Текст книги "Плотина"

Автор книги: Роберт Бирн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Часть третья Катастрофа

Глава 24

У Германа Болена разболелся зад. Он повертелся туда-сюда в специальном сиденье своего самолета ручной сборки, чтобы переместить центр тяжести на левую ягодицу. Боль в заду это ослабило, но зато усилилась боль в шее. Жара в кабине самолета не спадала. Он стянул с себя защитные очки модели Эдди Рикенбэкера и шарф, чтобы обмахивать вспотевшее лицо. Через боковое окно тоскливо смотрел на пелену тумана, заполнившего Центральную долину. Солнце теперь стояло над Сьерра-Невадой, и его отраженный свет слепил.

Чтобы отвлечься от неприятных ощущений, попытался точно определить свое местонахождение. Начальная скорость приблизительно четыреста километров в час... Последним контрольным пунктом был... Скорость ветра и пеленг были... Через полминуты он осознал, что все эти цифры и подсчеты из сознания улетучились, и мысли снова вернулись к боли в заду. Он находился где-то около Фресно, а это уже достаточно близко. Во всяком случае, в полутора километрах над Фресно, а не внизу, в самом Фресно, и за одно это надо было быть благодарным. Захотелось быть где угодно, в любом месте, только не в своей тошнотворно дорогой игрушке в полутора километрах над Фресно. Возможно, погруженным в горячую ванну, пока его объемистый живот будут ласкать струйки пенного шампуня «Якуззи», а может быть, распростертым подобно орлу на каком-нибудь нудистском пляже в Бразилии.

Пять лет – целых пять лет! – он угробил на проектирование и сооружение личного самолета с помощью друзей, инженеров, механиков, ортопедов и летчиков. И все-таки машина была далека от идеала. По сути дела, какая-то камера пыток. Кресло, кабина и самолет в целом спроектированы по размерам, формам и весу его тела. И вот здесь-то мечта и лопнула. Самолет был отличным, но тело не смогло придерживаться первоначальных параметров. Можно распустить швы на костюме, но нельзя расширить самолет. Он скроен на того Германа Болена, которого больше не существовало. А сиденье напоминало о нем.

– Самолет номер 97307, вас вызывает центр в Окленде. Вы меня слышите?

Болен настолько углубился в свои мысли, что не прореагировал на голос из радиоприемника. Сознание блуждало по тем тысячам часов, которые он провел в своей домашней мастерской, хлопоча над форсунками системы Позы, хромово-молибденовыми трубами, кадмированными сочленениями разных тяг, изготовленным по спецзаказу мощным двигателем, который мог мчать самолет по небу со скоростью почти пятьсот километров в час. Маневренность не важна, ему нужна была скорость. Конечно, теперь из самолета и вовсе не выжать пятисот километров в час, потому что масса его собственного тела слишком уж превысила заложенную в проект.

– Номер 97307, говорит центр в Окленде. Вы меня слышите? Ответьте.

Возможно, следовало бы начать все снова. Использовать фюзеляж типа Эмероуда, элероны Фризе и закрылки Фоулера. Это притягивало бы взоры дам на разных соревнованиях и. слетах. Если бы только его собственный «фюзеляж» выглядел попикантнее и содержал поменьше жира! Увы, любые женские глазки, вспыхнувшие при виде его самолета, неизбежно отвернутся, взглянув на грушеподобную тушу, с трудом выбирающуюся из кабины. Есть, правда, косметическая хирургия... Он подумает над этим. Возможно, удастся отыскать какого-нибудь знахаря, который уберет поистине гигантские складки живота.

Что-то на периферии сознания раздражало Болена. Он взял микрофон.

– Извините меня, оклендский центр. Вы сказали, номер 97307? Я слушаю.

– У нас тут звонок с плотины в ущелье Сьерра.

– Вы можете подсоединить меня напрямую?

– Нет, но можно говорить через меня.

Болен заколебался. Если там какая-нибудь экстренная ситуация, нужно ли ему, чтобы об этом узнали все в оклендском центре, равно как и радиолюбители, которые могут случайно подстроиться к волне? Уизерс такой идиот, что у него, вероятно, не хватит ума говорить обиняками.

