Текст книги "Стихотворения"

Автор книги: Роберт Браунинг

Исповедь

 
Что шепчет пастор в ухо мне?
"У смерти на пороге
Презрел ли ты сей мир?" О нет!
Лишь подвожу итоги…
 

 
Мне склянок ряд, что врач припас,
Обманывает взгляд
И ясно вижу, как сейчас,
Домов предместных ряд.
 

 
Там, на холме, была стена,
За ней сад зеленел,
Но он, как неба пелена,
Казался синим мне.
 

 
Старик Июнь устроил пир,
Звучал повсюду смех,
Как тут бутылка с надписью «эфир»,
Тот дом был выше всех.
 

 
А на террасе, там, в тени,
Ждала меня она…
В уме – лишь девушка и те в июне дни…
Господь! Моя вина!
 

 
Как лабиринт – огромный сад
И в нем – секретный путь.
Лишь на её наткнуться взгляд,
А не на чей-нибудь!
 

 
Я входа не имел в тот мир,
Я проникал тайком
В высокий, как тут склянка с надписью «эфир»,
Согретый солнцем дом.
 

 
Никто не видел нас вдвоём
И все же каждый день
Она, пройдя ворот проём,
Спускалась по ступеням,
 

 
Меня встречала в розах. Да,
Друг друга мы любили…
Грешно, смешно, сплошная ерунда,
Но как прекрасно было!
 

Перевод Эдуард Юрьевич Ермаков

Исповедь

 
Ты думаешь, я от жизни своей устал
И вижу её, как долину напрасных слёз?
Мне смертное ложе похоже на пьедестал,
А я – на надгробье над гробом, в который лёг.
Ты думаешь – мне не достать на краю стола
Аптекарских склянок, укутанных в ярлыки?
Но это неважно – мне из моего угла
Прекрасно видны мансарды и чердаки.
И там под одной из самых высоких крыш,
В распахнутой раме, чуть-чуть в глубине окна
Я женщину вижу и взгляд у неё открыт.
И, Господи, смилуйся, как хороша она!
И я забываю аптечные рубежи,
Глаза закрываю и слышу, как пляшет пульс.
И думаю молча, что как это сладко – жить
И чувствовать нёбом любви бесподобный вкус!
 

Перевод Яков Фельдман

Не вовремя, не там, где надо…

 
Не вовремя, не там, где надо,
Не ту опять встречаю!
Чисты и ровны тропки сада;
Как сладок воздух мая!
Но как мне отыскать тебя, отрада?
Во снах любимый лик увидит взор,
Но тесен дом мой, и очаг потух,
Снаружи ветер, дождь скрепляют приговор –
Встречает речь мою враждебный слух,
Не в силах одолеть вражды мой робкий дух,
Краснею, плачу – все в словах укор!
О бес нечистый, гибок и хитер,
Изыди от восставшего от сна!
Раз Будущего нить
Не смог я уследить –
К чему крепить былые времена?
Веди, тропа, мне сделай щедрый дар –
К ней приведи, средь мая чудных чар!
И пусть мой станет дом еще тесней,
И путники бредут снаружи средь теней –
В тиши и неге ночевать мы будем с ней –
Я с ней!
 

Перевод Эдуард Юрьевич Ермаков

Потеря

 
Все кончено: о, горше нет свиданья,
Когда впервые слышишь!
Несносно с ночью воробьев прощанье
Под стрехой твоей крыши!
 

 
На винограде опушились почки,
Сегодня я заметил.
Еще лишь день – и заблестят листочки…
– Как пепел сер и светел!
 

 
И завтра будет встреча, дорогая?
Могу пожать я руку?
Друзья мы… это дружба лишь простая –
Что ж, принимаю муку:
 

 
За каждый взгляд, блестящий словно грозы,
– Как сердце бьется сильно!
За голос смелый, звонкий на морозе,
– Забыть душа бессильна!
 

 
Скажу я то, что в дружбе допустимо,
Или немного больше,
Минуту рядом, коль проходишь мимо –
Или немного дольше!
 

Перевод Эдуард Юрьевич Ермаков

Двое в Кампанье [25]25
  Кампанья – равнина близ Рима.


