Текст книги "Встреча на высшем уровне"

Автор книги: Роберт Макдональд

КЛАРА. Ahi, Madonna, опять началось!

ЕВА. Было бы неплохо и тебе последовать моему примеру.

КЛАРА. Я пытался, но никто не принимал это всерьёз. Я делал, как ты велел, все только смеялись: «Арийская кровь – пролетарская любовь». Ха-ха-ха. Как ты там говорил? Спустить с них штаны и посмотреть, есть ли у них… э-э-э… чик-чик? Они в самом деле пахнут?

ЕВА. Они могут скрываться под любой личиной, и видит бог, я не отличил бы их от итальянцев. Но я заставил их отвечать за всё зло, которому немцы не должны быть причастны: за Версаль, за большевиков, за американский капитализм и за войну. Каждая раса чувствует своё превосходство – детские предрассудки окружают нас, как крепость. Перед чем превосходство? Перед кем? Перед теми, кто не разделяет наши предрассудки – перед любителями свободы, перед цыганами, что несут мимо свои нехитрые пожитки, растаскивая по свету грязь. Как им завидуют, ах, как же им завидуют! Ведь они воплощают желания и мечты каждого – стать свободным от ответственности. Поэтому евреи, cara, мои лучшие союзники.

КЛАРА. Так зачем от них избавляться?

ЕВА. Они козлы отпущения. На них лежат грехи нации, с которыми они отправятся в пустыню. И даже самые либеральные умы, у которых ещё осталась совесть, едва ли им посочувствуют. Нет, Liebchen[21]21
  Милая, дорогая (нем.)


[Закрыть], не будь евреев, народ обернулся бы против меня, так же как итальянцы обернутся против тебя. А с ними нация мне потворствует. Не могу настаивать на евреях, но всё же советую тебе найти какое-нибудь меньшинство, без разницы какой расы или веры. Самое позднее – до Рождества.

КЛАРА(с надеждой). Красный Крест?

ЕВА. Кто-то должен отвечать за то, что ты творишь в Африке. Мне бы не хотелось думать, что ты готов ответить сам.

КЛАРА. А что будет, когда евреев не останется?

ЕВА. Их хватит до конца войны. Тогда и восторжествует всё немецкое. И потом, всегда можно приняться за русских.

КЛАРА. Лучше бы я не приезжала. Чёрт, и в бутылке пусто. Что ещё есть?

ЕВА. Тебе хватит.

КЛАРА. Не жадничай. У тебя там много. (У шкафа.) Раз, два, три, четыре, пять, я иду… Кстати, что будет с черномазыми, когда ты станешь королевой Америки? (Достаёт бутылку.) Ahi, guarda, восхитительно!

ЕВА. Всё очень просто. Людям всегда чего-то не хватает – то денег, то секса. Убеди их, что черномазые представляют угрозу для экономики и общества, и предоставь разбираться самим. Только не забывай подбадривать.

КЛАРА(поднимает тост). Salute, I negri. Salute, gli ebrei[22]22
  Ваше здоровье, негры. Ваше здоровье, евреи (итал.)


[Закрыть]. Salute, пизда. Музыки нет?

ЕВА. Есть свежая кинохроника. Не хочешь посмотреть?

КЛАРА. Очень сомневаюсь. Почему ты никак не женишься?

ЕВА. На свете только одна женщина достойна меня – Винифред Вагнер. Брак с ней стал бы делом всенародным.

КЛАРА. Скорее альпинистской экспедицией. Мне казалось, она замужем за Тосканини.

ЕВА. Тосканини? Тосканини отказался руководить оркестром в Байройте. И очень меня расстроил.

КЛАРА. Видишь? Говорю же тебе, ты всё портишь. По мне, Тосканини был кандидатом в фашисты. Правда. Ещё в 1919-м. По крайней мере, когда он поднимает правую руку, ты знаешь, что он будет руководить. Хотя бы оркестром. Ха-ха. Давай, женись на ней. «Achtung, achtung, говорят все радиостанции Великой Германии. Сегодня наши славные войска перешли в наступление и достигли вершины левого соска синьоры Вагнер, и теперь её левая грудь целиком находится в руках Германии. Следите за дальнейшими сообщениями из генерального штаба фюрера. Пам-пам-па-пам». Музыка. Музыка. (Включает телевизор. Звучит марш.) Oh, Dio[23]23
  О, господи (итал.)


[Закрыть], бум-бум-бум. Никто и не вспомнит, что австрийцы придумали вальс.

На экране появляются кадры кинохроники.

КЛАРА. Ehi, ma che c’e?[24]24
  Это ещё что? (итал.)


[Закрыть] Santa Madonna. (Крестясь.) Маленький кинематограф.

ЕВА. Телевизор. После войны такой будет в каждом немецком доме.

КЛАРА. После войны у немцев не останется домов. Ehi, глянь, passo romano[25]25
  Римляне маршируют (итал.)


