355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Риз Боуэн » На поле Фарли » Текст книги (страница 1)
На поле Фарли
  • Текст добавлен: 29 апреля 2020, 17:00

Текст книги "На поле Фарли"


Автор книги: Риз Боуэн



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Риз Боуэн
На поле Фарли

Посвящаю эту книгу Мэг Рули, которая с самого начала верила в нее и помогла ей обрести форму. Мэг, ты моя героиня и заступница, и день, когда я с тобой познакомилась, стал одним из главных в моей жизни

In Farleigh Field by Rhys Bowen

Copyright © 2017 Janet Quin-Harkin, writing as Rhys Bowen

Книга издана с согласия Jane Rotrosen Agency и при содействии Литературного агентства Эндрю Нюрнберга

Перевод с английского Елены Сафф

© Елена Сафф, перевод, 2019

© «Фантом Пресс», оформление, издание, 2020

Сентябрь 1939 г.

Правительство Его Величества

гражданскому населению Великобритании

Во время войны следует неукоснительно соблюдать следующие семь правил:

1. Не расходовать продукты понапрасну.

2. Не разговаривать с незнакомцами.

3. Держать все сведения при себе.

4. Всегда слушать и выполнять правительственные указания.

5. О подозрительном докладывать полиции.

6. Не распространять слухов.

7. Надежно прятать все, что может пригодиться врагу в случае вторжения.

Действующие лица

Родерик Саттон, граф Вестерхэмский, владелец Фарли-Плейс, усадьбы в графстве Кент

Леди Эзми Саттон, супруга Родерика

Леди Оливия Саттон (Ливви), 26 лет, старшая дочь Саттонов, замужем за виконтом Каррингтоном; мать Чарльза

Леди Маргарет Саттон (Марго), 23 года, вторая дочь; проживает в Париже

Леди Памела Саттон (Памма), 21 год, третья дочь; работает «в одном государственном учреждении»

Леди Диана Саттон (Дайдо), 19 лет, четвертая дочь, несостоявшаяся дебютантка[1]1
  Девушка из высшего общества, начинающая выезжать в свет. – Здесь и далее примеч. перев.


[Закрыть]

Леди Фиби Саттон (Фибс), 12 лет, пятая дочь, чересчур сообразительная и наблюдательная – себе в ущерб

Прислуга в Фарли (сокращенный штат)

Сомс, дворецкий

Миссис Мортлок, кухарка

Элси, старшая горничная

Дженни, вторая горничная

Руби, судомойка

Филпотт, личная горничная леди Эзми

Няня

Мисс Гамбл, гувернантка леди Фиби

Мистер Роббинс, егерь

Миссис Роббинс, его жена

Алфи, мальчишка-кокни, эвакуированный за город

Джексон, грум

Соседи Фарли

Преподобный Крессвелл, викарий церкви Всех Святых

Бен Крессвелл, сын викария; работает «в одном государственном учреждении»

В Нетеркоте

Сэр Уильям Прескотт, финансист из Сити

Леди Прескотт, супруга сэра Уильяма

Джереми Прескотт, сын сэра Уильяма и леди Прескотт, летчик-ас Королевских ВВС

В «Симле»

Полковник Хантли, отставной офицер Британской армии

Миссис Хантли, его жена

Мисс Гамильтон, старая дева

Доктор Синклер, врач

Разнообразные деревенские жители, в том числе пара художников, строитель и подозрительная австриячка

Офицеры Королевского Западно-Кентского полка

Полковник Притчард, командир полка

Капитан Хартли, его адъютант

Солдаты полка

В Долфин-Сквер

Максвелл Найт, шеф разведки

Джоан Миллер, секретарша Найта

В Блетчли-Парке[2]2
  Загородный особняк в графстве Бакингемшир. В период Второй мировой войны там располагалось главное шифровальное подразделение Великобритании.


[Закрыть]

Капитан Тревис, заместитель начальника секретного государственного учреждения

Трикси Радклифф, дебютантка; занимается полезным делом

Квакки Брейсвейт, дешифровщик

В Службе безопасности (МИ5)

Гай Харкорт, бывший плейбой, в настоящее время коллега Бена Крессвелла

Майк Рэдисон, заведующий отделом

В Отделе воздушной разведки

Мэйвис Пью, шустрая девица

В Париже

Мадам Жижи Арманд, знаменитая модельерша

Герр Динкслагер, немецкий офицер и опаснейший человек

Граф Гастон де Варенн, любовник Марго

Пролог

Элмсли, графство Кент Август 1939 г.