[Закрыть]

1

 
Гадаю: то же знаешь ты,
Что я, когда, рука к руке,
Мы сели, вдаль послав мечты:
Над миром Май, а вдалеке –
Рим – царством красоты?
 

2

 
Мысль уловил я – много мук
Танталовых с ней суждено:
(Сеть на пути соткал паук
В насмешку нам) – как рифм вино
Собрать, сгустить – и вылить вдруг?
 

3

 
Мне помоги! Вот семена
Роняет сохнущий укроп,
Туда, где рухнула стена;
Растёт сорняк сквозь склеп, сквозь гроб,
Вот ткань листа уже видна;
 

4

 
Оранжевый возник бутон,
Раскрылся – пять слепых жуков
В нём ищут мёд… Зелёный склон
Покрылся сотнями цветов –
Рифм урожай. Хватай – вот он!
 

5

 
Руно безбрежное кругом,
Плюмажи сочных, мягких трав.
Мир, радость, тишина и гром –
То воздух движет, величав,
Рим в угасании своём!
 

6

 
Часы неспешные текут.
Жизнь – пьеса, полная чудес.
Творенья формы зримы тут;
Высоким храмом свод небес
Земной свободе дал приют.
 

7

 
Что скажешь? Я хочу, мой свет,
Чтоб жили души без стыда,
Как небу шлёт земля привет!
Зачем чужого ждать суда –
Любить нам или нет?
 

8

 
Хочу, чтоб ты была моей,
Вся, не частично, как сейчас –
Нет ни свободы, ни цепей!
Где скрылась ложь? Не видит глаз,
Где рана, где исток скорбей.
 

9

 
Двух воль различных кончить спор,
Настроить сердце в унисон,
То видеть, что твой видит взор;
Души нектаром упоён –
Вдвоём на счастье иль позор.
 

10

 
Нет. Только что лобзал тебя –
И прочь. Ловя тепло души,
Сорвал я розу, так любя –
Казалось, страсть всё сокрушит…
Но хлынул холод, всё губя.
 

11

 
Минул миг счастья золотой.
Что мне осталось? Должен ли –
Чертополоха шар пустой –
По ветру мчась поверх земли,
Пропасть падучею звездой?
 

12

 
Когда я мысль почти настиг!
Где сути нить? Потерян след!
Опять, опять! Всё, что постиг:
Преград страданью, боли нет,
А чувства остывают вмиг.
 

Перевод Эдуард Юрьевич Ермаков

Кампанья – равнина близ Рима.

Двое в Кампанье

 
Еще я чувствую, как мы с тобой бредем,
Свои сердца в смятеньи упрекая,
О, если б жизнь так пересечь вдвоем,
Как солнца луч пронзает утро мая,
По тропкам рассыпаясь янтарем!
 

 
Но, кажется, опять я взялся петь,
Что уж давно стихов моих предметом –
Как пауки латают свою сеть
И снова ждут заветных рифм поэты:
Спешу писать, чтоб позабыть успеть.
 

 
Но мысль моя вспорхнула, точно птица –
И на цветок, откуда пыльцой
Слетая в желтом облачке кружится
И прорастает сорною травой
Между камней заброшенной гробницы.
 

 
В соцветьи апельсина пять жуков
Как будто тянут мед из общей чаши –
Слепые бражники! Вам отдаю пять строф,
Пейте нектар во славу жизни вашей,
За все цветы зыбящихся холмов!
 

 
Передо мной шерстистый бок равнины
Зеленой ощетинился травой,
И колыбель миров, и их руины
Беспечной ветер трогает рукой…
Но что мне Рим после твоей кончины?
 

 
Лишь здесь природа так щедра на негу –
Глаз утомляет пестрый караван
Весны и красок призрачного бега,
Не написать ли – жизни океан,
Стесненный небесами вместо брега?
 

 
Что молвишь ты? Позволь, голубка милая
Нам не стыдиться собственной души –
Какого бога именем иль силою
Заклясть мы можем чувство: «Не спеши!» –
Не нас ли старость сторожит унылая?
 

