Текст книги "Глаз в пирамиде"

Автор книги: Роберт Антон Уилсон

Соавторы: Роберт Шей
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Вы требовали разбирательства? – спросил его Джордж.

– Разбирательства чего?

– Ну, если вы считаете себя убийцей…

– Я не считаю, браток. Я и вправду убил четырех белых и двух ниггеров. Одного в Калифорнии, остальных – здесь. Мне заплатили за каждого из них.

– Вы сидите именно за это?

«Боже, – подумал Джордж, – неужели они тут сажают торчков в одну камеру с убийцами?»

– Как бы за бродяжничество, – сказал сосед презрительно. – А на самом деле здесь я просто отсиживаюсь, пока не получу очередной приказ. И тогда я скажу «прощай» кому угодно: президенту, адвокату, врагу человечества. Когда-нибудь я стану знаменитым. И однажды напишу книгу. Я, конечно, не силен во всякой писанине… Слушай, а что, если мы заключим сделку? Я велю шерифу Джиму принести тебе бумагу, и ты напишешь о моей жизни. Время у тебя будет, тебе ведь сидеть пожизненно. А я буду навещать тебя в перерывах между убийствами. Ты напишешь книгу, а шериф Джим надежно ее сохранит, пока я не отойду от дел. Потом ты эту книгу опубликуешь, заработаешь кучу денег и будешь жить в тюрьме королем. А может, тебе даже удастся нанять себе адвоката, чтобы отсюда выйти.

– А где будешь ты? – спросил Джордж. Он был по-прежнему испуган, но его уже начало клонить в сон, и он решил, что вся эта ахинея оказала успокоительное воздействие на его нервы. Впрочем, лучше было не спать в камере, пока этот парень не уснул. Джордж не поверил ни в какие убийства, но вполне мог допустить, что человек, сидящий в тюрьме, вполне может оказаться гомосексуалистом.

Словно прочитав его мысли, сокамерник сказал:

– А как ты смотришь на то, чтобы лечь под знаменитого убийцу? Как тебе это предложение, а, красавчик?

– Нет, – сказал Джордж, – я не по этой части, ясно? Я этим не занимаюсь.

– Дерьмо собачье, – сказал убийца. Внезапно он выпрямился и соскользнул с койки. – Я трачу на тебя свое время. А ну-ка быстро сними штаны и нагнись. Ты это сделаешь, и мы это даже не обсуждаем. – Сжав кулаки, он шагнул к Джорджу.

– Надзиратель! Надзиратель! – заорал Джордж. Он схватился за дверную решетку и исступленно тряс ее.

Сосед залепил Джорджу пощечину. Следующий удар, в челюсть, отшвырнул Джорджа к стене.

– Надзиратель! – кричал он, испытывая головокружение одновременно от травы и ужаса.

В конце коридора появился человек в синей форме. Он казался весьма далеким и совершенно равнодушным, как бог, которому наскучили его дети.

– Эй, что тут за визг, черт побери? – спросил он, держа руку на рукоятке револьвера. Его голос доносился словно откуда-то издалека.

Джордж открыл было рот, но сосед его опередил.

– Этот патлатый коммунистический наркоман не снимает штаны, когда я ему велю. Разве ты не должен следить за тем, чтобы я здесь был счастлив? – Он захныкал. – Заставь его делать, что я приказываю.

– Вы обязаны меня защитить, – пролепетал Джордж. – Вы должны увести меня из этой камеры.

Бог-надзиратель расхохотался.

– Эх, а ты знаешь, у нас ведь тут очень продвинутая тюрьма. Ты приехал сюда из Нью-Йорка и, наверное, считаешь, что мы здесь здорово отстали от жизни. Но это не так. У нас здесь нет полицейской жестокости. Так вот, если бы я вмешался в твои дела с Гарри Койном, возможно, мне пришлось бы применить силу, чтобы удержать его подальше от твоей юной задницы. Я знаю, ребята, вы считаете, что всех копов надо ликвидировать. Так вот, в этой конкретной ситуации я самоликвидируюсь. Более того, я знаю, ребята, что вы верите в сексуальную свободу – и я тоже! Поэтому Гарри Койн получит свою сексуальную свободу без вмешательства и жестокости с моей стороны. – Его голос был отдаленным и бесстрастным, почти призрачным.

– Нет, – сказал Джордж.

Охранник вытащил пистолет.

