Текст книги "Свинья"

Автор книги: Роальд Даль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Роальд Даль
Свинья

1

Однажды в городе Нью-Йорке появился на свет чудесный малыш, и счастливые родители назвали его Лексингтоном.

Как только мать вернулась из больницы домой с Лексингтоном на руках, она тут же сказала мужу:

– Милый, ты просто обязан сводить меня в самый респектабельный ресторан, чтобы отпраздновать появление сына и наследника.

Муж нежно обнял ее и согласился, что любая женщина, способная родить столь прекрасное существо, как Лексингтон, заслуживает пойти в любое, угодное ей место. Но он хотел бы знать, хватит ли у нее сил, чтобы болтаться по городу в такое позднее время.

– Нет, – сказала она, – не хватит. Но, черт побери, можно попробовать.

Вот почему в тот же вечер они, разодевшись по моде и оставив маленького Лексингтона на попечение опытной шотландской кормилицы, стоившей им двадцать долларов в день, отправились в самый дорогой и наилучший ресторан. Там они поужинали огромным омаром и выпили бутылку шампанского, а затем пошли в ночной клуб, где выпили еще одну. Потом просидели пару часов за столиком, взявшись за руки и восхищенно обсуждая отдельные достоинства телосложения их славного новорожденного.

Они вернулись к своему особняку в Ист-сайде Манхэттена около двух ночи. Муж расплатился с таксистом и принялся шарить по карманам в поисках ключа от входной двери. Наконец он объявил, что, должно быть, оставил его в другом костюме, и предложил позвонить и разбудить кормилицу, чтобы та сошла вниз и открыла им дверь. Получая двадцать долларов в день, сказал муж, она вполне могла примириться с тем, что ее вытащат раз—другой из постели среди ночи.

Итак, он нажал кнопку звонка. Они подождали. Никакого результата. Он позвонил снова, долго и громко. Они подождали еще с минуту. Потом отступили назад и позвали ее по имени (Макпоттл), глядя в окно детской на третьем этаже, но ответа не последовало. Дом казался темным и пустым. Жена начала волноваться. «Мой малыш заперт, словно в камере, – повторяла она. – Наедине с Макпоттл. А впрочем, кто она такая?»

Они познакомились с ней лишь пару дней назад, вот и все. И у кормилицы – тонкие губы, укоризненный взгляд и накрахмаленная рубашка, что наверняка указывало на привычку крепко спать, забывав свои обязанности. Если она не слышит звонка у входной двери, то стоит ли ожидать, что ее разбудит плач младенца? И как раз в этот миг бедняжка, быть может, подавился или задыхается, уткнувшись в подушку…

– У него нет подушки, – заметил муж. – Тебе не следует волноваться. И вообще, я впущу тебя в дом, если ты этого хочешь.

После шампанского, он чувствовал себя превосходно. Нагнувшись, он развязал шнурок одного из черных лаковых башмаков и снял его. Затем, взяв за носок, размахнулся и с силой швырнул его в окно столовой на первом этаже.

– Ну вот, – добавил он, улыбаясь. – Мы вычтем за стекло из жалованья Макпоттл.

Шагнув вперед, он осторожно просунул руку сквозь дыру в стекле и открыл защелку. Затем поднял раму.

– Вначале я подсажу тебя, молодая мамаша, – сказал он и, обняв жену за талию, поднял ее. При этом ее крупные красные губы поравнялись с его губами и приблизились настолько, чтобы он мог их поцеловать. Собственный опыт говорил ему, что женщинам очень нравится, если их целуют в этом положении. Поэтому он занимался этим довольно долго, а она лишь болтала ногами, изредка перехватывая глоток кислорода. Наконец муж развернул ее и принялся осторожно просовывать в открытое окно столовой. В этот миг на улице появился полицейский автомобиль и тихо направился в их сторону. Он остановился футах в тридцати, и трое выскочивших из него ирландцев-полицейских, потрясая револьверами, бросились к супружеской паре.

– Руки в гору! – кричали фараоны. – Руки в гору!

Но муж не мог выполнить приказ, не выпуская жены из рук, – тогда она либо упала бы на землю, либо повисла бы ногами наружу, что ставило ее в крайне неудобную ситуацию. Поэтому он продолжал галантно проталкивать жену через окно. Полицейские, каждый из которых имел медаль за убитых грабителей, немедленно открыли огонь. Хотя стрельба велась на бегу, да и женщина, в частности, представляла довольно трудную цель, они все же ухитрились влепить по несколько пуль в каждое тело – достаточно, чтобы оба случая оказались смертельными.