– Скажите ему, чтобы перезвонил мне через передвижного оператора.

– А у них есть ваш номер?

– Не хочу выдавать его так вот, в воздухе. Передайте, что номер записан в справочной книге фирмы под моим именем.

Болен взглянул на часы. Интересно, к кому или к чему относится это сообщение? К Джефферсу, Крамеру или к самой плотине? Должно быть, нечто серьезное, если не могли подождать еще сорок пять минут, пока он доберется. Изящная секундная стрелка сделала четыре оборота. Ровно без пяти минут семь на приборной доске загудел сигнал.

– Здесь Герман Болен.

– Мистер Болен, говорит Бэрт Риггс, один из инженеров по эксплуатации в ущелье Сьерра. У нас, кажется...

– Вы нашли Джефферса? Вы проверили галерею?

– До галереи не смогли добраться. Вода течет из подходного туннеля в турбинные колодцы. Возможно, нижние галереи уже затоплены. Джефферса, возможно, там, внизу, этим-то и накрыло.

Пока он выслушивал описание вливающейся внутрь воды, неработающих датчиков и отключенной электростанции, защитные очки и шарф соскользнули из рук на пол. Болен прервал Риггса, не дав договорить.

– Вы сообщили полиции, что Саттертон должен быть эвакуирован?

– Нет. Думали, что лучше предоставить решить это вам.

– Господи Иисусе, слушайте, каких еще доказательств вы ждете? Вы что, не видите, с чем все это связано? Я думаю, прорван защитный блок. Слушайте. То, что вы сделаете в следующие несколько минут, может спасти тысячи жизней. Позвоните в полицию, шерифу, в окружную службу контроля над катастрофами и в службу штата по прогнозированию чрезвычайных ситуаций. Номера там, на стене. И скажите всем, что есть вероятность того, что мы потеряем плотину. Отведите столько воды, сколько сможете, от турбин прямо в выпускные ворота. И откройте ворота водослива.

– Уизерс говорит, что это приведет к очень сильному затоплению...

– Меня не интересует, что говорит Уизерс! Делайте то, что говорю вам я!

– Да, сэр. Мистер Болен, отсюда, где сижу, мне видны телемониторы. Похоже, что прибыла бригада от братьев Митчеллов с насосами, они возле автостоянки.

– Если удастся откачивать воду быстрее, чем она поступает, отлично... Это позволит проникнуть в туннели, чтобы обнаружить источник. Возможно, немного повезет, и мы сможем закупорить течь. Может сработать заливка быстросхватывающимся химическим раствором... Спросите, что думает об этом Митчелл. Но если прорвана насыпь, то, вероятно, все кончено. Вы меня слушаете? Поставьте как минимум шесть человек к фасаду у нижнего бьефа, чтобы они следили, не появится ли вода. Если там прорвет, пусть все выйдут из туннелей. Если придется оставить электростанцию, заберите с собой все показания приборов, какие только сможете, потому что потом, когда все это кончится, придется разбираться, что же произошло.

Болен заставил Риггса повторить эти распоряжения, а потом отключил связь. Он снова пристально посмотрел в боковое окно. Туман под ним выглядел мягким и таким плотным, что казалось, на него можно прилечь и поспать. Довольно далеко, на северо-западе, виднелись округлые вершины гор Гамильтон и Дадебло, а справа шел заснеженный хребет Сьерра-Невады. Голубой небосвод, аркой изогнувшийся от горизонта до горизонта, был ясным и безоблачным. Зрелище волшебное, но холодное и отстраненное, словно вид какой-то планеты с орбиты космического корабля. Устойчивый рев двигателя успокаивал. Он отрегулирован настолько совершенно, что на лице каждого механика, который слышал его работу, появлялся румянец почтительности. За контрольными приборами своей самодельной машины Болен чувствовал себя изолированным от забот человечества, которые с такой высоты казались несуществующими, и ему хотелось по возможности оставаться там навсегда.

* * *

Изящный доктор Дюлотт протискивал свой фургончик мимо огромного грузовика, непонятным образом припаркованного на самой вершине плотины. Не успел его миновать, как пришлось снова замедлить ход, на сей раз подчинившись указующему жесту полицейского. Машина технической помощи извлекла какой-то полицейский автомобиль из кучи гравия.

