Текст книги "Вьюга (СИ)"

Автор книги: Ричард Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

  – Ты же прекрасно знаешь, что ЦКГ имеет контакты с торговцами. Не с самим Советом, а отдельными резидентами.

  – Странно, такие связи противоречат коммерческой политике Консорциума и самого Центра. Да и входить в столь шаткий и малоперспективный союз они вряд ли стали бы. Гильдия мелкий игрок не подкреплённый реальной силой.

  – Это при открытом и явном противостоянии. Но зачем же засовывать собственный палец в пасть зверя? Послужить этому могут корабли ГТП (Гильдия Торговых Палат) с конкретными целями под видом налаживания торговых отношений.

  – Возможно, – сказал Инсар. – Я не столь сведущ в политике, а уж тем более, в интригах высших кругов. Уделом простого монаха является как можно больше времени уделять Всевышнему...

  – Не лицемерь, – перебила его Роахим. – Стоит ли так явно прятаться за спиной Бога?

  – Простите, Преподобная, политика Собора складывается из представителей конфессий главенствующих в Меджлисе. У меня же, как настоятеля этого храма и монаха ордена совершенно иные цели. И связаны они однозначно и только с арьяначариями.

  – Жаль! Ты раньше был прекрасным эрудированным юношей. Теперь же стал весьма скушен. – Преподобная мать поднялась. – Я весьма устала! Проводи меня.

  Старуха с трудом поднялась, будто и не была ещё некоторое время назад энергичной и решительной. Куда только подевались её вспыльчивость, нервозность и нетерпение ко всему окружающему.

  Подошедший к ней Тарадия со странным для себя самого теплом заметил, что с того момента, когда он видел последний раз Преподобную, та стала чуть ниже ростом. И даже обувь с высокими каблуками не помогали Роахим Урсуле Крондарум выглядеть ни моложе, ни выше. Время жестоко диктовало свои условия телу этой женщины, мудрой, но весьма экзальтированной неврастеничке.

  Потянув за рукав рясы, Преподобная мать как можно плотнее прижалась к руке Тарадия. Расценив это, как требование он склонил голову к женщине.

  – Вокруг стало слишком много гяуров и маловерных, – зашептала она. – Пойми, Центр и Консорциум не зря крутятся около Сансары. Они там что-то нашли. И только из-за того, что планета есть префектурой МОС не даёт им осуществить полную разведку. Присутствие ортодоксов пока ещё останавливает их и априори является подтверждением того, что наши подозрения имеют под собой твёрдую почву. А технологическая оккупация этого мирка является вопрос лишь времени. И скорого времени!

  Смешиваясь тяжёлый запах духов и благовоний исходил от волос пожилой женщины.

  – Наверное, стоит предположить, что дела обстоят совершенно по – иному...

  – Неужели глупость одурманила тебя после того, как ты очутился в этой пещере. Я думала, что всё не столь скверно.

  Преподобная подошла к двери и прислушалась, продолжая удерживать собеседника.

  Затем она отрывисто зашептала:

  – Нам необходимо будет обсудить кое– какие вопросы по поводу отправки ачариев на планету с определённой миссией под прикрытием укрепления концепции Прогрессии и ускорением внедрения её программы.

  Голос Роахим срывался в хрип и свист.

  Инсар Тарадий хладнокровно дослушал Преподобную мать. Ну вот, наконец-то была высказана именно та долгожданная часть требования, которую так жаждала донести до него старуха . За подобным просьбой скрывался всего лишь сегмент головоломки, мозаика которой была известна только этой пожилой, но довольно коварной и хитроумной женщине.

  – Хорошо, – чеканно сказал отче Инсар и отворил дверь. – Надеюсь, что мы переговорим по этому поводу. Но, – он сделал многозначительную паузу, – после полноценного отдыха, как вас, так и вашей свиты.

  Рон открыл глаза. Отяжелённые ночным спокойствием веки с трудом разомкнулись вздрагивая и норовя вновь закрыться. Вокруг ещё властвовала предрассветная серость. Восточный ветер напомнил о себе холодом и утренней росой на камнях. Но доброе тепло дживы прикрывавшей спину всё так же надёжно согревало тело.

  Видения уже перестали быть для него простым сном, хотя всё ещё старались пленить сознание навевая опустошённому мозгу загадочные образы. За множество оборотов они стали уже совершенно привычными, их волшебные картины уже перестали столь чутко волновать чувства. С каждым разом, погружаясь в глубокую медитативную практику наступала пора, когда Рон становился всего лишь простым наблюдателем. Так было лучше: выбрать себе незавидную роль уставшего путника смотрящего бесцельно в даль, чем быть увлечённым всем сердцем горечью ещё не достигнутого горизонта.