Вот так, не прожив и двенадцати дней, Лексингтон стал сиротой.

2

Газеты наперебой уведомили всех родственников об этом убийстве, за которое трое полицейских впоследствии получили поощрения. На следующее утро ближайшие родственники вместе с парой гробовщиков, тремя поверенными и пастором отправились к особняку с разбитым окном. Все собрались в гостиной и расселись кружком на диванах и креслах, покуривая сигареты, прихлебывая шерри и ломая головы над тем, как поступить с лежащим этажом выше крошкой-сиротой Лексингтоном.

Вскоре выяснилось, что никто из родственников не горит желанием принять ответственность за малыша, и бурные дебаты продолжались весь день. Каждый проявил огромное, почти невероятное желание ухаживать за ним и сделал бы это с величайшим удовольствием, если бы не определенные помехи. Например: слишком маленькая квартира, или наличие одного ребенка, не позволяющее прокормить второго, а также летний заграничный отпуск, когда не с кем оставить малыша и множество других причин. Конечно же, все знали, что отец ребенка не вылезал из долгов и особняк заложен, так что ребенок не наследует никаких денег…

В шесть вечера, когда они все еще с жаром спорили, в гостиную вдруг ворвалась старая тетя покойного, прибывшая из штата Вирджиния (ее звали Глосспэн). Не снимая шляпки и пальто, не присев даже на минутку и игнорируя предложенные мартини и шерри, она твердо заявила, что станет единственной опекуншей малыша. Более того, она берет на себя полную финансовую ответственность по всем пунктам, включая образование. Поэтому все они могут отправляться по домам и снять тяжкий груз со своей совести. С этими словами она заспешила вверх по лестнице в детскую, выхватила Лексингтона из колыбели и, крепко прижимая к себе, выбежала из дома. Что касается родственников – они глазели друг на друга, облегченно улыбаясь, а кормилица Макпоттл застыла на нижней площадке в своей накрахмаленной рубашке, сжав губы и скрестив руки на груди.

Вот каким образом младенец Лексингтон, тринадцати дней от роду, покинул город Нью-Йорк и поехал на юг, чтобы жить с тетушкой Глосспэн в штате Вирджиния.

3

Тетушке было около семидесяти, когда она стала опекуншей Лексингтона, но глядя на нее, вы ни за что бы этому не поверили. Она сохранила бодрость лучших прожитых лет и на морщинистом, но еще привлекательном лице светились добрые карие глаза с искринкой. Вдобавок, она осталась старой девой, хотя вы не поверили бы и этому, поскольку у тетушки не было присущих старым девам качеств: она никогда не казалась сердитой, хмурой или раздражительной, у нее не росли усики и она никому не завидовала. Согласитесь, что это не свойственно ни старухам, ни старым девам, да и не известно, относилась ли Глосспэн к тем или другим…

Но она, несомненно, была весьма эксцентричной старушкой. Последние тридцать лет она жила одна, в изолированном от мира крошечном коттедже высоко на склонах Синих Гор, в нескольких милях от ближайшей деревушки. У нее было пастбище в пять акров, участок под огород, цветочный сад, три коровы, дюжина куриц и прекрасный петушок.

А теперь появился и маленький Лексингтон. Тетушка была старой вегетарианкой и считала питание мясом убитых животных не только нездоровой и отвратительной привычкой, но и ужасной жестокостью. Она жила на здоровой и чистой пище – молоко, масло, яйца, творог, сыр овощи и орехи, зелень и фрукты – и радовалась от того, что ни одно живое существо не будет убито ради нее – даже какая-нибудь креветка. Однажды, когда ее коричневая курица распрощалась с жизнью во цвете лет из-за непроходимости яйцевода, тетя так расстроилась, что едва не исключила из своего рациона яйца.

О том, как следует обращаться с младенцами, она не имела ни малейшего понятия, но это ее ничуть не беспокоило. На нью-йоркском вокзале в ожидании поезда, который увезет их с Лексингтоном в Вирджинию, она купила шесть детских бутылочек, пару дюжин пеленок, коробку булавок, контейнер с молоком и книжечку «Уход за младенцами». Можно ли желать большего? Когда поезд тронулся, она напоила ребенка молоком, сменила пеленки и уложила поспать на сиденье. Затем прочитала от корки до корки «Уход за младенцами».