– Что случилось, полисмен? – спросил он, опуская окно.

– Не останавливаться, – отрывисто ответил тот, помахав, чтобы он проезжал.

Дорога, оставив плотину позади, поднялась еще на несколько десятков метров, прежде чем влиться в окружную дорогу у пересечения в форме буквы "Т". Дюлотт удовлетворенно кивнул, когда увидел стрелки и знаки, отмечавшие вход марафонской трассы в лес. Маршрутная комиссия отлично выполнила свою работу. Только самые тупоголовые и ненормальные бегуны могли здесь заблудиться. Он припарковался. Было двадцать минут восьмого. Пробег должен начаться ровно в восемь, и спустя примерно час или около того его парень Кент Спэйн, если все пойдет, как задумано, первым пробежит поверху и скроется в лесу. Он окажется, шатаясь от усталости, на грани того, чтоб отказаться, но запах денежек погонит его вперед.

Дюлотт вытащил из задней части фургончика трехколесную ручную тележку, именуемую «тележкой-волокушей Дюлотта», права на которую он уже почти решил продать управлению штата по паркам и отдыху, не говоря уже о службе лесов и администрации шахт. Загрузил в нее складной столик, режиссерское кресло, четыре восемнадцатилитровые бутыли с водой, формуляры для записи результатов, секундомер, аптечку первой помощи, упаковку с апельсинами и ведро с завтраками. Спустя десять минут он быстрым широким шагом шел через лес по четко очерченной тропе и катил перед собой тележку. Благодушно улыбался соснам, мху на скалах и полевым цветам на открытых склонах. Откуда-то издалека долетали беспорядочные звуки сирен и церковных колоколов.

Тенниска еще висела на ветке. Позади нее был спрятан готовый покатить велосипед. Дюлотт шагал и шагал, мурлыча под нос мелодию «Несбыточной мечты». Тропа была ровной, тележка катилась легко, и все же он вскоре начал задыхаться. Ущипнул себя за обвислость посреди живота и покачал головой. Да, в самом деле следовало начинать худеть.

А в Стоктоне, в полутораста километрах к югу от дамбы, Эмиль Хассет наслаждался отражением собственной персоны в зеркале, готовясь отправиться на работу. Подергал за козырек кепку, пока она не утвердилась на голове как положено, поправил галстук, повязанный вокруг короткой толстой шеи, и похлопал по кобуре с пистолетом. Сзади, с одной из двуспальных кроватей, молча наблюдал за ним сын Фредди. Эмиль повернулся кругом и раскинул руки.

– Ну и как я выгляжу?

– Да так же, как всегда, – ответил сын. – Глупо. Эмиль рассмеялся.

– Разве так разговаривают с отцом?

Фредди Хассет повернулся лицом к стене. Серая простыня соскользнула с пятнистой спины.

– В униформе службы перевозок в долине любой будет выглядеть глупо. Ты всегда так говоришь и еще всегда говоришь: «Охранники Лумиса смотрятся щеголями», – а я знаю, они выглядят так же глупо. А почему кто-то должен работать легавым или охранником – этого понять не могу.

– Охота пожрать заставляет людей делать глупости. Поймешь это, когда слезешь с моей шеи. – Эмиль взялся за ручку двери и посмотрел на кровать. – Не пора ли тебе ехать в аэропорт? Разогреть там самолет, ну и так далее, а?

– Еще уйма времени.

– Не разговаривай с одеялом во рту. Сколько раз я должен это говорить? Я чувствовал бы себя спокойнее, если в ты поднялся и продемонстрировал немного энергии. Это большой день для нас.

– Отвали, папаша. Я сказал, что сделаю это, значит, сделаю. Мое слово твердое.

– Вот это уже лучше. Ладно, до встречи. В безумно голубом далеке.

* * *

Фил Крамер вцепился в прутья двери своей камеры. Неподалеку ночной дежурный сержант Джим Мартинес сидел за своим столом, углубившись в какие-то бумаги. Судя по выражению лица, это занятие не вызывало особого энтузиазма.