Лето выдалось необычайно жарким. Солнце обжигало бедра Бена Крессвелла сквозь белые брюки для крикета. Сидя на клубной веранде, он дожидался очереди взять биту. Рядом с ним полковник Хантли, уже в щитках для ног, поминутно вытирал платком красное распаренное лицо – ему предстояло выйти на поле следующим. Отбивал он хуже Бена, однако же был капитаном команды: старшинство в деревенском крикете частенько оказывается важнее способностей.

Еще два овера[3]3
  Сет из шести подач в крикете.


[Закрыть]
, и можно будет выпить чаю. Только бы Симмс-младший не размахнулся, как обычно, что есть мочи и не вылетел до перерыва. Голова гудела от жары. Во рту пересохло. Бен прикрыл глаза, прислушиваясь к приятному стуку биты по мячу, жужжанию пчел в кустах жимолости за клубом и ритмичному дребезжанию газонокосилки в чьем-то саду. Теплый ветерок доносил аромат свежескошенной травы, к которому примешивался дым от костра из листьев, горевшего вдалеке. Вот они, звуки и запахи английского летнего воскресенья, неизменные на века, подумал Бен.

Вежливые жидкие аплодисменты заставили его вновь устремить взгляд на поле, где между калитками бегали два игрока в белой форме, а третий, из команды противника, понесся за мячом, но не успел бросить. Еще один пробег. Вот и славно, подумал Бен. Глядишь, и выиграем, в кои-то веки. Позади безупречно подстриженного игрового поля шпиль церкви Всех Святых, где служил викарием его отец, отбрасывал остроконечную тень на деревенский луг. А еще дальше старый дуб закрывал памятник жителям деревни, погибшим на Великой войне. Шестнадцать имен – Бен подсчитал. Шестнадцать мужчин и юношей из деревни в двести жителей. «Какой-то абсурд», – пробормотал Бен.

– А где же Прескотт-младший? – прервал его размышления полковник Хантли. – Он бы нам сегодня пригодился. Этому парню самые быстрые мячи нипочем.

Бен оторвал взгляд от поля и обернулся к здоровяку-полковнику. Долгая служба в Индии и избыток шотландского виски придали его коже стойкий свекольный оттенок.

– Он сдает экзамен по летному делу, сэр.

– Экзамен по летному делу? Так вот чем нынче занят этот остолоп?

– Да, сэр. Он брал уроки управления самолетом – чтобы быть готовым, понимаете. Как только объявят войну, он запишется в Королевские ВВС и тогда уж точно не окажется в пехоте. Не хочет торчать в окопах по горло в болотной жиже, как те бедолаги на прошлой войне.

Полковник понимающе кивнул.

– Да уж, несладко им пришлось. Мне-то повезло, я служил в Северо-Западной пограничной провинции[4]4
  Бывшая административная единица в Британской Индии, в настоящее время территория Пакистана.


[Закрыть]
. Ну, будем надеяться, что на этот раз командование не наделает прежних дурацких ошибок.

– Насколько я понимаю, война неизбежна? – спросил Бен.

– О да, несомненно. Это даже не обсуждается. Мерзавец Гитлер вот-вот ворвется в Польшу, и тогда наш долг чести – объявить ему войну. Я бы сказал, в течение следующей пары недель все и решится.

В речи полковника отчетливо слышалась беззаботность человека, уверенного в том, что в силу возраста он уже не подлежит призыву.

– На прошлой неделе заходил к нам типчик из гражданской обороны, – продолжил он. – Велел перекопать заднюю лужайку и построить бомбоубежище, представляете. Я ему сразу сказал, что об этом и речи быть не может: моя мэмсагиб играет там в крокет и будет играть. Понятно, что скоро все станут отпускать по карточкам, так хоть крокет пусть оставят!

Бен вежливо улыбнулся в ответ.

– Да, у нас они тоже побывали. Привезли груду рифленого железа и чертежи. Это моему отцу-то, который в жизни ничего не построил! Да он радио совсем недавно научился включать.

Полковник скептически оглядел Бена:

– Ну а вы, молодой человек? Тоже в летчики?

Бен смущенно улыбнулся.

– Я бы не прочь, сэр, но не могу себе позволить платить за уроки. Придется подождать призыва – может быть, и меня возьмут в авиацию.