– Здесь нет ничего сложного, – заметила она, выбрасывая книжонку в окно. – Ничего сложного!

Как ни странно, но так оно и было. Дома, в коттедже, все шло на удивление гладко. Маленький Лексингтон пил свое молоко, отрыгивал, исходил криком и крепко спал, как полагалось послушным малышам, и тетушка Глосспэн всякий раз рдела от радости, поглядывая на него, и с утра до вечера осыпала его поцелуями.

4

В шесть лет юный Лексингтон превратился в прекраснейшего мальчугана с длинными золотистыми волосами и темно-синими васильковыми глазами. Он рос сообразительным, веселым и уже учился помогать старой тете по хозяйству, вращая ручку маслобойки, выкапывая картофель на огороде и отыскивая дикие травы на горном склоне. Вскоре тетушка решила, что пора подумать и о его образовании.

Но она вовсе не собиралась отправлять его в школу. Она любила его столь сильно, что малейшая разлука на любое время просто убила бы ее. Конечно же, в долине имелась деревенская школа, но выглядела она ужасно, и тетя знала, что, появись там Лексингтон – его с первого дня заставят есть мясо.

– Вот что, мой милый, – обратилась она к нему однажды, когда он сидел в кухне на табурете, наблюдая за приготовлением сыра. – Пожалуй, ничто не помешает мне самой давать тебе уроки.

Мальчик глянул на нее большими синими глазами и доверчиво улыбнулся.

– Это было бы чудесно, – согласился он.

– И первое, что следует сделать – это научить тебя готовить.

– Наверное, мне это понравится, тетя Глосспэн.

– Понравится или нет – поучиться все же придется, – предупредила она. – У нас, вегетарианцев, не столь богатый выбор пищи, как у обычных людей. Поэтому нам нужно быть вдвое опытнее с продуктами, которые у нас есть.

– Тетя, а что именно едят обычные люди, в отличие от нас? – спросил мальчик.

– Животных, – ответила она, презрительно вздергивая головой.

– Неужели, живых животных?

– Нет. Только мертвых. Мальчик на минуту задумался.

– То есть, после того, как они умрут, их едят, вместо того, чтобы похоронить?

– Люди не дожидаются их смерти, милый. Они убивают их.

– Как убивают, тетя Глосспэн?

– Обычно – перерезают глотки ножом.

– А каким именно животным?

– В основном, коровам и свиньям. И овцам.

– Коровам! То есть, таким же, как Маргаритка, Снежинка и Лилия?

– Совершенно верно, милый.

– Но как их едят, тетя?

– Режут на куски и варят. Больше всего людям нравится, когда мясо – красное, с кровью и прилипает к костям. Они любят коровье мясо с сочащейся кровью,

– И свиней тоже?

– Свиней они обожают.

– Куски кровавого свиного мяса, – произнес мальчуган. – Надо же. А что еще они едят, тетя Глосспэн?

– Цыплят.

– Цыплят!

– Миллионы цыплят.

– С перьями и прочим?

– Нет, милый. Без перьев. А теперь, сбегай на огород и принеси тетушке Глосспэн пучок луку.

Вскоре начались их занятия. Они состояли из пяти предметов: чтения, письма, географии, арифметики и кулинарии, хотя последняя дисциплина пользовалась не сравнимой с прочими любовью учительницы и ученика. Ведь вскоре выяснилось, что юный Лексингтон обладал поистине замечательным талантом в этой области. Он оказался прирожденным поваром – ловким и быстрым. Со сковородами он управлялся словно жонглер. Он мог разрезать картофелину на двадцать тончайших ломтиков быстрее, чем тетя успевала ее очистить. Вкус у него был настолько тонок, что он, снимая пробу с крепкого лукового супа, тут же определял наличие единственного листика полыни. Подобные способности в таком юном возрасте не могли не поразить тетушку и, откровенно говоря, она понятия не имела, чем это может обернуться. Но тем не менее гордилась этим и предсказывала ребенку блестящее будущее. «Слава Богу, – говорила она, – что у меня есть прекрасный малыш, который поухаживает за мной на старости лет».

И через пару лет она удалилась из кухни навсегда, доверив юному Лексингтону всю домашнюю кулинарию. Мальчику было уже десять лет, а тетушке Глосспэн почти восемьдесят.

