Текст книги "Мейсвилльский менестрель (ЛП)"

Автор книги: Ринг Ларднер

Ринг ЛАРДНЕР

МЕЙСВИЛЬСКИЙ МЕНЕСТРЕЛЬ

Перевёл Самуил ЧЕРФАС

Ring Lardner «Maysville Minstrel»

Мейсвиль – городок с пятью тысячами жителей, а его газовая компания снабжает газом восемьсот домов, контор и магазинов.

В конторе этой компании работали двое: Эд Хантер, который умел по–тихому уговорить любого жалобщика, а кроме того, проверял показания счетчиков, и Стефен Гейл, которого так и звали «счетоводом», но его тяжкие труды никак нельзя было описать этим скромным словом.

С первого по десятое каждого месяца Стефен сидел в конторе, принимал чеки и деньги от немногих прижимистых клиентов, стремившихся во что бы то ни стало получить пятипроцентную скидку, умасливал и переубеждал других и очень многих, убежденных в том, что их ограбили, и лез из кожи вон, чтобы продать новые колонки, плиты и лампы тем, кто вечно жаловался на дефекты в колонках, плитах и лампах, которые они купили лет двадцать назад.

После десятого он запирал переднюю дверь и отправлялся по неплательщикам, задолжавшим случалось за год с лишком и отнюдь не стремившихся рассчитаться по доброму. Эти нервотрёпные и тщетные занятия тянулись числа до двадцать седьмого, когда Хантер ходил проверять счетчики, а Стефен переписывал их показания и выписывал счета.

Двадцать девятого Хантер обычно напивался, а Стефен носился как угорелый, проверяя недопроверенное и выписывая недовыписанное.

А когда Старик Таунсэнд, хозяин этого дела и еще пяти газовых предприятий в городках покрупнее, раз в две недели наведывался в Мейсвиль, то ревел басом и Стефен получал раскатистый раздолб за то, что не выпил всю кровь из здешних голодранцев да еще позволял Хантеру пьянствовать.

И за всё про всё получал Стефен при восьмилетнем стаже в газовой компании 22 доллара 50 центов.

Было ему теперь тридцать один. В двенадцать, когда помер отец, пришлось бросить школу и стать разносчиком телеграмм. А мама, портниха–неудачница, очень даже радовалась паре долларов, которые сынок приносил с телеграфа. Потом он еще развозил зелень, торговал газировкой и ворочал тяжести в депо.

Так что 22 доллара 50 центов свалились на него как манна ниоткуда: на целых семь долларов больше, чем ему вообще случилось когда‑то получить.

Потом мать у Стефена умерла, а сам он женился на Стелле Никольс, для которой беда да нужда тоже не были в диковинку. Народилось у них двое крошек, и вскоре погрязло семейство в безвылазных долгах, а Стефен совсем потерял охоту выколачивать гроши по просроченным счетам компании: не мог же он упрекать людей за то, что они не платят, когда и сам ни за что не мог заплатить.

Только и оставалось ему мечтать, что Старик вдруг расщедрится и даст солидную прибавку. Впрочем, с таким же успехом он мог вообразить, что Стелла вдруг пустится вплавь через Ла–Манш, подхватив одного малыша под левую руку, а другого – под правую.

Не было у них денег даже на кино, да и ребятишек с кем оставишь? Поэтому Стефен и Стелла сидели по вечерам дома и читали книги из городской библиотеки. А приносил Стефен всё поэтические сборники, и часто, когда Стелла шла спать, сам принимался сочинять стихи.

Он написал стихи Стелле ко дню рождения, а Стелла сказала, что они Ђ просто прелесть, и что ему давно пора бросить к черту газовую компанию и зарабатывать пером.

Cтефен только посмеялся и сказал, что и теперешней бедности с него хватит.

Других своих стихов он Стелле не показывал: а писал он еще о природе, о цветах, о Лакванской железной дороге и красотах Мейсвилля, и всё такое и тому подобное, но держал эти стихи под замком в ящике своего конторского стола.

