Я… я виделся кое с кем еще, – продолжал Колин. – С одной женщиной в Монреале. Я ездил туда раз в три недели по делам, на магнитопоезде.

Питер был ошарашен. Неужели в наше время все заводят шашни на стороне?

– О-о, – протянул он, не найдя что сказать.

– Это на самом деле ничего не значило. – Колин небрежно махнул рукой. – Это был просто, ну понимаешь, просто такой своеобразный сигнал Наоми. – Он поднял глаза на Питера. – Крик о помощи, может быть. Ты понимаешь?

«Нет, – подумал Питер. – Нет, не понимаю».

– Просто крик о помощи. Но она пришла в бешенство, когда узнала. Сказала, что это была последняя соломинка. Соломинка, которая сломала спину верблюда. – Несомненно, подумал Питер, у каждого человека есть свой набор дежурных фраз. – Я не хотел причинить ей боль, но у меня были свои потребности, ты понимаешь. Я не думаю, что ей следовало бросать меня из-за подобной ерунды. – Официант подошел снова, поставив перед Питером клубный сандвич, а перед Колином макароны. – Что ты думаешь? – спросил Колин.

Я думаю, что ты осел, подумал Питер. Я думаю, что ты самый тупой блудливый осел на планете.

– Не повезло, – посочувствовал он, намазывая кусок индейки майонезом. – И в самом деле не повезло.

– Так или иначе, – Колин, видимо, почувствовал, что пора менять тему, – я пригласил тебя на ленч не для того, чтобы говорить о моих семейных проблемах. На самом деле я хотел кое о чем с тобой посоветоваться.

Питер выжидающе посмотрел на него:

– Да?

– Помнишь, вы с Кэти были на семинаре «Неограниченной жизни». Что ты об этом думаешь?

– Впечатляющее рекламное шоу, – сказал Питер.

– Я имел в виду, что ты думаешь о самом этом процессе? Ты же специалист в этой области. Как ты считаешь, он действительно может сработать?

Питер пожал плечами:

– Джей Лено говорит, что королева Елизавета уже подверглась этому процессу. Единственный способ сохранить монархию, который у нее оставался, – это позаботиться, чтобы никто из ее детей никогда не оказался на троне.

Колин вежливо хихикнул, но посмотрел на Питера так, словно ожидал от него более серьезной реакции. Питер прожевал еще один кусок сандвича и сказал:

– Я не знаю. Основная предпосылка представляется вполне здравой. Я хочу сказать, что существует… Да, так и есть, пять основных теорий старения и смерти. – Питер начал перечислять их, загибая пальцы. – Во-первых, это стохастическая модель. Она основана на том, что наши тела суть сложные машины и, как во всех сложных машинах, что-нибудь в конце концов обязательно должно сломаться.

Вторая модель считает наиболее важным фактором так называемый феномен Хайфлика: человеческие клетки, похоже, способны нормально делиться лишь около пятидесяти раз.

Третья модель – это теория несовершенного ксерокса. Каждый раз при копировании молекул ДНК вносятся некоторые мелкие ошибки, и в конце концов копия становится настолько плоха, что – бум! – ты уже мертв и похоронен.

Модель номер четыре – это теория накопления токсичных отходов. Что-то – возможно, свободные радикалы – разрушает твое тело изнутри.

И наконец, аутоиммунная гипотеза, согласно которой естественные защитные механизмы нашего тела теряют ориентиры и начинают набрасываться на здоровые клетки.

Колин кивнул:

– И никто не знает, какая из этих теорий наиболее верная?

– Ну, я подозреваю, что все они в какой-то степени верны, – пояснил Питер. – Но фокус в том, что эти микророботы «Неограниченной жизни» – как они их называют? нанни, кажется? – так вот, их нанни, похоже, запрограммированы бороться сразу со всеми причинами старения. Так что да, я бы сказал, у этой технологии есть хорошие шансы сработать. Хотя, чтобы это проверить наверняка, придется подождать, пока кто-нибудь из подвергшихся этому процессу действительно не проживет несколько столетий.

– Значит… ты считаешь, что это стоит таких денег? – спросил Колин.

Питер снова пожал плечами:

– На первый взгляд, пожалуй, да. Я имею в виду, кому же не хочется жить вечно? Но, с другой стороны, было бы постыдно из-за этого упустить, к примеру, возможность попасть на небеса.

