Текст книги "Почти мужчина. После наводнения"
Автор книги: Ричард Райт
Жанр:
Прочая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Annotation
Книга знакомит читателя с творчеством крупнейшего американского прозаика XX века. Главной темой произведений Р. Райта стала борьба негритянского населения Америки за гражданские права. В романе "Долгий сон", повести и рассказах широко отразился рост самосознания негритянского народа, в них поставлены общественные и нравственные вопросы, актуальные и по сей день.
Ричард Райт
ПОСЛЕ НАВОДНЕНИЯ
Ричард Райт
Почти мужчина
Перевод Н. Дарузес
Дэв зашагал наперерез через поле, стараясь разглядеть свой дом в тускнеющем вечернем свете. Что толку болтать с неграми в поле? Да и мать, верно, поставила ужин на стол. Эти негры ровно ничего не смыслят. На днях он купит себе револьвер и выучится стрелять, тогда перестанут с ним разговаривать, как с мальчишкой. Он замедлил шаг, глядя в землю. Не боюсь я их, хоть они и старше меня! Я знаю, что сделаю… Зайду в лавку к старику Джо, возьму каталог Сирс-Робак и погляжу там револьверы. Может, ма позволит мне купить револьвер, когда получит мои деньги от старика Гоукинса. Попрошу, чтоб она дала мне денег. Пора уже мне завести револьвер. Мне уже семнадцать лет. Почти мужчина.
Ей-богу, надо же мужчине хоть немного пострелять, день-деньской промаявшись на работе…
А вот и лавка Джо. Желтый фонарь горит над входом. Он поднялся по ступенькам, отворил сетчатую дверь, и она со стуком захлопнулась за ним. В лавке сильно пахло керосином и рыбой. Сначала он держался очень смело, потом увидел, что толстяк Джо входит в заднюю дверь, и тут его храбрость пошла на убыль.
– Здорово, Дэв! Тебе чего?
– Как поживаете, мистер Джо? Да нет, мне ничего не надо. Я только хотел спросить, не дадите ли вы мне посмотреть ваш старый каталог.
– Ну, само собой! Ты здесь хочешь посмотреть?
– Нет, сэр, хочу взять с собой. Я его принесу завтра, когда пойду домой с поля.
– Собираешься купить что-нибудь?
– Да, сэр.
– Так мать тебе позволяет иметь свои деньги?
– Еще бы! Мистер Джо, я ведь теперь мужчина не хуже всякого другого.
Джо засмеялся и вытер жирное лицо красным платком.
– Так что же ты собираешься покупать?
Дэв уставился в землю, почесал затылок, почесал ляжку и ухмыльнулся. Потом застенчиво поднял глаза:
– Я вам скажу, мистер Джо, если вы пообещаете никому не говорить.
– Обещаю.
– Ну вот: я хочу купить револьвер.
– Револьвер? На что тебе револьвер?
– Буду держать его при себе.
– Ты еще совсем мальчишка. Револьвер тебе ни к чему.
– Ну одолжите мне каталог, мистер Джо. Я его верну.
Джо вышел в заднюю дверь. Дэв просиял от радости. Он оглядывался по сторонам, на бочонки с сахаром и мукой. Послышались шаги Джо. Вытянув шею, Дэв старался разглядеть, не несет ли старик книгу. Ну да, несет! Ей-богу, несет!
– На вот; только смотри, принеси обратно. У меня всего-навсего один.
– Ну, конечно, принесу, мистер Джо.
– Послушай, если ты хочешь купить револьвер, почему ты не покупаешь у меня? Для тебя найдется продажный.
– А он стреляет?
– Конечно, стреляет.
– А какой он системы?
– Ну, системы-то он старой… Пистолет. Крупного калибра.
– И пули в нем есть?
– Да, он заряжен.
– Можно мне его посмотреть?
– А где у тебя деньги!
– Сколько вы за него хотите?
– Тебе отдам за два доллара.
– Всего-навсего? Ну, это я смогу купить, когда получу свои деньги.
– Я тебе его оставлю, приходи, когда хочешь.
– Хорошо, сэр. Я его беру.
Он вышел из лавки, и дверь со стуком захлопнулась за ним. Выпрошу денег у ма и куплю себе пистолет! Всего-навсего два доллара! Он сунул под мышку каталог и прибавил шагу.
– Где ты пропадаешь, сынок? – Мать держала в руках дымящуюся миску с горохом.
– Да что ты, ма, только на минутку остановился поговорить с ребятами.
– Пора тебе знать, что к ужину опаздывать не полагается.