– Слушай меня, сынок. Сейчас ты снимешь штаны и нагнешься. И подставишь задницу Гарри Койну. Без вариантов. А я прослежу, чтобы ты сделал все, как надо. Иначе тебе не придется сидеть сорок лет. Я тебя пристрелю, прямо здесь и сейчас. Я всажу в тебя пулю и скажу, что ты оказывал сопротивление тюремному режиму. А теперь соберись с мыслями и подумай, что лучше. Я и вправду тебя убью, если ты не будешь делать то, что он тебе скажет. Это не шутка. Тебя нам не жалко, а он еще пригодится. Он очень нужный нам человек, и я должен заботиться о том, чтобы ему было хорошо.

– А я тебе в любом случае вдую, живому или мертвому, – сумасшедший Койн хихикал, словно злой дух. – Тебе все равно от меня не уйти, парень.

В конце коридора загремела дверь, и к камере прошагал шериф Джим Картрайт с двумя полицейскими в синей форме.

– Что здесь происходит? – сказал шериф.

– Я поймал этого извращенца Джорджа Дорна на том, что он пытался изнасиловать Гарри, – ответил охранник. – Пришлось вытащить пистолет, чтобы его остановить.

Джордж покачал головой.

– Ну вы, ребята, даете! Невероятно. Если вы разыгрываете этот маленький спектакль для меня, можете заканчивать. Вы меня не обманете, как не обманете самих себя.

– Дорн, – произнес шериф, – ты пытался совершить в моей тюрьме противоестественный акт, запрещенный святой Библией и законами нашего штата. Мне это не нравится. Мне это совсем не нравится. Тебе придется выйти. Я вынужден тебя образумить. Ты пойдешь со мной в камеру для допросов, и там мы немного побеседуем.

Шериф открыл дверь в камеру и жестом приказал Джорджу выйти. Затем повернулся к сопровождавшим его полицейским.

– Оставайтесь здесь и решите другой вопрос. – Он сделал странное ударение на последних словах.

Джордж и шериф миновали длинную цепь коридоров и запертых дверей и наконец вошли в камеру для допросов, стены которой были обиты чеканными листами жести, окрашенными в бутылочный зеленый цвет. Шериф велел Джорджу сесть на один стул, а сам уселся напротив верхом на второй.

– Ты плохо влияешь на моих заключенных, – сказал он. – Я так и знал, что ты устроишь что-то подобное. Я не хочу, чтобы ты растлевал заключенных в моей тюрьме, моей или чьей-нибудь еще, целых сорок лет.

– Шериф, – упавшим голосом спросил Джордж, – чего вы от меня хотите? Вы поймали меня с дурью. Чего вам еще нужно? Зачем вы бросили меня в камеру к этому придурку? К чему все эти запугивания, угрозы и допросы?

– Я хочу кое-что узнать, – произнес шериф. – Я хочу выяснить все, что ты мне можешь рассказать по некоторым вопросам. И советую с этого момента говорить только правду. Если не будешь врать, возможно, в будущем это немного облегчит твою участь.

– Хорошо, шериф, – сказал Джордж.

Картрайт прищурился. «Он и вправду похож на свинью, – думает Джордж. – Как и большинство полицейских. Почему многие из них становятся такими жирными, с такими маленькими глазками?»

– Договорились, – сказал шериф. – С какой целью ты приехал к нам из Нью-Йорка?

– Я приехал с заданием от «Конфронтэйшн», журнала, который…

– Знаю, знаю. Мерзкий журнальчик, коммунистический. Я его читал.

– Это слишком жесткая характеристика. Я бы сказал точнее: это журнал левой ориентации, защищающий свободомыслие.

– Пули в моем пистолете тоже жесткие, малыш. Так что давай говорить начистоту. Расскажи мне, что ты здесь собрался вынюхивать?

– Ладно. Вам это должно быть так же интересно, как и мне, если вас действительно заботит закон и порядок. Больше десяти лет по стране ходят слухи о том, что все главные политические убийства в Америке – от Малькольма Икса, братьев Кеннеди, Медгара Эверса и Мартина Лютера Кинга до, возможно, Никсона и даже Джорджа Линкольна Рокуэлла – работа особой законспирированной правой преступной организации и что штаб-квартира этой организации находится здесь, в Мэд-Доге. Я сюда приехал, чтобы попытаться что-нибудь выяснить об этой группе.