– Выпустите меня отсюда! – кричал Фил. – Это экстренная ситуация! Выпустите нас всех отсюда! На счету каждая минута!

– Заткнись, – произнес кто-то сзади.

Фил посмотрел через плечо. В камере было четыре койки, на трех из них высилось под одеялом нечто похожее на кучу. От одной из коек протянулась голая нога, костлявая и морщинистая, будто кусок вяленой говядины.

– Я не заткнусь, – сказал Фил, обращаясь к койкам. – Я пытаюсь спасти ваши шеи, а заодно и свою. – Он повернулся к Мартине-су. – Возможно, вы не обратили внимания на то, что я говорил, когда меня волокли сюда, поэтому пройдусь по этой теме снова. Я всемирно признанный авторитет по авариям плотин, можете спросить любого. Я только что осмотрел плотину в ущелье Сьерра. Ту самую, которую вы, сержант, можете увидеть за окном, если потрудитесь взглянуть.

– Заткнись, – повторил голос за спиной. Аналогично отозвались из соседних камер.

– Слушайте все, что я говорю, – сказал Фил, снова принимаясь трясти дверь. – Плотина рушится. Туннели внутри нее полны воды... Я это видел собственными глазами. Водохранилище просочилось на сторону нижнего бьефа. Вы понимаете, что это означает? Это означает, что огромная масса воды вот-вот обрушится вниз, на наши головы, потому что стоит только воде пробиться через насыпь, как вы можете поцеловать ее на прощание.

– Эй, мы тут пытаемся немного поспать, – хрипло произнес кто-то. А из соседней камеры сказали:

– Потише вы там, хорошо?

– А что, если плотина в самом деле прорвется? – произнес третий голос. – Мы здесь окажемся в ловушке, как крысы. На это кто-то ответил:

– Только не называй меня крысой, ты, ублюдок.

– Именно так, – сказал Фил. – Мы окажемся здесь в ловушке, как крысы. Вода будет продолжать сверлить все более и более крупную дыру, пока не прорежет щель до самой вершины. А тогда – плюх! Вот так и случилось в Болдуин-Хиллз в шестьдесят третьем году и в Тетоне в семьдесят шестом.

У дверей камеры напротив той, где был Фил, появился какой-то арестант, в темном костюме, украшенном засохшей блевотиной.

– Эй, Мартинес, – сказал он с ноткой раздражения, – ты не мог бы что-нибудь сделать с этим парнем? Здесь ведь сидят люди с кое-какими очень крутыми наследственными привычками.

Сержант Мартинес вздохнул, отложил карандаш и поднялся на ноги. Прошел по коридору и принялся разглядывать Фила, стоя на расстоянии вытянутой руки.

– Это экстренная ситуация, – сказал ему Фил. – Вы должны забрать нас отсюда, равно как и самого себя. Да просто выпустите нас на волю, на улицу, если придется... в противном случае мы все тут станем дохлыми утками.

Грохот сзади заставил Фила обернуться. Огромный, заросший седыми волосами мужик слез с одной из коек, отбросив ее в сторону вместе с картонной коробкой, служившей прикроватной тумбочкой. Сделал два больших шага, опустил внушительную лапу ему на грудь, сгребая рабочий комбинезон спереди в кулак, и приподнял Фила над полом. Его дыхание отдавало чесноком, табаком, шоколадом, марихуаной, виски, пивом, спертым воздухом и скотным двором.

– Я, кажется, сказал, чтобы ты заткнулся, – произнес он.

– Поставь его на место, Копна, – приказал Мартинес. – Я сейчас это улажу.

Человек по кличке Копна свирепо посмотрел на Фила с расстояния в пять сантиметров, потом опустил его, поправил свою койку и рухнул на нее, почти мгновенно захрапев.

– Крамер, вы должны вышибить из своей башки эту чушь насчет плотины, – сказал Мартинес. – Вы всех взбудоражили. У нас тут может завариться бунт.

– Отлично! Это может помочь. Я пытаюсь спасти наши шкуры.

– Я могу проделать следующее, – глубокомысленно вымолвил Мартинес. – Перевести вас в окружную тюрьму, где есть изолированные одиночки. Отколотить вас дубинкой. Приказать Копне, чтобы он силой накормил вас кое-какими маленькими таблетками, которые мы держим наготове для всяких смутьянов.