  Стоящая перед ним глиняная плошка уже была практически пуста. Только на дне ещё блестело маленькое зеркальце оставшейся воды и несколько размокших зёрен. Значит он тут уже более двух дней. Протянув руку, Рон сгрёб питательный тав и выпил, ставшую от него приторной, воду.

  Размышлять о чём-либо совершенно не было сил и желания. То, что он увидел в этот раз стало ещё одной вариацией того, что наблюдалось уже ранее. Только на этот раз видение насторожило и пугало своей обречённостью .

  Людей вокруг было много, очень много. Их непрестанные крики, гогот и стенания сливались в единый хор и были столь оглушающими, что невозможно было разобрать ни единого слова. Даже шум воды небольшой речушки, которую окружила толпа не мог соперничать с этим диким хором. А тот, кто оказался посреди водного потока, босыми ногами ломавший тонкую уже слабую наледь, был абсолютно молчалив и никак не старался перекричать толпу. Сил не хватало ни на что. Его обмороженные и избитые об острые камни ноги стали совершенно сизые и набухли от крови. Но человек шёл, смиренно и настойчиво.

  Руки несчастного прижимали к согнутому от усталости и физических страданий телу тяжёлый камень. Разодранные пальцы скользили по его неровной поверхности уже отнюдь не от воды, а от собственной крови. Оступаясь и падая человек медленно поднимался, вытаскивая из воды свою нелёгкую ношу и понукаемый криками и постоянно швыряемыми в него комьями снега брёл далее.

  Впереди его ждало наказание, то самое святое проклятие, одна из ужаснейших казней, которая только могла произойти с человеком в этом мире. И в разноголосом крике толпы уже становились отчётливо слышны два заветных слова: «Повесь его!!».

  По местному обычаю тот небольшой пригорок, к которому направлялся несчастный со своей ношей издавна именовался Талой плешью, так как первым вскрывался ото льда и снега во время оттепели. Бывало так, что даже зимой оставался малый пяточек совершенно обнажённой почвы, открытый многим ветрам. Именно со склона этой возвышенности срывался вниз совершенно захудалый, высотой не более четырёх-пяти человеческих роста, водопадик. Небольшой поток, словно нехотя, разбиваясь на множество ручейков срывался вниз, а его тонкие струи подхватываемые постоянно дующим здесь ветром обрызгивали близлежащие камни, покрывая их тонкой, но весьма твёрдой ледяной коркой. Сюда, к Седой пряди, как именовали местные жители этот водопад, никто и никогда не ходил за живительной влагой. Да и в реке, по которой сейчас брёл несчастный не черпали воды, суеверно считая подобный поступок кощунством и ужасным святотатством. Сюда приходили изредка, да и то с оглядкой. Но главным событием всего Баллах было празднество Первой оттепели. На оголявшемся пятачке десять на десять шагов первосвященники ортодоксов возжигали большой костёр и приносили жертвы. Казни же здесь оказывались столь редки, что даже старики могли пересчитать их на одной своей ладони.

  Рон со страхом и странным пониманием всего происходящего следил за всей этой безумной жестокостью, которая творилась над несчастным. Приговорённый не сопротивлялся, не старался сбежать или в поиске спасительной смерти желал броситься в объятие умалишённой толпы. Человек покорно брёл к лобному месту поражая своим жалким и одновременно непокорным видом.

  Непонятные волнующие чувства сменялись в груди Рона одно за другим. Ему даже стало казаться, что он прекрасно знает этого несчастного, решившего не отступать и довести до конца всю безумность и жестокость затеянную над ним. Слёзы горечи и сожаления жгли глаза Рона. Он, непонятно почему, но преданно и с особой дружеской теплотой любил этого человека. А потому, смотрел на всё происходящее с ненавистью к толпе и полным пониманием фатальности.