Полковник кашлянул, только сейчас, похоже, сообразив, что у сына деревенского викария, который только-только окончил Оксфорд и лишь недавно начал преподавать в скромной приготовительной школе, вряд ли водятся деньги. Он повертел головой, словно стараясь отыскать новую тему для разговора, и воскликнул с удивлением:

– Ого, гляньте-ка, кто к нам пришел. Это же леди Памела. Я и не знал, что она интересуется крикетом!

Бен почувствовал, как лицо заливает краска, и разозлился на себя. Памела шла к ним грациозно и легко – воплощенная свежесть и элегантность, в шелковом платье персикового цвета. Прядка пепельных волос упала ей на лицо, Памела убрала ее и тут заметила Бена. Оба мужчины вскочили.

– Как хорошо, что вы пришли нас поддержать, миледи, – сказал полковник, уступая ей свое место. – Садитесь тут, рядом с Крессвеллом. Мне уже скоро на выход. Да и ноги размять пора.

Памела наградила его ослепительной улыбкой и опустилась на скамью.

– Привет, Памма, – сказал Бен. – Не ожидал тебя тут увидеть. Я думал, ты в Париже с сестрой.

– Так и было, но Па велел мне возвращаться домой. Точнее, велел привезти домой Марго. Он уверен, что война разразится с минуты на минуту, и боится, что она застрянет на материке. Но Марго отказалась сдвинуться с места.

– Неужели учеба на модельера настолько ее захватила, что она не испугалась даже войны?

Памела взглянула ему в глаза.

– Подозреваю, что на самом деле она отказывается уезжать из-за некоего французского графа, – ответила она с ироничной улыбкой.

– Вот те на, – произнес Бен, тут же мысленно отругав себя за школьное выражение. – Значит, твоя сестра влюбилась во француза?

– Им не откажешь в обаянии, – заметила Памела, все еще глядя ему в глаза. – Так внимательны к дамам, ручки целуют и тому подобное. Кто же перед таким устоит?

– Надеюсь, ты устояла, – выпалил он.

– Лично я не поклонница галльского типажа, – ответила Памела и обвела взглядом окрестности. – А Джереми сегодня не играет?

Это было как удар под дых – Бен понял, что она пришла вовсе не к нему, а к Джереми. Ну конечно, чертов Джереми. Перед его глазами невольно вспыхнула картина. Много лет назад, таким же летним полднем, он, Памела и Джереми карабкались на огромный дуб у Фарли-Плейс – особняка, принадлежавшего отцу Памелы, графу Вестерхэмскому. Как всегда, Джереми лез первым, Памела за ним, все выше, выше, пока ветка под ней не стала опасно раскачиваться. «Дальше не надо!» – крикнул Бен. Она ответила озорной улыбкой. Внезапно раздался чудовищный треск. Мимо них проплыло, будто в замедленной съемке, удивленное лицо Памелы, и через мгновение она с глухим стуком рухнула на землю. Он сползал по стволу целую вечность. Первым до Памелы добрался Джереми, спрыгнул и приземлился рядом с ней. Бен, как обычно, поспел последним. Она лежала без движения, но вдруг открыла глаза, скользнула взглядом по озабоченному лицу Бена, потом перевела взгляд на Джереми и словно ожила. «Не бойтесь, я цела-невредима», – сказала она. И солгала. Памела сломала руку. Но именно тогда Бен осознал, что она любит Джереми, а вовсе не его. Еще он понял, что и сам любит ее до чертиков.

Столько воспоминаний, столько летних дней прошло с тех пор…

Кто-то крикнул «Как так?»[5]5
  Этим возгласом игроки в крикет обращают внимание судьи на то, что бэтсмен соперников выведен из игры.


[Закрыть]
, и зрители неодобрительно загудели.

– Чертов мальчишка, остолоп несчастный, – проворчал полковник Хантли. – Все-таки не смог удержаться и размахнулся. Снова подчистую выбит.

Он поднялся на ноги. Но не успел выйти из здания клуба и направиться к выбывшему бэтсмену, как с неба донеслось глухое жужжание. Все подняли головы. Из-за холмов показался низко летевший аэроплан, жужжание перешло в гул. Аэроплан продолжал снижаться.

– Он что, намерен приземлиться прямо здесь? – воскликнул полковник. – Идиот, о чем он вообще думает?

Однако аэроплан действительно готовился к посадке. Он перелетел через высокий медный бук и сел на поле, распугав игроков и едва не наехав на зеленую площадку для крикета.