Телефон на столе Мартинеса зазвонил.

– Плотина рушится, – сказал Фил.

– Плотина не рушится. Если бы она рушилась, я знал бы об этом.

– Плотина рушится, – повторил Фил.

– Я должен ответить по телефону, – сказал Мартинес. – Когда вернусь, если ты не перестанешь болтать и не дашь этим хорошим людям снова заснуть, произнесу определенное кодовое слово, которое приведет Копну в бешенство. Подумай об этом.

Копна перестал храпеть и уселся на краю койки. Он был небрит, глаза затуманены.

– Если я такое дерьмо удавлю, – сказал он, – это будет убийством при смягчающих обстоятельствах. Губернатор пригласит меня на завтрак.

А Мартинес подошел к своему столу и взял трубку телефона. Фил внимательно следил, как менялось выражение его лица, пока он говорил:

– Ну да? В самом деле? Сейчас? Мы должны? Ты не шутишь? Ты имеешь в виду всех до одного? Ты уверен? Хорошо. Ладно. О Господи! Он медленно повесил трубку.

– Что такое? – закричал Фил. – Что случилось? Мартинес запустил пальцы в волосы и покачал головой.

– Они думают, что плотина может обрушиться, – сказал он. – Сюда едет школьный автобус, чтобы отвезти нас всех повыше.

Он нажатием кнопки включил раздирающий уши сигнал тревоги. А Фил с ухмылкой поглядел на сокамерников.

– Пакуй свои вещички, Копна. Сматываемся из этого притона.

Глава 25

Мазэрлодский марафон начался со свалки локоть к локтю. По выстрелу стартового пистолета почти полторы тысячи бегунов устремились вперед фантастической красочной кучей рук, ног и подпрыгивающих голов. Кент Спэйн находился в группе из пятидесяти сильнейших участников, которым была предоставлена привилегия стартовать впереди всех, но едва начался забег, как он почувствовал себя поглощенным людской толпой, словно бежал сзади, с любителями, решившими скоротать время, в выходной, с ребятишками-школьниками, старичками и маньяками в инвалидных креслах. Кент ненавидел этих дилетантов, хотя и знал, что именно они обеспечили доктору Дюлотту возможность так щедро заплатить за подлог. Их многочисленность вкупе с неуклюжестью, неумением и энтузиазмом угрожала жизни и конечностям профессиональных бегунов. Нипочем нельзя было угадать, когда один из этих проклятых кретинов вдруг рухнет прямо тебе под ноги или набежит сзади тебе на пятки. Как-то раз, еще в начале карьеры, Кент Спэйн потерял три минуты из-за того, что в рассеянности последовал за каким-то едва ползущим растяпой и сошел с размеченного маршрута на заросшую сорной травой тропу, где этот парень остановился, присел на корточки и принялся справлять большую нужду.

Первые три километра больше напоминали бег с препятствиями, чем марафон по пересеченной местности. Приходилось перепрыгивать через лающих собак, увертываться от снятых с дистанции недотеп, бредущих с пепельными лицами к своим автомобилям, постоянно выискивать возможность обогнать скопление тяжело пыхтящих увальней. На протяжении нескольких сотен метров он состязался в беге широкими шагами с длинноногой черноволосой молодой женщиной, к ее взбугрившейся рубашке был пришпилен номер 38. Он неохотно отказался от дальнейшего его созерцания и обогнал ее.

– Тридцать восемь – это ваш размер или еще что-нибудь? – спросил он, пробегая мимо.

– Да, – ответила она, не взглянув, – это калибр пистолета, который я всегда ношу с собой.