 
Я пожелал, чтоб ты была мне всем –
Но разве нас возможно разделить?
Твое, мое, свободу или плен
Вмещает слово нежное «любить»
Как вечность – перемену перемен.
 

 
Я пожелал быть волею твоей,
Глазами, каждым дюймом существа,
В котором жизнь была бы мне милей,
Чем мыслящая это голова, –
Обручены мы до исхода дней.
 

 
Ты видишь ли меня, мой друг с небес,
С сверкающей надмирной высоты?
Твоим ли голосом мне шепчет темный лес?
И разве роза на камнях – не ты?
Ах, боль спешит мечте наперерез!
 

 
Помилуй бог! Как далека минута,
Когда сей холм держал обоих нас!
Все скрыла ночь, и нет тоске приюта –
Куда мчит память душу в скорбный час?
И рвет зачем любовь рассудка путы?
 

 
Как поздно, друг, я затвердил урок,
Что жизнь иль смерть в свой час нам преподали:
Малы сердца и короток их срок –
Но страсти нет конца, как нет конца печали –
Мог пережить тебя, а разлюбить не мог!
 

Перевод Алексей Иванов

Жизнь в любви

 
Зачем бежать?
Ведь я –
Влюблен!
 

 
Покуда я есть я, а ты есть ты,
Покуда мир вмещает нас обоих,
Лечу, любя, за непреклонною тобою,
Ловить я буду, ты – сжигать мосты.
Боюсь, вся моя жизнь – одна ошибка.
Как ни печально, это, кажется, судьба!
Я сделал все – тщетна моя борьба,
Как воплотить желанье в мире зыбком?
Держись и стой, все жилы напрягая,
Других утешь, сам упади, смеясь,
Среди насмешек вновь на путь вступая –
Вот мой удел, единственная с жизнью связь!
Остановись, заметь от дальнего предела
Меня внизу, в грязи и темноте.
Не раньше старая надежда умереть успела,
Чем новая спешит к той же черте.
 

 
И я живу,
Пусть –
Отделен!
 

Перевод Эдуард Юрьевич Ермаков

Любовь в жизни

I

 
За шагом шаг – готов
Я обыскать весь дом,
Где с нею проживал.
Не бойся, сердце, ведь тебе дано ее найти,
Сейчас, ее саму! – не шелест на пути
Портьер задетых, мимолетный аромат духов!
…Карниз почистила – весь в блеске золотом,
И трепетание пера в глуби зеркал.
 

II

 
Уходит день во тьму,
Дверь, ход – успеха нет,
Но я начну опять.
Дом обошел большой, от центра до крыла,
Все то ж! догнать себя опять мне не дала.
Мне душно, я устал, бесплодный труд – к чему?
Но знай! – так много тайн укажет тусклый свет,
Альковов, и углов, мест дальних, где искать!
 

Перевод Эдуард Юрьевич Ермаков

Моя звезда

 
Все, что я узнал
О звезде одной –
Сеет, как кристалл,
Всюду свет живой:
Алый мечет дрот,
Синий – вслед за ним;
Друг ко мне придет,
Той звездой маним,
Чтоб я к ней летел не один, а с ним!
 

 
Скроет свой бутон, смолкнут звуки лир,
Вам, друзья, дивиться Сатурну-кораблю.
Пусть звезда друзей велика, как мир –
Моя лишь мне открыта, и я ее люблю.
 

Перевод Эдуард Юрьевич Ермаков

Любовник Порфирии

 
Весь день, всю ночь дождя напев,
И ветра краткий кончен сон,
На вязы он обрушил гнев,
На озере – вод бурных звон,
Таюсь, и в сердце страха стон.
Порфирия скользнула в дом,
И холод, буря прочь ушли;
Присела перед очагом,
И заблестел огонь в пыли,
Перчатки, все в следах земли,
Снимает, мокрый плащ – долой,
Ослабив шляпы ремешок,
Дает кудрям упасть рекой.
Ко мне присела в уголок,
Зовет. Ответить я не смог.
Тогда мою ладонь ведет
Открыв плечо, к груди своей,
И кудри русые вразлет
Спадают по плечам вольней;
К себе прижав сильней, сильней
Меня, бормочет, сколь любим,
Трепещет. Жаль, свободу дать
Не хочешь ты страстям слепым,
Гордыни узел развязать
И навсегда моею стать.
Но нас ведет порою страсть;
Не может праздник превозмочь
Желаний в ней; найти, припасть
Хотела и спешила прочь,
Себе на горе, в дождь и в ночь!
 