Ярко-желтая с черным раскраска делала аэроплан похожим на гигантскую осу. Он еще немного проехал по инерции, подскакивая на траве, и остановился у клуба. «Какого черта!» – пробормотал полковник, но Бен не стал отвечать. Не успел пилот снять очки и шлем, а он уже узнал его. Это был Джереми. Он оглядел толпу, заметил Бена, широко ухмыльнулся и замахал рукой, призывая его подойти.

– Только что купил! – заорал он. – Правда, красавец? Давай прокачу!

Бен опомниться не успел, как Памела сорвалась с места и подбежала к аэроплану.

– А меня возьмете? – спросила она.

– Привет, Памма! – обрадовался Джереми. – Вот уж не ожидал тебя увидеть на крикете. Я думал, ты в Париже. Прости, но не получится. Тут только два сиденья, а ты, конечно, прелестно выглядишь, но это платье не годится, чтобы лазать по кабинам. – Он немного помолчал и добавил: – Если ты не против, я попозже зайду к вам. И если хочешь, спрошу у твоего папы, можно ли покатать тебя на этой пташке.

– Ладно, – резко оборвала его Памела и, круто повернувшись, раздраженно пошла обратно к павильону, задев Бена боком. – Вечно в этом мире все решают мужчины! У папы он спросит, видите ли. Ну давай, иди к нему, развлекайся!

– Я не хочу оставлять тебя одну, – промямлил Бен. – Я уверен, что будут еще другие…

– Прекрати, ради бога, – досадливо прервала она его. – Я же знаю, тебе до смерти хочется прокатиться. Вот и иди. Да иди же!

И она дружески подтолкнула его.

Смущаясь от того, что на него уставилась вся деревня, Бен подошел к самолету. Джереми сиял от радости. Бен знал это выражение. Обычно оно появлялось на лице Джереми, когда тому удавалось совершить что-то категорически запрещенное.

– Выдержал, значит, свой экзамен, – сухо констатировал Бен.

– Причем блестяще, дружище. Инструктор сказал, что я просто рожден летать. И ничего странного – зря, что ли, у меня сокол на семейном гербе? Ну что ж ты стоишь, полезай в кабину!

Бен уселся на пассажирское сиденье.

– А разве мне не нужен шлем или что-то в этом роде?

Джереми рассмеялся.

– В случае аварии никакой шлем тебе не поможет. Не волнуйся. Я за пять минут разобрался, что тут к чему, а теперь вообще без проблем.

Мотор завелся, аэроплан запрыгал по траве, набирая скорость, и наконец поднялся в воздух. Они сделали круг за павильоном, с гулом пронеслись еще раз над площадкой для крикета и пролетели в считаных футах над высоким медным буком в саду викария. Под ними расстилалась деревня Элмсли, выстроенная вокруг луга с крикетной площадкой посередине. С одной стороны был хорошо виден стоявший на возвышении памятник павшим на Великой войне, с другой – церковь Святой Марии с великолепной колокольней. Правое крыло прошло ровнехонько над безупречными садами Нетеркота, усадьбы, где жил Джереми. Аэроплан заложил вираж, и Бен увидел Севенокс, за которым простиралась долина Шорхэм с полукруглой грядой холмов Норт-Даунс на юге. По левую руку блестела серебристым росчерком река Медвэй; где-то вдалеке, почти у горизонта, еще ярче сверкала Темза. Ветер трепал волосы Бена. Он чувствовал неописуемый восторг.

Джереми обернулся к нему:

– То, что надо, правда? Только бы поскорей началось! По-моему, война такой и должна быть – чтобы играть по правилам, по-джентльменски. Воин против воина, и пусть победит достойнейший. Сдавай-ка ты тоже экзамены, старина, и вместе запишемся в авиацию.

Бен предпочел умолчать, что ему нечем платить за обучение. Джереми никогда не понимал, как это – когда нет денег. В Оксфорде вечно звал Бена присоединиться к недешевым поездкам в Лондон на представление или в ночной клуб, а то и прошвырнуться в Париж на выходные. Джереми с удовольствием заплатил бы и за него, но гордость не позволяла Бену принимать такие подарки, и он каждый раз выдумывал, что ему якобы нужно дописать сочинение. В итоге Бен прослыл зубрилой, которым вовсе не был, и чуть ли не гением, на что тем более не тянул. Выпустился он с твердым «хорошо». Джереми еле-еле выдержал экзамены на «удовлетворительно», но в его случае это не имело никакого значения. Как единственный сын, он наследовал отцовский титул и состояние.