У трехкилометровой отметки, где трасса сворачивала с шоссе, бегуны растянулись длинной вереницей с интервалом метров в пять. Кенту ни разу не удалось охватить взглядом тех, кто впереди, но он предполагал, что их было по меньшей мере двенадцать. На следующих двадцати километрах он должен обойти всех, поскольку, если плану Дюлотта суждено осуществиться, ему необходимо первым пересечь плотину. Большинство конкурентов, по всей вероятности, откажутся от борьбы у холма Кардиак, на пятнадцатикилометровой отметке, если не раньше. Опасны только двое – Том Райан, бежавший непосредственно перед ним, и Наби Юсри из Эфиопии, марафонец мирового класса, появившийся в последнюю минуту. Если Юсри следует своей обычной тактике, подумал Кент, он, вероятно, уже ведет забег и его черная лысая голова поблескивает на солнце, словно полированный шар, а мускулистые ноги так и мелькают. Его обычная тактика – быстро стартовать и удерживать лидерство до конца, чтобы выиграть. Обогнать его можно только с большим трудом.

Райан – бегун другого типа. Этакий хитрющий калькулятор с мощным спуртом. Тащиться за Райаном и позволить ему задать темп было надежным способом показать хорошее время, но никоим образом не победить, поскольку на последней тысяче метров никто в мире не смог бы продержаться рядом с ним, а тем более обойти его. Отчаянным усилием Кент подтянулся к Райану на полтора метра. Пробежав за ним как бы привязанным с километр, Кент опустился на пятки и сказал:

– Пусти, пусти.

Райан беспечно сдвинулся к левому краю тропы и взглянул на Спэйна, когда тот пробегал мимо.

– А что за спешка? Вроде еще рановато.

– Тороплюсь на самолет.

– Сумасшедший. Ну, тебе виднее. Сгоришь.

– Может быть.

На следующих десяти километрах Кент обогнал десятерых незнакомых бегунов. На них уже сказался очень мощный старт. В таком быстром темпе он сам никогда еще не бежал. Уже ощущалась острая боль в икрах и угрожающая напряженность в области желудка. Надо бы тренироваться поусерднее, особенно на двадцатипятикилометровой дистанции. Вот что ему предстояло в этой гонке: израсходовать девяносто пять процентов сил на дистанции, которая на семнадцать километров короче той, где он привык так выкладываться. И если только это удастся, он первым доберется до велосипеда.

* * *

Холм Кардиак представлял собой подъем длиной полтора километра, ведший к хребту над озером Граф Уоррен. Юсри удобнее всего настигнуть именно здесь, поскольку на этой вершине, где тропа изгибается вправо, имеется трехкилометровый ровный отрезок, идеальный для эфиопа. Юсри просто не мог ожидать, что кто-то бросит ему вызов на самом коварном участке трассы.

* * *

Кент провел несколько секунд на контрольном пункте пятнадцатикилометровой отметки и на станции первой помощи у начала этого подъема. Обтирая лицо и шею холодной водой, спросил стоявшего за столиком, сколько человек впереди него.

– Четверо, – ответил тот, передавая бумажный стаканчик, – впереди Юсри, примерно минуты на полторы перед вами.

– Собираюсь настигнуть его, – Кент набрал в рот содержимое бумажного стакана, но тут же выплюнул зеленую жидкость. – Господи! Не надо подсовывать это сладкое дерьмо так рано... Дайте-ка немного воды.

Он выпил на ходу, набирая скорость и вбегая под полог леса. Тропа резко поднималась среди высоких вечнозеленых деревьев. Очень сильная боль в икрах, напряженность в области желудка превратилась в осязаемый клубок.

– Ты можешь это сделать, старина, – натужным шепотом говорил он своему телу. – Сделай это для меня еще один раз, всего один разок. Я знаю, это трудно, эх как трудно! А потом мы с тобой вдоволь отдохнем, только мы с тобой, вдвоем. Нет, не говори, чтобы я остановился, нет, нет, нет. Подумай о деньгах. Деньги, деньги, деньги. Давай, давай, давай, давай...

Он соразмерял слова с прикосновением своих туфель к земле. За полкилометра до вершины склона обогнал всех, кроме Юсри, которого все еще не было видно. Первый бегун, кого он миновал, сидел на камне, задыхаясь. Второй посопротивлялся, пробежал немного шаг в шаг, потом сдался и отстал. Третий почти на месте делал крошечные шаркающие шажки. Кент временно выбросил Юсри из головы, сосредоточившись на том, чтобы прорвать своего рода «стену» – полуфизический, полупсихологический барьер, возникающий при пиковой нагрузке. Никогда прежде он не сталкивался с этой «стеной» на таком раннем этапе гонки. Икры он ощущал, словно раскаленные докрасна кочерги, а желудок – как скопление проводов, натянутых почти до разрыва. Это было худшее, что он когда-либо испытывал, и мелькнула мысль: если не остановиться и не походить немного, может себе серьезно навредить, возможно, даже доведет до рокового сердечного приступа, но продолжал бежать, отказываясь прислушаться к своему телу. Секрет был в том, чтобы не обращать внимания на боль и не останавливаться, пока тело не перестанет посылать болевые сигналы и не высвободит свои скрытые запасы энергии.

