Текст книги "Очерки секретной службы. Из истории разведки"

Автор книги: Ричард Роуан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)

Глава сорок девятая
Источники победы

Американская секретная служба вступила в первую мировую войну почти за два года до мобилизации американской армии. И когда дело дошло до решающих схваток с германскими секретными агентами и диверсантами, Америка не намного отстала от стран Антанты. К тому времени, как война была, наконец, объявлена, Америка уже имела крупного специалиста по разведке – полковника Рольфа ван Демана. Этот усердный и образованный офицер – «отец американской военной разведки» – долго и тщетно боролся за признание разведки особым отделом генерального штаба.

В 1916 году, когда вся Европа корчилась в судорогах войны, в Вашингтоне лишь один военный думал о разведке, и этим человеком был ван Деман, тогда ещё майор. В виде особой уступки напряженности мировой обстановки ему разрешили взять к себе в помощники канцеляриста. Как это ни странно, Америка в данном случае лишь повторила опыт англичан, у которых в свое время капитан Холл заменял собой всю морскую разведку величайшего в мире флота, а Хоужер – всю военную разведку империи, опоясывающей своими владениями земной шар.

В 1917 году ван Деман и подполковник Александр Кокс составляли весь личный состав главного штаба разведки армии Соединенных Штатов. Такое положение продолжалось до тех пор, пока, в подражание союзникам и при участии иностранных советников не началось коренное и быстрое расширение разведывательной службы. К этому моменту ван Деман готовился 30 лет, и ему, наперекор инерции Вашингтона, удалось приобрести опыт фактически во всех известных отраслях секретной службы. Создавая, наконец, самостоятельную военную разведку, военное министерство назначило начальником американской ставки во Франции полковника – позднее генерала – Денниса Нолана, а начальником разведки в Вашингтоне – бригадного генерала Мальборо Черчилля.

Это не означало смещения ван Демана, ибо во время войны он нес другие, не менее важные обязанности. Генерал Нолан – опытный военачальник, пользовавшийся доверием главнокомандующего генерала Першинга, верил только в разведку боем, которая почти автоматически исключала шпионаж и секретную службу. Исход кампании 1918 года говорит о том, что генерал Нолан, по-видимому, был прав. Накануне перемирия его горячее желание перейти в армейские части было удовлетворено, и он получил под свое командование дивизию. Военная секретная служба начала развивать свою деятельность в американской экспедиционной армии лишь перед самым окончанием войны.

Любопытно, что наиболее успешной отраслью американской контрразведки во Франции было наблюдение за… американцами. В каждой роте любого батальона, отправленного за море, был свой осведомитель, ответственный не перед своим командиром, а только перед другим офицером, обязанным следить за состоянием духа и лояльностью солдат, за неприятельским шпионажем и т. п. В многоязычной армии, находящейся на расстоянии нескольких тысяч миль от дома и набранной лишь частично на основе всеобщей воинской повинности, можно было предвидеть случаи измены, шпионажа и неповиновения. Правда, ничего особо серьезного в этом отношении не произошло: но это обстоятельство, пожалуй, больше свидетельствовало о нравах самих солдат, чем о бдительности молчаливых наблюдателей.

Подозрительность – эта «душа контрразведки» – являлась, разумеется, и основой деятельности американской секретной службы за границей. Американская морская разведка состязалась с армейской разведкой и секретными службами всех стран Антанты в составлении всевозможных списков «подозрительных лиц». В одном таком списке, который составлялся во Франции целым отрядом работников контрразведки, ответственных за контроль портов, значилось не менее 145 000 фамилий. Американский морской список побил рекорд для Западного полушария: в нем было 105 000 фамилий. Когда этот исполинский каталог подозрений был отпечатан на казенный счет, президент Вильсон приказал его уничтожить. После этого некий гражданин, исполненный патриотического пыла, пожертвовал более 10 000 долларов на снабжение морской разведки четырнадцатью карточными каталогами; их печатали пятьдесят особо проверенных машинисток. Таким образом, и драгоценные списки были спасены, и приказ, отданный свыше, исполнен…

Глава пятидесятая
Нечаянный успех американской секретной службы

За 18 месяцев участия в европейском конфликте американцы не раз выражали союзникам благодарность за помощь в области военного обучения и материалов. Но что касается наблюдения за методами ведения боевых действий и обучения резервов в лагере общего врага, то здесь американская экспедиционная армия располагала офицерами, более осведомленными на сей счет, чем большинство офицеров Антанты.