Бывал у них человек из Нью–Йорка по имени Чарли Робертс, который всё пытался сбыть хозяину Таунсэнду какой‑то небывалый водонагреватель мгновенного действия. Но хозяин упирался: мол и тот, что есть, жрет столько газа, что клиенты воем воют, а если поставить новый, так совсем от воя оглохнешь. Робертс, впрочем, был парень настырный и от Таунсэнда не отступал, хоть тот не подавал никакой надежды.

А еще Робертс любил откалывать шуточки. В Нью–Йорке он всегда тёрся по разным приемам и обедам, чтобы краем уха уловить острое словцо, сказанное какой‑то знаменитостью, а потом, отправляясь в командировки, всем пересказывать. Героями его были карикатуристы, писатели забавных скетчей и редакторы страниц юмора в столичных газетах.

Больше всего он любил колонку Джорджа Бэлча из «Стандарта», и, разъезжая по провинции, выискивал всякие курьёзы, вырезал забавные заметки из местных газет и, посылал ему, а тот, чуть подправив, ставил эту всячину в номер.

Чарли как‑то прослышал, что Старик Таунсэнд будет в Мейсвилле в определенный день и решил махнуть туда на рейсовом автобусе. Зашел он к ним, когда Стефен как раз вернулся с круга бесплодных мытарств по злостным неплательщикам и рассказывал Хантеру в магазинчике за конторой, что фонарь у миссис Харпер всё‑таки придется отключить.

Робертс, оказавшись один в конторе, стал лениво разглядывать стол Стефена и вдруг увидел на нем книгу. Это был томик стихов Эми Лоуэлл.

Через минуту в конторе появился и сам Стефен.

– Рад тебя видеть, Гейл, – сказал Робертс.

– А у тебя что слышно, Робертс? – спросил Стефен.

– Да, вроде, что ваш Старик сюда собрался.

– Разминулся ты с ним: он вчера после обеда нагрянул, а вечером сразу отвалил.

– Завтра будет?

– Что тебе сказать? Мотает его так, что сам черт не поймет.

– Да, один черт и знает, как к нему подступиться. Была не была, загляну к вам завтра опять. А ты, вижу, расположен к высокой поэзии?

– Взял в библиотеке.

– Ну, и как оно тебе?

– Не люблю стихов, где нет рифмы, – сказал Стефен.

– Такие наверно писать проще, – заметил Робертс.

– Не думаю. Рифмовать ведь совсем не трудно, если дано. Вот у Эдгара Геста, например, здорово получается.

– А откуда ты знаешь, что ему легко рифмовать?

– По стихам видно, – сказал Стефен и, помолчав немного, добавил. – Я, кстати, и сам пробую.

– Так ты, значит, поэт? – удивился Робертс.

– Ну, уж, поэтом бы я себя не назвал, но пара стишков имеется, и совсем это не как работа, а вроде забавы. Другие, может, скажут, что вздор это, только мне всё равно нравится их писать.

– Дай почитать! – с любопытством попросил Робертс.

– Стоит ли? Я, кажется, повыбрасывал. Три года назад я сочинил стих своей женушке ко дню рождения, так ей очень понравился. Дам тебе его почитать, только посмотрю, есть ли здесь какая‑то копия.

Прекрасно он помнил, что копия есть и где точно она лежит.

– Ладно, поищу, – сказал Робертс.

Стефен порылся по ящикам, а потом открыл тот, где прятал свои рукописи.

– Вот этот пустячок я написал жене ко дню рождения. Тебе, может, не понравится. Назвал я его «Стелле». Так ее зовут, мою женушку.