Он сел, положив каталог на краешек стола.
– Убирайся отсюда, ступай к колодцу, умойся! Грязных свиней я в моем доме кормить не стану!
Она схватила его за плечо и вытолкала вон. Он, спотыкаясь, вылетел из комнаты, потом вернулся за каталогом.
– Это еще что такое?
– Да что ты, ма, это просто каталог!
– Где ты его взял?
– Там, в лавке у Джо.
– Ну это ладно. Для дома пригодится.
– Нет, ма. – Он вцепился в книжку. – Отдай мне каталог!
Она не отдавала, сердито глядя на него.
– Перестань на меня орать! Что с тобой творится? Рехнулся, что ли?
– Отдай же, ма, право. Это ведь не мой! Это старика Джо. Он велел завтра же принести обратно.
Она отдала книгу. Дэв скатился с черного крыльца во двор, любовно прижимая толстую книжку локтем. Ополоснув лицо и руки у колодца, он, зажмурившись, вошел на кухню и стал шарить в углу, разыскивая полотенце. По дороге он наткнулся на стул; стул с грохотом упал. Каталог распластался на полу. Вытерев глаза, он поскорей подхватил книгу и опять сунул ее под мышку. Мать стояла, наблюдая за ним:
– Ты, кажется, совсем одурел из-за этой книжки, смотри, я ее отберу и сожгу в печке.
– Нет, ма, не надо.
– Ну ладно, сядь и успокойся.
Дэв сел и придвинул ближе керосиновую лампу. Он листал страницу за страницей, не замечая, что мать поставила еду на стол. Вошел отец. Потом младший братишка.
– Что у тебя там, Дэв? – спросил отец.
– Так, просто каталог, – ответил он не глядя.
– Ай, вот они где! – Глаза его разгорелись при виде черных и синих револьверов. Вдруг, спохватившись и чувствуя себя виноватым, он взглянул на отца. Отец наблюдал за ним. Он спустил книгу под стол и положил ее себе на колени. Прочли молитву, и он принялся за еду. Он загребал горох полными ложками, не прожевывая, глотал жирную свинину и, чтобы не подавиться, запивал еду пахтаньем. Ему не хотелось говорить о деньгах при отце. Гораздо лучше будет пристать к матери, когда она останется одна. Он тревожно следил за отцом краешком глаза.
– Сынок, оставил бы ты книгу в покое, ешь как следует!
– Хорошо, пап.
– Как ты ладишь со стариком Гоукинсом?
– Что?
– Не слышишь разве? Почему же ты не слушаешь? Я тебя спросил, как вы ладите со стариком Гоукинсом?
– Отлично ладим. Я там больше всех запахал земли.
– Ладно, только пустяки из головы надо выбросить.
– Да, пап.
Он налил себе полную тарелку патоки и не спеша стал подбирать ее куском кукурузного хлеба. Когда все, кроме матери, ушли из кухни, он еще сидел за столом, рассматривая револьверы в каталоге. Господи, если бы мне вот этот, до чего хорош! Он почти ощущал под пальцами гладкую поверхность оружия. Если б у него был такой револьвер, он бы его чистил и полировал и не давал бы ему заржаветь, всегда держал бы заряженным, ей-богу!
– Ма?
– Ну?
– Старик Гоукинс отдал тебе мои деньги?
– Отдал, только ты и не думай зря ими сорить. Я твои деньги берегу на одёжу, чтобы тебе было в чем ходить в школу зимой.
Он встал и подошел к ней сбоку, держа раскрытый каталог на ладонях. Она мыла посуду, низко наклонившись над тазом. Он робко поднес ей раскрытую книгу. Когда он заговорил, голос у него был глухой, едва слышный.
– Ма, до чего мне хочется вот такую штуку.
– Какую еще? – спросила она, не поднимая глаз.
– Вот такую, – повторил он, не смея показать пальцем.
Она взглянула на страницу, потом широко раскрытыми главами – на Дэва.
– Да ты что, совсем спятил, негритенок?
– Ну что ты, ма!
– Ступай вон отсюда! И не заикайся мне ни о каких пистолетах! Дурак этакий!
– Ма, я куплю пистолет. За два доллара!
– Нет, не купишь!
– Но ведь ты же мне обещала…
– Мало ли что я обещала. Ты еще совсем мальчишка.
– Ма, если ты мне позволишь, я никогда больше ничего не буду просить.