5

Завладев кухней, Лексингтон немедленно начал изобретать собственные блюда. Старые, излюбленные рецепты потеряли для него всякий интерес. Его охватила страсть созидания, а в голове замелькали сотни свежих идей. «Начну с суфле из каштанов», – решил он и, приготовив это блюдо, в тот же вечер подал его на ужин.

– Ты просто гений! – вскричала тетушка Глосспэн, срываясь со стула и целуя его в обе щеки. – Ты войдешь в историю!..

После этого не проходило ни дня, чтобы на столе не оказывалось какого-нибудь нового деликатеса. Он готовил: суп из бразильских орехов, котлеты из мамалыги, овощное рагу, омлет из одуванчиков, «сюрприз» с капустной начинкой, лук-шалот «красавица», пикантный свекольный мусс, сушеные сливы а ля «Строганофф», плавленый сыр по-голландски, жгучие пирожки из еловых игл и множество прочих пикантных композиций.

Тетушка Глосспэн заявила, что «в жизни не пробовала ничего подобного». Теперь она выходила на крыльцо по утрам задолго до завтрака и усаживалась в свою качалку, раздумывая о предстоящем блюде, облизывая губы и вдыхая доносящийся из кухни аромат.

– Что ты готовишь сегодня, малыш? – звала она с крыльца.

– Попробуйте отгадать, тетя Глосспэн.

– Похоже на пирожки из корешков козлобородника, – говорила она, жадно принюхиваясь.

Затем появлялся он, десятилетний паренек, с победной улыбкой на лице и большой кастрюлей в руках, распространяющей аромат студня из пастернака с приправами.

– Вот что я тебе скажу, – поучала тетушка, глотая студень кусками. – Изволь сию же минуту взять бумагу и карандаш и приняться за «Кулинарную книгу».

Он поглядывал на нее, медленно жуя пастернак.

– Ей-богу! – настаивала она. – Я научила тебя писать и готовить, а теперь тебе нужно лишь объединить эти две науки. Ты напишешь «Кулинарную книгу», мой милый, и она прославит тебя по всему свету.

– Хорошо, – согласился он. – Я напишу.

И в тот же день Лексингтон принялся за первую страницу монументального труда, заполнившего всю его оставшуюся жизнь. Он назвал его «За хорошую и здоровую пищу».

6

Спустя шесть лет, к семнадцати годам, он записал свыше девяти тысяч рецептов, совершенно оригинальных и совершенно восхитительных. Но, к сожалению, труды его были прерваны трагической смертью тети Глосспэн. Ночью с ней случился ужасный приступ и вбежавший к ней в спальню Лексингтон увидел, как она с воплями и проклятиями мечется по постели, извиваясь как червяк. Да, зрелище было ужасным, и испуганный юноша в пижаме, ломая руки, бегал взад-вперед, не зная, что предпринять. Наконец, пытаясь ее успокоить, он принес из коровьего пруда ведро воды и выплеснул ей на голову, но это лишь ухудшило приступ и через час старая леди скончалась.

«Какое несчастье, – подумал бедняга, ущипнув ее несколько раз, чтобы убедиться, что она мертва. – И как внезапно! Как скоро и внезапно! Ведь еще пару часов назад она была в прекрасном настроении и даже съела три порции моей последней новинки – грибных котлет со специями, и похвалила их за сочность».

Горько проплакав несколько минут над горячо любимой тетей, он взял себя в руки, вынес ее из дома и похоронил позади коровника.

На следующий день, разбирая тетины пожитки, он наткнулся на конверт, надписанный ее почерком и адресованный ему. Он вскрыл его и извлек две пятидесятидолларовые купюры и письмо.

Любящая тебя тетя – Глосспэн.

Лексингтон, всегда повиновавшийся тете, сунул деньги в карман, надел ботинки и чистую рубашку и сошел в долину, в деревню, где жил доктор.

– Старушка Глосспэн? – осведомился доктор. – Боже мой, так она умерла?

– Конечно, умерла, – ответил юноша. – Если мы вернемся домой вместе, я выкопаю ее и вы убедитесь сами.

– Как глубоко ты ее зарыл?

– Пожалуй, футов на шесть—семь.

– А как давно?

– Около восьми часов.

– Ну тогда она умерла, – объявил доктор. – Вот свидетельство.