 
Конечно, счастлив я и горд:
Порфирия покорна мне
Как никогда. Остался тверд –
Окрепла воля в тишине;
Лишь сердце пляшет, все в огне!
В тот день была она моей,
Прекрасна и чиста. С трудом
Приняв решенье, я кудрей
Поток единым свил жгутом,
Вкруг горла обернул узлом
И удавил. Не больно, нет
Ей было – так я ощутил.
Как бы пчелу поймавший цвет,
Бутон, я веки ей раскрыл:
Все тот же взор, и тот же пыл!
Затем волос ослабил прядь
На шее; все тепла щека,
Которую стал целовать,
И голова её легка,
И ей сейчас моя рука
Опорой; не постылый груз!
Как розы, все цветут уста.
Ты рада? Вечен наш союз,
Нет горя, зла – лишь красота,
Любовника сбылась мечта,
И мы с Порфирией вдвоем.
Ты не узнаешь: темный вал
Желаний в сердце спал моем…
 

 
Так вместе встретили рассвет.
Бог промолчал, и кары нет!
 

Перевод Эдуард Юрьевич Ермаков

Возлюбленный Порфирии

 
Дождь на закате начал лить,
И ветер воющий взыграл,
Он пруд старался разозлить
И вязы долу преклонял,
И я, в отчаяньи, внимал.
 

 
Как вдруг Порфирия порог
Переступила тихо мой.
Став на колени, огонек
Зажгла в печи моей пустой
И вызвала тепло и свой
 

 
Плащ мокрый поспешила снять,
Шарф, шляпу сбросила она,
И влажных кос упала прядь,
И, рядом сев со мной, меня
Она окликнула, но я
 

 
Молчал. Тогда она, обвив
Свой нежный стан моей рукой,
Плечо открыла и, склонив
Меня на грудь к себе щекой,
Все скрыла желтою косой,
 

 
И мне шептала, что меня
Так любит. Но любви своей
Не вырвет, слабая, она
Из суеты мирских цепей,
Чтоб безраздельно стать моей.
 

 
Но пир веселый удержать
Ее не смог, – так дорог тот,
Чья бледность скорбная – печать
Любви напрасной к ней, и вот
В дождь, в вихрь ко мне она идет.
 

 
Забилось сердце у меня:
Так наконец-то я узнал,
Что любит пламенно она.
Но сердца стук я удержал
И сам с собою рассуждал:
 

 
Сейчас моя она, моя,
Прекрасна в чистоте своей,
И что мне делать – понял я, –
Из желтых жгут скрутил кудрей,
Обвил вкруг шеи трижды ей,
 

 
И задушил. Я убежден,
Что ей не больно было, нет.
И нежно, как пчела бутон,
Я веки ей раскрыл. В ответ
Глаз синих засмеялся свет.
 

 
Ослабил косу я слегка, –
Под поцелуем вновь зажглась
Румянцем нежная щека.
Я посадил ее. Склонясь
Ко мне на грудь на этот раз,
 

 
Головка нежная легла,
Навек счастливая своей
Мечты свершением. Ушла
Она от суетных цепей,
И я, любовь ее, при ней.
 

 
Любовь Порфирии. Мечты
Твои вот так исполнил рок.
И мы сидели, я и ты,
Всю ночь не двигаясь, и Бог
Ни слова нам сказать не мог.
 

Перевод В.Давиденковой

Пестрый Дудочник из Гамельна [26]26
  Это наиболее известное сегодня в англоязычных странах (примерно как «Конек-Горбунок» у нас) стихотворение Браунинга. Это детское стихотворение сделало популярным в европейской литературе образ «Крысолова». Написано оно для сына актера Вильяма Маккриди в 1842 г.