– Я тебе сказала, чтоб ты убирался отсюда. И пенни не дам из этих денег на пистолет! Вот потому-то я и просила мистера Гоукинса платить твое жалованье мне, ведь я знаю, что у тебя ветер в голове гуляет.
– Но ведь нам нужен пистолет, ма. У отца нет пистолета. Нам в доме нужен пистолет. Мало ли что может случиться.
– Только ты уж не делай из меня дуру, сынок! Если б у нас был пистолет, тебе бы его в руки не дали!
Он положил каталог и обнял мать за талию.
– Ну, ма, ведь я все лето работал как каторжный и ничего у тебя не просил, правда?
– А что же тебе еще делать? Так и надо.
– Да ведь мне нужен пистолет, ма. Ты дай мне два доллара из моих денег. Дай, ма! Я его подарю отцу. Дай, пожалуйста! Я тебя люблю, ма.
Она заговорила, и голос ее звучал мягко и тихо:
– И на что тебе понадобился пистолет, Дэв? Ни к чему тебе пистолет. Еще наделаешь беды. Да и отец прямо взбесится, если узнает, что это я дала тебе денег на покупку.
– Я его спрячу. Ма, ведь всего два доллара.
– Господи, сынок, и что это с тобой сделалось?
– Ничего со мной не сделалось, ма. Я теперь почти взрослый. Мне нужен пистолет.
– Кто же тебе его продаст?
– Старик Джо в лавке.
– И стоит это всего два доллара?
– Всего-навсего, ма. Только два доллара. Дай, пожалуйста.
Она ставила тарелки на место, ее руки двигались медленно, в раздумье. Дэв настороженно молчал. Наконец она обернулась.
– Я тебе позволю купить этот пистолет, только ты обещай мне одно.
– Что, ма?
– Ты его принесешь прямо ко мне, слышишь? Это будет для отца.
– Хорошо, ма. Так я пойду, ма.
Она нагнулась, слегка отвернувшись в сторону, приподняла подол платья, запустила руку в чулок и вытащила тоненькую пачку кредиток.
– Вот, – сказала она. – Никакого тебе револьвера не надо, ей-богу. А отцу надо. Так ты неси его прямо ко мне, слышишь?
Я его приберу. А если не принесешь, я велю отцу так тебя вздуть, вовеки не забудешь.
– Хорошо, ма.
Он взял деньги, сбежал с крыльца и пустился через двор.
– Дэв! Э-э-эй ты, Дэ-э-эв!
Нет, останавливаться он не собирался. Сохрани боже!
На следующее утро первым его движением было достать пистолет из-под подушки. В сером свете раннего утра он держал его легонько, не сжимая, с особым чувством власти. Из такого пистолета он может убить человека. Кого угодно, черного или белого. Если у него в руках будет пистолет, никто его не посмеет тронуть: все должны будут относиться к нему с уважением. Пистолет был большой, с длинным стволом и тяжелой рукояткой. Он поднял его, потом опустил, дивясь тяжелому весу.
Он не пошел вчера прямо домой, как велела ему мать: вместо этого он остался в поле и не выпускал пистолета из рук, время от времени прицеливаясь в воображаемого врага. Но он так и не выстрелил: боялся, как бы не услышал отец. К тому же он не был уверен, сумеет ли выстрелить.
Чтобы не отдавать пистолета, он вернулся домой только тогда, когда все уже спали. Поздно ночью мать на цыпочках подкралась к его постели и спросила, где пистолет, но он сначала притворился, будто спит, потом сказал, что спрятал его во дворе, и принесет завтра утром. Теперь Дэв лежал и не торопясь вертел пистолет в руках. Он разобрал его, вынул патроны, потрогал каждый из них, потом вложил обратно.
Он выскользнул из-под одеяла, достал из сундука длинную полосу старой фланели, завернул в нее пистолет и привязал его к голому бедру, как был, заряженный. Завтракать он не пошел. Не дождавшись, когда совсем рассветет, он отправился прямо на плантацию Джима Гоукинса. Как раз когда всходило солнце, он подошел к сараям, где держали мулов и плуги.
– Эй! Это ты, Дэв?
Он обернулся. Гоукинс стоял, подозрительно глядя на него.
– Ты что это здесь делаешь в такую рань?
– Я не знал, что проснулся так рано, мистер Гоукинс… Хочу запрягать старуху Дженни и ехать в поле.
– Отлично. Раз ты уж явился в такую рань, то не вспахать ли тебе ту полосу, что поближе к лесу?
– Подходящее дело, мистер Гоукинс.
– Ладно. Тогда отправляйся.