– Так я и думал, – сказал шериф. – Ах ты бедный, несчастный кусок дерьма. Ты приехал сюда со своими длинными патлами в надежде что-то разнюхать о правой организации. Ты даже не представляешь, как тебе повезло, что ты не встретился ни с кем из наших настоящих правых вроде «Божьей молнии», например. Сейчас они бы тебя уже замучили до смерти, малыш. Ты и вправду болван. Ладно, я понял, на тебя больше не стоит терять времени. Пошли, я отведу тебя обратно в камеру. Привыкай любоваться луной через решетку.

Они вернулись обратно той же длинной цепью коридоров. Открыв дверь в коридор, где находилась камера Джорджа, шериф крикнул:

– Забирай его, Чарли.

Тот же самый надзиратель берет Джорджа за руку. У надзирателя бледное лицо. Рот сжат так, что кажется безгубым. Позади громыхает захлопнувшаяся за шерифом дверь. Надзиратель без единого слова вталкивает Джорджа в камеру. «Слава богу, теперь он хотя бы стал трехмерным и меньше напоминает марихуановый призрак», – думает Джордж.

Гарри Койна не было. Камера пустовала. Краем глаза Джордж заметил какую-то тень. В соседней камере. Он обернулся, и его сердце остановилось. С трубы на потолке свисало тело. Джордж приблизился к решетке. Тело медленно покачивалось. Оно было привязано к трубе кожаным ремнем, затянутым вокруг шеи. Это лицо с широко раскрытыми глазами было лицом Гарри Койна. Джордж скользнул взглядом ниже. С живота Гарри что-то свисало до самого пола. Это было не самоубийство. Они вспороли Гарри Койну живот, и кто-то осмотрительно подставил под труп парашу, в которую спускались его вывалившиеся окровавленные кишки.

Джордж закричал. Но ему никто не ответил. Надзиратель исчез, словно Гермес.

(В психиатрической лечебнице английского городка Сандерленд, где уже наступило одиннадцать часов утра следующего дня, один старый шизофреник, который не разговаривал на протяжении последних десяти лет, внезапно бросился к оторопевшему санитару со словами: «Они возвращаются – Гитлер, Геринг, Штрайхер, вся эта братия. И за ними стоят силы и фигуры из других сфер, которые ими управляют…» Но Саймон Мун в Чикаго по-прежнему спокойно и безмятежно сидит в позе лотоса и инструктирует Мэри Лу, восседающую у него на коленях: «Просто сожми его, нежно сожми стенками влагалища, словно рукой, и ощути его тепло, только не думай об оргазме, не думай о будущем, не забегай мыслями ни на секунду вперед, будь в настоящем. Есть только настоящее, единственное настоящее, в котором мы живем. Ощущай лишь мой пенис в твоем влагалище и просто наслаждайся, не стараясь приблизить большее наслаждение, которое ждет нас впереди…» «У меня спина болит», – жалуется Мэри Лу.)

WE'RE GONNA ROCK ROCK ROCK AROUND THE CLOCK

TO NIGHT…

Там были шведы и норвежцы, датчане и итальянцы, французы и греки, даже американцы. Джордж и Хагбард пробираются сквозь толпу, пытаясь оценить ее численность. Двести тысяч человек? Триста тысяч? Полмиллиона? Эмблемы мира, болтавшиеся вокруг каждой шеи, обнаженные и раскрашенные тела, обнаженные и не-раскрашенные тела, длинные волосы, одинаково рассыпавшиеся по плечам юношей и девушек, а над всем этим гипнотический и нескончаемый ритм. «Вудсток в Европе, – сухо говорит Хагбард. – Последняя и окончательная Вальпургиева ночь, и, значит, сбывается пророчество Адама Вейсгаупта».

WE'RE GONNA ROCK ROCK ROCK TILL BROAD DAYLIGHT…

«Это Лига наций, – говорит Джордж, – молодежная Лига наций». Хагбард его не слушает. «Вон там, – показывает он, – на северо-западе, течет Рейн, на берегу которого якобы сидела Лорелея и пела свои смертельные песни. Сегодня ночью на Дунае музыка куда смертельнее».

WE'RE GONNA ROCK AROUND THE CLOCK TONIGHT…

(Но это пока в будущем, до которого остается семь дней, а сейчас Джордж лежит без сознания в окружной тюрьме Мэд-Дога. А все началось – та фаза процесса, как называл это Хагбард, – более тридцати лет назад, когда швейцарский химик по фамилии Хоффман влез на свой велосипед и съехал по сельской дороге в новые измерения.)