[Закрыть]

(детская сказка)

I

 
Есть в Брауншвейге славный град
Ганновер; и, как младший брат
Встал Гамельн рядом. Везер, быстрая река,
Пред ним крутые моет берега.
Клянусь, там жизнь всегда приятна и легка!
Но сотню лет тому назад,
Когда мой начинается рассказ,
Там было не до шуток и проказ –
Страдали все – и стар и млад.
 

II

 
Скопленье крыс!
Всех съели кошек, лишь собаки сбереглись;
Детей кусали серые в постельках,
Там злыдень выпил молоко, тут сыр изгрыз
Иль суп лакает в кухне из тарелки.
Селедку утащили, нам оставив слизь,
Где в шляпах гнезда, где разбит сервиз,
И даже дамам досаждать взялись –
Те соберутся поболтать,
А крысы ну-ка стрекотать –
Несутся визги вверх и вниз!
 

III

 
Собрались толпы горожан
И Городской заполнили Совет:
Наш Мэр – кричат они – болван,
А Магистрат? Дурнее дурней нет!
Дари им горностай и исполняй приказы,
А сами не хотят или не могут разом
Решить все дело и избавить от заразы!
Ну, господа! Мышленья свет
Зажгите и придумайте ответ,
Или пойдете грузчикам вослед!
Дрожат Совета члены; Мэр
Как крыса, стал от страха сер.
 

IV

 
Уж час молчат, не подымая глаз,
Но Мэр молчание прервал:
– За милю бы отсюда быть сейчас!
Я б мантию за грош отдал!
Легко сказать: зажги свой ум –
Уж голова болит от дум,
А только скрежет в ней и шум!
Заклятый круг, и круг, и круг!
Но лишь сказал – раздался вдруг
Чей-то негромкий в двери стук.
– Кто там еще? Помилуй Бог!
Мэр подскочил, насколько смог
(Он толст, как праздничный пирог) –
Там по ковру стук чьих – то ног?
Едва помстится серый мне зверек,
Как сердце сразу скачет – прыг да скок!
 

V

 
Войдите, – крикнул Мэр, скрывая злость;
И в двери входит очень странный гость:
Плащ длинный от главы до пят
Из алых, желтых состоял заплат;
Высок он, тощ его живот,
Глаза горят – ну словно кот,
Сам темен, будто дикий мед,
Светловолос и безбород,
Ухмылкою кривится рот –
Не угадать никак ни чин, ни род!
Никак все надивиться не могли,
Откуда гостя ветры принесли,
Сказал один: – Ну будто прадед из земли,
Услышав трубы Страшного Суда,
Сквозь склеп свой расписной пришел сюда!
 

VI

 
Сказал он громко, не таясь:
– Почтенные, способен я
Изгнать, посредством тайных чар,
Любую тварь, что на земле живет,
Крадется, плавает, летает и ползет,
И разом ваш окончится кошмар.
Люблю направить ремесло
На гадов, всем несущих зло:
Будь жаба это, моль, змея иль крот;
Я Пестрый Дудочник – так всяк меня зовет.
Намотан был – тут все заметили – на шею
Шарф длинный: красно – желтые цвета,
Такие же, что и в одежде всей,
А на конце подвешена дуда.
По ней он пальцами перебирал,
Как будто мысленно играл;
Казалось, что служил шарф скрепой
Одежде старомодной и нелепой.
– Хоть беден я – недавно сам
Меня Тартарский Чингиз-Хам
Отряды комаров призвал изгнать,
И с помощью моей царь Азии Низам
Мышей-вампиров злых сумел унять.
Тех грызунов, что держат вас в плену,
Немедля истреблю я рать,
Коль тыщу гульденов отсыплете одну.
– Одну? Хоть пятьдесят! – Так, не страшась затрат,
Кричат согласно Мэр и Магистрат.
 