Он запряг Дженни в плуг и погнал ее через поле. Здорово! Вот это-то ему и нужно. Если он будет возле леса, то можно выстрелить из пистолета, и никто не услышит. Он шел за плугом, слушая, как поскрипывают постромки, чувствуя, что пистолет крепко привязан к бедру.
Добравшись до леса, он вспахал целые две полосы, прежде чем решился достать пистолет. Наконец он остановился, оглянулся по сторонам, отвязал пистолет и взял его в руку. Он посмотрел на мула и засмеялся.
– Знаешь, что это такое, Дженни? Нет, ты не знаешь! Ты просто старая ослица! А это пистолет, и он стреляет, ей-богу!
Он держал пистолет перед собой, вытянув руку. Вот возьму и выстрелю из этой штуки. Он опять поглядел на Дженни.
– Послушай, Дженни! Чтоб ты у меня не дурила, а стояла на месте, когда я нажму вот на эту штучку.
Дженни стояла, опустив голову, насторожив короткие уши. Дэв отошел шагов на двадцать, отвел пистолет как можно дальше от себя, вытянув руку во всю длину, и отвернулся. Черт, сказал он себе, я же не боюсь. Пистолет чуть не выскользнул из его руки. С минуту он бешено размахивал им, потом зажмурился и нажал собачку указательным пальцем. Бууум! Выстрел наполовину оглушил его, и ему показалось, что правая рука у него оторвалась от тела. Он услышал, как Дженни заржала и помчалась галопом по полю, и очнулся на коленях, зажимая пальцы между ляжками. Рука у него онемела, он сунул ее в рот, стараясь отогреть ее, стараясь унять боль. Пистолет валялся у его ног. Он не совсем понимал, что случилось. Он поднялся на ноги и посмотрел на пистолет так, как будто это было что-то живое. Заскрежетав зубами, он пнул пистолет ногой. Ты мне руку чуть не сломал! Он обернулся посмотреть на Дженни, а она скакала далеко в поле, вскидывая головой и брыкаясь.
– Да постой ты, старая ослица!
Когда он догнал ее, она остановилась, вся дрожа, выкатив на него огромные белые глаза. Плуг остался далеко позади, постромки оборвались. Дэв стоял как вкопанный, глядел и не верил глазам. Дженни была вся в крови. Левый бок у нее был красный и мокрый от крови. Он подошел ближе. Господи, помилуй! Неужто это я в нее выстрелил? Он схватил Дженни за гриву. Она подалась назад, фыркнула и закружилась на месте, мотая головой.
– Да стой же ты, стой!
Тут он увидел дыру в боку у Дженни, как раз между ребрами. Дыра была круглая, мокрая, красная. Алая кровь стекала вниз по передней ноге быстрой струйкой. Боже ты мой! Я же не в нее стрелял… Ему стало страшно. Он знал, что нужно остановить кровотечение, иначе Дженни издохнет от потери крови. Он никогда в жизни не видел столько крови. Он бежал за Дженни целые полмили, стараясь поймать ее. Наконец она остановилась, тяжело дыша, приподняв куцый хвост. Он поймал ее за гриву и повел назад, туда, где валялись плуг и пистолет. Там он остановился и, набрав в обе горсти влажной черной земли, стал затыкать дыру, пробитую пулей. Дженни вздрогнула, заржала и вырвалась от него.
– Стой! Да стой же!
Он опять попробовал заткнуть дыру, но кровь все текла. Пальцы у него сделались горячие, липкие. Он усиленно растирал грязь между ладонями, стараясь обсушить их. Потом еще раз попытался заткнуть дыру, но Дженни шарахнулась в сторону, высоко взбрыкнув ногами. Он беспомощно остановился. Надо же что-то сделать. Он побежал за Дженни, она увернулась от него. Он смотрел, как алая струйка крови стекает по ноге Дженни, образуя на земле яркую лужицу.
– Дженни… Дженни… – слабым голосом позвал он.
Губы у него дрожали. Она же истечет кровью! Он взглянул по направлению к дому, ему хотелось побежать туда, позвать кого-нибудь на помощь. Но тут он увидел пистолет, лежащий на влажной черной земле. У него было странное чувство, что, если б он хоть что-нибудь сделал, ничего этого не было бы; Дженни не стояла бы перед ним, истекая кровью.
На этот раз, когда он подошел к ней, она не двинулась с места. Она стояла, глядя на него тусклыми, сонными глазами, а когда он тронул ее, она глухо заржала и опустилась на колени, скользя передними ногами в крови.
– Дженни… Дженни… – шептал он.