 
Чарли Робертс прочел стих:
Стелла, тебе двадцать три – годы пока молодые,
И волосы у тебя всё ещё золотые.
Мне вот сказали, что имя твоё на латыни значит «звезда».
Стелла, поверь, что такой я тебя и видел всегда:
Глаза, и волос золотых твоих облако целое.
Я счастлив с тобою, и это я смело скажу тебе, Стелла.
Не могу дорогого подарка я сделать тебе сейчас:
Ведь всё, что я получаю, на жизнь уходит у нас.
Ты знаешь сама, что теперь мы в долгу, как в шелку,
Но верь, что богатым я стать однажды смогу.
Дождись же этого дня в красе молодой и во здравии,
Тебя ни за что, никогда и нигде не оставлю я!
И тогда принесу я тебе ещё лучше гостинец
В самой роскошной из самых роскошных гостиниц.
Надеюсь я, год, что придёт, будет для нас отраднее,
И любовь наша в нём расцветёт жарче, а не прохладнее,
Что жизнь наша станет, как поле златое и спелое -
Всё это желаю тебе в день рождения, Стелла, я.
 

– И ты хочешь сказать мне, что так вот запросто взял и написал это? – усмехнулся Робертс.

– Да, честное слово, за полчаса.

– Знаешь, – сказал Робертс, – дай его мне.

– А зачем?

– Я его для тебя напечатаю.

– Где?

– В нью–йоркском «Стандарте». Там есть у меня друг, Джордж Бэлч. Он поставит его в свою колонку. Бэлч ничего тебе не заплатит, но если стих появится с твоей подписью, он сможет привлечь внимание людей, которые готовы заплатить за поэзию. Тогда у тебя будет неплохой приработок.

– А сколько за это платят?

– Знаешь, большие журналы дают иногда по доллару за строчку.

– Я даже не считал, сколько там строчек.

Робертс подсчитал.

– Восемнадцать, – сказал он. – Я знаю старикана Таунсэнда и могу поспорить, что он тебе и в неделю столько не платит.

– А у меня это за каких‑нибудь полчаса получилось, – удивился Стефен.

– Так ты позволишь мне послать его Бэлчу?

– Не знаю, посмотрю, есть ли еще копия.

– Должна быть у твоей жены.

– Должна, наверно.

В этом‑то он ничуть не сомневался.

– Так что пошлю по почте прямо сегодня вечером, вместе с запиской. А если напечатает, я пришлю тебе газету.

– Знаешь, у меня есть один стих еще длиннее, – сказал Стефен.

– Ну, давай и его.

– Нет, пока придержу, раз твой друг не платит…

– А ты прав. Нечего задарма разбрасываться. Подожди, пока этот напечатают и к тебе обратится редактор какого‑то журнала. Я в этом и не сомневаюсь. Тогда сможешь отдать ему, что у тебя уже написано и писать еще, пока не нагребешь столько, что сам выкупишь у старого скупердяя всю эту Мейсвилльскую газовую компанию.

– Не нужна мне никакая газовая компания, да из этой тоже хотел бы убраться. Я бы писать хотел.

– Вот и займись!

– Надо ведь на жизнь зарабатывать.

– На жизнь! Смотри, если ты можешь написать на восемнадцать долларов за полчаса, значит за час – на тридцать шесть долларов, а в день… Сколько ты здесь торчишь?

– Десять часов.

– Триста шестьдесят долларов в день! Если это не называть жизнью, так я лучше стану предлагать маникюрные наборы для аквариумных рыбок.

– Нет, так быстро я не могу. Нужно дождаться вдохновения, – сказал Стефен.

– Доллар за строчку кого хочешь вдохновит. Ну, а на те часы, когда сам не сможешь, нанял бы кого‑нибудь, чтобы делал это за тебя.

– Так – нечестно, и разницу сразу заметят. Ведь очень трудно подладиться под чей‑то стиль. Я раз попробовал писать как Эдвард Гест, но тех, кто читал его стихи, всё равно ведь не проведешь.

– Никто не может писать, как Гест. И тебе это совсем не нужно, потому что у тебя свой стиль и, может быть, получше, чем у Геста. А если уж говорить о Гесте, так, думаешь, он с голоду помирает? Да он, если хочешь знать, самому Форду может милостыню подать.

Стефен чуть с ума не сошел, так ему хотелось сразу же рассказать обо всём Стелле, но он боялся, что Бэлчу стих может не так понравиться, как Робертсу. Тот может решить, что не стоит его печатать, и тогда Стелла огорчится.