Летом 1914 года капитан береговой артиллерии Ричард Вильямс вместе с группой американских военных наблюдателей был послан за границу; он испытал весь риск разведки в тылу врага, в ледяной атмосфере тевтонской подозрительности, и наблюдая за ходом войны в течение трех лет, вплоть до того момента, когда сам стал её участником. Он прибыл в Бельгию для оказания помощи американцам, застрявшим в Европе, и находился там, когда армия фон Клука и фон Бюлова оккупировали эту страну. Потом на борту американского судна «Северная Каролина» он отправился в Константинополь в качестве военного атташе при после Генри Моргентау. Он был единственным американцем, наблюдавшим из лагеря обороняющихся отчаянные попытки высадки, предпринятые британскими колониальными войсками под командованием сэра Гамильтона.

После этого полковник Вильямс сопровождал болгарскую армию в Добруджу. В январе 1917 года военное министерство США отозвало своего многоопытного атташе. Германское правительство уже знало, что подводная воина будет продолжаться и что президент Вильсон вынужден будет потребовать объявления войны. Вильямс изучил войска Германии и её союзников в боевой обстановке, и немцам не хотелось, чтобы он получил возможность использовать накопленные им сведения. Но так как Германия все ещё пребывала в состоянии мира с Америкой, его нельзя было лишить права на выезд. Тогда от него столь же незаконно, сколь настоятельно, потребовали, чтобы, направляясь из Европы в Америку, он проехал через Берлин. Здесь его задержали на восемь суток, в течение которых секретные агенты едва ли не просвечивали его рентгеновскими лучами.

Добравшись, наконец, до Копенгагена, Вильямс убедился, что пароходы не курсируют из-за подводной блокады. Прождав три месяца, он купил билет на датский пароход, направляющийся в Швецию; но в это время Соединенные Штаты вступили в войну, и Вильямса частным образом предупредили, что германскому миноносцу отдано распоряжение перехватить пароход, на котором он будет плыть, и взять его в плен. Миноносец действительно остановил пароход, и германские матросы обшарили паром вдоль и поперек. Американца не нашли, и он благополучно очутился в Швеции, никому не раскрыв секрета своего прибытия туда. В конце концов, он попал в Америку из Норвегии кружным путем через Исландию.

Американская ставка во Франции очень нуждалась в Вильямсе, столь хорошо изучившем врага, и его немедленно направили туда, командировав в разведывательный отдел штаба генерала Першинга.

В октябре 1917 года он все ещё находился в Шомоне, когда немцы готовили один из крупнейших налетов своих цеппелинов на Англию. Тринадцать огромных дирижаблей вылетели из Бельгии. Двум пришлось вернуться из-за отказа моторов, но одиннадцать благополучно проплыли над портами и промышленными центрами Англии и вызвали своими бомбами немало жертв и разрушений. Но на обратном пути победоносный воздушный флот был рассеян сильной бурей. Шести дирижаблям удалось добраться до Германии; что касается остальных пяти, то во время полета над Францией на них обледенели моторы, и они стали жертвой союзных самолетов, зениток или собственной беспомощности. Два из них – L-49 и L-51 – прибило к земле в 40 милях от американской ставки. L-49 был захвачен невредимым; а L-51 ударился оземь передней гондолой или рубкой управления, подпрыгнул вверх, опять ударился, и так его несло над землей до тех пор, пока рубка управления не оторвалась и не повисла на вершине дерева. Освобожденный от этого груза, дирижабль понесся вперед и погиб в Средиземном море вместе с большинством экипажа.