– Ну как тебе? – проорал Джереми, пытаясь перекричать мотор.

– Потрясающе!

– Именно! Махнем во Францию?

– А керосина хватит?

– Почем я знаю? Я же эту штуку только что купил, – рассмеялся Джереми.

Но он развернул аэроплан и описал широкий круг над деревней, которую теперь можно было разглядеть во всех подробностях: единственная главная улица с домиками в два ряда, луг, к которому она вела, поля хмеля и яблоневые сады. Все зеленое, ухоженное и типично английское. Джереми перегнулся через борт и показал пальцем:

– Гляди, вон Фарли. Как аккуратно все выглядит сверху! Ланселот Браун[6]6
  Ланселот Браун (1715–1783) – английский ландшафтный архитектор. При устройстве своих садов предпочитал симметрии каменных сооружений «естественные» пруды, насыпи, газоны и гармонично распределенные купы деревьев.


[Закрыть]
от души постарался, когда чертил эти сады.

Он толкнул рычаг от себя, и аэроплан начал снижаться. Перед ними постепенно вырастал Фарли-Плейс – особняк, где предки Памелы жили с тысяча шестьсот какого-то года, массивное квадратное здание серого камня, к которому примыкал парк на несколько акров. Меж цветочных клумб вилась подъездная аллея, сбоку лежало озеро, за домом зеленели огороды.

Джереми не удержался от восторженного вопля:

– Эй, гляди, Бен, да у них там гости к чаю! Давай устроим им сюрприз?

Аэроплан резко накренился. Бен вцепился в сиденье и зажмурился, когда земля и небо поменялись местами. Судя по ощущениям, его желудок тоже перекувырнулся. Ниже, ниже, и вот они уже летят над озером с беседкой на островке, потом над аллеей для верховой езды, обрамленной каштанами; мальчишками они собирали там каштаны для игры. За домом был разбит теннисный корт. Сбоку стояли столики, за ними сидели какие-то люди в белом, дворецкий Сомс подавал чай.

– Я думаю, нам хватит места сесть рядом с ними, – крикнул Джереми. – Жаль, что они не в широкополых шляпах, а то унесло бы ветром!

Они зашли на посадку вдоль южной аллеи, промчав ровно между двумя рядами каштанов. Бен по-прежнему не помнил себя от восторга, а потому и не испугался. Инструктор был прав, подумал он, Джереми и правда прирожденный летчик. Гости вскочили на ноги, когда аэроплан вылетел из-за деревьев, и попятились в страхе; ветер сдувал салфетки, трепал скатерти. Вот уже до земли остались считаные футы… потом дюймы…

Джереми заметил солнечные часы одновременно с Беном. Старые и заброшенные, они стояли посреди восточной лужайки. Не успел Бен открыть рот, чтобы сказать: «Осторожно, там…», как Джереми дернул рычаг вправо. Крыло врезалось в землю, и аэроплан перевернулся.

Часть первая
Памела

Глава первая

Блетчли-Парк

Май 1941 г.

Леди Памела Саттон глядела на унылые правительственные плакаты, висевшие на стене ее каморки в Третьем корпусе. Одни бодро призывали население работать не покладая рук и не унывать, другие предостерегали против потери бдительности. На улице, за тяжелыми светомаскировочными шторами, уже, должно быть, рассветало: в лесу за корпусом птицы заливались песней так же весело и беззаботно, как и прежде, до войны. Когда война окончится – когда же? – они будут точно так же петь. Такая длинная война, а конца все не видно.

Памела потерла пальцами веки, пытаясь унять резь в глазах. Ночь выдалась долгой, и она страшно устала. По регламенту женщинам не полагалось работать в ночную смену с мужчинами, чтобы избежать морального разложения кадров. Она только посмеялась этим соображениям, когда выяснилось, что мужчин-переводчиков не хватает и одной из девушек придется выйти в ночь. «Откровенно говоря, сомневаюсь, что здешние ребята представляют опасность для моей добродетели, – сказала она тогда. – Математика интересует их куда больше, чем девушки». Но с тех пор она не раз прокляла свою браваду. Ночная работа оказалась истинной каторгой. Слава богу, смена подходила к концу и скоро можно будет отправиться в постель, хотя днем ей вряд ли удастся толком выспаться: за окном квартиры беспрерывно грохотали поезда.