Дженни долго не опускала голову, потом ее шея медленно склонилась, бока приподнялись от тяжелого вздоха, и она околела. У Дэва засосало под ложечкой, очень сильно засосало. Он подобрал пистолет, осторожно держа рукоятку между большим и указательным пальцами, и зарыл его под деревом. Потом взял палку и попробовал забросать лужу крови землей, – но какой от этого прок? Вот она, Дженни, лежит с разинутым ртом и выпученными остекленевшими глазами. Не может же он сказать Джиму Гоукинсу, что застрелил его мула. Но что-нибудь надо же сказать. Вот что я им скажу: что Дженни взбесилась, упала я напоролась на плуг… Только этого с мулами не бывает. Он медленно побрел через поле, опустив голову.
Солнце садилось. Двое работников Гоукинса неподалеку от опушки леса копали яму, чтобы зарыть в нее Дженни. Вокруг Дэва толпились люди, и все они смотрели на мертвого мула.
– Ума не приложу, как это могло случиться, – в десятый раз говорил Джим Гоукинс.
Толпа расступилась, и мать, отец и братишка Дэва протолкались в середину.
– Где Дэв? – спросила мать.
– Вон он, – сказал Джим Гоукинс.
Мать схватила его за плечо.
– Что случилось, Дэв? Что ты сделал?
– Ничего.
– Да ну же, говори, мальчик, – сказал отец.
Дэв глубоко вздохнул и рассказал басню, которой, как он сам знал, никто не поверит.
– Ну вот, – начал он с растяжкой, – привел я старуху Дженни сюда, чтобы вспахать это поле. Прошел две полосы, – вот они, сами видите, – он помолчал и указал на два ряда поднятой земли. – И тут, должно быть, что-то такое с Дженни приключилось. Не хочет слушаться никак. Зафыркала, начала брыкаться. Я хотел ее удержать, а она вырвалась, поднялась на дыбы и пошла и пошла. Плут перевернулся лемехом кверху, а она как опрокинется, ну и напоролась на него… Проткнула себе бок, кровь потекла. Я не успел ничего сделать, гляжу, а она уж издохла.
– Вы слышали что-нибудь подобное хоть раз в жизни? – спросил Джим Гоукинс.
В толпе стояли и белые и негры. Все говорили разом. Мать Дэва подошла ближе и пристально посмотрела ему в лицо.
– Скажи правду, Дэв.
– Похоже на дыру от пули, – сказал кто-то.
– Дэв, куда ты девал пистолет? – спросила мать.
Толпа прихлынула ближе, глядя на Дэва. Он засунул руки в карманы, медленно помотал головой и отступил назад. Глаза у него были тревожные, широко раскрытые.
– А у него был пистолет? – спросил Джим Гоукинс.
– Клянусь богом, я же говорил, что это стреляная рана, – сказал тот же человек, хлопнув себя по ляжке.
Отец схватил Дэва за плечи и тряхнул так, что у того застучали зубы.
– Говори, что случилось, негодяй ты этакий! Говори…
Дэв посмотрел на окоченевшие ноги Дженни и заплакал.
– Куда ты девал пистолет? – спросила мать.
– Откуда у него пистолет? – спросил отец.
– Ну же, говори правду, – сказал Гоукинс. – Тебе ничего не сделают…
Мать протиснулась ближе к нему.
– Ты застрелил мула, Дэв?
Дэв плакал, едва различая сквозь слезы белые и черные лица перед собой.
– Я-я н-не х-х-хотел ее застрелить. Ей-богу н-не хотел… Я хотел только попробовать, стреляет ли пистолет…
– Откуда ты взял пистолет? – спросил отец.
– Купил у Джо в лавке.
– Откуда ты взял деньги?
– Мама дала.
– Он все приставал ко мне, Боб… Пришлось дать… Я велела ему принести пистолет ко мне… Для тебя его и купили.
– Но как это вышло, что ты застрелил мула? – спросил Джим Гоукинс.
– Я в мула не стрелял, мистер Гоукинс, пистолет дернулся, когда я нажал собачку… Я даже не понял толком, что случилось, гляжу, а Дженни вся в крови.
Кто-то в толпе засмеялся. Джим Гоукинс подошел ближе к Дэву и посмотрел ему в лицо.
– Ну похоже, что ты купил себе мула, Дэв.
– Ей-богу, я не хотел убивать мула, мистер Гоукинс!
– А вот убил же!
Теперь смеялась вся толпа. Люди становились на цыпочки и, вытянув голову, старались заглянуть друг другу через плечо.