Полковник Вильямс первым из штабных офицеров разведки явился к месту падения дирижабля L-49. Там уже находились другие офицеры, французы и американцы, от которых он узнал, что ни на борту L-49, ни в рубке управления L-51 не оказалось никаких карт или документов. Они уже собирались прекратить поиски, когда Вильямс предложил своему английскому коллеге, приехавшему вместе с ним из Шомона, двинуться по еле заметному следу, оставленному поврежденным L-51. Так они и сделали, но след вскоре явственно оборвался у края болота. Однако Вильямс с присущим ему упрямством полез прямо в болото и был вознагражден находкой – обрывком немецкой карты. Он продолжал двигаться дальше, обнаруживая все новые обрывки, и так обследовал всю площадь болота.

Когда он показал найденные клочки английскому офицеру, тот сразу оценил все их огромное значение. Вильямс взобрался даже на дерево, где повисла оторванная гондола L-51, и в ветвях его нашел ещё один обрывок неприятельской карты. После этого он всю ночь проработал в ставке вместе с капитаном Хаббардом-младшим. В конце концов он доказал, что собранные с таким трудом кусочки составляют фрагмент германской кодированной карты Северного моря, Ирландского моря, Скагеррака и Каттегата; недоставало только Ла-Манша. Все это, бесспорно, имело непосредственное отношение к немецкой подводной войне, но использовать карту без специального германского кода было невозможно.

В то же утро другой офицер американской ставки сообщил, что он видел на месте крушения дирижабля нечто, показавшееся ему «интереснейшим военным сувениром». Отвечая на расспросы Вильямса, он сказал, что, по-видимому, это был «какой-то альбом» с печатным текстом и «фотографиями всех типов германских морских судов и воздушных кораблей тяжелее и легче воздуха». Полковник Вильямс сразу заподозрил, что «сувенир» представляет собой германский код с фотографиями, дающими возможность по внешнему виду опознавать морские и воздушные суда. Он приказал своему подчиненному немедленно разыскать «альбом» и доставить ему.

Вскоре выяснилось, что два молодых американских офицера очутились вблизи беспомощного L-49 сразу же после его приземления и сдачи. Они забрались в каюту цеппелина до прибытия чинов разведки, и когда один из них обнаружил загадочную немецкую книгу, он тотчас же забрал её как диковинку и законную военную добычу.

Перелистав эту книгу – код, Вильямс получил возможность оценить все огромное значение своей находки в болоте. У него в руках был ключ к текущим операциям вражеских подводных лодок! По его предложению книга и карта тотчас же были отправлены в Лондон для вручения адмиралу Вильямсу Симсу. Это дело было поручено капитану Хаббарду. Но адмирал оказался на конференции в Париже. Тогда Хаббард поднял с постели больного адьютанта Симса, командора Бабкока, и объяснил ему все значение того, что он привез из Шомона. Бабкок, забыв предписания врача, бросился к телефону и позвонил в британскую морскую разведку.

На следующей неделе – ещё до того, как германскому морскому министерству стало известно, что германский код и карта подводных операций попали в руки союзников, – британские морские патрули мог похвалиться обильнейшим за все время «уловом» германских подводных лодок. Чины британской морской разведки регулярно перехватывали германские приказы, передававшиеся по радио. Располагая книгой кодов, они тотчас же расшифровали эти приказы и, пользуясь картой Вильямса, захватили врасплох немало подводных хищников в заранее указанных местах. Это был разительнейший пример и образец согласованной работы союзников. Французы вынудили к сдаче неповрежденный L-49; американская и британская военные разведки разыскали секретные карты и код, после чего британские военные корабли полностью использовали все выгоды создавшегося положения.

Примечания автора

К главе десятой

1.