– Давай, давай, давай, – бормотал он, стиснув зубы и кулаки, – деньги, деньги, деньги, деньги.

За спиной послышались шаги, которые становились все ближе и ближе. Он бросил взгляд назад и увидел подростка-блондина, приближающегося к нему со скоростью, казалось, восемьдесят километров в час. Ноги работают без видимых усилий, на руках и лице лишь слабые следы пота. На груди номер 1027, означавший, что он не из официальных участников. Наклонив голову, Кент бросил себя вперед, стараясь найти что-то дополнительное, чтобы отбить угрозу этого проклятого недоростка, выглядевшего так, словно гнался за укравшим его доску для виндсерфинга. Паренек пронесся мимо, потом сбавил бег и дал Кенту подтянуться вровень с ним.

– Извините, сэр, – сказал 1027-й номер, дыша почти без затруднения, – где тут холм Кардиак?

На лице Кента Спэйна отразилась смесь муки и отвращения.

– На вершине... этого склона... тропа сворачивает влево, – сказал он в отчаянном усилии избавиться от новой угрозы, – и дальше, через Папоротниковое поле. А еще через километр... увидишь Международный клуб парашютистов. Там и есть начало холма Кардиак.

Говорить было трудно. Кенту, казалось, недоставало воздуха в легких.

– Большое вам спасибо, – сказал подросток, удаляясь прочь с глаз. Он посмотрел назад с признательностью и добавил: – Двигай туда, ветеран, ты сможешь.

Через две минуты Кент выбрался на узкий, поросший деревьями луг на верху хребта и свернул по тропе вправо. Место, называвшееся Папоротниковым полем, осталось слева, а позади него, на склоне холма, он увидел, как номер 1027-й мощными широкими шагами бежит по тропе, которая, как знал Кент, вела всего лишь к заброшенному лагерю бродяг.

Впервые с начала забега Кент испытал удовольствие, и он усилил собственный бег. Сквозь деревья просвечивало водохранилище. Вписываясь в поворот, едва не врезался в Наби Юсри, который стоял на одном колене и зашнуровывал туфлю. Африканец подпрыгнул и поскакал прочь, как перепуганный заяц, его ноги демонстрировали упругость, чем и были знамениты. Кент зловеще улыбнулся и перешел на свою самую высокую скорость. У него не было сокрушительного спурта, но он мог поддерживать быстрый темп на короткой дистанции, в особенности если из сорока километров убрать двадцать. Подгоняя себя с неистовством сумасшедшего, он постепенно свел разрыв на нет.

Юсри не хотел уступить сразу. Когда Кент попытался обойти его справа, сдвинулся вправо, а когда Кент переместился влево, тоже сдвинулся влево.

– Пропусти меня, черт тебя подери...

– Нет прохода, – сказал Юсри. – Неправильно это для тебя. Ты силу потерял.

– Дай мне пройти!

– Нет. Оставайся сзади. Потом скажешь мне спасибо.

– Отодвинься, ты, проклятый урод, дерьмо иностранное! В ответ негр усилил темп бега и попытался оторваться. Кент Спэйн с маниакальным выражением лица, стиснув зубы, следовал за ним шаг за шагом. Метров двести они пробежали синхронно, на расстоянии метра один от другого. За этой изнурительной дуэлью наблюдали только проносящиеся мимо деревья и кусты. Оба знали, что, если затянуть это надолго, упадут, и их обгонит волочащееся следом стадо. Кент уставился на туфли, мелькавшие впереди, словно маятник очень быстро идущих часов. Аккуратно рассчитав движение, Кент прыгнул вперед и так ударил по ступне Юсри, что Великий Наби Юсри, отлично смазанная машина для бега, которой все в мире боялись, рухнул на землю, взметнув ветки, гальку и какие-то непонятные проклятия.