– Ну, малый, ты, кажется, купил дохлого мула! Ха-ха-ха!
– И не стыдно тебе?
– Хо-хо-хо-хо!
Дэв стоял, опустив голову, переминаясь с ноги на ногу.
– Ну, тебе нечего об этом беспокоиться, Боб, – сказал Джим Гоукинс отцу Дэва. – Пусть мальчишка работает по-прежнему и выплачивает мне два доллара в месяц.
– Сколько же вы хотите за мула, мистер Гоукинс?
Джим Гоукинс прищурился:
– Пятьдесят долларов.
– Куда ты девал пистолет? – спросил отец у Дэва.
Дэв промолчал.
– Что же, мне взять прут и лупить тебя, покуда не скажешь?
– Нет, пап, не надо.
– Куда же ты его девал?
– Выбросил.
– Куда?
– Я… я его бросил в ручей.
– Ну ладно, иди домой. А утром первым делом ступай к ручью и найди пистолет.
– Хорошо, папа.
– Сколько ты за него дал?
– Два доллара.
– Отнеси пистолет, возьми деньги обратно и отдай мистеру Гоукинсу, слышишь? Да не забудь, что я тебя до синяков излуплю за это самое! Ну, марш домой, живо!
Дэв повернулся и побрел прочь. Позади него все смеялись. Дэв сердито нахмурился, глаза у него были полны слез. Потом он проглотил обиду и, спотыкаясь, побрел дальше.
Дэв не спал в эту ночь. Он был рад, что так легко отделался, но обида не проходила. Его что-то словно обжигало, когда он вспоминал, как они смеялись. Он ворочался в постели, и подушка казалась ему жесткой. А отец еще говорит, что отлупит его.
…Он вспомнил прежние порки, и по спине у него прошла дрожь. Нет уж, нет, больше я ему ни за что не дамся… Ну их всех к черту! Ни от кого он ничего хорошего не видел. Только и знал одну работу. Я для них все равно что мул… Да еще колотят… Он скрипнул зубами. И мать на меня наябедничала.
Ну что ж, если надо, он отнесет старику Гоукинсу эти два доллара. Только это значит продать пистолет. А ему хочется его оставить себе. Пятьдесят долларов за дохлого мула!
Он заворочался, вспоминая выстрел из пистолета. Ему не терпелось выстрелить еще раз. Если другие могут стрелять, то и я могу, черт возьми! Он прислушался. Может, все уже уснули… В доме не было ни звука. Он услышал тихое дыхание брата. Да, теперь! Он пойдет в лес, отыщет пистолет и посмотрит, умеет ли он стрелять! Дэв слез с кровати и натянул комбинезон.
Луна ярко светила. Он бежал почти всю дорогу до опушки леса. Не один раз он споткнулся, разыскивая то место, где закопал пистолет. Ага, вот где. Как голодная собака, отрывшая кость, он вцепился в пистолет. Надув черные щеки, он сдул землю со ствола и курка. Потом посмотрел в барабан; четыре патрона были еще целы. Он огляделся по сторонам: поля были полны тишины и лунного света. Он крепко, изо всех сил стиснул пистолет в руке. Но когда пришлось нажать собачку, он зажмурил глаза и отвернулся. Нет, нельзя так стрелять с закрытыми глазами и отвернувшись. Сделав над собой усилие, он раскрыл глаза, потом нажал. Бууум! Он улыбнулся. Буум! Бум! Щелк, щелк! Вот и барабан пустой! Если кто умеет стрелять из пистолета, так это именно он, Дэв. Он опустил пистолет в карман и пошел через поле. Дойдя до вершины холма, он остановился и гордо выпрямился в лунном свете, глядя на большой белый дом Джима Гоукинса и чувствуя, как пистолет оттягивает ему карман. Ну, если б у меня была еще хоть одна пуля, я бы выстрелил в этот дом. Попугал бы немножко старика Гоукинса… Пусть знает, что за человек Дэв Сэндерс.
Налево дорога делала поворот к полотну Иллинойской центральной железной дороги. Он вскинул голову, прислушиваясь. Издалека донеслось едва слышное ууф-уф, ууф-уф, ууф-уф… Это номер восьмой. Он бросил быстрый взгляд на белый дом Джима Гоукинса. Он думал об отце, о матери, о младшем братишке и товарищах. Он думал о мертвом муле и слышал ууф-уф, ууф-уф, ууф-уф… Он стоял неподвижно. Два доллара в месяц. А ну-ка, сообразим… На это, значит, уйдет года два. Здорово! Да будь я проклят.