Натан Хэйл – один из самых популярных в истории Америки шпионов, действовавший из патриотических побуждений. Несмотря на неудачу, которую он потерпел в своей деятельности, Хэйл считается «отцом» американской военной разведки.

2.

Джеймс Джой, брат Джона Джоя, первого верховного судьи Соединенных Штатов, претендовал на первенство в изобретении чернил, которыми впоследствии пользовались и продолжают пользоваться агенты секретной службы (так называемые симпатические чернила). Сообщая Конгрессу о решении британского кабинета привести заатлантические колонии в состояние безоговорочной покорности, Джеймс Джой использовал изобретенные им чернила. Он так рассказывал о своих приемах тайнописи:

«Чтобы устранить подозрения, я написал черными чернилами коротенькое письмецо моему брату Джону, который был членом Конгресса, и ещё одному-двум членам нашей семьи, каждое не больше чем в три-четыре строчки. Остальное же пространство бумаги я заполнил с помощью невидимых чернил сведениями и сообщениями, которые считал полезными для дела Америки. Все эти письма отправлены были незапечатанными».

К главе двенадцатой

1.

Вся система сообщений между Англией и Францией, будь то обмен письмами или контрабандный провоз пассажиров через Ламанш, именовалась собирательным термином «корреспонденция» – «Lа Соггеsроndаnсе».

К главе тринадцатой

1.

Французы, если судить по отчетам полицейских архивов, были убеждены, что этот американский консульский чиновник, подданство которого было весьма неопределенным, ведал рейсами корабля «Юнгфрау Элизабет» между Дюнкерком и Кале; это был один из кораблей, на которых были устроены специальные тайники для перевозки писем и пакетов.

2.

Хотя Леклерк перенес свои линии коммуникации на остров Джерси лишь после того, как его цепочка была порвана набегами на Трепор – Аббевиль, острова в Ла-Манше, особенно Джерси и Гарней, использовались разведкой с первых же месяцев французской революции. Говорят, с этих удобных баз вплоть до 1814 года поддерживался постоянный контакт со шпионскими бюро Шербура и Сен-Мало, которые были давно созданы чинами британской разведки, посещавшими эти порты под предлогом организации обмена пленными.

Газеты доставлялись через Ла-Манш непрерывно в течение всего времени континентальной блокады.

К главе пятнадцатой

1.

Утверждают, что Шульмейстер несколько раз был ранен в сражениях, в частности под Фридландом он получил серьезное пулевое ранение, чем могут быть объяснены те «глубокие шрамы», что бросились в глаза де Гассикуру. Храбрость вообще была в армии Наполеона обыденным качеством, но нужно учесть, что мужество Шульмейстера было в ту пору чем-то необычным для шпиона. Самое слово «шпион» в период Французской революции и после неё ассоциировалось в армии с чем-то подлым, трусливым, изменническим. Неудивительно поэтому, что Шульмейстер так стремился показать себя мужественным и энергичным человеком.

2.

Другой представитель династии Бонапартов, принц Луи-Наполеон, взошедший на престол под именем Наполеон III, помнил о забытых любимцах своего знаменитого дяди и в 1850 году, объезжая страну ещё в качестве французского президента, разыскал бывшего агента секретной службы и горячо пожал ему руку.

К главе семнадцатой

1.

Миссис Уорн была первой женщиной в Америке, а возможно и вообще первой женщиной, которая сделала ремесло частного сыщика своей постоянной профессией.

К главе двадцать второй

1.

Этот титул дал Штиберу не кто иной, как Бисмарк.

2.

В 1850 году в Австрии, несомненно под влиянием революционных событий 1848 года, была учреждена постоянная разведслужба, первым начальником которой был Антон Риттер фон Калик. Этот офицер дослужился до генеральского чина и руководил австрийской разведкой до 1864 года. Вероятно, лишь простым совпадением является то, что способный и опытный Калик ушел в отставку как раз тогда, когда Штибер собирался пересечь австрийскую границу с грузом икон и порнографической литературы.