Колин тряхнул головой:

– Что-то ты заговорил, как заправский верующий, Питер.

Питер был поглощен доеданием своего сандвича.

– Прости. Это всего лишь праздные мысли.

– А что Кэти думает о «Неограниченной жизни»?

– Ее это, кажется, не слишком заинтересовало, – отозвался Питер, потянувшись за салфеткой.

– Неужели? – удивился Колин. – А мне это кажется замечательным. Мне кажется, это именно то, что мне нужно.

– Вечная жизнь обойдется в целое состояние, – усмехнулся Питер. – Ты что, собираешься присвоить деньги из своего банка?

– Вряд ли, – покачал головой Колин. – Но я думаю, что это стоило бы каждого потраченного пенса.

Лишь через три недели удалось получить еще две записи душеграммы в момент, когда душа покидала тело. Одну из них Питер сделал в том же Карлсоновском центре для хронических больных, где он познакомился с Пегги Феннелл. На этот раз объектом эксперимента стал Густав Рейнгольд, человек всего на несколько лет старше Питера, умиравший от осложнений СПИДа и решившийся на самоубийство с помощью медика.

Следующую запись нужно было сделать в каком-то другом месте, иначе трудно будет доказать, что душеграмма является универсальным феноменом человеческого существования, а не просто явлением, обусловленным субъективными причинами: устройством электропроводки в конкретном здании, близостью высоковольтных линий или тем по какой методике лечат пациентов в Карлсоновском центре. Поэтому, чтобы получить третью запись, Питеру пришлось поместить в компьютерной сети следующее объявление:

Требуется: пациент в терминальной стадии смертельной болезни или травмы для участия в испытании нового биомедицинского следящего оборудования. Расположение: южная часть провинции Онтарио. Участнику испытания будет выплачено 10 000 канадских долларов. Смертельно больных или их адвокатов просим связаться конфиденциально с компанией «Хобсон мониторинг» (сетевой адрес XOBMON).

Питер чувствовал себя несколько неловко, поместив такое объявление – оно показалось ему очень уж бесчувственным. Именно из-за этого он предложил столь высокую плату за участие в эксперименте. Но за два дня, в течение которых объявление распространялось по сети, Питеру поступило четырнадцать предложений. Он выбрал двенадцатилетнего мальчика, умиравшего от лейкемии. Этот выбор он сделал как из сочувствия родителям ребенка, так и для того, чтобы его выборка была более разнообразной: семья мальчика полностью разорилась, приехав в Канаду из Уганды в надежде найти тут эффективное лечение для сына. Эти деньги помогли бы им расплатиться с долгами по счетам больницы.

После некоторого размышления решив, что и другие участники исследования заслуживают такой же компенсации, Питер внес десять тысяч долларов в наследство Густава Рейнгольда. Поскольку у Пегги Феннелл не осталось наследников, он сделал от ее имени пожертвование Канадской диабетической ассоциации. Он рассудил, что вскоре во всем мире исследователи будут изо всех сил стараться воспроизвести его результаты, и ему показалось вполне резонным установить традицию щедро вознаграждать больных, принимающих участие в подобных экспериментах.

Все три записи отличались замечательным сходством: крошечное недиссипирующее электромагнитное поле покидало тело точно в момент смерти. На всякий случай при записи смерти мальчика из Уганды Питер воспользовался совершенно новым прибором. Принцип действия остался тем же, но он применил в нем новые узлы, которые воплощали иные инженерные решения. Это давало уверенность, что предыдущие результаты не были связаны с какими-нибудь дефектами его аппаратуры.

Тем временем в течение нескольких недель Питер обследовал своим суперэнцефалографом всех сто девятнадцать служащих компании «Хобсон мониторинг». Разумеется, никто, кроме нескольких самых доверенных сотрудников, не был посвящен в цели эксперимента. Умирающих среди них, естественно, не было, но Питер хотел убедиться, что душеграмма существует и у здоровых людей, а не является чем-то вроде электрического последнего вздоха, испускаемого умирающим мозгом.

Душеграмма обладала характерными электромагнитными свойствами. Частота поля была очень высокой, намного выше, чем у обычной электрохимической активности мозга, так что, хотя амплитуда сигнала была очень мала, он не терялся в массе других сигналов внутри мозга. Внеся в свой прибор некоторые усовершенствования, Питер смог без особого труда обнаружить этот сигнал в данных сканирования мозга у всех своих сотрудников. При этом его весьма позабавило, что понадобилось несколько попыток, чтобы зарегистрировать его в мозгу Калеба Мартина, своего штатного юриста.