Он спустился по дороге вниз, к полотну. Ага, вот идет поезд. Он стал у полотна и весь подобрался. Вот он огибает поворот… Ну же, ползи скорее! Скорей! Он положил руку на пистолет, внутри у него что-то задрожало. Потом поезд прогрохотал мимо, серые и коричневые вагоны постукивали и позвякивали. Он крепко сжал пистолет, потом выдернул руку из кармана. Ну, Биллу этого не сделать! Ни за что… Вагоны скользили мимо, сталь скрежетала о сталь. «Сегодня я на тебе прокачусь, с помощью божьей». Все его тело пылало как в огне. Он колебался только секунду, потом, ухватившись, подтянулся кверху, влез на крышу и лег плашмя. Он пощупал карман; пистолет был все еще там. Впереди рельсы поблескивали в лунном свете и тянулись длинной полосой куда-то вдаль, туда, где он сможет стать человеком…
ПОСЛЕ НАВОДНЕНИЯ
Перевод И. Багрова
После наводнения у бедняков, живущих у реки, часто не остается ни кола ни двора, приходится все начинать заново.
Вода наконец сошла. По полю, увязая в грязи, шли трое негров – отец, мать, дочка, за ними на короткой веревке плелась изможденная корова. Вот они остановились на пригорке, переложили с плеча на плечо узлы с пожитками. До самого горизонта тянулись поля под толстым слоем ила. Девочка показала тоненьким пальчиком на залепленную грязью лачугу:
– Глянь, пап! Это ведь наш дом?
– Угу. – Мужчина в старом синем комбинезоне стоял, сгорбившись, на лице его застыла растерянность.
Все трое молчали, точно окаменев. Во время наводнения вода в долине поднималась футов на восемь, и сейчас все деревья, кусты, трава были желтые от глины. На земле запеклась корка, местами по ней паутиной побежали трещины. Над голыми полями гулял весенний ветер. Все казалось новым, незнакомым, как в день сотворения мира.
– Курятник снесло, – вздохнула женщина.
– Хлев тоже, – сказал мужчина.
Но горечи в их словах не слышалось.
– Куры, поди, все утонули.
– Угу.
– И дом мисс Флоры снесло, – сказала девочка.
На соседском дворе уцелели только деревья, дома будто и не бывало.
– О господи!
– Сами-то они где?
– Кто ж их знает.
Мужчина спустился с пригорка и в нерешительности остановился.
– Тут где-то дорога проходила.
Но сейчас никакой дороги не было, лишь застывшая рябь желтого ила.
– Том! – позвала женщина. – Гляди, что от наших ворот осталось.
Одинокий столб лежал наполовину занесенный илом. На нем, словно указатель, торчала ржавая петля. Том снял ее и зажал в руке. Зачем она ему, он и сам не знал. Подержав немного, бросил ее и сказал:
– Ладно, пошли. Посмотрим, что там у нас.
Хибарка стояла в низине, и грязь там еще не затвердела.
– Мэй, дай-ка мешок с известкой, – попросил он.
Шлепая по грязи, он обошел дом и посыпал землю. Когда он вернулся, мешок был почти пуст, остатки он вытряхнул на крыльцо. Известковая пыль, оседая, заблестела на солнце.
– Теперь небось быстрее подсохнет, – сказал он.
– Осторожнее, Салли, под ноги смотри! – крикнула Мэй дочке, – а то поскользнешься, упадешь. Слышишь, что говорю?
– Слышу, мам.
Ступеньки все унесло водой. Том на руках поднял жену и дочку на крыльцо. Они постояли у приоткрытой двери. Перед уходом Том запер ее. Впрочем, чего тут удивляться. Пол на крыльце покоробился, доски вздыбились. Стены снизу окрасились в желто-бурый цвет, сверху, как и раньше, были серыми. Дом стоял жутковатый, таинственный, казалось, вот-вот перед ними появится домовой. Замычала корова.
– Привяжи ее к перилам, Мэй.
Мэй медленно, с отсутствующим видом привязала корову.
Войти в дом сразу не удалось: заело дверь. Тому пришлось как следует приналечь плечом. В комнате было тихо, темно, пахло сыростью и илом. Окно покрыто грязью, лишь сквозь верхнее стекло пробивался скудный свет. На полу, под ногами, хлюпала илистая жижа. О наводнении напоминала и грязная полоса высоко на стенах. Комод лежал перевернутый, он разбух, точно утопленник. Кровать с уцелевшим матрацем, на котором нарос слой ила, была похожа на огромный гроб. В угол забились, точно ища защиты друг у друга, два искареженных стула.