[Закрыть], гусиным шагом. Ещё один твой подарочек. Угораздило же меня его принять. Когда всё изменилось? Когда ты приехал ко мне в первый раз, я выкрасил все фасады домов от границы до самого Рима. Я смотрел на твой кортеж, на тебя, на щеках у тебя были румяна, а на воротнике перхоть. «Вот придурок», – подумал я. Через два года я приехал к тебе и увидел всё, чего ты достиг, увидел твою деловитость, самоотверженность, непреклонность, и решил для себя: «Это уже не моя революция. Подмастерье колдуна стащил волшебную книгу». Все вокруг твердили, какой я симпатичный, какой значительный, но я чувствовал себя только вторым, как женщина. Маршал Геринг показывал мне электропоезда, которыми управляют карлики, твои генералы благоговели передо мной – должно быть, выполняли приказ – а в Майфельде сотни тысяч людей, стоя под проливным дождём, слушали мою речь: «Если у фашизма появится друг, они пройдут вместе до конца». Это был триумф, но триумф женщины. Повторять за мужчиной – в природе женщины, и, вернувшись домой, я, как женщина, стал повторять за тобой. Первое что я сделал – заставил итальянскую армию маршировать гусиным шагом. Я объявил его твёрдым, безжалостным маршем легионеров, маршем завоевателей. Но выглядит он нелепо.

ЕВА. Маршировать надо как следует, тогда этот шаг само совершенство: ритмичный, громкий, угрожающий и трудновыполнимый. Что ещё нужно полководцу?

КЛАРА. Трудновыполнимый? Macchè! Любой справится. Гляди. (Пытается изобразить гусиный шаг, но спотыкается на высоких каблуках и падает на пол.) Ой, я упала. Я падшая женщина. Ха-ха-ха.

ЕВА(пытаясь её поднять). Вставай сейчас же!

КЛАРА. Отстань от меня. Ты меня больше не любишь.

ЕВА. Люблю. И чтобы доказать это, мне пришлось наделать уйму глупостей.

КЛАРА. Вот, ты меня презираешь. Я отдал тебе лучшие годы жизни, а теперь погляди на меня. Мы оба хотели стать бандитами, сколотили крепкие банды. Бах-бах-бах! Всё шло ничего, пока мы оставались на родных улицах. Полиция знала, где нас искать, потому и не трогала. Но быть большим бандитом – значит вести большую войну. Тут-то и начинаются все беды. Чем больше становишься ты, тем больше становится война. В конце концов всегда побеждает полиция, а тебе приходится снова становиться шлюхой. Нам надо сделать всё возможное, caro il mio фюрер, чтобы этого избежать… Но мы не сможем.

ЕВА(в то время как телевидение транслирует речь Гитлера).

 
Нас в шлюху превращает пораженье;
Верни величие – вернется уваженье.
Восславит мудрость нашу и размах
И чернь, и знать, и римский патриарх.
Весь мир в железо будет облачен:
Я сам евангелие, сам я и закон.
Дает мне силы звонкое, как сталь,
Единое мильонное «Зиг хайль!»
Я вижу с триумфальной колесницы
Трех континентов красные зарницы.
Штандарты гордецов сотрем до дыр:
Сегодня – Дойчланд, завтра – целый мир!
Европа лезет в рабство с головой —
Ей на коленях ползать не впервой.
Толпа – как баба: верит только силе,
Ей слов не надо – подавай мессию.
Дремавший до поры огонь той веры
Я вздую в обожание без меры.
Им нужно крови; похотливый глаз
Алкает зрелищ: удобряя грязь
Своею кровью, корчится еврей;
Сосед соседа вздернет у дверей.
Стоит толпа в немом благоговенье:
Где был закон, там правит преступленье.
И честь, и совесть лучше позабыть.
Не задавай вопросов – будешь жить.
Ничто не свято, кроме зла, отныне —
Мое тому святому будет имя.
 

КЛАРА. Чушь.

Выплёскивает содержимое бокала в телевизор – он тут же гаснет.

ЕВА. Ты что сказала? Ты что наделала? Ты испортила телевизор. Это подарок ко дню рождения. Единственный во всей Германии.

КЛАРА. Таким он и остался. Просто сломан, вот и всё.

ЕВА. Они были со мной. Я чувствовал их. Каждого из них.

КЛАРА. Знаешь, какая рыба всегда плывёт по течению? Дохлая. Когда Пифагор изобрёл свою теорию, он из благодарности принёс в жертву богам сто быков. С тех пор быкам лучше держаться подальше от тех, кому вздумается открыть великую истину.

ЕВА. Тот, кто кормит льва, должен ему подчиняться. Прошлое предстаёт так ясно, как шумная, освещённая огнём кавалькада. Такая-то причина порождает такое-то следствие. Мельничное колесо вертится, не вспенивая одну и ту же воду дважды. А настоящее? А будущее? Я как путник с фонарём за спиной – указываю путь тем, кто идёт за мной, но сам не разбираю дороги, только знаю, что она впереди. Всё, что я совершил, я совершил не путём долгих раздумий, но подчиняясь воле случая. Единственный урок, который даёт нам история, – как приспособить её к нашим нуждам. Неужели мы проиграем войну? Как можно? Это будет трагедия.

КЛАРА. Если хочешь стать героем войны, тебе лучше не дожить до её конца.