Тем временем вышеупомянутый Мартин прикрывал его тыл, обеспечив патентную защиту всех узлов суперэнцефалографа в Канаде, Соединенных Штатах, Японии, СНГ и во всех других странах. А корейская фирма, которая фактически производила все оборудование для «Хобсон мониторинг», уже устанавливала новую производственную линию для сборки суперэнцефалографов.

Вскоре должно было наступить время, когда можно будет объявить во всеуслышание о существовании душеграммы.

ГЛАВА 12

Питер снова почувствовал себя, как студент, придумывающий какие-то дурацкие шалости, связанные с надеванием шляп на животных. Он подошел к одной из коров и осторожно погладил ее по холке. Уже много лет Питер не подходил так близко к корове; он вырос в Риджайне, но до сих пор у него по всему Саскачевану были родственники, державшие молочные фермы, и в детстве он провел там немало счастливых летних каникул.

Как у всех коров, у этой были огромные карие глаза и мокрые ноздри. Похоже, ее не встревожили прикосновения, и он без дальнейших проволочек осторожно надел на ее удлиненную голову модифицированный сканирующий шлем. Животное замычало, но скорее от удивления, чем в знак протеста. Дыхание коровы было зловонным.

– Готово, док? – спросил старший мясник.

Питер снова посмотрел на животное. Ему было немного жаль его.

– Да.

На этой бойне скот обычно перед забоем оглушали электрошоком. Но этот метод перегрузил бы сканер Питера. Поэтому данную корову предполагалось усыпить углекислым газом, подвесить, а затем перерезать ей горло для обескровливания. За эти годы Питеру пришлось повидать множество хирургических операций, но там резали всегда для того, чтобы вылечить. Он не ожидал, что зрелище забоя животного окажется для него настолько тяжелым. Мясник приглашал его остаться до конца, до разделки туши, но у Питера не хватило духа. Он просто снял специальный коровий шлем, забрал записывающую аппаратуру и отправился к себе в офис.

Питер провел остаток дня, просматривая запись, опробывая на этих данных разные методы компьютерного усиления изображений. Результаты неизменно оказывались одинаковыми. Каким бы методом он ни пользовался, как бы тщательно ни всматривался в экран, не было никаких признаков того, что у коров есть души – похоже, ничего не выходило из их мозга в момент смерти. Не слишком неожиданное открытие, подумал он, хотя вслед за этим ему пришло в голову, что за подобные вещи в будущем его ждут не только почести, но и достанется немало проклятий. В данном случае радикальные защитники прав животных наверняка будут расстроены.

Питер и Кэти собирались в тот вечер пойти поужинать в свою любимую шашлычную. Но в последнюю минуту Питер отменил их заказ на отдельный столик, и вместо этого они пошли в вегетарианский ресторан.

Когда Питер Хобсон слушал в университете факультативный курс лекций по систематике, его учили, что существуют два вида шимпанзе: Pan troglodytes (обычные шимпанзе) и Pan paniscus (карликовые шимпанзе).

Но расхождение филогенетических линий между шимпанзе и человеком произошло всего 500 000 поколений тому назад, и до сих пор у этих двух видов 98,4 процента ДНК совпадают. В 1993 году инициативная группа, в которую входили эволюционист Ричард Докинз и известный писатель-фантаст Дуглас Адамс, опубликовала «Декларацию о человекообразных обезьянах», в которой призывала принять закон о правах наших обезьяньих кузенов.

Потребовалось еще тринадцать лет, чтобы в конце концов их декларация стала предметом обсуждения в ООН. Была принята беспрецедентная резолюция, формально признающая шимпанзе принадлежащими к роду Homo и тем самым утверждающая, что ныне человечество состоит из представителей трех доживших до наших дней видов: Homo sapiens, Homo troglodytes и Homo paniscus. Права человека были разделены на две широкие категории: одни из них, такие, как право на жизнь, свободу и защиту от жестокого обращения, применялись ко всем представителям рода Homo, а остальные, такие, как право на стремление к счастью, свободу вероисповедания и владение землей, были закреплены исключительно за представителями вида Homo sapiens.