– И все они вернутся? – спросил Джордж.

– Все, – строго отозвался Хагбард. – Когда ритм достигнет необходимой интенсивности… если мы их не остановим.

(«Сейчас я врубилась, – воскликнула Мэри Лу. – Я и не думала, что будет так здорово. Это отличается от секса, и это лучше». – Саймон ласково улыбался. – «Вот это как раз и есть секс, крошка. А все, что было у тебя раньше, не было сексом. И теперь мы начинаем двигаться… но медленно… плавно… это путь Дао…»

Все они возвращаются; они никогда не умирали, – вопил сумасшедший ошалевшему санитару. – Подожди, начальник! Осталось недолго! Сам увидишь.)

Внезапно усилители взревели. Звук был невыносимым. Джордж поморщился и увидел, как все вокруг зажимают руками уши. ROCK ROCK ROCK AROUND THE CLOCK.

Ключ не подошел, провернулся в замке и выпал, ударив Малдуна по руке. «Нервы, – сказал он Солу. – Каждый раз, когда я этим занимаюсь, чувствую себя взломщиком».

Сол фыркнул: «Взлом – ерунда. До окончания дела нас еще могут успеть казнить за государственную измену. Если мы не станем национальными героями». Малдун начал пробовать другой ключ.

Они были в старинном особняке на Риверсайд-драйв и пытались проникнуть в квартиру Джозефа Малика. Оба хорошо понимали, что тут они не только ищут улики, но и прячутся от ФБР.

Из полицейского управления позвонили как раз в тот момент, когда они завершили допрос Питера Джексона, заместителя редактора. Малдун вышел, чтобы подогнать машину, а Сол заканчивал записывать словесные портреты Малика и Джорджа Дорна. Едва Питер Джексон ушел и Сол потянулся было за пятой из найденных записок, как вернулся Малдун. У него был такой вид, словно врач сообщил ему, что у него положительная реакция Вассермана.

– К нам на помощь спешат два специальных агента ФБР, – упавшим голосом сказал он.

– Ты все еще готов следовать интуиции? – спокойно поинтересовался Сол, заталкивая записки обратно в металлическую коробку.

Вместо ответа Малдун вызвал в кафетерий Прайсфиксера и сказал ему: «Через несколько минут здесь будут два федерала. Скажешь им, что мы уехали в управление. Отвечай на все вопросы, которые они зададут, но ничего не говори об этой коробке».

Прайсфиксер внимательно посмотрел на обоих офицеров и пожал плечами: «Вы начальник».

«Либо он глуп и доверчив, – подумал Сол, – либо настолько умен, что в один прекрасный день станет опасным».

Дверь плавно открылась. Входя в квартиру и нащупывая выключатель, Сол держал другую руку на рукоятке револьвера. Только когда вспыхнул свет и выяснилось, что в комнате никого нет, он облегченно вздохнул.

– Поищи собак, они должны быть где-то здесь, – сказал он Малдуну, – а я пока присяду и просмотрю остальные записки.

Беспорядок в гостиной, которая явно использовалась и для работы, и для отдыха, не вызывала ни малейших сомнений в том, что Малик был холостяком. Сол подошел к письменному столу, сдвинул в сторону пишущую машинку, поставил на освободившееся место коробку с записками и вдруг заметил нечто странное. Вся стена с этой стороны комнаты была увешана изображениями Джорджа Вашингтона. Подойдя поближе, он увидел, что на одних портретах стоит пометка «Дж. В.», а на других – «А. В.».

Странно… Впрочем, все это дело изрядно попахивало. Как те дохлые египетские ротоноски.

Сол уселся и вытащил из коробки очередную записку. Вернулся Малдун.

– Собак нет. Во всей квартире ни одной собаки.

– Интересно, – задумчиво прокомментировал Сол. – Ты говоришь, что хозяин дома слышал жалобы от других жильцов по поводу собак Малика?

– Он сказал, что все жильцы дома жаловались. Здесь домашние животные запрещены, и он за этим строго следил. Люди возмущались, почему их заставили избавиться от любимых котят, а Малику разрешается держать целую свору собак. Они говорили, что, судя по шуму, собак было не менее дюжины.

– Наверняка он очень любит своих собак, если, уйдя в бега, решил забрать их с собой, – задумчиво изрек Сол. Прыгун с шестом, прячущийся в его подсознании, начинал свой разбег. – Давай посмотрим в кухне, – предложил он.