ЕВА. Победителей объявят героями, побеждённых – мучениками. Те же, кто сохранял нейтралитет, они… ничто. Таких никто не любит. Когда всё закончится, я думал уехать в Линц, ухаживать за садом, гулять с собаками, раздавать автографы, слушать радио, которое станет сообщать мне о ваших непрекращающихся успешных бомбардировках Мальты…

КЛАРА. Сука.

ЕВА. …но правду легче скрыть, чем действительность. Правда – цель покрупнее, не промахнёшься. А действительность? Точно игольное ушко. Меняется каждую секунду, выставляя нас ходячей насмешкой над тем, чем мы должны были стать.

КЛАРА. Хватит причитать. Распустил нюни.

ЕВА. Соверши достаточно большую ошибку, и рано или поздно кто-то отыщет ей оправдание. Соверши множество больших ошибок и рано или поздно станешь зачинателем религиозного возрождения. Ты говоришь, посмотри на Наполеона. Сам посмотри. Я стоял у его могилы в Доме инвалидов, у этого куска гранита цвета блевотины и весом полторы тысячи тонн. Стоял и удивлялся, что сподобило французов воздвигнуть памятник человеку, который вытянул из них все силы, да так, что даже сто лет спустя я пробил их оборону, словно перемахнул через забор. Я подумал: реликвии, напоминающие о былой славе, – вот что нужно людям. Все хотят быть детьми богатых родителей. Реликвии. Ты, пожалуй, взял бы хорошую цену, если бы пустил его член с молотка. Если бы нашёл, разумеется. Интересно, он у него… э-э-э… то есть… большой…

КЛАРА. Очень…

ЕВА. Ну…

КЛАРА. Очень интересный вопрос.

ЕВА. А-а… (Пауза.) Küss’ mich, mein Duce[26]26
  Поцелуй меня, мой дуче (нем.)


[Закрыть].

КЛАРА скидывает каблуки.

КЛАРА. Baciami, il mio Führer[27]27
  Поцелуй меня, мой фюрер (итал.)


[Закрыть].

Долгий поцелуй. Раздаётся стук в дверь – его не замечают. Стук повторяется. Входит СОЛДАТ. Увидев происходящее, тут же исчезает за дверью. ЕВА и КЛАРА, услышав, как закрылась дверь, продолжают обниматься.

КЛАРА. Кто это?

ЕВА. Какая разница?

Стук в дверь.

ЕВА. Ach, verdammt nochmal[28]28
  А, чёрт побери! (нем.)


[Закрыть]. (Отскакивает от КЛАРЫ и кричит.) Herein!

ЕВА и КЛАРА(вместе). Как знать?

Открывается дверь. Занавес.

Действие второе

Та же сцена, что и в конце первого действия, но СОЛДАТ стоит перед закрытой дверью.

СОЛДАТ. Могу я убрать, шефиня?

ЕВА. Да, пожалуйста.

СОЛДАТ начинает убирать. Обе женщины следят за ним, точно кошки. ЕВА напевает какую-то мелодию. Чувствуя спиной их взгляд, он останавливается и оборачивается.

ЕВА. Бокалы оставь.

СОЛДАТ вновь принимается за уборку. Женщины, глянув друг на друга и улыбнувшись, кивают головой, обходят его с обеих сторон и садятся. Смотрят. Он нервничает всё больше и больше. ЕВА берёт сигарету. Он зажигает спичку. В это время КЛАРА тоже берёт сигарету.

ЕВА. Сначала гостье.

СОЛДАТ. Прошу прощения.

Даёт КЛАРЕ прикурить и гасит спичку.

СОЛДАТ. Прошу прощения.

Зажигает другую спичку для ЕВЫ.

ЕВА. У тебя руки дрожат.

СОЛДАТ. Прошу прощения.

ЕВА. Ничего.

СОЛДАТ. Hat Frau Chefin sonst noch einen Wunsch?[29]29
  Не желает ли фрау шефиня что-то ещё? (нем.)


[Закрыть]

ЕВА, улыбнувшись и ничего не ответив, отворачивается. СОЛДАТ берётся за столик, чтобы увезти.

ЕВА. Минутку. Кто разрешил тебе уйти?

СОЛДАТ. Прошу прощения. Я подумал…

ЕВА. Хватит вечно просить прощения. Не то мы подумаем, ты что-то натворил. Ты что-то натворил?

СОЛДАТ. Надеюсь, нет.

ЕВА. Я тоже надеюсь, милый.

СОЛДАТ. Могу ли я ещё что-то…

ЕВА. Посмотрим. (КЛАРЕ.) Nicht wahr, Schatzi?[30]30
  Не правда ли, моё сокровище? (нем.)


[Закрыть]

КЛАРА. Sssssssi, tesoro.[31]31
  Да, сокровище (итал.)


[Закрыть] (СОЛДАТУ.) Подойди. О, у тебя голубые глаза.

СОЛДАТ. Да, синьора.

КЛАРА. Необычно. Красиво.

СОЛДАТ. Э-э… благодарю вас.

КЛАРА. Он покраснел. Ehi. (Треплет его по щеке.) Cherubino.[32]32
  Херувим (итал.)