Теперь, когда были признаны права рода Homo, никто не мог больше безнаказанно убить шимпанзе в экспериментальных целях – более того, насильственно удерживать шимпанзе в лаборатории. Многие страны уже внесли изменения в свои юридические определения убийства с целью включить в них и убийство шимпанзе.

Адриан Кортландт, первый зоопсихолог, наблюдавший диких шимпанзе, однажды назвал их «пугливые души в животных шкурах». Но теперь Питер Хобсон был в состоянии проверить, насколько буквально следовало понимать слова Кортландта. Душеграмма существовала у Homo sapiens. Ее, однако, не было у Bostaurus, обыкновенной коровы. Питер поддерживал движение за права обезьян, но все то хорошее, что он сделал за несколько прошлых лет, могло пойти насмарку, если будет доказано, что у людей есть душа, а у шимпанзе нет. И все же Питер понимал, что если он сам не проведет этот опыт, то его кто-нибудь обязательно опередит.

И хотя шимпанзе уже больше не отлавливали для лабораторий, зоопарков или цирков, некоторые из них продолжали содержаться в специальных заведениях, построенных людьми. Великобритания, Канада, США, Танзания и Бурунди совместно основали в Глазго приют, где доживали свои дни собранные со всего света шимпанзе, которых уже нельзя было выпустить на волю. Питер позвонил в этот приют, чтобы выяснить, нет ли у них какого-нибудь шимпанзе, который в скором времени может умереть. По словам директора приюта, Бренды Мак-Тавиш, нескольким из их постояльцев уже пошел шестой десяток, что для шимпанзе означало весьма преклонный возраст, но никто из них умирать не собирался. И все же Питер договорился послать ей сканирующее оборудование.

– Так вот, – объявил Питер Саркару во время их очередного еженедельного ужина у Сонни Готлиба, – думаю, теперь самое время опубликовать мои результаты. Да, я забыл тебе сказать, мои специалисты по маркетингу предложили название для суперэнцефалографа: они называют его детектором души.

– Ну и прекрасно! – отозвался Саркар. Питер улыбнулся:

– Я всегда предоставляю право принимать подобные решения Джоджиндеру и его подчиненным. Во всяком случае, патенты на детектор души зарегистрированы, у нас на складе уже почти две сотни приборов, готовых к отправке, я получил три хорошие записи душеграммы, я знаю, что по крайней мере у некоторых животных души нет, и вскоре надеюсь получить данные также и о шимпанзе.

Саркар положил ломтик соленого лосося на половинку пончика.

– У тебя все еще нет одного важного куска информации.

– Да?

– Меня удивляет, что ты сам не подумал об этом, Питер.

– О чем?

– Об оборотной стороне твоего исследования: ты теперь знаешь, когда душа оставляет тело. Но в какой момент она туда попадает?

У Питера, что называется, отвисла челюсть.

– Ты хочешь… ты хочешь сказать – в эмбрион?

– Вот именно.

– Боже мой, – простонал Питер. – Я наживу себе с этим кучу неприятностей.

– Вероятно, – согласился Саркар. – Но как только ты объявишь о своих результатах, кто-нибудь обязательно задаст этот вопрос.

– Тогда такое начнется – страшно подумать.

Саркар кивнул:

– Непременно. Но я все же удивлен, как тебе самому это не пришло в голову.

Питер глядел в сторону. Нет сомнения, он подавил эту мысль, не дал ей оформиться. Старая рана, давно зажившая. Или по крайней мере ему так казалось.

Вот черт, подумал Питер. Черт бы это все побрал.

ГЛАВА 13

Это случилось тринадцать лет назад, в первый год их супружеской жизни. Питер все, что произошло тогда, помнил очень отчетливо. 31 октября 1998 года. Даже в те давние времена они редко ели у себя, но тем не менее они всегда считали, что было бы невежливо уходить из дома в Хэллоуин – ведь кто-то должен одарить подарками детишек, распевающих шутливые песенки под окнами.

Пока Питер заправлял салат «Цезарь» настоящими кусочками бекона, поджаренными в микроволновой печи, Кэти приготовила феттучини Альфредо, а затем они совместными усилиями соорудили торт на десерт. Им было очень весело стряпать вместе, и теснота крохотной кухоньки, которая была у них в те времена, создавала массу возможностей для приятных соприкосновений, пока они протискивались к разным буфетным шкафчикам и кухонным приборам. В конце концов у Кэти на каждой груди оказались пятна муки в форме отпечатков ладоней Питера, а у Питера на ягодицах – отпечатки ее ладоней.