7

Итак, наш герой отправился в город Нью-Йорк на поиски мистера Цукермана. Лексингтон путешествовал пешком, спал под изгородями и питался ягодами и кореньями. Через шестнадцать дней он добрался до метрополии.

– Что за сказочное место! – вскричал он, стоя на углу Пятьдесят седьмой улицы и Пятой авеню и глазея по сторонам. – Никаких коров или куриц и ни одна из женщин не напоминает тетю Глосспэн!

Что касается Сэмюэла Цукермана, то его внешность показалась Лексингтону совершенно необычной.

Это был маленький человечек с синими щеками и лиловым носом. Когда он улыбался, у него во рту там и сям поблескивали кусочки золота. Он принял Лексингтона в своей роскошной конторе, тепло пожал ему руку и поздравил с кончиной тетушки.

– Полагаю, тебе известно, что твоя нежно любимая опекунша владела значительным состоянием? – спросил он.

– Вы говорите о коровах и курицах?

– Я говорю о пятистах тысячах долларов, – пояснил Цукерман.

– Сколько?

– Полмиллиона, мой мальчик. И она оставила их тебе.

Цукерман откинулся в кресле и сомкнул ладони на круглом животе. Одновременно он незаметно просунул указательный палец за жилет и под рубашку, чтобы поскрести кожу вокруг пупка, что было его любимым занятием, доставлявшим исключительное удовольствие.

– Конечно, мне придется вычесть пятьдесят процентов за услуги, – сказал он, – но у тебя останется целых двести пятьдесят тысяч.

– Я богат! – вскричал Лексингтон. – Это прекрасно! Скоро ли я получу деньги?

– К счастью, у меня самые дружеские отношения с местными налоговыми властями и я сумею уговорить их обойти формальности и сократить побочные выплаты.

– Как вы добры… – пробормотал Лексингтон.

– Естественно, мне придется дать кое-кому небольшой гонорар.

– Как скажете, мистер Цукерман.

– Думаю, ста тысяч будет достаточно.

– Господи, это не слишком много?

– Никогда не экономь на налоговых инспекторах и полицейских. Запомни это.

– Но что останется мне? – слабо проговорил юноша.

– Сто пятьдесят тысяч. Но из них следует вычесть похоронные издержки.

– Похоронные издержки?

– То есть, оплатить похоронное бюро. Разве не понятно?

– Но я похоронил ее сам, мистер Цукерман, – за коровником.

– Не сомневаюсь, – согласился поверенный. – И что же?

– Я не привык к похоронным бюро.

– Вот что, – терпеливо повторил Цукерман, – может, ты и не знаком с ними, но в этом штате есть закон, согласно которому никто не может наследовать ни единого пенни, пока не заплатит полностью похоронному бюро.

– Неужели есть такой закон ?

– Ну конечно. И весьма хороший закон. Похоронные бюро – наши великие национальные предприятия. Необходимо защищать их любой ценой.

Сам Цукерман, вместе с группой активистов-общественников, контролировал корпорацию, владеющую сетью из девяти роскошных похоронных бюро, не считая фабрики гробов в Бруклине и школы бальзамировщиков в Вашингтон-хайтс. Таким образом, таинство погребения имело в глазах мистера Цукермана глубокий религиозный смысл.

– Ты не имел права хоронить тетю подобным образом, – заметил он. – Никакого права.

– Мне очень жаль, мистер Цукерман.

– Это подрывает общественную мораль!

– Я сделаю все, что вы скажете, мистер Цукерман. Просто мне хотелось бы знать, сколько я получу, расплатившись за все.

Помолчав, Цукерман вздохнул, нахмурился и продолжил потихоньку очерчивать кончиком пальца границы пупка.

– Ну скажем, пятнадцать тысяч? – предложил он, блеснув золотой улыбкой. – Прекрасная круглая цифра.

– И я смогу забрать их с собой сегодня?

– Конечно можешь.

И Цукерман вызвал старшего кассира и приказал выдать Лексингтону пятнадцать тысяч долларов из расходной наличности и взять расписку.

Теперь уже юноша рад был получить хоть что-нибудь – поэтому он с благодарностью принял деньги и упрятал их в рюкзак. Потом с жаром пожал руку поверенному, поблагодарил за помощь и покинул контору.

– Передо мной лежит весь мир! – вскричал наш герой, выходя на улицу. – И у меня есть пятнадцать тысяч на жизнь, пока я не опубликую свою книгу. А потом, разумеется, денег будет намного больше.