[Закрыть]

СОЛДАТ. Благодарю вас, синьора.

КЛАРА. Ты знаешь, что значит cherubino?

СОЛДАТ. Нет, синьора.

КЛАРА. За что же тогда благодаришь?

СОЛДАТ. Я принял это за комплимент. Мне можно идти?

ЕВА. Нельзя. Что ты здесь делаешь?

СОЛДАТ. Помогаю фрау шефине и её гостье.

ЕВА. Тогда сядь.

СОЛДАТ. Но моё место не…

ЕВА. Правильно. Здесь моё место. И я прошу тебя сесть. Вот. (Ногой толкает к нему стул. Стул падает.)

СОЛДАТ. Благодарю вас. (Садится, держа спину очень прямо.)

ЕВА. Сигарету?

СОЛДАТ. Спасибо, я не курю.

ЕВА. Почему?

СОЛДАТ. Фюрер говорит, это опасно.

ЕВА. Потом прополощешь горло. Я всегда так делаю.

СОЛДАТ. Хорошо.

Берёт сигарету. ЕВА чиркает спичкой.

СОЛДАТ. Благодарю.

КЛАРА. Ты куришь, как девочка на первой вечеринке. Cara, налей ей выпить.

СОЛДАТ. Нет, я…

ЕВА. Я знаю, что фюрер не пьёт. Но он не против, если пьют другие. Чего бы ты хотел?

СОЛДАТ. Может быть, пива.

ЕВА. Конечно. Сию секунду. (Наливает ему полный бокал ликёра ядовитого цвета.) Вот.

СОЛДАТ. Благодарю вас. (Осторожно делает глоток.)

КЛАРА. Не нравится?

СОЛДАТ. Очень вкусно.

ЕВА. Как думаешь, я напилась?

СОЛДАТ. Разумеется, нет, фрау шефиня.

ЕВА. Попробуем снова. Как думаешь, я напилась?

СОЛДАТ. Мне кажется, фрау шефиня выпила.

ЕВА. Кажется! Ты же видишь, что я напилась. Вопрос не в этом.

СОЛДАТ. Раз я должен так ответить, то да, вижу.

ЕВА. Тебя удивил мой вопрос? Таких не задают в нормальном состоянии?

СОЛДАТ. Наверное, нет.

ЕВА. Наверное! Если вопрос вызывает удивление, значит он не соответствует нормальному состоянию. Я права?

СОЛДАТ. Разумеется, фрау шефиня.

ЕВА. Выходит, я не в нормальном состоянии.

СОЛДАТ. Очевидно, фрау шефиня желает посмеяться.

КЛАРА. Над тобой.

СОЛДАТ. Я немного смущён.

ЕВА. Сейчас я тебе всё объясню. Если мой вопрос не обычный, и я таким образом в ненормальном состоянии, это, возможно, потому, что я напилась.

СОЛДАТ. Это одно объяснение.

ЕВА. У тебя есть другое?

СОЛДАТ. Нет, фрау шефиня.

ЕВА. Для девочки твоих лет ты не очень-то разговорчив.

Никто не обращает внимания на «девочку».

КЛАРА. Мы должны получить ответы на все вопросы. Будем вытаскивать клещами.

СОЛДАТ. Понравился ли вам чай?

Женщины хохочут.

ЕВА. Сам-то пил?

СОЛДАТ. Я был в столовой.

ЕВА. Не уверена, что там хорошо кормят.

СОЛДАТ. Кормят достаточно.

КЛАРА. Где ты живёшь?

СОЛДАТ. Недалеко.

ЕВА. Один?

СОЛДАТ. Мы снимаем квартиру с подругой, возле завода «Сименс».

КЛАРА. Налёты тебя не пугают?

СОЛДАТ. Пока не очень.

ЕВА. Оставайся с нами. Мы за тобой присмотрим.

КЛАРА. Чёрный тебе к лицу.

СОЛДАТ. Моя подруга говорит, чёрный цвет идёт всем.

КЛАРА(разглаживая свой чёрный как смоль костюм). Да-а-а.

СОЛДАТ. Я хочу встретить девушку, которая следит за собой. С чувством собственного достоинства. Еврейские девушки, как только выйдут замуж, словно с цепи срываются.

КЛАРА. Ты не женат?

СОЛДАТ. Ещё нет.

ЕВА. Но ты и не еврей, нет?

СОЛДАТ. Ещё нет. То есть нет.

КЛАРА. Терпеть не могу евреев и газеты.

СОЛДАТ. Что плохого в газетах?

КЛАРА. А что плохого в евреях? Ха-ха-ха. Попался.

СОЛДАТ смеётся. ЕВА сидит с каменным лицом.

ЕВА. Это смешно?

СОЛДАТ. Я знаю ещё одну. Как умный немецкий еврей разговаривает с глупым немецким евреем?

ЕВА. Как?

СОЛДАТ. По телефону. Из Нью-Йорка.

Мёртвая тишина.

КЛАРА. Тебе говорили, что у тебя красивые глаза?

СОЛДАТ. Да.

ЕВА. Ты в самом деле не голоден?