  Люди немного приумолкли, когда приговорённый наконец-то добрался до места казни. Там его уже поджидали несколько аскеров-газаватов. Они хладнокровно наблюдали за тем, как человек, еле переставляя свои совершенно обмороженные ноги, наконец скинул камень и бессильно рухнул на землю. Небрежно подняв его, они содрали последние одежды с обессиленного, оголив его истерзанное тело с сиренево-чёрными пятнами кровоподтёков и рваными полосами открытых ран. Методично и со знанием дела мужчины в тёплых бешметах начали связывать руки и ноги приговорённого. Сейчас тупых зевак эти приготовительные процедуры мало интересовали. Они жаждали самого главного, того последнего движения, когда униженная и истерзанная жертва сделает свой роковой шаг. Всё это томное ожидание волновало толпу тем сильнее, что ясно понималось, что узреть ещё раз подобное зрелище в своей жизни вряд ли сможет кто-либо из них . Спуск вниз начался, люди кричали и ругались, но уже меж собой, спеша успеть вовремя. И только Рон стоял и смотрел, заворожённый картиной происходящего совершенно не веря в её реальность.

  Это не могло быть правдой!

  Всё это иллюзия, ужасающая и непоправимая!

  Остановите!!!

  Из горла вырвался не крик, а стон умирающего зверя. И ни одного слова юноша не мог произнести, мышцы сжимала страшная судорога. Его длинные волосы стали превращаться в сосульки и бились о лицо подхватываемые ветром. Стоять было практически невозможно: Рон чувствовал грубость верёвки, туго оплетавшей его одеревеневшие щиколотки, а ступни разрывались от безумной боли и крови наполнявшей и вздувшей их.

  Что должно было произойти дальше было прекрасно известно. Его, Рона, подведут к краю пропасти и столкнут вниз. Связанные руки захрустят порванными сухожильями и вывернутыми из своих мест суставами. Верёвка удерживающая в подвешенном состоянии казнённого будет укреплена на возвышенности тем самым камнем, который он нёс весь свой долгий путь вдоль холодной реки. А постоянный ветер, холод и непрестанный поток Седой пряди превращающийся в мелкую морось сделают из него именно то, во что эти силы сотворили окружающие камни в течении всего Баллах– обледенелый сталактит на вечные времена.

  Юноша дрожал от холода и страха. Его жажда смерти, на пороге которой он уже находился, ставала всё нестерпимей. Быстрей бы уж!..

  – Ну так как, – подошедший Первосвященник встал рядом с ним, – ты будешь говорить?!

  Горький ком застрял в горле, усилий уже не хватало даже на то, чтоб ответить. Рон открыл было рот, но из него вырвались лишь тонкие струйки пара.

  – Ты отрекаешься от той ереси, которой искушал малодушных и слабых в духе людей? От того вздора и ахинеи, что называл Истинным путём веры и признанием людей равных богам? Отвечай!!

  Высокий старик в одеждах священнослужителя Ортодоксов вышел вперёд и встал перед приговорённым. Он злобно и пристрастно смотрел на несчастного, трясущегося от страданий, боли и холода юношу. Еле удерживая голову, Рон попытался отвернуться и тут только смог заметить странную, расплывающуюся фигуру в стороне, оставшуюся практически одной и всё никак не желавшей спускаться. Лицо незнакомца застывшего в совершенно неясном ожидании, казалось было откуда-то ему знакомым. А может быть, подумал Рон, так выглядит сама Смерть...

  Грудь юноши заходилась ходуном, но он так и не смог вымолвить ни слова. Он буквально падал без сил, и если бы ни его палачи, всё ещё вязавшие его ноги и готовящие верёвку, он бы рухнул на землю.

  – Эй вы, – первосвященник брезгливо и с осторожностью сделал шаг назад, – держите его крепче.

  – Сам бы и занимался им, – буркнул в ответ один из аскеров.

  – Говори! – требовательно начал старец. – Говори наконец, что же ты молчишь?!

  Пальцы первосвященника впились в лицо Рона и он в ярости затряс его.

  – Всё, – с усилием проговорил юноша, – что я говорил... было истиной!

  – Ты, – старец с силой сжимал челюсть юноше , – что ты можешь знать об истине?! Сейчас я...

  – Никто... не может иметь надо мной... власти. Тем более... ты!

  – Смерть возьмёт над тобой власть!

  – Прежде меня... первой подарком для неё... станешь...

  – Замолчи!!! – первосвященник оттолкнул голову Рона. – Будь проклят!!

  Зарычав от охватившего его бешенства, старик размахнулся посохом и с силой ударил в лицо юноши. Удар был столь оглушающим, что чуть не лишил приговорённого сознания. После этого Рон почувствовал тёплую солёную жидкость во рту и на своём лице, а зрение напрочь пропало. Появилась острая раздирающая боль, которая до этого момента немного притупилась.