Но когда они съели оба салата и с аппетитом стали уплетать макароны, Кэти вдруг сказала без всякого перехода:

– Я беременна.

Питер отложил свою вилку и посмотрел на нее.

– Ты не шутишь?

– Нет, не шучу.

– Это… – Он знал, что должен сказать «Это чудесно», но не смог выдавить из себя второе слово. Вместо него он осторожно сказал «интересно».

Она заметно погрустнела.

– Интересно?

– Ну, я имею в виду, что неожиданно, вот и все. – Пауза. – Ты разве не… – Снова пауза. – Черт.

– Я думаю, это произошло в тот уик-энд в коттедже моих родителей, – помолчав, добавила она. – Помнишь? Ты забыл…

– Я помню. – В голосе Питера чувствовалась легкая досада.

– Ты говорил, что сделаешь себе вазэктомию, когда тебе исполнится тридцать, – напомнила Кэти. – Ты говорил, что сделаешь это, если к тому времени у нас все еще не возникнет желания завести ребенка.

– Ну, я не то чтобы ужасно мечтал сделать это в свой день рождения. Мне все еще тридцать. И кроме того, мы все еще думаем, хотим ли мы иметь детей.

– Тогда почему ты сердишься? – спросила Кэти.

– Я… я не сержусь. – Он улыбнулся. – В самом деле, дорогая, я ничуть не сержусь. Просто для меня все так неожиданно, вот и все. – Он помолчал. – Значит, если это случилось в тот уикэнд, то какой у тебя сейчас срок? Шесть недель?

Она кивнула:

– У меня была задержка, поэтому я купила один из этих наборов.

– Так-так, – произнес Питер.

– Ты не хочешь ребенка, – негодующе воскликнула она.

– Я этого не говорил. – Он попытался ее успокоить. – Я пока не знаю, чего хочу. – В этот момент в дверь позвонили. Питер встал, чтобы встретить гостей.

Не мытьем, так катаньем, подумал он, идя открывать дверь.

Питер и Кэти прождали еще три недели, взвешивая свои возможности, свои привычки, свои мечты. Наконец они приняли решение.

Клиника-абортарий на Колледж-стрит помещалась в старом двухэтажном кирпичном здании. Слева от нее располагалась, судя по вывеске с орфографической ошибкой, грязная забегаловка какого-то Джо, где обещали вас накормить завтраком из двух яиц «как вы их любите». Справа – лавка торговца бытовыми приборами с выставленным в окне вручную намалеванным объявлением «Здесь ремонтируют».

А перед входом в клинику по тротуару взад-вперед слонялись противники абортов с плакатами.

«Аборт – это убийство», – было написано на одном.

«Грешница, покайся», – гласил другой.

«У детей тоже есть права», – возвещал третий, возможно, написанный той же рукой, что и вывеска Джо. Скучающий полицейский, прислонившись к кирпичной стене, наблюдал за тем, чтобы пикетчики не нарушали порядок.

Питер и Кэти припарковались на противоположной стороне улицы и вышли из машины. Кэти посмотрела в сторону клиники и вздрогнула, хотя было не особенно холодно.

– Я не думала, что тут будет так много пикетчиков, – заметила она.

Питер насчитал восемь человек – трое мужчин и пять женщин.

– Здесь всегда ошивается с десяток протестующих.

Она кивнула.

Питер взял Кэти за руку. Она стиснула его ладонь и выдавила слабую, но храбрую улыбку. Они подождали, пока машины проедут, и перешли через дорогу.

Как только они оказались на той стороне, их окружили пикетчики.

– Не ходите туда, леди! – кричал один из них.

– Это ваше дитя! – восклицал другой.

– Подождите, подумайте! – призывал третий.

Полицейский подошел поближе, чтобы убедиться, что пикетчики не трогают Кэти и не мешают ей пройти.

Кэти напряженно смотрела прямо перед собой. Яйца, как вы их любите, подумал Питер. Здесь ремонтируют.

– Не делайте этого, леди! – снова крикнул один из пикетчиков.

– Это ваше дитя!

– Подождите, подумайте еще раз!

К деревянной двери клиники вели четыре каменные ступеньки. Она начала подниматься по этой лесенке, Питер шел вплотную за ней.