СОЛДАТ. В самом деле.

ЕВА. Давай. Съешь что-нибудь. Набирайся сил для войны. Мы что-нибудь съедим, что-нибудь выпьем, потанцуем разок-другой, а там посмотрим. Съешь эклер. Это разбудит твоё воображение. Кусай. Вот.

СОЛДАТ. Вы очень добры. Вы здесь живёте?

ЕВА. Пока да.

СОЛДАТ. Одна?

ЕВА. С другом… (В сторону.) Забудь о нём. Держись меня, и ничего с тобой не случится.

СОЛДАТ. Очень необычная. Эта комната.

ЕВА. Мне нравится.

СОЛДАТ. Ну да… она очень красивая и очень… необычная. (Указывая на одну из моделей.) Что это?

ЕВА. Триумфальная арка. После войны войска фюрера пройдут под ней на параде победы.

СОЛДАТ. Моя подруга говорит, если русских разобьют…

ЕВА. Что значит «если»?

СОЛДАТ. То есть когда разобьют, ни один немец больше не будет мести улицы и вывозить мусор.

КЛАРА. А итальянцы?

СОЛДАТ. Итальянцы ведь не похожи на нас. Здесь жарко.

ЕВА. Сними пиджак. Давай я тебе помогу. Так лучше?

СОЛДАТ. Ммммм.

Его взгляд тут же становится рассеянным, ему трудно сосредоточиться. КЛАРА ставит пластинку.

СОЛДАТ. Красивая музыка. Американская?

ЕВА. Кажется, да.

СОЛДАТ. Я думал, сейчас нельзя слушать американскую музыку.

ЕВА. Просто надо иметь хорошие связи. Хочешь потанцевать?

СОЛДАТ. Я?

ЕВА. Кто же ещё?

СОЛДАТ. Но…

ЕВА. Потанцуй со мной, если не хочешь расстроить дело.

СОЛДАТ. Боюсь, я много выпил.

ЕВА. Ничего. Повторяй за мной.

Они танцуют, не очень близко друг к другу.

ЕВА. Нет, дай я поведу. О чём ты задумался?

СОЛДАТ. Ваш друг очень привлекателен, вы не находите?

ЕВА. Никогда не замечала.

СОЛДАТ. Не очень похож на немца.

ЕВА. Потому он такой особенный?

СОЛДАТ. Да, наверное… то есть конечно. Настоящий сердцеед. Вы с ним давно знакомы?

ЕВА. Не думай об этом. Ты опять ведёшь. Дай мне повести один круг.

СОЛДАТ. Простите.

КЛАРА. Было время, ты счёл бы за великую честь танцевать со мной.

Она включает звук на полную громкость и танцует неистовый сольный танец. СОЛДАТ смеётся.

ЕВА. Прекрати строить из себя идиотку и убавь звук!

Резко выключает проигрыватель. КЛАРА останавливается в недоумении.

СОЛДАТ(ослабляет галстук и расстёгивает воротник). Я сяду. Немного кружится голова.

ЕВА. Расстегни рубашку. (Расстёгивает несколько пуговиц.) Помаши немного. Так легче?

СОЛДАТ. Прохла-а-да.

ЕВА и КЛАРА снимают с него ботинки.

ЕВА. Ты очень красивая девочка. Кто ты?

СОЛДАТ. Очень красивая девочка. (Хихикает.)

КЛАРА. У тебя есть кто-нибудь?

СОЛДАТ. Был. Больше нет.

КЛАРА. Поссорились?

СОЛДАТ. Убили.

КЛАРА. Бедняжка.

ЕВА. Грустишь?

СОЛДАТ. Немного. Во время налёта.

КЛАРА. Всё ещё сохнешь по нему?

СОЛДАТ. Кажется.

ЕВА. Не слишком ли часто тебе кажется?

СОЛДАТ. Я не знаю… (Хнычет.) Я хочу домой.

ЕВА. Рано. Тебе грустно. Выпей ещё.

ЕВА расстёгивает ему ремень. КЛАРА массирует стопы.

СОЛДАТ.

 
Die Fahne hoch, die Reihen dicht geschlossen,
SA marschiert mit mutig festem Schritt:
Kameraden, die Rotfront und Reaktion erschossen,
Marschieren in Geist in unseren Reihen mit.
 

Бах-бах!

Смеётся. КЛАРА вливает ему в рот ещё один бокал алкоголя.

 
Zum letzen Mal wird zum appell geblasen;
Zum Kampfe steh’n wir alle schon bereit;
Bald flattern Hitlerfahnen ьber allen Strassen.
Die Knechtschaft dauert nur noch kurze Zeit.[33]33
  Знамёна подняты высоко, ряды сомкнуты —
  Штурмовой отряд марширует твёрдым шагом.
  Души товарищей, убитых красными и реакционерами,
  С нами, маршируют в наших рядах.
  В последний раз звучит призыв;
  К борьбе готовы мы все.
  Скоро знамёна Гитлера взовьются над каждой улицей.
  Ещё немного – и рабству настанет конец. (досл., нем.)
  Автор песни – Хорст Вессель (Horst Wessel Lied)


[Закрыть]
 

ЕВА. Какая нежная кожа. Мне нравятся девочки с нежной кожей…

СОЛДАТ продолжает напевать песню, женщины тихонько начинают подпевать. ЕВА запускает ладонь ему за пояс брюк. СОЛДАТ резко вскакивает.