«Проклятая война», – пробормотала она и подышала на пальцы, пытаясь согреть руки. Был уже май месяц, но по ночам в корпусах становилось холодно и сыро. Уголь перестали подвозить ровно с первого числа. Впрочем, невелика потеря, их чугунная печурка страшно дымила и воняла. Все было отвратительным, куда ни глянь. Взять, например, еду. Приходилось питаться какой-то странной бурдой из яичного порошка, консервированной тушенки или колбасок, в составе которых опилки явно преобладали над мясом. Судя по всему, квартирная хозяйка Памелы и до войны толком не умела готовить, но то, что она стряпала сейчас, было за гранью добра и зла. Памела завидовала тем, кому выпадала дневная смена. По крайней мере, они могли обедать в столовой – по слухам, довольно приличной. Конечно, можно было сбегать туда и позавтракать после смены, но каждый раз после долгой ночи она слишком уставала, чтобы есть.

Когда разразилась война, она решила непременно заняться чем-то полезным. Джереми в первый же день записался в Королевские ВВС, где его приняли с распростертыми объятиями. После Битвы за Британию[7]7
  Масштабное авиационное сражение, продолжавшееся с 10 июля по 30 октября 1940 г., в ходе которого самолеты Королевских ВВС и британские силы противовоздушной обороны противостояли ВВС Третьего рейха.


[Закрыть]
его увешали наградами, но потом – как это на него похоже! – в погоне за возвращавшимся с бомбардировки немецким самолетом он забрался слишком глубоко во французский тыл и был сбит. Теперь он томился где-то в Германии, в лагере для военнопленных летчиков, и вот уже несколько месяцев от него не было никаких вестей. Памела даже не знала, жив он или мертв. При мысли о Джереми она крепко зажмурилась, чтобы не дать слезинке скатиться. Не унывать, повторила она про себя. Подобной стойкости теперь ожидали от всех. Она вспомнила, как отец привычно прогремел: «Мы обязаны подавать пример! – да еще и стукнул кулаком по столу для большего эффекта. – Никогда не показывайте, что расстроены или испуганы! Люди смотрят на нас с уважением, и наш долг – продемонстрировать им, как следует себя вести».

Потому-то Памелу и отобрали для такой работы. Ее подруга Трикси Радклифф, начавшая выезжать в свет одновременно с ней весной 1939 года, позвала ее выпить чаю в Лондоне. Дело было в самом начале войны, когда такие изысканные вещи, как чаепитие в гостинице «Браун», еще не успели окончательно исчезнуть.

– Послушай, Памма, я знаю одного парня, который познакомил меня с другим парнем, и вот он, возможно, предложит нам работу, – возбужденно, как всегда, выпалила Трикси. – Им нужны девушки вроде нас, из хороших семей, без глупостей, без истерик.

– Господи, что же это за работа – уроки хороших манер для женских вспомогательных корпусов?

– Ничего подобного! – расхохоталась Трикси. – Насколько я поняла, там что-то секретное, так как он спросил, можно ли на меня рассчитывать и умею ли я держать язык за зубами и не сплетничать.

– Ничего себе! – удивилась Памела.

Трикси придвинулась ближе:

– Похоже, он считает, что в нас воспитали чувство долга. И поэтому мы не подведем товарищей и не выболтаем важных тайн. Он даже уточнил, не пью ли я! – Она снова расхохоталась. – Видимо, пьяных тянет на откровенность.

– И что же ты ему ответила?

– Что я едва успела выйти в свет, а тут война, продовольственные карточки, и в итоге мне пока не удалось проверить, насколько крепкая у меня голова.

Памела тоже рассмеялась, но тут же серьезно спросила:

– А все-таки зачем мы ему? Неужели нас зашлют в Германию шпионить?

– Вообще-то он и правда спрашивал, говорю ли я по-немецки. Точнее: «Что у вас по немецкой части?» Я сначала решила, что он интересуется, не встречалась ли я с немцами, и так и прыснула. Короче, я ему объяснила, что мы с тобой учились в швейцарском пансионе и что ты – сущий полиглот. Ты его по-настоящему заинтересовала, кстати. У него сразу заблестели глаза, когда я сказала, что знакома с тобой.

– Ничего себе! – повторила Памела. – Что-то я не особо представляю себя шпионкой. Придется соблазнять немецких офицеров и прочее. А ты?