– Это!..

– Не!..

– Подождите!..

Питер перегнал жену, чтобы открыть дверь.

Они вошли в клинику.

На следующей неделе Питер сделал себе вазэктомию. Супруги ни разу впоследствии не возвращались к этому эпизоду, только иногда, когда их навещали племянницы или когда они встречали на улице какую-нибудь соседку, гуляющую с ребенком, или когда по телевизору показывали детей, Питер становился задумчивым, печальным и сконфуженным, а украдкой взглянув на жену, видел в ее больших голубых глазах ту же смесь эмоций и неуверенности.

Теперь им снова предстояло столкнуться с той же моральной проблемой.

Конечно, не было никакой возможности надеть сканирующий шлем на эмбрион. Но Питеру и не нужно было регистрировать всю электрическую активность мозга нерожденного ребенка – ему было достаточно прибора для обнаружения высокочастотной душеграммы. Пришлось повозиться несколько дней, но в конце концов он сумел смастерить сканер, который можно было положить на живот беременной женщине, чтобы зарегистрировать внутри него душеграмму. В этом приборе использовались некоторые технологические приемы дистанционного наблюдения, взятые из хобсоновского монитора, и датчики с остронаправленной диаграммой чувствительности, чтобы прибор ошибочно не среагировал на душе-грамму матери.

Плод находился глубоко в теле матери, поэтому его душеграмма была значительно слабее материнской. Это как в телескопе: чтобы на фотопластинке возникло изображение слабого источника, нужна длительная выдержка. Питер подозревал, что датчик должен находиться на месте часа четыре, прежде чем можно будет определить, есть ли под ним какая-нибудь душеграмма.

Питер спустился в финансовый отдел своей компании. У одной из его служащих, старшего аналитика этого отдела Виктории Калипедес, только что начался девятый месяц беременности.

– Виктория, – обратился к ней Питер. – Мне нужна твоя помощь.

Она выжидающе посмотрела на него. Питер улыбнулся. Все, что Виктория делала в последнее время, носило выжидающий характер.

– Я изготовил прототип нового датчика, и мне бы хотелось испытать его с твоей помощью, – пояснил он.

Виктория удивилась:

– Это имеет какое-то отношение к моему ребенку?

– Совершенно верно. Я просто положу тебе на живот сеть датчиков. Это не больно и не может никак повредить ребенку. Это, ну, что-то вроде ЭЭГ – регистрирует электрическую активность мозга плода.

– И это точно не может повредить ребенку?

Питер покачал головой:

– Абсолютно.

– Ну, я не знаю…

– Пожалуйста. – Питер сам удивился своей настойчивости.

Виктория подумала.

– Хорошо. Когда я тебе понадоблюсь?

– Прямо сейчас.

– У меня сегодня куча работы – вы же знаете моего начальника.

– Датчик можно надеть всего за несколько минут. Поскольку сигналы очень слабы, придется поносить его до конца рабочего дня, но вы сможете при этом спокойно заниматься работой.

Виктория поднялась на ноги – не очень простая задача при столь позднем сроке беременности – и прошла с Питером в отдельный кабинет.

– Я объясню вам, как его нужно надеть, – сказал Питер, – затем оставлю вас здесь одну, чтобы вы сами это сделали. Он без труда поместится у вас под одеждой.

Виктория выслушала указания Питера, Затем кивнула.

– Спасибо, – поблагодарил Питер, прежде чем выйти, чтобы она могла раздеться. – Огромное вам спасибо.

В конце дня он смог получить результаты. Прибор без труда обнаружил душеграмму плода Виктории, и неудивительно: если бы ребенка извлекли на этой поздней стадии внутриутробного развития, он скорее всего смог бы выжить как вполне самостоятельный организм. Но на какой стадии беременности впервые возникает душеграмма?

Питер пролистал свою компьютеризованную записную книжку и нашел нужный ему номер: Дина Кавасаки, женщина, вместе с которой он прослушал несколько курсов в Торонтском университете, занималась сейчас акушерской практикой в Дон Миллс.

Он с волнением слушал сигналы зуммера, пока компьютер набирал нужный номер. Если Дина сможет убедить некоторых своих пациенток помочь ему, то вскоре у него появится ответ и на этот вопрос.

Внезапно Питер понял, что он боится узнать этот ответ.