СОЛДАТ. Господи, что, чёрт возьми, здесь происходит?

КЛАРА. Опять сорвалось.

ЕВА. А что такое?

СОЛДАТ. Что вы делаете?

ЕВА. Не строй из себя невинность. Думаешь, зачем тебя сюда позвали? Разговаривать? Восхищаться твоим остроумием и глубиной мысли? Всё это я найду, когда захочу. И даже если не найду, то уж точно не стану посылать за тобой, безмозглый маленький oysvorf[34]34
  Отщепенец (идиш)


[Закрыть]. Да ты за грош готов перепихнуться ночью под мостом.

СОЛДАТ. Не понимаю, как так получилось. Я не…

ЕВА. Что-то я не заметила, чтобы ты был против хорошо провести время. (КЛАРЕ.) А ты?

КЛАРА. Не-а.

СОЛДАТ. Кто я, по-вашему, такой?

ЕВА. Мы знаем, кто ты такой.

КЛАРА и ЕВА(вместе). Просто никак не сойдёмся в цене.

Хохочут. Потом снова наполняют бокалы.

СОЛДАТ. Я думал, вам не этого нужно.

ЕВА. Открыл ящик, а теперь боишься заглянуть внутрь. Не волнуйся. Там пусто. Все летучие мыши разлетелись. Господи, презренные женщины! Пять минут, и твоя душа тебе не принадлежит.

КЛАРА. А магометане считают, что у них души нет.

ЕВА. Не лишено смысла. Вот если бы кто-то из них был на моей стороне. Но они на другой стороне. Потому что… (Набрасываясь на КЛАРУ.) …твои жалкие вояки, если не отступают, то всё свободное время, которого у них слишком много, заняты изготовлением фарша из африканцев. Боже мой, как же дорого я заплатил за твою дружбу! Империалист.

КЛАРА. Сучья да камни.

ЕВА. Не перебивай. Невыносимо, когда появление на свет воинов зависит от низшего существа. Невыносимо, что существо, которое только и может что стирать, наряжаться да плодить щенков, должно стать необходимым спутником волевого мужчины. Но что поделаешь! Без женщин в политике невозможно. Куда они, туда и мужчины. Но ведёт женщин самый сильный. По всей Германии женщины шепчут моё имя при первом поцелуе, стонут в минуту оргазма, выкрикивают при родах. На пупках у них татуировки в виде свастики. Они бросаются в гекатомбы перед моей машиной в надежде, что я их изувечу, а потом утешу. Женские блоки партии предлагают мне возродить для них право сеньора. Каждое утро я получаю множество эротических посланий, способных разжечь огонь в чреслах отшельника. Так с чего ты взял, что чем-то от них отличаешься? Отличаешься. Отли-чаешь-ся. Да… какое-то отличие есть. Но какое? Ты не замечаешь?

КЛАРА. Что у тебя на уме?

ЕВА. Нет, посмотри внимательно на форму черепа. На волосы. Есть некая шероховатость. И эти бегающие глазки. По-твоему, он похож на типичного немца?

КЛАРА. Может быть, он итальянец.

ЕВА. Не говори ерунды. Ты отлично знаешь, к чему я веду.

КЛАРА. У него голубые глаза.

ЕВА. Да, в его внешности много диковинного. Amico[35]35
  Приятель (итал.)


[Закрыть], вечер не пропал даром. (В сторону, КЛАРЕ.) По-моему, мы заполучили жидёнка. Настоящего высшей пробы noffkeh.

КЛАРА. Скоро они тебе под кроватью начнут мерещиться.

ЕВА. Смейся, смейся.

КЛАРА. Нос всё равно не тот.

ЕВА. Мелочи. Мелочи. Что один изменит, другой может вернуть. (СОЛДАТУ.) Зачем тебя сегодня сюда прислали?

СОЛДАТ. Помогать вам.

ЕВА. И как ты себе это представлял?

СОЛДАТ. Я не знаю. Я думал, вы скажете мне, что вам будет нужно.

ЕВА. И что мы?

СОЛДАТ. Сказали.

ЕВА. А что ты? (Нет ответа.) А ты ничего. Ты давал присягу повиноваться беспрекословно?

СОЛДАТ. Да.

ЕВА. Ну разумеется. Не повторишь ли?

СОЛДАТ. Я клянусь тебе, Адольф Гитлер, вождь и канцлер немецкого рейха, служить верно и храбро. Я клянусь повиноваться до самой смерти тебе и… и…

ЕВА. Ну?

СОЛДАТ. …и всем, уполномоченным твоей властью…

ЕВА. И так далее, и так далее. Благодарю. Не слишком хорошее начало у нас с тобой? Кто твои родители?

СОЛДАТ. Я вырос в приюте.