Сол и Барни, который шел за ним по пятам, методично исследовали содержимое холодильника, кухонных шкафчиков и мусорного ведра.

– Собачьего корма нет, – подвел итог Сол.

– Я заметил.

– И собачьих мисок тоже нет. И пустых банок из-под собачьих консервов.

– И какие идеи отсюда следуют?

– Не знаю, – задумчиво сказал Сол. – Ему наплевать на то, что соседи слышат лай собак. Возможно, он из тех индивидуалистов-леваков, которые обожают ссориться с хозяином и соседями, намеренно нарушая все запреты. Поэтому он ничего не скрывал, пока ему самому не пришлось скрыться. И тогда он не только увел с собой собак, но и уничтожил все следы их пребывания в квартире. А ведь он не мог не понимать, что соседи все равно о них расскажут.

– А может быть, он кормил их человечиной, – гадливо предположил Малдун.

– Господи, откуда же я знаю. Осмотри-ка квартиру: может быть, найдешь что-нибудь интересное. А я пока почитаю.

Сол вернулся в гостиную и приступил к чтению:

ПРОЕКТ «ИЛЛЮМИНАТЫ»: ЗАПИСКА № 5

26 июля

Дж. М.,

Иногда можно найти нужную информацию в самом неожиданном месте. Приводимый ниже отрывок взят из журнала для девушек (Сандра Гласе, «Заговор», журнал «Тинсет», март 1969 г., стр. 34-40).

Саймон продолжил рассказ о баварских иллюминатах. Эта кошмарная история начинается в 1090 году на Ближнем Востоке: Хасан ибн Саббах основывает секту исмаилитов, или хашишин, называемую так из-за того, что все ее члены употребляли гашиш, сильный наркотик, получаемый из конопли, которая больше известна как дурь-трава, или марихуана… Секта терроризировала мусульманский мир до тех пор, пока всю эту территорию не завоевало монгольское войско Чингиз-хана, установившее там закон и порядок. Вытесненные в горы, наркоманы-хашишин не могли противостоять здоровым монгольским воинам, их крепость была разрушена, а их танцовщицы отправлены в Монголию на перевоспитание. Руководители секты бежали на запад…

«В следующий раз иллюминаты явили себя миру в Баварии, в 1776 году, – сказал мне Саймон… – Оккультист Адам Вейсгаупт изучил наставления Хасана ибн Саббаха и выращивал коноплю у себя во дворе. Второго февраля 1776 года Вейсгаупт достиг иллюминизации, или просветления. Первого мая того же года он официально основал секту Древних Видящих Иллюминатов Баварии. Их лозунгом было «Ewige Blumenkraft»[8]8
  Власть цветов навеки (нем.).


[Закрыть]… Они привлекли в свои ряды многих выдающихся личностей, например, Гёте и Бетховена. Бетховен прикрепил плакатик «Ewige Blumenkraft» к пианино, за которым он сочинил все свои девять симфоний».

Однако самым интересным оказался последний абзац:

Недавно я видела документальный фильм о съезде демократической партии 1968 года, и меня поразил эпизод, в котором сенатор Эйбрахам Рибикофф позволил себе сделать критическое замечание, разгневавшее мэра Чикаго[9]9
  Сенатор Рибикофф взбесил мэра Дэйли, критикуя тактику чикагской полиции по разгону антивоенной демонстрации.


[Закрыть]. В возникшей суматохе было невозможно разобрать, что крикнул ему в ответ мэр, и эта неясность спровоцировала массу самых разных домыслов. Лично мне показалось, что на его губах можно было прочесть ставшую к тому времени пугающе знакомой фразу: «Ewige Blumenkraft».

Чем дальше я копаю, тем фантастичнее все это выглядит. Когда мы расскажем обо всем этом Джорджу?

Пат

ПРОЕКТ «ИЛЛЮМИНАТЫ»: ЗАПИСКА № 6

26 июля

Дж. М.,

Члены общества Джона Берча изучали этот предмет и даже создали собственную теорию. Сначала я обнаружила памфлет «СМО: Заговор с целью управления миром», написанный Гэри Алленом, заместителем редактора принадлежащего обществу журнала «American Opinion».

