Текст книги "Как вам будет угодно, пастор!"

Автор книги: Роальд Даль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Ну, дела!

Он пренебрежительно швырнул бумажку на стол и спокойно сказал:

– В точности как я и говорил. Подделка времен королевы Виктории. Это всего-навсего счет: продавец или, вернее, мастер, который выдавал комод за антиквариат, послал его своему покупателю. Таких бумажек я много повидал. Он, заметьте, не пишет, что сделал его сам. Выдал бы себя с головой.

– Говорите что хотите, а бумага старинная, – отрезал Рамминс.

– Да, конечно, мой друг. Викторианская эпоха, точнее, ее конец. Года этак тысяча восемьсот девяностого. Ей лет шестьдесят или семьдесят. Я таких сотни видел. В те времена краснодеревщики дружно бросились изготовлять копии, подделываясь под прекрасных мастеров восемнадцатого века.

– Слушайте, пастор, – сказал Рамминс, тыча в него толстым грязным пальцем. – Я не говорю, что вы в мебели ни шиша не смыслите, я другое говорю: какого черта вы тут заявляете, что это подделка, вы ведь даже не знаете, что там под краской?

– Идите сюда, – сказал мистер Боггис. – Идите, я вам кое-что покажу. – Он стоял у комода и ждал, пока они подойдут к нему. – Есть у кого-нибудь нож?

Клод вынул из кармана складной нож с роговой ручкой, мистер Боггис взял его и открыл самое маленькое лезвие. Затем, словно бы небрежно, но на самом деле с большой осторожностью он стал сколупывать белила с поверхности комода. Краска легко отлетала от прочного старинного лака, и, зачистив кусочек дюйма в три, он отступил на шаг и произнес:

– Ну, поглядите-ка!

Чудеса! Маленькое освободившееся от белил пятнышко двухсотлетнего красного дерева засияло своим исконным теплым светом, подобно топазу, – густо и загадочно.

– И что вам тут не по вкусу? – спросил Рамминс.

– Оно же травленое! Любому ясно!

– Откуда это ясно, господин хороший? Расскажите-ка нам!

– Должен признаться, что объяснить это затруднительно. Здесь главное – опыт. Я по опыту совершенно определенно могу сказать, что эта древесина травлена известью. Ее применяют, чтобы красное дерево приобрело темный оттенок и сходило за старину. Дуб травят поташем, орех – азотной кислотой, а красное дерево – только известью.

Те трое подошли ближе и уставились на зачищенное пятнышко. Они вдруг сильно оживились: всегда стоит послушать о новом способе надувательства и обмана.

– Взгляните поближе. Замечаете, в темно-коричневом есть оранжевый проблеск. Это от извести.

Они уткнулись носами в самую крышку, сначала Рамминс, за ним Клод и Берт.

– Обратите внимание на патину, – продолжал мистер Боггис.

– На что, на что?

Он объяснил, что значит это слово в столярном искусстве.

– Вы не представляете, друзья мои, на что идут эти мошенники, чтобы подделать настоящую патину прекрасную и твердую, как бронза. Ужасно просто ужасно, мне тошно об этом говорить!

Он кривил рот и плевал словами изображая крайнее отвращение. Троица молчала, надеясь услышать новые откровения.

– На какие только ухищрения не пускаются иные смертные, дабы обмануть ближнего своего, простодушного и бесхитростного! – воскликнул мистер Боггис. – Это просто чудовищно! А здесь они знаете, что сотворили, друзья мои? Мне это совершенно ясно. Я без труда могу представить себе все от начала до конца: сперва долго втирали в дерево льняное масло, потом покрыли его хитро подкрашенной шеллачной политурой и прошлись пемзой; натерли воском с примесью земли и пыли и наконец подержали над огнем, чтобы полировка потрескалась и стала похожа на лак, которому по крайней мере две сотни лет! Одна мысль о подобном жульничестве лишает меня душевного равновесия.

Все трое по-прежнему не сводили глаз с проглянувшего пятачка темного дерева.

– Пощупайте! – скомандовал мистер Боггис. – Потрогайте пальцем! Ну, как на ощупь, тепло или прохладно?

– Прохладно, – ответил Рамминс.

– Правильно, мой друг! Оно и известно, между прочим, что поддельная патина на ощупь прохладна. А настоящая почему-то теплая.

– Дерево как дерево, – заявил Рамминс, готовясь к спору.