ЕВА. Ты же говорил, у тебя девять братьев и сестёр, и родом ты из Эльзаса. Теперь я не знаю, чему верить. Ты стыдишься своих родителей?

СОЛДАТ. Нет.

ЕВА. Почему?

СОЛДАТ. Почему?

ЕВА. Почему ты их стыдишься?

СОЛДАТ. Я только что сказал…

ЕВА. Я слышала, что ты сказал, но я задала тебе вопрос.

СОЛДАТ пытается привести в порядок одежду.

ЕВА. Ты что там делаешь? Сам с собой балуешься, маленький пакостник? А ну, прекрати! (КЛАРЕ.) По-моему, мы что-то скрываем. Пойди проверь. Всё на месте?

КЛАРА изящно, но деловито проводит осмотр.

КЛАРА. Не совсем.

ЕВА. Чик-чик?

КЛАРА. Чик-чик.

ЕВА. Я подозревала.

КЛАРА. Может быть, он протестант.

ЕВА. Иди в жопу, протестант! Он и в дорогом ресторане не станет поднимать шум, если увидит в супе муху. Против чего ты протестуешь?

СОЛДАТ. Я не протестую.

ЕВА. Не протестант. Ясно. Тебе, конечно, известно, что истинный ариец не даст своего согласия на подобную операцию ни для себя, ни для своего потомства? На операцию, чьи корни восходят к ритуальным жертвоприношениям исключительно семитского характера. Я должна сказать, что в пустынных регионах, населённых этими народами, операция, возможно, имеет определённую практическую пользу, и я всем сердцем сочувствую бравым парням из Африканского корпуса. Тебе же… безусловно нет. Кроме того, я склоняюсь к мысли, что ты пытаешься скрыться под маской принадлежности полу, к которому имеешь весьма туманное отношение. Не окажется ли твоё происхождение таким же маскарадом, если не сказать обманом? Ну, ну, мы не чудовища. Никто не в ответе за то, чего не в силах изменить. Ты состоишь в спортивном клубе?

СОЛДАТ. Прошу прощения?

ЕВА. В спортивном клубе. В клубе для занятий спортом. Я не знаю, как это на идиш.

СОЛДАТ. Я состоял раньше.

ЕВА. Состоял. Раньше. Среди членов клуба были евреи?

СОЛДАТ. Были.

ЕВА. Были. Что с ними стало?

СОЛДАТ. Ушли. Один из них повесился.

ЕВА. Это почему?

СОЛДАТ. Его попросили покинуть клуб.

ЕВА. Разве не было спортивных клубов для евреев?

СОЛДАТ. Были. Клуб «Бар Кошба».

ЕВА. Среди его членов были арийцы?

СОЛДАТ. Вряд ли.

ЕВА. Нет? Ты говоришь, словно это само собой разумеется.

СОЛДАТ. Я только имел в виду, что ариец вряд ли вступил в такой клуб.

ЕВА. Я и говорю – как само собой разумеется. Ты это одобряешь?

СОЛДАТ. Несомненно.

ЕВА. А, значит, если ты одобряешь существование клубов для евреев, куда не допускаются арийцы, ты, очевидно, не станешь выступать, говоря твоими словами, против существования клубов для арийцев, куда не допускаются евреи?

СОЛДАТ. Наверное, нет.

КЛАРА. Наверное, наверное.

ЕВА. Так не кажется ли тебе излишним вешаться только потому, что тебя исключили из членов клуба для немцев? Высокомерие. Вот как я это называю. А ты как бы назвал?

СОЛДАТ. Высокомерие, наверн… высокомерие.

ЕВА. Оставим в стороне, что именно немцы, а не евреи, находятся в своей собственной стране. Евреи должны быть нам благодарны за то, что мы позволяем им создавать еврейские клубы. Ты нам благодарен?

СОЛДАТ. Но я не еврей.

КЛАРА. По-моему, решать это следует вышестоящим.

ЕВА. Говоря словами великого бургомистра Вены, я решаю, кто еврей, а кто нет.

СОЛДАТ. Вы сами сказали, никто не в ответе за то, чего не в силах изменить.

ЕВА. Сказала и готова повторить. Но это не значит, что мы можем позволить безответственным элементам жить в обществе в своё удовольствие. Даже ваш еврейский доктор Фрейд утверждает, что сексуальные отклонения – это болезнь, а не преступление. Значит ли это, что мы должны позволить психически нездоровым людям бродить повсюду, заражая своими болезнями здоровые массы немецкого народа? Нет, их место в больницах, или же, раз они не прикованы к постели, в таких местах, как, я не знаю, лагерь, где за ними будут ухаживать и где они перестанут быть угрозой для других. (КЛАРЕ.) Ну как?

КЛАРА. Prima.

ЕВА. Ты могла бы проявить чуть больше интереса. Вставила бы словечко-другое.

КЛАРА. Его святейшество решает за меня все эти вопросы.

ЕВА. Даже в твоих тюрьмах больше политических заключённых, чем в застенках Инквизиции.

КЛАРА. Ну, да…

ЕВА. Так не прикидывайся святошей. (СОЛДАТУ.) Итак, вернёмся к нашему дельцу. Ты когда-нибудь видел негритянок?