Стоя на тротуаре, Лексингтон раздумывал над тем, куда направиться. Повернув налево, он медленно зашагал по улице, разглядывая городские достопримечательности.

– Какой отвратительный запах, – заметил он, принюхиваясь. – Просто невыносимый!

Вонь дизельных выхлопов, извергаемых автобусами, оскорбляла его нежные обонятельные органы, настроенные на прием нежнейших кулинарных ароматов.

– Нужно убраться отсюда, пока мой нюх не испортился окончательно, – сказал Лексингтон. – Но вначале необходимо хоть что-то поесть. Я умираю с голоду.

Последние две недели бедняга питался лишь ягодами и корешками, поэтому его желудок страстно желал более весомой пищи. Хотя бы кукурузных котлет. Или пирожков с начинкой из козлобородника.

Он пересек улицу и вошел в маленький ресторанчик. Внутри было жарко, темно и тихо. Сильно пахло кулинарным жиром и капустной водой. Единственным клиентом был мужчина в коричневой шляпе, напряженно склонившийся над тарелкой и не взглянувший на вошедшего Лексингтона.

Наш герой уселся за угловой столик и повесил рюкзак на спинку стула. Все это казалось ему чрезвычайно интересным. «Целых семнадцать лет я пробовал лишь пищу, приготовленную тетей Глосспэн и мной самим, не считая кормилицы Макпоттл. согревшей несколько раз мою бутылочку с молоком, – сказал он себе. – Но теперь я испытаю искусство неизвестного повара и, если повезет, перехвачу для моей книги пару полезных идей».

Из полутьмы выступил официант и замер у стола.

– Здравствуйте, – поздоровался Лексингтон. – Мне хотелось бы котлету из мамалыги. Обжарьте ее по двадцать пять секунд с каждой стороны на очень горячей сковороде со сметаной и перед подачей «сбрызните» щепоткой петрушки. Но если ваш повар знает более оригинальный способ – я с удовольствием оценю его.

Официант склонил голову набок и внимательно оглядел посетителя.

– Хотите жаркое с капустой? – осведомился он. – Это все, что у нас есть.

– Жаркое с капустой?

Официант извлек из брючного кармана несвежий платок и, встряхнув, словно щелкнув плетью, развернул его. Потом сильно и звучно высморкался.

– Так хотите или нет? – повторил он, вытирая ноздри.

– Понятия не имею, что это значит, но с удовольствием попробую, – согласился юноша. – Я, знаете ли, пишу кулинарную книгу и…

– Одно жаркое с капустой! – крикнул официант, и где-то в глубине помещения, в полутьме, кто-то ответил ему.

Официант исчез. Лексингтон полез в рюкзак за персональными ножом и вилкой. Их подарила тетя Глосспэн, когда ему исполнилось шесть лет. Они были сделаны из тяжелого серебра, и с тех пор он не пользовался ничем иным. В ожидании заказа он с любовью протер их мягкой муслиновой тряпицей.

Вскоре вернулся официант с тарелкой, на которой лежал жирный, серовато-белый кусок чего-то горячего.

Лексингтон с волнением склонился к появившемуся перед ним блюду и принюхался. Ноздри его широко раздулись, вбирая запах и подрагивая.

– О небо! – воскликнул он. – Какой аромат! Это немыслимо!

Официант отступил на шаг, не сводя глаз с клиента.

– Ни разу в жизни я не встречал подобного чуда! – повторил юноша, хватая нож и вилку. – Бога ради – из чего это приготовлено?

Человек в коричневом костюме пристально огляделся и вновь принялся за еду. Официант тихонько отступил к кухне.

Лексингтон отрезал кусок мяса, подцепил его на серебряную вилку, поднес к носу и опять принюхался. Затем сунул в рот и медленно разжевал. Глаза его были полузакрыты, а тело напряжено.

– Фантастично! – воскликнул он. – Совершенно необычный вкус! О Глосспэн, любимая тетя, как мне хочется, чтобы ты была со мною и могла попробовать это восхитительное блюдо! Официант! Немедленно подойдите ко мне! Я требую!

Но тот испуганно следил за ним с другого конца комнаты, не выказывая желания приблизиться.