– Нет, сэр, оно холодное. Но определить это наверняка способны, разумеется, только чуткие, опытные пальцы. Вам же судить трудненько, не легче, чем мне судить о спелости ячменя. В этой жизни, дорогой мой, все держится на опыте.

Они пристально глядели на странного священника с выпученными глазами на луноподобном лице. Подозрительность их поутихла, поскольку он вроде и впрямь знал толк в своем деле. Но до полного доверия было пока далеко.

Мистер Боггис нагнулся и указал на одну из металлических ручек.

– Вот еще где жуликам раздолье, – сказал он. – У старинной бронзы есть свой особый цвет и оттенок. Знаете ведь?

Они не мигая смотрели на него в ожидании новых откровений.

– Беда в том, что ее научились искусно подделывать. Вообще говоря, почти невозможно бывает определить, где поддельная «старина», а где настоящая. Не скрою, в данном случае мне самому трудно сказать наверняка. Поэтому нет смысла соскабливать с ручек краску. Это нам ничего не даст.

– А как можно новую бронзу сделать под старину? – спросил Клод. – Она ведь, известное дело, не ржавеет.

– Вы совершенно правы, мой друг. Но у этих мерзавцев есть свои секреты.

– Это какие же? – настаивал Клод. Он считал, что любые сведения такого рода никогда не повредят. Мало ли что, могут и пригодиться.

– Надо всего-навсего сунуть ручки на ночь в стружки красного дерева, пропитанные нашатырем. Бронза от этого подернется зеленью, а если зелень оттереть, появится мягкий теплый блеск, в точности как у благородной старой бронзы О, эти мошенники всякий стыд потеряли. Железо они совсем по-другому подделывают.

– А железо как? – зачарованно спросил Клод.

– С железом просто, – ответил мистер Боггис. – Железные замки, накладки и петли просто-напросто суют в обычную соль и вскорости вынимают уже совершенно заржавленными.

– Ладно, – сказал Рамминс, – значит, признаете, что про ручки точно не знаете. А им, может, не одна сотня лет, так?

– О нет, – прошептал мистер Боггис, выпучив на него свои круглые карие глаза. – Вот тут вы ошибаетесь. Глядите.

Он вытащил из кармана сюртука маленькую отвертку. Незаметно для них он одновременно вынул медный шурупчик и зажал его в складках ладони. Каждая ручка комода держалась на четырех шурупах; он выбрал один и осторожно стал счищать с его головки белую краску. Покончив с краской, он начал медленно отвертывать шуруп.

– Если этот шуруп действительно смастерили в восемнадцатом веке, – говорил он, – резьба будет чуть неровной, и вы сразу увидите, что ее нанесли вручную обыкновенным напильником. Но ежели ручку подделали относительно недавно, скажем, во времена королевы Виктории или позже, то шуруп, само собой, сделали тогда же. А значит, он продукт массового промышленного производства. Заводскую нарезку сразу отличишь. Что ж, поглядим.

Он прикрыл шуруп ладонью и, вытаскивая, безо всякого труда подменил его новым, который лежал у него в ладони. Этот маленькой уловкой собственного изобретения он пользовался давно и с большим успехом. В карманах сюртука у этого священника всегда было полным-полно дешевых шурупов любого размера.

– Вот, пожалуйста, – он передал новенький шуруп Рамминсу. – Видите, какая ровная резьба? Заметили, да? Еще бы. Обычный грошовый шурупчик, такой купишь в любой скобяной лавке.

Шурупчик переходил из рук в руки, его внимательно разглядывали. Даже у Рамминса уже не оставалось сомнений.

Мистер Боггис сунул в карман отвертку вместе с шурупом тонкой ручной работы, который он только что вывернул из комода. Потом он повернулся и неторопливо прошествовал к двери.

– Друзья мои, – сказал он, остановившись у входа в кухню, – очень любезно с вашей стороны, что вы позволили мне заглянуть в ваш уютный дом, очень любезно. Хочу надеяться, что я не утомил вас своей стариковской болтовней.

Рамминс поднял глаза от шурупа, который он все еще изучал.

– Но вы так и не назвали вашу цену.

– Разве не назвал? Ах, да, верно. Ну, так я вам без обиняков скажу. По-моему, он не стоит хлопот. Так что и толковать нечего.

– А все-таки – сколько?