– Пошли посмотрим, что на кухне делается, – сказал Том.
Печной трубы не было, но плита оказалась на месте.
– Стоит, целехонька. Почистим – и порядок.
– Точно.
– А стол-то где?
– Бог его знает.
– Эх, столько всего унесло.
Открыли дверь из кухни, выглянули во двор. Ни сарая, ни хлева, ни курятника, одна водопроводная колонка стоит.
– Пойди, погляди. Том, может, вода есть.
Том дернул рукоятку вверх, вниз, она не поддавалась. Он налег всем телом, но вода не шла. Он попробовал еще раз и еще, в колонке что-то заурчало, заклокотало, потянулась тонкая желтая струйка. Том перевел дыхание и продолжал качать. Наконец пошла чистая вода.
– Слава богу. Хоть вода есть! – облегченно вздохнула Мэй.
– Не забудь только вскипятить, – предупредил Том.
– Да уж не забуду.
– Пап, гляди, я твой топор нашла!
Том взял топор в руки.
– Что ж, пригодится.
– Погоди, там еще что-то есть. – Девочка вытащила из глинистой жижи несколько ложек.
– Пойду принесу воды да займусь уборкой, – сказала Мэй. – Что без толку стоять, все равно спать-то здесь, на этом полу придется.
И она пошла за водой.
– Это ж надо, плуг отыскался! – крикнул Том из-за дома и с гордостью притащил его к колонке. На плуге был пуд грязи. – Отмою и хоть сейчас паши.
– Как есть хочется, – сказала Салли.
– Подожди, ты же утром ела. – Мэй повернулась к мужу. – Что делать-то будем, Том?
Он, не отрываясь, смотрел на поля, залитые илом.
– Опять пойдешь к Берджесу?
– Видно, придется.
– Без него не выкрутимся?
– Вряд ли, – сказал Том. – Думаешь, мне охота с ним связываться? Бросил бы все к чертовой матери! Да только я ему уже восемь сотен задолжал. И теперь вот снова лошадь надо просить. Еду, семена, в общем, все. Если и дальше так пойдет, этот белый сожрет нас с потрохами.
– Видно, ничего не поделаешь, – согласилась жена.
– Убежать бы, только ведь поймают и посадят.
– Скажи спасибо, хоть сейчас на свободе.
Из кухни прибежала Салли:
– Папа, папа!
– Ну что тебе?
– Там до одной полки вода не дошла.
– Где это?
– Над плитой.
– Так она же пустая, доченька, – сказала Мэй.
– Нет, там что-то есть, – настаивала Салли.
– Ну хорошо, пойдем посмотрим.
На полке лежала совершенно сухая коробка спичек и рядом – полпачки табаку. Том чиркнул спичкой о комбинезон, зажег и бросил ее, только когда стало жечь пальцы.
– Слышь, Мэй!
– Чего?
– Табак, говорю, нашел. И спички.
Мэй недоверчиво поглядела на него.
– Повезло!
Большими, грубыми пальцами Том стал скручивать цигарку. Мэй вымыла плиту, собрала хворост, щепки и затопила. Повалил дым, стало щипать глаза. Мэй поставила кипятить воду и вышла в комнату. Уже смеркалось. Они развязали узлы, достали керосиновую лампу, зажгли. Жалобно замычала корова, зазвенел колокольчик у нее на шее.
– Голодная целый день, – сказала Мэй.
– Пойду-ка я, пожалуй, к Берджесу.
Они вышли на крыльцо.
– Поторапливайся, Том, а то совсем стемнеет.
Ветер стих. На востоке загорелись звезды.
– Ну так что, пойдешь?
– Надо идти.
– Мам, я есть хочу, – снова сказала Салли.
– Обожди немного, доченька, скоро мама тебя накормит.
Том бросил окурок и вздохнул.
– Никак, едет кто.
– Сам мистер Берджес.
У дома остановилась забрызганная грязью двуколка. Лошадь тоже с ног до головы была в грязи. Мистер Берджес наклонился и сплюнул.
– Вернулись, значит?
– Да, сэр.
– Ну как делишки?
– Похвастать нечем, мистер Берджес.
– Что так?
– Лошади нет, есть нечего. Одна корова только осталась.
– У тебя, Том, и так в лавке долгу на восемьсот долларов.
– Да, сэр, я помню. Может, скостите немного, я же сейчас гол как сокол.