– Если подойдете и поговорите со мной, я сделаю вам подарок, – позвал Лексингтон, помахивая стодолларовой купюрой. – Пожалуйста, подойдите и поговорим…

Официант бочком и с опаской вернулся к столу. Схватил деньги и поднес поближе к носу, разглядывая под разными углами. Затем проворно сунул их в карман.

– Послушайте, если вы скажете, из чего приготовлено это прекрасное блюдо и дадите точный рецепт, я дам вам еще сотню.

– Я уже говорил. Это жаркое.

– А что такое «жаркое»?

– Вы никогда не ели жаркого? – пораженно спросил официант.

– Да Бога ради, ответьте же наконец и перестаньте меня мучить!

– Это свинина, – произнес официант. – Жареная в печи.

– Свинина !

– Ну да, жаркое из свиньи. Вы что, не знали?

– То есть, это – мясо свиньи?

– Ручаюсь.

– Но… это невозможно, – заикаясь выдавил юноша. – Тетя Глосспэн, которая знала о пище больше всех на свете, говорила, что любое мясо – отвратительная гадость, ужасная и тошнотворная… Но этот кусок в моей тарелке – без сомнения самое восхитительное блюдо из всех, что я пробовал! Но почему? Как вы объясните это? Тетя никогда не сказала бы мне, что оно отвратительно, если бы это было не так.

– Может, ваша тетя не знала, как его готовить?

– Неужели это возможно?

– Конечно. Особенно, когда дело касается свинины. Жаркое нужно готовить очень умело, иначе оно окажется несъедобным.

– Эврика! – вскричал Лексингтон. – Держу пари, что так и было! Она готовила неправильно! – И он протянул сотенную бумажку. – Отведите-ка меня на кухню. И познакомьте с гением, приготовившим это мясо.

И Лексингтон тотчас оказался на кухне, где познакомился с поваром – пожилым человеком с сыпью на шее.

– Это обойдется вам еще в сотню, – предупредил официант.

Лексингтон с удовольствием удовлетворил просьбу, но на этот раз отдал деньги повару.

– Вот что, – начал он. – Признаюсь, я весьма удивлен рассказом вашего официанта. Вы действительно уверены, что съеденное мной восхитительное блюдо приготовлено из мяса свиньи?

Повар поднял правую руку и почесал шею.

– М-м… – протянул он, хитро подмигивая официанту. – Скажу лишь, что, по-моему, это было мясо свиньи.

– То есть, вы не уверены в этом?

– Не следует доверять безоговорочно.

– Но чем иным это могло быть?

– Есть шансы, знаете ли, – медленно процедил повар, – что мясо было человечье.

– Хотите сказать, мясо мужчины?

– Да.

– Великий Боже.

– Или женщины. Вероятность одинакова. На вкус они схожи.

– Вот теперь вы удивили меня по-настоящему, – заявил юноша.

– Век живи – век учись.

– В самом деле…

– Фактически, последнее время мы получаем его от мясника в огромных количествах. Вместо свинины, – добавил повар.

– Неужели?

– Беда в том, что отличить их почти невозможно. Оба сорта очень хороши.

– Тот кусок, что я съел, был превосходен.

– Рад, что вам понравилось. Но если быть честным до конца, то я все же думаю, что вы ели свинину. Пожалуй, почти уверен в этом.

– Уверены?

– Да, наверняка.

– В таком случае, предположим, что вы правы, – согласился Лексингтон. – Не окажете ли любезность – вот вам еще сто долларов – дать мне точный рецепт его приготовления?

Спрятав деньги, повар пустился в разглагольствования о деталях приготовления свиной вырезки, а юноша, не упуская ни единой подробности «величайшего рецепта», присел за кухонный столик и тщательно занес его в записную книжку.

– Это все? – спросил он, когда повар смолк.

– Да, все.

– Но есть и какие-то особые тонкости, да?

– Для начала нужен хороший кусок мяса, – сказал повар. – Это уже полдела. Боров должен быть упитанным, и разделать его необходимо правильно, иначе получится паршиво, как ни готовь.

– Покажите, – попросил Лексингтон. – Зарежьте одного при мне, чтобы я научился.

– Мы не режем свиней на кухне. Тот кусок, что вы съели, прибыл с консервного завода в Бронксе.

– Ну так дайте его адрес!

Повар дал ему адрес, и наш герой, от души поблагодарив обоих собеседников за доброту, поспешил прочь и, поймав такси, направился в Бронкс.