– Вы что же, и впрямь хотите с ним расстаться?

– Я не сказал, что хочу расстаться. Я спросил сколько.

Мистер Боггис посмотрел на комод у противоположной стены; он склонил голову набок, потом на другой; он нахмурил брови и вытянул губы; он пожал плечами и пренебрежительно махнул рукой: мол, и размышлять-то об этом не стоит, вот так.

– Ну, скажем… Десять фунтов. Пожалуй, в самый раз будет.

– Десять фунтов! – вскричал Рамминс. – Не смешите, пастор, сделайте милость.

– Да если его на дрова пустить, и то больше дадут, – возмущенно вставил Клод.

– Вы на счет-то взгляните! – Рамминс так остервенело тыкал грязным пальцем в бесценную бумагу, что мистер Боггис не на шутку забеспокоился. – Здесь точно сказано, сколько он стоит! Восемьдесят семь фунтов! И это когда был новый. А теперь он старинный, и цена, стало быть, – вдвое!

– Позвольте, позвольте, сэр, уж никак не вдвое. Это всего лишь заурядная копия. Но я вам вот что скажу, друг мой, – с моей стороны это, конечно, опрометчиво, но уж так и быть – я готов поднять цену: пятнадцать фунтов. Пойдет?

– За пятьдесят пойдет, – ответил Рамминс.

Трепет восторга иголочками пробежал вниз по икрам и сладостно заколол ступни. Готово дело. Заполучил. Никаких сомнений. Но он не мог одолеть привычку сбивать цену на сколько возможно, с годами и опытом она вошла ему в плоть и кровь. Он так легко не уступит.

– Дорогой мой, – ласково прошептал он. – Мне нужны одни тольконожки. Возможно, со временем я и ящики куда-нибудь пристрою, но все остальное, то есть корпус, годится, как справедливо заметил ваш друг, лишь на дрова и больше никуда.

– Пусть будет тридцать пять, – упорствовал Рамминс.

–  Не могу, сэр, никак не могу. Не стоит он того. Да и не пристало мне торговаться. Совсем не пристало. Вот вам мое последнее слово, и я ухожу. Двадцать фунтов.

– По рукам, – поспешно сказал Рамминс, – забирайте.

– Ну ты подумай! – всплеснул руками мистер Боггис. – Опять я попался. И зачем я все это затеял?

– Нечестно, пастор, идти на попятный. Уговор дороже денег.

– Да-да, конечно.

– А как вы его увезете?

– Так, так, надо подумать. Что, если я въеду на машине во двор, – вы, джентльмены, окажете мне любезность, поможете его погрузить?

– В машину? Да он сроду не влезет в легковую машину! Тут грузовик нужен!

– Не обязательно. Сейчас посмотрим. Машина у меня там, на дороге. Я мигом вернусь. Думаю, как-нибудь втиснем.

Мистер Боггис вышел во двор, за ворота и пошел по проселку, что вел через поле к дороге. Он поймал себя на том, что от неудержимой радости глупо хихикает; у него было такое чувство, будто он целиком, как бутылка содовой, заполнен крошечными пузырьками; они сотнями подымались от желудка и весело лопались в голове где-то у самой макушки. Земля была сплошь усыпана золотом. Первоцветы и лютики внезапно превратились в сверкающие на солнце золотые монеты, и он свернул на траву, чтобы потопать по ним и услышать их мелодичное позвякиванье, когда он поддевал их носком ботинка. Ему стоило труда сдержаться и не пуститься бегом. Но священники ведь не бегают, они ступают неспешно. Иди медленнее, Боггис. Не теряй головы, Боггис. Спешить уже некуда. Комод твой! И всего за двадцать фунтов, а стоит-то он пятнадцать или двадцать тысяч! Комод Боггиса! Через десять минут его погрузят тебе в машину – он запросто войдет – и ты отправишься в Лондон и будешь петь всю дорогу. Мистер Боггис везет комод Боггиса на машине Боггиса к себе домой! Историческое событие. Любой репортер много бы дал, чтобы заснять такое на пленку! Может, организовать? Очень может быть. Посмотрим, посмотрим. О, славный день! О, дивный летний день! Здорово, черт побери!

А на ферме тем временем шел такой разговор:

– Ну, каково?! Старый осел выложит двадцать фунтов за эту рухлядь!

– Славное вы дельце провернули, мистер Рамминс, – сказал Клод. – Как по-вашему, выложит он денежки?