– Нет, дорогая, я тоже не представляю себе, как бы ты соблазняла немцев. Ты всегда была слишком уж невинной. А вот у меня бы это прекрасно получилось. К сожалению, мое немецкое произношение выдает меня с головой, они сразу поняли бы, что я англичанка. Впрочем, не думаю, что речь о шпионаже. Он еще спрашивал, хорошо ли я решаю кроссворды.

– Странный вопрос, – заметила Памела.

Трикси подалась еще ближе к Памеле и прошептала ей на ухо:

– Мне кажется, там речь о взломе шифров и тому подобном.

Она оказалась права. С Юстонского вокзала в Лондоне девушки проехали поездом около часа в северном направлении и вышли на станции Блетчли. К тому времени уже почти стемнело. Ни станция, ни городок их не впечатлили. В воздухе висела пыль с местного кирпичного завода. Поезд никто не встречал, и им пришлось тащить чемоданы по длинной тропинке вдоль железнодорожных путей, пока они не уткнулись в высокий сетчатый забор с колючей проволокой поверху.

– Ой! – На этот раз даже стойкая Трикси заволновалась. – Не очень-то гостеприимно выглядит, а?

– Мы вовсе не обязаны этого делать, – сказала Памела.

Они уставились друг на дружку, ожидая, которая из них не выдержит первой.

– Давай хотя бы узнаем, что нам предлагают. Всегда можно сказать: «Спасибо большое, но я лучше запишусь в Женскую земледельческую армию[8]8
  Во время Первой и Второй мировых войн британская гражданская организация, созданная с целью заменить женщинами в сельском хозяйстве мобилизованных в армию мужчин.


[Закрыть]
и стану выращивать свиней».

Это соображение взбодрило девушек.

– Ну, вперед, не трусь! – Трикси толкнула подругу в бок, и они подошли к главным воротам.

Часовой, военный летчик, стоявший на посту в бетонной будке, отыскал их имена в списке и показал, куда идти дальше. В главном корпусе им предстояло встретиться с капитаном Тревисом. Никто так и не предложил им помочь с багажом, и эта мелочь, пожалуй, яснее ясного объяснила Памеле, что они попали в совсем новый, непривычный мир. Вдоль подъездной аллеи тянулись ряды длинных невзрачных корпусов; наконец показался особняк. Выстроенный для семейства нуворишей со всей викторианской пышностью, на которую только хватило фантазии, дом представлял собой немыслимую мешанину: кирпичный фасад, резные фронтоны, колонны в восточном стиле. Сбоку торчала застекленная оранжерея. Посетителей из низших сословий это зрелище, как правило, приводило в восторг, но на девушек, выросших в старинных поместьях, здание произвело противоположное впечатление.

– Жуть какая! – расхохоталась Трикси. – Какая-то уборная под готику.

– Зато виды красивые, – заметила Памела. – Тут тебе и озеро, и роща, и поля. Может быть, и лошади найдутся, тогда мы сможем кататься верхом.

– Милая, мы же не в гости приехали, а работать, – возразила Трикси. – Пойдем. Выясним наконец, чего от нас хотят.

Они вошли в дом и оказались среди внушительной обстановки, к которой привыкли с детства: потолки с лепниной, обшитые деревянными панелями стены, витражи, ковры с густым ворсом. Вышедшая из боковой двери молодая женщина с ворохом бумаг в руках посмотрела на них без особого удивления.

– А, вы, наверное, новая партия дебютанток, – сказала она, пренебрежительно скользнув взглядом по норковому воротнику Трикси. – Капитан Тревис у себя наверху. Вторая дверь справа.

– Не самый теплый прием, – шепнула Трикси.

Оставив чемоданы внизу, девушки стали подниматься по роскошной дубовой лестнице.

– Тебе не кажется, что мы совершаем ужасную ошибку? – прошептала Памела.

– Даже если так, бежать уже поздно.

Трикси ободряюще пожала подруге руку, потом решительно шагнула к блестящей полированной дубовой двери и постучала.

Капитан Тревис, заместитель начальника учреждения, глядел на них скептически и даже не пытался этого скрывать.

– Вам следует понять, барышни, что мы здесь не в бирюльки играем. Работа чертовски тяжелая. Однако я надеюсь, она принесет вам истинное удовлетворение. То, чем вы будете заниматься, поможет остановить врага, и это так же важно, как усилия наших ребят на фронте. И прежде всего мы настаиваем на полнейшей секретности. Вам нужно будет подписать Обязательство о неразглашении государственной тайны. После этого запрещается обсуждать работу за пределами отдела. Даже между собой. Даже с родителями и с кавалерами. Ясно?