3.

Штибер возненавидел могущественное английское телеграфное агентство Рейтер и вскоре обнаружил, что филиал Рейтера начал свою деятельность в Берлине. С ним он также быстро покончил, предложив доктору Б. В. Вольфу основать для противодействия Рейтеру полуофициальное агентство Вольфа.

К главе двадцать третьей

1.

Так, например, вплоть до 1914 года берлинское страховое общество «Виктория» имело в Париже на Авеню д'Опера, так называемое «Особое бюро», причем все служащие и агенты этого филиала были прусскими офицерами в запасе. Приблизительно каждые полгода здесь менялся весь штат сотрудников; но ни один из них не возвращался в Берлин до тех пор, пока не использовал положенного отпуска, разъезжая по восточным департаментам Франции.

К главе двадцать четвертой

1.

Одна важная депеша Мак-Магона была отправлена через линию фронта с помощью двадцати различных разведчиков-добровольцев. Молодая женщина Луиза Эмбер, переодевшись мужчиной, проехала от Меца до Тионвиля через расположение врага с депешами, которые спрятала в своих волосах. Полицейского Флого отправили 20 августа из Тионвиля в Мец с двумя важными депешами, которые Мак-Магон адресовал Базену. На обратном пути его обнаружил и стал преследовать конный патруль пруссаков. Флого выскочил из экипажа, в котором ехал, и нырнул в Мозель, проплыл четыре километра и вернулся невредимым в Тионвиль с ответом Базена строго «по расписанию». За свою смелость он был награжден полусотней франков, что едва ли идет в сравнение с суммою в 4 000 франков, уплаченной секретному агенту Герону за рискованную поездку из Меца в Верден после сражения при Сен-Прива.

2.

Протоколы суда над Базеном показывают, что курьер-крестьянин, вернувшийся из Саарбрюкена 24 сентября 1870 года, подучил за это весьма опасное предприятие вознаграждение в размере пяти франков. На следующий день ставки были повышены, ибо появляется запись: «Крестьянину из Доншери – 50 франков». Расходы разведки росли по мере того, как счастье Базена ему изменяло, 22 октября, за неделю до капитуляции крепости и рейнской армии, имеются такие записи: «Валькуру, переводчику, специальная миссия, 300 франков. Прискевичу, переводчику, специальная миссия, 300 франков. Вернье, переводчику, специальная миссия, 300 франков». Сержант Курсьяль из 24-го полка также получил 300 франков за какую-то работу. Агенту же Антерме и его жене удалось скопить 1100 франков-200 на покупку мужу штатского платья, 400 франков на лошадь с коляской, а 500 франков на личные расходы; можно полагать, что оба получали ещё отдельное жалованье. Не все «специальные миссии» времен франко-прусской войны оканчивались столкновением с врагом, поимкой или смертным приговором. Однако вторжение пруссаков во Францию повлекло за собой массовые аресты гражданских лиц, резкое усиление процессов над шпионами и, как следствие, рост числа смертных казней.

К главе двадцать седьмой

1.

Отдельные показания штабных офицеров на процессе Дрейфуса, опубликованные гораздо позднее, показывают некоторые приемы французской контрразведки, применявшиеся вплоть до начала войны 1914 года и практикуемые в наши дни во всех странах Европы. Подполковник Кордье, один из свидетелей на процессе, рассказывая о свойствах и дарованиях какого-то агента контрразведки, пояснил: «Этот агент имел дело с женщинами, и в особенности с одной, некоей мадам Милькан. И эта дама, желая отомстить за себя, донесла германскому посольству, что затевается некое дело. Мы тотчас приказали нашему агенту порвать все отношения с ней и быть очень осмотрительным. Впоследствии мадам Милькан арестовали и приговорили к пятилетнему заключению. Теперь мы были уверены в её молчании».

2.