Он подождет, пока стих на самом деле напечатают, а тогда уже покажет ей.

Долго ждать не пришлось. Не прошло и недели, как он получил с почтой из Нью–Йорка экземпляр «Стандарта», и в колонке Джорджа Бэлча стоял его стих, подписанный его собственным именем. Внизу было еще две строчки: «Стелле – менестрель из Мейсвилля попотчевал этим лакомством свою супругу в день ее рождения».

Впервые за всю службу в газовой конторе Стефен ушел с работы на пять минут раньше и чуть не бегом пустился домой. Жена его пришла в такой восторг, какого он от нее и ждал.

– Только почему это он назвал тебя менестрелем? – спросила она. – Странно как‑то…

Стефен рассказал ей и всё остальное: как Робертс предположил, что этот стих привлечет внимание редакторов журналов и появится спрос на его стихи по доллару за строчку. А еще признался, что у него есть и другие стихи, и он готов послать их, как только попросят.

Он принес пару из них домой из конторы и прочел вслух, дожидаясь похвал:

1. ЛОКВАНСКАЯ ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА

 
Локванскую дорогу с великими трудами
Вели из Джерси–Сити лесами и полями.
Блестят стальные рельсы, и полотно дошло
Через разъезд в Мейсвилле теперь до Буфалло.
Почти что все составы летят без остановки:
Им тормозить в Мейсвилле не нужно и неловко.
Но наш любимый поезд, я должен вам сказать,
Подходит ежедневно к перрону в семь ноль пять.
Он всех до Джерси–Сити как скорый довезёт -
Откуда до Нью–Йорка паром уже идёт.
У поездов товарных нелёгкие заданья -
Сюда они приходят порою с опозданьем.
Тогда нетерпеливо все фермеры их ждут:
У них ведь тоже нужный и очень трудный труд.
Локванская дорога, ты много нам дала,
И мы за честь считаем, что здесь ты пролегла.
 

2. ГАЗОВОЕ ДЕЛО

 
У Мейсвилльской газовой есть восемьсот счетчиков,
И главный ее клиент – мистер Арнольд Ротчке.
Построил на спуске Тейлор он очень богатый дом,
И дважды в год хлебосольно приглашает всех на приём.
Наш общий доход за месяц примерно две тысячи шестьсот,
Даём пять процентов скидки мы тем, кто платит вперёд.
Хозяин наш, мистер Таунсэнд, считает того дураком,
Кто газом пренебрегает и пользуется углём.
Газ, говорит он, лучше, чем электричество. Кстати,
У нас его вырубают часто совсем некстати.
Тогда сидеть при свечах приходится человеку,
А это, сознайтесь, стыдно в начале нового века,
Особенно если в городе есть такая компания,
Что газ поставляет исправно без копоти и замыкания.
На газ не влияют ни буря, ни молния и ни гром,
И кто подружился с газом, хорошо устроил свой дом:
Когда весь город во мраке, когда душит угольный дым,
Друзья к ним гурьбой приходят, и легко и весело им.
 

Стелла пришла в восторг от обоих стихов, но сделала одно очень практичное замечание.

– Знаешь, дорогой, а ведь ты сам себя надуваешь, – сказала она. – Вот в том стихе о железной дороге, как ты его записал, шестнадцать строчек, значит, ты получишь шестнадцать долларов, если они действительно платят по доллару за строчку. Но если разделить строчки иначе, то выйдет вдвое больше.

– Как это?

Она взяла карандаш, листок бумаги и показала ему:

Локванскую дорогу

С великими трудами

Вели из Джерси–Сити

Лесами и полями.

– Вот видишь, – продолжила она, – ты мог бы разделить строчки надвое, и тогда получил бы не шестнадцать долларов, а тридцать два.

Но Стефен, смотревший одним глазом на прибыли, а другим – на искусство, не мог произвольно увеличить число строк в «Лакванской дороге» до тридцати шести, а в «Газовом деле» Ђ с шестнадцати до тридцати двух.