VII

 
На улицу пошел дударь
С улыбкою широкой –
Он знает силу мрачных чар,
Что в дудке спят глубоко.
Легко, как музыкантов царь,
Чтоб дунуть, губы он свернул,
И синью взгляд его сверкнул,
Как соли кто в огонь метнул.
Едва три такта прозвучало –
Все слышат, будто войско заворчало.
Ворчанье переходит в ропот,
А ропот – в страшный, громкий топот,
И чьих-то ног ужасный грохот.
И крыс из всех домов идут полки –
Там крысы, крысы, крысы – и малы и велики –
Кто в рыжей шерсти, в сером кто наряде,
И юркие юнцы, и старики, толсты,
Отцы и сыновья, племянники и дяди,
Идут гуртами, длинные таща хвосты;
Сестра и брат, мужья и жены
Бегут за дударем, заворожёны.
Идет вниз Дудочник, и дудка плачет,
А крысы всей толпой проворно скачут.
Так шли, пока всех быстрый Везер
Не проглотил – один лишь убежал –
Крысеныш, толстый, будто Юлий Цезарь;
На берег выбрался, в уме готовя весть,
(Ведь книги он жевать предпочитал)
Которую в Крысляндию решил донесть,
Так рассказав: – Едва дуда запела,
Вдруг вижу холодец, от жира белый,
Еще – как яблок урожай, отменно спелых,
В давильню, чтобы делать сидр, бросают смело;
Как будто где – то маринад сварили,
Или с вареньем банок гору вскрыли,
Иль из бутылок с маслом вытащили пробки,
Иль вкусный кекс достали из коробки.
Как будто слышу сладкий глас
(Милей, чем звуки лиры и псалмов
Запел): – О крысы, здесь для вас
В коптильне целый мир готов!
Вам можно – даже нужно – двинуть дружно,
Чтоб завтрак обрести, обед и ужин!
Как будто с печки отскочила крышка,
И светится внутри огромнейшая пышка,
В вершке лежит, меня маня,
И слышу, шепчет: – Съешь меня!…
Вдруг Везера вода вокруг меня!
 

VIII

 
Вам слышать бы, как Гамельна народ
Звонит в колокола – тут камень в пляс пойдет!
Мэр осмелел: – Теперь свернем мы горы!
Срывайте гнезда, забивайте норы!
Скорее призовите мастеров,
Починим все, чтоб не было во граде
Следа от крыс! Тут в шутовском наряде
Подходит Дудочник, толкуя о награде:
– Мой гульденов мешок уже готов?
 

IX

 
Как! Тыщу! Мэр уже не рад,
Вздыхает грустно Магистрат.
Они на радостях устроили банкет,
Весь истребили Мозель и Кларет;
Из этой суммы хватит половины,
Чтоб бочками наполнить погреб винный.
Отдать все побродяжке странной расы,
Что нацепил плащ желто-красный!
Мэр говорит, мигнув разок:
– Конечно, видеть каждый мог,
Как крыс на берег твой манок
Призвал и к гибели увлек;
И раз ты выполнил зарок,
На – выпей тут на посошок,
И вот две жареные утки,
Чтоб пусто не было в желудке,
А гульдены – то были шутки.
Срок экономить нам настал;
Не тыщу – хватит и полста!
 

X

 
Ста в гневе Дудочник кричать:
– Без шуток! Я не стану ждать!
Я обещал уж быть на ужин
В Багдате – там я больше нужен;
Деликатесами меня накормит повар пухлый
За то, что не оставлю на Калифа кухне
В живых ни одного из скорпионов.
Там не нарушат обещаний и законов!
У вас, обманщики, просил не миллионов!
Для жадных, что меня вогнали в гнев,
Найдется в дудочке иной напев!
 

XI

 
Как, – Мэр воскликнул, хмуря брови, –
Теперь я повару стал ровней?
Порочит праздный сквернослов –
Такому бы гонять ослов!
Ты угрожаешь, клоун, нам?
Дуди, пока не лопнешь сам!
 

XII

 
Опять ступил на мостовую
Дударь, дуду прижав к губам
(Как инструмент изящен, прям!)
И трижды дунул (музыку такую
На воздух бросит только лучший музыкант,
Немалый свой использовав талант).
И слышно лепетанье, будто ликованье,
Огромных толп скаканье, кувырканье,
Как будто маленькие ножки одели новые сапожки,
Бегут малышки по дорожке и напевают понемножку,
Иль будто стадо индюков расклевывает крошки;
Бегут мальчишки, девочки – на кудрях бант,
На щечках розы, локоны льняные,
Как жемчуг – зубы, глазки голубые,
Все детки Гамельна, любимые, родные –
Скача и прыгая, в веселии великом
За музыкой бегут, всех оглушая криком.
 