– Не выложит – шиш мы ему погрузим.

– А если эта штука в машину не полезет? – спросил Клод. – Знаете, что я думаю, мистер Рамминс? Хотите напрямки? Эта чертова коряга больно велика, нипочем в легковушку не войдет. И что тогда? А тогда он скажет, ну ее к дьяволу, и покатит себе прочь, только вы его и видели. И денежки вместе с ним. Она не очень-то была ему и нужна, сами знаете.

Рамминс помолчал, обдумывая неожиданную и пугающую перспективу.

– Ну, посудите сами, как такая штуковина влезет в легковушку? – не унимался Клод. – У пасторов больших машин не бывает. Вы когда-нибудь видели, чтоб у пастора была большая машина, а, мистер Рамминс?

– Вроде не видал.

– То-то и оно. А теперь слушайте меня. Есть одна мыслишка. Он же нам сам сказал, что ему надобятся одни только ножки. Так ведь? Вот и давайте по-быстрому спилим их прямо сейчас, пока он не вернулся. Тогда уж эта штука точно в машину войдет. И его от хлопот избавим, не придется ему самому спиливать ножки, когда домой приедет. Ну, как, мистер Рамминс? – плоское туповатое лицо Клода так и сияло от гордости.

– А что, неплохо придумано, – промолвил Рамминс, уставившись на комод. – Прямо-таки дьявольски здорово придумано. Тогда за работу, некогда прохлаждаться. Выносите-ка с Бертом его во двор, а я пошел за пилой. Только ящики сначала выньте.

В считанные минуты Клод и Берт вытащили комод и водрузили его посреди двора вверх ножками прямо в грязь, на куриный помет и коровьи лепехи. Вдалеке, в середине поля виднелась маленькая черная фигурка, двигавшаяся в сторону дороги.

Какое-то время они молча наблюдали. Фигурка вела себя довольно забавно. Время от времени она пускалась рысью, потом ни с того ни с сего подпрыгивала, взбрыкивая ногами, а то вдруг с лугов до них, если им не померещилось, долетели обрывки веселой песенки.

– Ей-богу, он чокнутый, – заметил Клод, а Берт загадочно ухмыльнулся, вращая своим мутным глазом.

Из сарая с большой пилой в руках вышел вразвалку Рамминс, коротконогий и приземистый. Клод взял у него пилу и принялся за работу.

– Гляди, у самого донышка спиливай, – посоветовал Рамминс. – Они ему для другого столика нужны, помнишь?

Дерево было плотное и очень сухое; Клод поднажал, и из-под зубьев пилы брызнула тонкая красная пыль и мягко осела на землю. Ножки отлетали одна за другой, и когда была спилена последняя, Берт нагнулся и аккуратно выстроил их в рядок.

Клод отступил на шаг, чтобы полюбоваться плодами своих трудов. Наступило молчание.

– Вот я вас еще о чем спрошу, мистер Рамминс, – медленно проговорил Клод. – Ну, а теперь вы сможете втиснуть эту махину в багажник?

– Только в фургон.

– Верно! – воскликнул Клод. – А у пасторов, известное дело, фургоны не водятся. Какие у них машины? Паршивенький «Моррис» или «Остин», и то двухместный.

– Ему нужны ножки, – сказал Рамминс. – Если остальное не влезет, может и не брать. На что тут жаловаться? Ножки же он получит.

– Вы же знаете их породу, мистер Рамминс, – терпеливо втолковывал Клод. – Сами понимаете, если он все, до последней щепочки, не засунет в машину, он начнет цену сбивать. Уж будьте уверены, когда дело доходит до наличных, священники вовсе не такие простофили. А этот старикашка тем более. Так давайте отдадим ему все его дрова, и дело с концом. Где у вас топор?

– А что, пожалуй, верно, – сказал Рамминс. – Берт, тащи сюда топор.

Берт пошел в сарай, вынес огромный колун и вручил его Клоду. Тот поплевал на ладони, потер руки, а затем, высоко занося колун, яростно набросился на обезножевший комод.

Работа оказалась нелегкая, прошло пять минут, пока наконец он раскромсал корпус на куски.

– Одно вам скажу, – Клод выпрямился, отирая со лба пот. – Что там пастор ни говори, а плотник тут сработал на славу.

– В самый раз успели! – воскликнул Рамминс. – Вот он приехал!