Свидетели, выступившие на процессе, описали необычные способы проверки лояльности французских офицеров. Полковник Сандеру, глава разведки, приказал, например, оборудовать наблюдательный пост в доме, расположенном напротив германского посольства на Рю-де-Лилль. Здесь сняли квартиру, в которой поселился контрразведчик. В оконных ставнях были проделаны отверстия и сквозь них, как впоследствии сообщил полковник Пикар, фотографировали любое лицо, посещавшее германское посольство.

3.

Полковник фон Шварцкоппен хотя и соблюдал все правила предосторожности, употребляя коды и шифры для связи с каждым из «аккредитованных шпионов», иначе называемых военными атташе, но, очевидно все же не опасался агентов французской контрразведки, следивших за каждым его шагом, укладывавших его в постель, будивших его, подметавших квартиру и читавших его почту раньше него самого.

4.

Фотомаскировка Анри была одной из его немногих поистине остроумных уловок в области разведки, тем более что для сохранения ценного документа считалось совершенно нормальным держать подлинник запертым в сейфе, а в заинтересованные суды предъявлять засвидетельствованные фотокопии. Когда «фальшивый Паниццарди» в 1898 году был во всеуслышание зачитан в парламенте военным министром, это вызвало бурные аплодисменты. Говорят, однако, что молодой англичанин Дж. Макси сразу обнаружил подделку и разоблачил её автора. Его выступление – вся Англия была, в общем, за Дрейфуса – явилось лишним ударом молота по рушащейся баррикаде у фасада французской юстиции. Нужно все же учесть, что если бы Анри не проявил чрезмерного рвения в своем вероломстве, если бы он предпочел уничтожить улику против себя сразу после того, как она сделала свое дело, навредив Дрейфусу, то все преступления контрразведки никогда не были бы разоблачены, а жертвы этих преступлений – обречены на гибель и опалу.

5.

Замечательно, что столь несходные между собой участники этого дела, как генерал Пикар и Эстергази, полагали, что смерть Анри не была результатом самоубийства

6.

Когда в 1903 году Дрейфус добивался пересмотра своего дела в кассационном суде, фон Шварцкоппен написал о нем меморандум, найденный в его бумагах. Этот документ был опубликован вместе со всей относящейся к нему перепиской в Берлине в 1930 году, а перевод напечатан в парижской газете «Эвр». В ту пору Дрейфус впервые посетил Берлин в качестве гостя его немецкого биографа д-ра Бруно Вейля, который нашел его «приветливым старым офицером, оптимистом без малейших признаков озлобления». Вернувшись в Париж, полковник Дрейфус написал редактору «Эвр»:

«Бумаги генерала Шварцкоппена заставили меня вновь с силой пережить физические и нравственные страдания, воспоминания о которых не смогли изгладить прошедшие годы. Они неопровержимым образом подтверждают факты, установленные мастерским следствием кассационного суда, которое завершилось пересмотром дела в 1906 году.

Генерал фон Шварцкоппен сообщил все, что он знал; приходится, однако, глубоко сожалеть о том, что он не счел своим долгом сделать это в тот день, когда понял, что совершена судебная ошибка».

Жорж Клемансо, одним из первых выступивший в защиту Дрейфуса, часто говорил, что жертва «дела Дрейфуса» так и не сумела понять движущих причин процесса. Правда, Дрейфус никогда не позволял своим защитникам изображать себя мучеником и, насколько мог, мешал им наживать политический капитал на его деле. Лишь в 1933 году, узнав о зверском обращении с евреями в гитлеровской Германии, Дрейфус как бы впервые осознал свое заблуждение и воскликнул. «Итак, мои муки, как видно, оказались напрасны».

В последние месяцы своей жизни он почти совершенно ослеп, и главной его радостью было общение с детьми, внуками и бесконечно преданной ему женой, а также благотворительность.

Дрейфус скончался 12 июля 1934 года в Париже, в возрасте семидесяти шести лет.