XIII

 
Мэр онемел, совет же в изумленье
Стоял, как будто обращен в поленья;
Махнуть и крикнуть им невмочь
Детишкам, что уходят прочь;
Дрожат и видят – сын и дочь
В толпе бегут за дударя спиной.
Страдает Мэр, от страха сам не свой,
Хватается за сердце Магистрат дурной,
Смотря, как Дудочник дорожкою прямой
Туда, где Везер бьет волной своей,
Вел беззащитных маленьких детей.
Но тут он повернул направо
Всех к Коппельберг-горе направив
(А дети всей спешат оравой
С веселым смехом, песней бравой).
Им до вершины не дойти!
Но нет, он стал на полпути
И дудку книзу опустил.
И тут внезапно – верь не верь –
Открылась средь утесов дверь,
Как будто был там грот, для нас неведом;
Идет дударь туда, а дети следом.
Едва последний забежал,
Как дверь похоронил обвал.
Сказал я – все? О нет, соврал немножко:
Один был хром и не успел вбежать;
С тех пор был грустен мальчик – хромоножка
И, если спросят, так мог рассказать:
– Мне скучно в городе, когда друзья ушли!
Оставшись на поверхности земли,
Единственный навеки я лишен
Тех радостей, что открывал нам он.
Сказал – идем мы в ту страну –
Она от нас на пядь одну
Отделена – где воды льются и кусты
Рождают неземной красы цветы,
И вещи там чудны и непросты;
Павлина там прекрасней воробей,
Собаки лани мягче и добрей,
Без жала там медовая пчела,
У лошадей – орлиные крыла…
И вот, поверил я когда,
Что исцелится хромота –
Тут дудочка окончила играть
И у горы остался я стоять,
И стал тогда рыдать и умолять –
Напрасно! Все хрома моя нога,
И та страна отсюда далека!
 

XIV

 
Эх, Гамельн, не качай башкой!
Кому на память не взбредет,
Что в Царство Божие ведет
Для богачей столь узенький проход –
Верблюду легче влезть в игольное ушко!
Шлет Мэр на север, юг, на запад и восток,
Где б Дудочник нашелся, слов пролить поток,
Просить прощенья и давать залог любой,
Дать злата обещая, сколько сам возьмет,
Лишь обещал бы, что простит обсчет
И приведет детей домой.
Искали долго; силы больше нет,
А Дудочника не найти и след.
Тогда вменил законникам Совет
Все документы датою двойной
При составлении отныне заверять
И, сколько дней минуло, вычислять
"После того, что Дудочник свершил
В июня день двадцать второй,
В тринадцать сотен семьдесят шестом году".
И, чтобы не забыть беду,
Дорогу ту, что их детей лишила,
Отныне Пестродудочной именовать решили;
Но вздумай там сыграть на дудке пришлый кто-то –
Вовек ему не отыскать работы.
Не смеют ни кабак и ни таверна
Весельем чинность той дороги нарушать;
Поставили колонну у засыпанной каверны,
На ней всю повесть можно прочитать;
Витраж сменили, что в Большом Соборе,
Чтоб и картина выражала горе,
Напоминая об ужаснейшей из краж;
И посейчас еще целы колонна и витраж.
Еще сказать забыл рассказчик ваш:
Что в Трансильвании горах встречали племя,
Хранящее привычек странных бремя,
Не местные манеры и наряд;
Туземцы же о них всем говорят:
– Явились предки их из горной тьмы,
Подземной, тайной, зачарованной тюрьмы,
Где протомились много злых годин;
Туда увел всех странный господин
Из города прозваньем Гамелин…
Но как, когда – не помнит ни один.
 

XV

 
Ну, Вилли, мы с тобой не будем шутки
Шутить над встречными – особенно кто с дудкой;
Неважно крыс они, мышей для нас изгнали –
Мы выполняем то, что обещали.
 

Перевод Эдуард Юрьевич Ермаков