Еще через три дня на имя Стефена пришел специальный пакет. В нем говорилось:

Уважаемый Г–н Гейл!

Второго сентября в «Стандарте» было опубликовано стихотворение «Стелле» за Вашей подписью. Оно произвело на меня больше впечатление, и если у Вас уже есть, либо если Вы собираетесь написать столь же превосходные стихи, я буду рад приобрести у Вас право на их публикацию из расчета по одному доллару за строчку.

Сообщите, пожалуйста, Ваш ответ, приложив другие стихи, которые возможно, у Вас имеются.

Искренне Ваш,

Уоллес ДЖЕЙМС,

Издатель «Недели с Джеймсом»,

Нью–Йорк

Стефен никогда не слыхал о «Неделе с Джеймсом» и не обратил внимания, что на конверте стоял почтовый штемпель Филадельфии, а написано оно было на бумаге филадельфийской гостиницы.

Он бросился домой, быстро собрал и отправил по указанному адресу стихи о железной дороге и газовом деле, и после короткого и взволнованного разговора со Стеллой решил уйти с работы.

Старик Таунсэнд, завернувший в Мейсвилл на следующий день, услышал о таком решении, и совсем не был этому рад. Он понимал, что не найдет никого другого, кто делал бы работу Стефена за те же деньги.

– Хорошо, я буду платить тебе двадцать четыре доллара.

– Я не прошу прибавки. Я ухожу с работы, чтобы посвятить себя поэзии.

– Ты что, стихи пишешь?

– Да, сэр!

– И ты собираешься прожить на свои стихи? – спросил Старик.

– Да, сэр!

– С голоду подохнешь.

– Эдгар Гест, вроде, не помер пока.

– Плевать мне на твоего Геста, – рыкнул Старик. – Сейчас двенадцатое. Хантер две недели потянет за себя и за тебя, и если ты тогда захочешь вернуться, я стану платить тебе двадцать три доллара.

Стефен собирался подшлифовать несколько своих старых стихов и написать один–два новых, чтобы, когда Джеймс обратится к нему, иметь что предложить.

Но он почувствовал, что не может ничего исправлять, пока судьба двух отправленных стихов остается в неизвестности, и, не трогая старых записей, стал корпеть над началом нового:

РЕКА ДЕЛАВЕР

 
Недалеко от Мейсвилля
река Делавер протекает,
но в этой части ее
рыбы почти не бывает.
здесь, вблизи от истоков,
она узка и мелка,
А ниже, у Филадельфии,
говорят, весьма широка.
 

Двадцатого числа конверт с «Лакванской железной дорогой» и «Газовым делом» вернулся из Нью–Йорка. На нем было несколько надписей, вроде, «Адресат не найден» и «В указателе отсутствует».

Только тут до Стефена дошло, что его разыграли.

Под всхлипы Стеллы он порвал на клочки все свои рукописи, кроме стиха «Стелле», потому что Стелла запрятала этот стих так, чтобы он его никогда не нашел.

– Мистер Таунсэнд приехал пригородным в восемь тридцать. Надо к нему пойти, – сказал Стефен.

– Ладно, – смилостивился Старик, – беру тебя обратно на прежнее жалованье, но чтоб ты больше не дурил. Иди к этой даме Харпер и выжми из нее хоть что‑то: эта хрычовка уже восемь месяцев ни цента не платит.

– Я хотел поговорить с вами о водонагревателях мгновенного действия, – сказал Стефен.

– А в чем дело?

– Я бы не советовал вам их брать. Они жрут слишком много газа.

– Спасибо за совет, только я уже заказал кое‑что у Робертса из Хейнса. Я сказал ему, чтобы прислал сюда штук шесть, – ответил Старик.

– Он собирается приехать, чтобы показать их в действии? – угрюмо спросил Стефен.

– Обещал, что приедет.

– Надеюсь, приедет.

Но и сейчас Стефен уже знал, что ничего ему не сделает.