По мнению Аллена, в 1888 году Сесил Родс создал тайное общество, чтобы установить английское господство над миром. Это общество действует через Оксфордский университет, стипендии Родса и – держитесь за стул – Совет по Международным Отношениям, некоммерческую организацию по изучению международного положения, расположенную прямо здесь, на Шестьдесят восьмой улице в Нью-Йорке. Как отмечает Аллен, из СМО вышли семь из девяти наших последних государственных секретарей и десятки других ведущих политиков, включая Ричарда Никсона. Он также подразумевает, хотя открыто не утверждает этого, что СМО действует через Уильяма Бакли-Младшего (давнего врага берчевцев)[10]10
  Уильям Бакли (род. 1925 г.) – американский писатель, редактор, телевизионный ведущий и консервативный политический комментатор.


[Закрыть]; и якобы все это финансируется банками Морганов и Ротшильдов.

Как все это связано с иллюминатами? Мистер Аллен допускает лишь намеки, связывая Родса с Джоном Раскином[11]11
  Джон Раскин (1819-1900) – английский писатель, искусствовед, сторонник социализма и социальных реформ.


[Закрыть], Раскина – с интернационалистами и, наконец, заявляя, что «основателем этого тайного общества на профаническом уровне» был Адам Вейсгаупт, которого он называет «чудовищем, первого мая 1778 года основавшим Орден Иллюминатов».

Пат

ПРОЕКТ «ИЛЛЮМИНАТЫ»: ЗАПИСКА № 7

27 июля

Дж. М.,

Это отрывок из статьи в небольшой чикагской газете левого толка («Роджерспарк Чикаго», июль 1969 года, вып. 2, № 9). Статья называется «Дэйли[12]12
  Ричард Джозеф Дэйли (1902-1976) – тридцать девятый мэр Чикаго, занимавший этот пост с 1955 года до самой смерти в 1976 году. Один из самых влиятельных американских политиков.


[Закрыть] связан с иллюминатами». Имя автора не указано.

Ни один историк не знает, что случилось с Адамом Вейсгауптом после того, как его выслали из Баварии в 1785 году, но в записях из дневника «Вашингтона», сделанных после этой даты, часто упоминаются конопляные посевы в Маунт-Верноне[13]13
  Имение, где жил и похоронен Джордж Вашингтон.


[Закрыть].

Теперь подтверждается вероятность того, что Адам Вейсгаупт убил Джорджа Вашингтона и занял его место, на протяжении двух сроков выполняя функции американского президента… У американского флага, за исключением маленького синего участка в углу, есть два основных цвета: красный и белый, а ведь это официальные цвета хашишин. Как флаг, так и пирамида иллюминатов разделены на тринадцать горизонтальных частей, а, как известно, число тринадцать – это традиционное кодовое обозначение марихуаны… и, кстати, до сих пор используется именно в этом смысле «Ангелами ада».

Так вот, «Вашингтон» сформировал партию федералистов. Вторая главная партия того времени, демократические республиканцы, была создана Томасом Джефферсоном, и есть все основания признать истинным свидетельство преподобного Джедедаи Морса из Чарльстона, обвинявшего Джефферсона в том, что он агент иллюминатов. Таким образом, еще на заре становления нашего правительства обе партии служили прикрытием для иллюминатов…

Далее в этой статье, как и в «Тинсет», рассказывается о том, как мэр Дэйли во время его стычки с Эйбом Рибикоффом произнес фразу «Ewige Blumenkraft».

Пат

ПРОЕКТ «ИЛЛЮМИНАТЫ»: ЗАПИСКА № 8

27 июля

Дж. М.,

Еще к теории Вашингтона-Вейсгаупта:

Хотя его лицо изображено на миллиардах почтовых марок и долларовых купюр, а портреты висят во всех государственных учреждениях страны, никто не может быть полностью уверен в том, что Вашингтон выглядел именно так. В программе «Проект 20» смотрите сегодня вечером в 19:30 на нашем телеканале передачу «Знакомьтесь: Джордж Вашингтон». В ней будут показаны прижизненные портреты первого президента, на которых явно изображены разные люди.

Это пресс-релиз, выпущенный телекомпанией Эн-Би-Си 24 апреля 1969 года. Некоторые из портретов можно найти в «Британской энциклопедии», и сходство с портретами Вейсгаупта неоспоримо.

Совершенно случайно Барбара привлекла мое внимание к тому, что на письме в «Плейбой», в котором задавался вопрос об иллюминатах, стоит подпись «Р. С., Канзас, штат Миссури». Судя по сообщениям канзасских газет, 17 марта 1969 года (примерно через неделю после появления в газетных киосках апрельского номера «Плейбоя») был обнаружен труп местного жителя Роберта Стэнтона. У него было разорвано горло, словно его терзали когти какой-то гигантской хищной твари. При этом сведений о пропаже хищных зверей из местных зоопарков не поступало.

Пат

Сол поднял взгляд на портреты на стене. Впервые он обратил внимание на странное подобие улыбки на лице Вашингтона на самом знаменитом из этих портретов – работы Гилберта Стюарта, воспроизведенном на однодолларовой купюре. «У него было разорвано горло, как если бы его растерзала когтями какая-то гигантская хищная тварь», – мысленно повторил Сол, вспомнив об исчезнувших собаках Малика.

«Какого черта ты ухмыляешься?» – мрачно спросил он.

Внезапно Сол вспомнил, что еще во время повсеместного запрета на марихуану конгрессмен Кох в одном из своих выступлений что-то говорил о конопле, упоминая ее в связи с именем Вашингтона. О чем же он говорил? Ах вот, вспомнил… Он говорил о дневниковых записях, из которых следовало, что Генерал еще до опыления отделял женские растения от мужских. Если он выращивал коноплю для изготовления веревок, то с ботанической точки зрения необходимости в таких манипуляциях не было. В то же время, как указывал Кох, это стандартная практика выращивания конопли для получения марихуаны.

А «иллюминизация», или «просветление», было одним из слов, которыми всегда пользовались хиппи для описания ощущений, которые испытываешь после употребления травки высшего сорта. Даже более привычный термин, «вмыкание», если задуматься, имел такой же смысл, как и «просветление». А что, если нимб над головой Иисуса Христа на католических иконах как раз и символизировал такое «просветление»? И Гёте – если он действительно был иллюминатом – имел в виду именно такой опыт, когда произносил на смертном одре: «Больше света!»

«Мне следовало стать раввином, как хотел мой отец, – грустно подумал Сол. – Работа полицейского меня портит. Через пару минут я начну подозревать Томаса Эдисона».

ROCK ROCK ROCK TILL BROAD DAYLIGHT…

Мэри Лу Сервикс медленно возвращается в сознание, словно жертва кораблекрушения, которая добралась до спасательной шлюпки.

– Господи, – тихо выдохнула она. Саймон поцеловал ее шею.

– Теперь ты знаешь, – прошептал он.

– Господи, – повторила она. – Сколько раз я кончила?

Саймон улыбнулся.

– Я не из тех мачо с анальными комплексами, которые ведут учет. Думаю, около десяти-двенадцати раз.

– Господи. А эти видения. Что это было? Это ты так влиял на мою психику или дело в траве?

– Лучше расскажи мне, что ты видела.

– Значит так. У тебя над головой было что-то вроде нимба. Большого голубого нимба. А потом я увидела такой же нимб и у себя, и он состоял из разных голубых точечек, которые кружились и извивались. А потом все пропало. И появился свет. Чистый белый свет.

– А что, если я бы тебе сказал, что у меня есть друг, дельфин, и он всегда обитает в этом беспредельном свете?

– Перестань меня разыгрывать. До сих пор ты был такой милый.

– Я тебя не разыгрываю. Его зовут Говард. Я могу устроить тебе с ним встречу.

– С рыбой?

– Нет, крошка. Дельфин – не рыба, а млекопитающее. Такое же, как ты или я.

– Слушай, мистер Саймон Мун, или ты самый большой умник из всех, кого я знаю, или самый большой дурак. В самом деле. Но этот свет… Господи, я никогда не забуду этот свет.

– А что произошло с твоим телом? – невинно спрашивает Саймон.

– Ты не поверишь, но я не знала, где мое тело. Даже во время оргазмов я не знала, где находится мое тело. Все превратилось в сплошной… свет…

ROCK ROCK ROCK AROUND THE CLOCK TONIGHT…

Покинув Даллас в тот достопамятный полдень 22 ноября 1963 года, человек, воспользовавшийся именем «Фрэнк Салливэн», прошмыгнул мимо Маккорда и Баркера в аэропорту, и его мысли не омрачили дурные предчувствия о грядущем Уотергейте. (А на Травяном холме фотографируют Говарда Ханта; позже этот снимок попадет в папку к нью-орлеанскому окружному прокурору Джиму Гаррисону по кличке «Веселый зеленый великан». Впрочем, Гаррисон так никогда и не приблизился к истине хотя бы на расстояние светового года…)

– Сюда, кис-кис-кис, – зовет Хагбард.

Но сейчас мы снова возвращаемся обратно, в Лас-Вегас второго апреля. Шерри Бренди, урожденная Шарон О'Фаррелл, вернувшись домой в четыре часа утра, застает в своей гостиной Кармела. Ее это не удивляет; он часто наносит такие неожиданные визиты. Судя по всему, он обожает вторгаться на территорию других людей, словно какой-то гадкий вирус. «Дорогой», – воскликнула я, бросившись к нему с поцелуем, как он любил. «Чтоб ты сдох», – подумала я, когда наши губы встретились.

– Клиент на всю ночь? – небрежно поинтересовался он.

– Да. Один из ученых, которые работают тут в пустыне, хотя все мы делаем вид, что не подозреваем об их существовании. Ненормальный.

– Он хотел чего-то особенного? – быстро спросил Кармел. – Ты повысила тариф?

Иногда мне кажется, что у него в глазах вместо зрачков долларовые знаки.

– Нет, – говорю я, – он просто хотел переспать. Но потом меня не отпустил. И всю ночь трепался. – Я зеваю, оглядываясь на хорошую мебель и хорошие картины, выдержанные в одной розово-сиреневой гамме, и все было бы поистине прекрасно, если бы не эта гнусная тварь, сидевшая на моей тахте и похожая на голодную дохлую крысу. Мне всегда нравились красивые вещи, и вообще я, наверное, могла бы быть художницей или дизайнером, если бы не злая судьба, которая всегда подкладывала мне свинью. Боже, кто сказал Кармелу, что голубую водолазку можно носить с коричневым костюмом? Честное слово, если бы не женщины, мужчины всегда ходили бы в таком виде. Так мне кажется. У них нет чувства прекрасного. Пещерные люди, беглые рабы, одно слово, мужичье.

– Этот тип – большой умник, – говорю я, чтобы отвлечь внимание Кармела и не дать ему начать очередной допрос с пристрастием. – Он против фтора в питьевой воде, и против католической церкви, и против педиков. И считает, что противозачаточные пилюли нового поколения еще хуже прежних, и вместо них я должна пользоваться диафрагмой. Боже, у него есть свое мнение обо всем на свете, и мне пришлось все это выслушать. Ну и тип.

Кармел кивнул.

– Все ученые – придурки, – сказал он.

Я стянула через голову платье и повесила его в шкаф (красивое зеленое платье с блестками; новый фасон, в котором мои соски торчат наружу сквозь маленькие дырочки. Лично для меня это сплошной геморрой, поскольку они постоянно натираются и опухают, но это очень возбуждает клиентов, а я всегда говорю, что в нашем деле главное – это терпение. Хочешь иметь деньги в этом сучьем городе с его сраной удачей, девочка, у тебя есть только один путь – терпеть и давать) и поскорее схватила халат, пока старый хрен не решил, что настало время для его еженедельного французского секса.

– У него классный дом, – говорю я, чтобы отвлечь внимание этого говнюка. – Он может жить не на базе, потому что он слишком важная шишка для всяких там правил и предписаний. Дом красивый. Стены из красного дерева, отделка цвета жженого апельсина, и все такое. Классно. Но он это ненавидит. Ведет себя так, словно в доме обитает призрак графа Франкенштейна. То и дело вскакивает и выглядывает в коридор, словно кого-то боится. Кого-то такого, кто ему голову откусит в один миг. – Я решила немного раскрыть верхнюю часть халата. Либо Кармел все-таки возбудился, либо он хочет чего-то другого, а что-то другое обычно означает, что он подозревает меня в утаивании денег. Будь он проклят со своим поганым ремнем. Конечно, иногда во время порки у меня на миг бывает некое странное ощущение, я даже думаю, это вроде того оргазма, какой бывает у мужчин, но никакой оргазм не стоит такой боли, уж поверьте мне. Мне вот интересно, правда ли, что некоторые женщины испытывают оргазм? На самом деле испытывают? Лично я в это не верю. В нашем бизнесе никто еще не получал этого от мужчины, разве что только от мисс Розовой Ладошки и ее пяти сестричек. А если никто из нас не испытывает этого, что же говорить о порядочных девочках-натуралках?