СОЛДАТ. Да. В кино.

ЕВА. Ты когда-нибудь спал с негритянкой?

СОЛДАТ. Нет.

ЕВА. Но хотел бы?

СОЛДАТ. Я не знаю.

ЕВА. Ты не знаешь?

СОЛДАТ. Как я могу ответить, если ни разу не пробовал?

ЕВА. Мой милый мальчик, я ни разу не пробовала играть на скрипке, но я совершенно точно знаю, что не умею играть. (КЛАРЕ.) Подтвердишь? Твой друг… (Снова СОЛДАТУ.) Подобная разборчивость прописана в Талмуде. Разве ты не видишь, что эти люди не такие?

СОЛДАТ. Какие люди?

ЕВА. Негритянки.

СОЛДАТ. Не такие, как мы. Да.

ЕВА. Я имею в виду, не такие, как арийцы.

СОЛДАТ. Да.

ЕВА. Но даже ты не знаешь, хочется тебе или нет… Должна сказать, я поражена. Сношение с иными биологическими видами столь же противно законам природы, как сношение со своим собственным полом. Мне казалось, еврейский закон гласит об этом достаточно ясно – книга Левита устанавливает довольно строгие правила поведения.

СОЛДАТ. Я никогда не читал её.

ЕВА. Я могу испытывать уважение к тем, кого преследуют из-за религиозных убеждений, пусть даже ошибочно. А распущенный человек подл и застенчив.

СОЛДАТ. Но я не еврей. Я немец.

ЕВА. Ворона в павлиньих перьях всё та же ворона. Не усложняй нам задачу. Не вынуждай нас прибегать к мерам, о которых позабыла даже церковь. Поверь, я была бы счастлива, если б евреи остались в Германии. Нашей военной промышленности больше пользы от одного еврея, чем от двух-трёх иностранных пленных. Вы говорите на нашем языке, не устраиваете саботаж, нам не надо тратить силы и средства, чего, видит бог, мы не можем сейчас позволить, на перевозку вас из самой… откуда-нибудь. Разве ты не видишь, что безопаснее жить со своим собственным народом? (Прикалывает ему на грудь жёлтую звезду.) Попробуй теперь выйти на улицу – далеко ли уйдёшь? И куда тебе идти? К кому обратиться за помощью? Где добыть еду? Не изменяй вере, и смерть дарует тебе славу. Если это не шутка. (Нежно обнимает его за плечи.)

СОЛДАТ. Смерть?

ЕВА. Присядь. Здесь никто не умрёт. Ты испытал потрясение. Ты чувствуешь себя измученным, униженным. Ты запутался и больше не понимаешь, что правильно, что нет – это естественно. Но ты должен верить.

СОЛДАТ. Во что?

ЕВА. Всегда есть выбор. Но свобода – это не цель, а средство, которое нужно строго контролировать и подавлять, когда надо, если мы хотим создать на земле идеальное государство. Без веры мир никогда не станет лучше. Конечно, люди будут страдать, они всегда страдали и всегда будут, но они будут страдать ради великой цели, а это – самое лучшее в жизни. Разве не так?

СОЛДАТ(робко пытается вырваться из объятий). Я – немец.

ЕВА. С библейских времён евреи не сознавали большей принадлежности к своей расе. Вы сами к этому шли. Пока они жили здесь, прикидываясь немцами, они и считали себя немцами. Их немецкие окна разбили, их немецкие имена стёрли с немецких военных мемориалов. На четвереньках они скребли немецкие тротуары немецкими зубными щётками. Теперь у них не осталось ничего, кроме их еврейства. После Артура Бальфура [36]36
  Английский политический деятель, автор Декларации Бальфура (1917), поддерживающей идею создания еврейского государства в Палестине.


[Закрыть] я сделала больше всех для еврейского самосознания.

КЛАРА. И они тебе благодарны?

ЕВА. А, благодарность! Никогда не жди её, особенно от сирот. (СОЛДАТУ.) Теперь спи. Спи. Я развею твои тревоги. (Закрыв глаза, прижимает пальцы к вискам.) Нет тревог, нет надежды. Нет надежды, нет ненависти.

КЛАРА. Cara, ты была великолепна.

ЕВА. Что-то ты не очень мне помогала.

КЛАРА. Мне казалось, ты была в упоении.

ЕВА. В упоении? Я? Да у меня не осталось сил – ни физических, ни душевных. Ты не представляешь, как это выматывает – добиваться от нации потворства, а от жертвы уступчивости. Но как ещё можно наказать тех, кто не чувствует вины? Прежде чем дети сами узнают, что такое безнравственность, им нужно объяснить. Иначе наказание не подействует. Они станут сопротивляться.

КЛАРА. Разве они не сопротивляются?

ЕВА. Кто? Они? Не слишком. Против них сила истории. И мораль. Самая большая ложь, даже если её опровергнуть, оставляет после себя следы сомнений, как веник оставляет по углам пыль. Едва наказание становится законным, его считают сперва логичным, затем обычным и, наконец, заслуженным. У всех, кто отворяет дверь в полицейский участок, совесть немного не чиста.