Наконец-то, на двадцатом километре, Кент Спэйн возглавил гонку. Теперь он бежал по склону холма мимо молоденьких дубков, направляясь к гребню плотины. Через несколько минут он появится из леса у правой смотровой площадки... при условии, что не перерасходовал себя. Кружилась голова, земля колебалась под ногами, словно пол в домике смеха. Шумело в ушах. Хватая широко открытым ртом воздух, он дышал как паровоз.

* * *

Теодора Рошека, заснувшего в кресле рядом с кроватью, разбудил настойчивый стук. Дверь открылась, и миссис Болен просунула голову в комнату.

– Теодор? Тебе звонят из ущелья Сьерра. Какой-то мистер Уизерс. Можешь поговорить вон с того телефона, на тумбочке.

Рошек, слушая Уизерса с недоверием и нарастающей тревогой, требовал подробностей.

– Сколько воды протекает внутрь? Вы сами это видели?

– Нет, но я только что получил отчет по радио от одного из наших инженеров по эксплуатации. Он оценивает это как пятнадцать или даже тридцать кубометров в секунду. – Поколебавшись, Уизерс добавил: – Думает, плотина потеряна. Я решил, что лучше позвонить вам. Ваша жена сказала, где вы находитесь.

Рошек взорвался.

– Вы сбросили бульдозерами камни в место прорыва выше и ниже по течению? Открыли ворота водослива? Сообщили в полицию?

– Мы открыли ворота, и полиция уже эвакуирует город. Но что касается бульдозеров... Ну, здесь как раз сейчас никого нет, кто знал бы точно, что надо делать. Мистер Болен еще в пути, а мистер Джефферс, он, мы думаем... ну, что он умер.

– А где Крамер?

– Кто?

– Крамер! Тот инженер, который пытался сообщить, будто что-то не в порядке...

– В тюрьме. Под замком.

– Выпустите его.

– Выпустить его?

– А кто еще у вас там знает больше его о том, что происходит? Может быть, у него родились какие-нибудь еще оригинальные идеи.

Рошек повесил трубку и набрал номер «Лесного ручья». Элеонора в опасности. Если немыслимое произойдет, если плотина... Да возможно ли это? В мозгу толпились призраки хорошо построенных плотин, потерпевших аварии. В одной только Калифорнии Сент-Фрэнсиз и Болдуин-Хиллз, Малпассант во Франции, Вега-де-Тера в Испании, Тетон в штате Айдахо... В 1963 году оползень, обрушившийся в водохранилище, образованное плотиной Вайонт в Италии, погнал вниз, в долину, такую волну, что был разрушен город Лонгарон и погибли двадцать пять тысяч человек. Эти катастрофы виделись ему так же ярко, как и страдания, выпавшие на долю ответственных за это инженеров, многие из которых были его друзьями. «Воля Божья», «обычная промышленная практика», «неотвратимость непознанного» – подобные фразы снова и снова возникали в заключениях следовавших за каждой катастрофой расследований. Разумеется, невозможно устранить все непознанное и пригвоздить к месту все неустойчивое. Разумеется, природа способна на ужасающие сюрпризы, но все же... Рошек не мог избавиться от чувства, что если уделено достаточное внимание деталям, если хватает силы характера, чтобы противостоять компромиссам, то тогда... Сигнал «занято» напомнил, что трубка все еще снята с рычага. Элеонора либо заснула, либо забыла повесить трубку, когда проснулась.

Могла ли рухнуть плотина в ущелье Сьерра? Уж не повернулось ли в обратную сторону тайное презрение, которое он испытывал к проектировщикам несоразмерных сооружений, обратившись на него самого? Возможно, степень протечки у нижнего бьефа преувеличена. Бурный поток оценить трудно. Возможно, он был порядка трех, а не тридцати кубометров в секунду, а в таком случае можно остановить размывание насыпи. А если этого не сделать, то никакая сила на земле не остановит неизбежное, и имя Теодора Рошека будет всегда вызывать не грезы, а кошмары.