Девушки кивнули. Набравшись смелости, Памела спросила:

– А что именно мы будем делать? Нам так ничего и не объяснили.

Капитан Тревис поднял руку:

– Всему свое время, юная леди. – Он придвинул к ним два листа бумаги и две перьевые ручки. – Это Обязательство о неразглашении государственной тайны. Соблаговолите ознакомиться и расписаться вот тут.

– То есть мы обязуемся никому не говорить о том, что здесь происходит, прежде чем, собственно, узнаем, что именно здесь происходит? – спросила Трикси.

– А вы с характером! – усмехнулся капитан Тревис. – Мне это по душе. Однако же, боюсь, едва вы ступили на нашу территорию, как получили доступ к государственной тайне. Впрочем, поверьте мне на слово: та работа, которую вам предстоит выполнять у нас, куда интереснее и полезнее того, что вам предложат в других местах.

Трикси переглянулась с Памелой, пожала плечами и, пробормотав: «А почему бы и нет? Что мы теряем?» – взяла ручку и расписалась. Памела последовала ее примеру.

Позже, когда она была одна, ей сообщили, что ее направляют в Третий корпус, переводить с немецкого расшифрованные сообщения. Памела не знала, чем именно занимается Трикси, поскольку о работе могла разговаривать только с теми, кто трудился в том же корпусе, но, судя по всему, подругу раздражало, что ей не перепало дело посложнее и поинтереснее.

– День-деньской бумажки перекладывать и на машинке печатать. Скука смертная в этом справочном отделе, – пожаловалась та. – А ведь, по слухам, у мужчин дело идет куда веселее, странные агрегаты и все такое. Знай я, что мне достанется такая тягомотина, ни за что не согласилась бы сюда приехать. Ну а ты? Тоже на подхвате?

– О нет, мне придется ежедневно беседовать с Гитлером! – серьезно сказала Памела и тут же рассмеялась, увидев лицо Трикси. – Да шучу я, милая. Нельзя же терять чувства юмора. Уверена, мне тоже достанется какая-нибудь рутина. Мы же не мужчины, куда нам!

И ничего больше о своей службе она так и не сказала подруге. Памела полностью осознавала, насколько важна ее работа и что непереведенное сообщение или ошибка в переводе могут стоить сотен жизней. Хотя обычно к ней направляли наименее значительные шифровки, а все важное и срочное получали мужчины, но иногда попадались и любопытные тексты.

Поначалу задания казались ей сложными и интересными, но сейчас, год спустя, порядком надоели. Общий абсурд происходившего, бытовые лишения и беспрерывные дурные вести с фронтов понемногу утомили даже обычно бодрую Памелу. Условия в корпусах были невыносимые, зимой помещения промерзали насквозь, летом раскалялись, внутри постоянно царил сумрак, который не могли развеять редкие голые лампочки, свисавшие с потолка. А после длинной смены нужно было возвращаться на квартиру, куда ее определили, – в унылую комнатушку в пансионе у железнодорожных путей. Крутя педали дряхлого велосипеда на пути в город, она вспоминала Фарли весенней порой. Сейчас, в самом начале мая, леса устилает ковер из колокольчиков, на лугах скачут новорожденные ягнята, а как приятно ранним утром прокатиться верхом вместе с сестрами! Она поняла, что по-настоящему соскучилась по сестрам, хотя, следовало признать, никогда особенно не дружила ни с одной из них. Разве что с Марго, которую не видела тысячу лет. Как ей не хватало Марго! Все сестры были очень разными – например, Ливви, старше ее на пять лет, с рождения вела себя как чопорная дама и вечно шпыняла младших за их манеры.

Памела вдруг с сожалением поняла, что почти не знает свою младшую сестренку – Фиби. Еще малышкой Фиби была сообразительной девочкой и обещала стать великолепной наездницей, но пока что ее жизнь проходила в детской, отдельно от семьи. Ну и надоедливая Дайдо, постоянно соперничавшая с Памелой. Она не могла дождаться часа, когда тоже вырастет, выйдет в свет и получит все то, что есть у Памелы. Для Дайдо сестра оставалась вечной соперницей, а не сообщницей, как для Марго, и с Дайдо они никогда не делились секретами.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю