Текст книги "Голливудские тайны (ЛП)"

Автор книги: Роберт Альберт Блох

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Почему бы мне не прийти? – Я улыбнулся ей,– Ты опять в порядке. Он ведь то же тебе говорил.

– Да. Но ему я и в этом не верила.

– Мне-то поверь. Ты в порядке, Кей. Давай-ка, садись! Можешь встать, если хочешь. Можешь одеться и отправляться домой, в любое время, когда пожелаешь.

Она медленно села.

– Да,– прошептала.– Сесть могу. Но, Эд, странно как-то. Я ничего не чувствую. И поэтому я не уверена, Эд. Похоже, что я… без чувств. Я вся… онемела.

– Пройдет,– подбодрил я ее.– На улице, на воздухе.

Она встала, и я схватил ее за руку.

– Осторожней! – предупредил.– Ты долго на ногах не стояла, они будут, как деревянные. Все равно, что учиться ходить заново.

Она сделала несколько судорожных шагов – какая-то координация у нее присутствовала. Я помог ей сесть в кресло. Взгляд поплыл, потом опять обрел сосредоточенность.

– Ну вот,– сказал я.– Ты, вообще, видишь?

– Вижу, о'кей, Эд. Но я по-прежнему ничего не чувствую. Как нога, бывает, затекла, так я вся…

– Не тревожься.

– Да, но еще… С тех пор, как я пробудилась, я такой остаюсь. День за днем. Я говорила доктору Локсхайму, просила таблеток успокоительных, он не дал.

Заявил, что опасно. И вот я бодрствую день и ночь. Удивительно, я не ощущаю усталости.

Я кивнул. – По правде, что я такое, если вообще что-нибудь? Я совсем не хочу есть, пить. Я даже…

Она запнулась, и я похлопал ее по плечу.

– Я все знаю. Это неважно.

– Неважно? – Она нахмурилась.– Эд, что со мною произошло? Доктор Локсхайм не говорит. Я знаю, он что-то со мною сделал… Когда ж это, как давно? Мне кажется, меня оперировали. Долгая, долгая операция, или их много было? Не помню.– Она помолчала.– Когда последний раз я пробудилась и при сознании так и осталась, я вспомнить пробовала. Но не смогла.

– Это тебя беспокоит?

– Да. И еще другое меня беспокоит, даже сильнее. Я хочу плакать и не могу.– Она взглянула на меня распахнутыми глазами.– Эд, скажи правду. Я свихнулась? Я в какой-то клинике нахожусь?

Я покачал головой.

– Тогда что же произошло? Что со мною произошло?

Я улыбнулся.

– Произошло, что хотела. Отныне для тебя секрет не секрет.

– Секрет!

Она сохранила память, порядок. Наверняка, помнила все до того, как игла вонзилась, куда ей следует. Я больше не волновался. Она оправится, я мог с ней теперь говорить.

– Да,– сказал я.– Секрет Локсхайма, наш общий секрет. Секрет, который ты хотела выведать, чтоб оказаться в Первой десятке и – навсегда. Ты не забыла, конечно же, Кей, что признавалась: на все согласна, только б его узнать.

Что ж, теперь для тебя секрета нет. Поэтому не пугайся.

– Что Локсхайм сделал со мной? – спросила она. Спокойно, владея голосом.– Кстати, кто он?

Я присел рядом с ней.

– Удивительно, что не знаешь,– сказал я.– Ведь ты такой знаток кинематографа. Впрочем, технических специалистов никогда вниманием не баловали, тем более на заре звукового кино.

Тогда именно Локсхайм тут появился. Делал кое-какие объемные мультипликации в одной-двух студиях – тогда Купер и Шедсак выпускали «Кинг Конга»[Имеется в виду первая серия картин о горилле Конге, открывшаяся фильмом «Кинг Конг» (1933)].

Он специализировался на фигурах в натуральную величину, разработанные им самим технологии были немцам не по карману. Оказалось, и нам дороговаты.

Чудные штуковины – не просто папье-маше с механизмом, не просто заводные. В конце концов, он же врач и преотличный. Хирург, анатом, невролог – полный набор. Но в мире зрелищ места ему не нашлось.

Он открыл небольшую клинику в Беверли Хиллз, как только разрешение на практику получил, и к хирургии вернулся. Пластическая хирургия – вот что было самое прибыльное. «Сделал» несколько лиц, а заодно – себе репутацию.

И деньги большие. Попутно он продолжал свои штудии и постепенно усовершенствовал технологию.

– Какую технологию?

– Пускай сам расскажет. Не стану и теперь притворяться, что язык технарей мне по зубам. Что могу оценить – это значение его метода обработки для меня. Для других – с именем: звезд, тебя так занимавших, для тех, кто держаться на высоте способен, кажется, вечно. Для таких, как Сандерсон, и дюжина с ним.

Мы составляем нечто вроде замкнугой корпорации, Кей. Нас немного – тех, кто может позволить себе операцию, стоящую двести тысяч долларов. Тех, кто может оценить преимущество быть наверху двадцать лет – или дольше – молодыми и свежими, пока двойники играют за нас повседневную жизнь, чтоб ни у кого не возникло никаких подозрений. И ты ведь не подозревала этого, нет же, Кей? Даже узнав про двойника Сандерсона, не сомневалась: Пол настоящий. Ты сама говорила о нем: ни глотка спиртного, под юпитерами ни капли пота, и признаков усталости никогда, никогда желания заняться любовью. И все равно до сути ты не добралась. Я скажу тебе: он совсем не ест, совсем не спит. У него нет в этом потребности. С его мозгом и главными органами жизнедеятельности в броне синтетической нервной системы и синтетического тела.

Ее рука поднялась ко рту… упала. – Это и есть секрет, милая. Большой секрет великих людей. Только немногие из них длят свое время, потому что только немногие могут рискнуть и платить. Те, кто ставит славу и звездный блеск выше мелких удовольствий так называемой «жизни». Те, кто готов не пить, не есть, не спать, не любить, потому что слава им необходимей.

Ты говорила, для тебя это так, Кей. Ты не хотела ждать десять лет, пока постареешь и будешь годиться в утиль. Ты добивалась владеть секретом сейчас же. Ты им владеешь.

Кей встала. Двигалась она судорожно, будто кукла.

– Спокойней,– сказал я.– Ты должна научиться собой управлять. Не разобьешься, не рассыпешься – корпус почти не повреждаем. Но система балансировки иная, полукружные каналы в ушах отсутствуют. И фокусировка не та.

Она уставилась на меня.

– Я думала, я свихнулась,– сказала.– Но я ошибалась, так ведь? Ты чокнутый, Эд, согласись. Внушаешь мне, что я автомат какой-то…

– Уколи себя булавкой,– я предложил.– Ты увидишь, не появится крови.

– Где доктор Локсхайм? Я хочу немедленно видеть доктора Локсхайма!

– Успокойся,– сказал я. Он скоро придет. И ты получишь доказательство, какое захочешь. Вечером мы собираемся, вся компания будет. Пол и все остальные. Познакомишься. Будут все, кроме Бетти, она выключена на месяц.

– Выключена?

– Да. Необходимое условие, понимаешь? Отдых. Сохранение энергии.

Для двойников опять же возможность – между картинами – покрутиться.

Ты сохранишься надолго. Конечно, нельзя позволить ни одной звезде оставаться наверху дольше двадцати – двадцати пяти лет, иначе публика действительно что-нибудь заподозрит. Потом они удалаются со сцены.

Но могут сохраняться бесконечно долго – с отдыхом. Локсхайм говорит, двести-триста лет. Не старея, заметь. Не так уж плохо, когда привыкнешь. Спроси Пола.

Она ступала, пошатываясь.

– Пол, Бетти. Они все – твои друзья, Да?

– Партнеры, милая.– Я улыбнулся.– Это мой секрет. Ты однажды спросила, как это у меня по-прежнему в Голливуде громкое имя, хотя за многие годы сам снял совсем не много картин. А причина – вот эти партнеры.

Они все обязаны мне пребыванием наверху. У всех – мой агент, Битцер. И с них я имею проценты. Как буду иметь с тебя.

Она попыталась открыть дверь, пыталась меня не слушать. Я очень ее жалел, но продолжал улыбаться. Я должен хранить спокойствие. Ради нее.

– Не поступай опрометчиво, Кей,– посоветовал я.– Обдумай все хорошенько. Завтра тебе станет лучше. И ты встретишься со своим двойником, обговорим наши планы.

– С двойником?

– Ну да. Я объяснял тебе, двойник необходим. Я подобрал удивительно талантливую молодую особу на роль. Поразительное внешнее сходство с тобой, к тому же актерские данные. Изучила картины с твоим участием и ухватила почти что все из твоей манеры, остальное приобретет, понаблюдав за тобой непосредственно. Она точно твоим голосом говорит, записанным у Локсхайма на ленту, и заучила, что ты рассказывала ему о своей жизни, привычках, вкусах. Ну, добавишь сама. Вместе все отработаете.

Я помолчал.

– Кстати, думаю, нам незачем беспокоиться, что она наделает глупостей, как двойник Пола. Она в полиции на учете, я выяснял. И она знает, что я знаю. Поэтому будет паинькой. Она тебе понравится. Надеюсь, очень надеюсь, понравится, ведь вы, возможно, долгие годы проживете вместе.– Я подошел к двери и оттащил ее.– Хватит,– сказал я.– Дверь заперта.

Она обернулась ко мне, в глазах угадывалось безумие.

– Двойник,– прошептала она.– Вот как! Теперь начинаю понимать.

Обман, не обман ли? Отлично, нашли двойника. Ты, Локсхайм, этот Битцер, агент,– все заодно. И Пол Сандерсон, может, тоже. Хочешь меня с ума свести или, по крайней мере, заставить людей думать, что я сумасшедшая, вздумай я рассказать им эту историю. А ты между тем производишь подмену, подсовываешь вместо меня двойника и в карман свой кладешь денежки.

Я опустил ей на плечи руки. Глядя прямо в глаза, покачал головой.

– Нет, милая. Отличный сюжет, но это неправда. Правда, что ты теперь – автомат. И когда ты признаешь факт, то обнаружишь в этом свои преимущества. Я знаю.

– Ты?

– Именно. Почему, ты думаешь, я владею секретом? Потому, что я первый.

Локсхайм был мне друг и после несчастья за игрой в поло он ко мне, умиравшему, явился в больницу. Я дал согласие перевезти меня в его клинику, на эксперимент дал согласие. И когда эксперимент удался, я понял, чем мы владеем и чего можно достичь, применив технологию к нужным людям. Вот что заботило меня все эти годы. Нас всего дюжина, как я сказал, но мы составляем ядро. Мы тайные правители Голливуда, живые тени, неумирающая мечта. Бессмертные приглашают тебя в свой круг.

Она была еще не готова, не готова принять факт. По глазам видел.

Я снял руку с ее плеча, сунул в карман и достал булавку.

– Возьми,– предложил.– Убедись.

Она вытаращилась на булавку, ее лицо исказилось.

– Нет,– прошептала она.– Опять обман. Все обман, обман, чтобы меня лишить рассудка. Я не робот, не может этого быть, почему ты стоишь, усмехаешься, почему ты лжешь, прекрати надо мной смеяться, прекрати, прекрати…

Она выбила у меня булавку. Ее ногти вонзились мне в щеку.

А потом она зашлась в крике и кричала, пока я ей макушку не придавил. Крик оборвался, она рухнула. Я оставил ее лежать и снял телефонную трубку.

Локсхайм ответил.

– Ну?

– Кончено, истерика. Но оправится. Думаю, завтра можно звать Битцера, чтоб подписывал с ней новый контракт. Жди, я скоро спущусь.

Я положил трубку. Потом открыл стенной шкаф, где был ее, изготовленный Локсхаймом, новый ящик: обит бархатом, с вентиляционным отверстием.

Дыхание ведь по-прежнему на кислороде.

Я затянул петлю у нее вокруг шеи и подвесил ее. Прежде чем крышку задвинуть, я еще раз полюбовался. Она выглядела грандиозно, и грандиозно будет выглядеть через десять, через двадцать, может быть, лет. На миллион долларов. «Кассовая» вещица. Из Первой десятки, именно. Я себя поздравил: работа отличная. Спрятал ее и направился к двери, посвистывая. Но у выхода вспомнил. Вернулся к зеркалу: так и есть. Конечно, бедняжка расстроилась… поначалу. Ногтями она содрала несколько лоскутков пластика у меня со щеки, обнажив то, что скрывалось под ним.

Я постоял, вглядываясь какое-то время в яркий блестящий металл, потом вышел и зашагал по лестнице вниз.