  И только подозрительно странным возгласом раздался испуганный вздох толпы, прозвучавший после истошного крика летящего в пропасть.

  Воздух здесь был настолько свеж, что вызывал у Преподобной матери Роахим лишь одни прекрасные впечатления. Уже давно она не чувствовала такой лёгкости и одухотворённости. Холод предгорья ощутимо щекотал иссушённую кожу лица, и исчезал тут же, при появлении солнца из-за быстро бегущих по небосклону туч. Свои нежным теплом светило приятно согревало тело пожилой женщины.

  Подчиняясь своему возрасту, Преподобная всё же заметила, что редко стала радоваться подобным мелочам и весьма редко улыбаться тому, что окружало её, совершенно не обращая внимание на обыденные и простые вещи. Природа этой планеты успокаивала её своей естественностью и совершенством. Она очень напоминала её родную Тетис, планету, где Роахим выросла и получила первое посвящение.

  Неторопливо идя по дорожке аллеи в направлении скамейки пожилая женщина недовольно скривила рот и сжала губы. Мысли, которые требовали к себе пристального внимания принесли одно недовольство. Обдумать их было необходимо, но так не хотелось заниматься подобным. Встреча должна была произойти с минуты на минуту и конечно же, последние минуты стоило отдать сладкой усладе умиротворения.

  Преподобная мать уже давно разучилась ждать. Тем более, когда предстоящее рандеву оговаривалось с определённым умыслом и надуманной тайной. Заслуживал ли уж такого особого внимания тот, кто должен был явиться и имела ли его информация ту истинную ценность, которую он ей придавал? Перебежчиков и предателей не любили во все времена и старались избавиться при всяком удобном случае. Однако же, подметила для себя Роахим, их услугами пользовались довольно обширно, и к большому сожалению, слишком часто. Доверие становится разменной монетой всякого, кто решил править, где власть становиться его целью. И тогда стоит смиряться с фактом происходящего...

  Каменная скамья из полированного грубого камня оказалась пуста. Укрытая от взгляда за буро-жёлтой листвой крупного кустарника она находилась за поворотом уже совсем близко, в нескольких десятках шагов. Следов пребывания здесь кого-то Роахим не заметила. Дорожка, посыпанная мелким гравием, оставалась девственно пустой, не отпечатав на себе ни единого следа. Вокруг лежали редкие опавшие листья.

  Человек мелькнул неясной тенью прячась за высоким кустарником, всё ещё не желая проявлять себя весьма явно. Его тихий шёпот испугал Роахим Урсулу Крондарум:

  – Ваше Преподобие...

  – «Да будь ты смертен!», – от неожиданности Роахим буквально выкрикнула проклятие.

  – Простите! – голос пришедшего оставался всё таким же заискивающе тихим. – Я старался быть более осторожным. Братья и послушники Отче Инсара весьма заняты делами храма. Однако, всё не так просто, как кажется, и весьма трудно отлучаться без особой надобности. Вокруг постоянно находятся свободные глаза и уши...

  Осторожно разведя ветви человек соизволил, в конце концов, выйти. Простая грубая одежда обычного монаха подпоясывалась верёвкой, но, как ни странно, ноги пришедшего были обуты в кожаные сандалии.

  Глаза пожилой женщины внимательно осматривали человека. Им оказался тот самый монах – распорядитель, что проводил её до самых дверей приёмной Тарадия, и в чьи мысли она никак не могла пробиться. Припомнив произошедшее она непроизвольно скрестила пальцы в защитной мудре и подбирая одежду скоро и неистово прошла к скамье.

  – А, это ты?!

  – Святейшество, – старик изогнул спину в поклоне.

  – Что ты хотел, дряхлый худжин? Зачем тебе понадобилась встреча с самой Преподобной Джигьясой? – презрительно спросила она.

  Человек прошёл вслед за ней, но сесть не соизволил, а лишь смиренно опустил глаза.

  – Я прошу всего лишь несколько ваших мгновений, чтоб выслушали меня.

  Роахим старалась держаться более высокомерно совершенно не одаривая пришедшего мужчину своим взглядом. Хватало и того, что она уделяла этой встречи своё драгоценное время и внимание.

  Тут же всплыл в памяти вчерашний разговор с Заир, которая помогала ей собираться ко сну. Старая служанка настоятельно просила Преподобную встретиться с неким монахом, кто мог бы посодействовать в определённом вопросе. О чём именно могла идти речь, этот некто не старался определять, оговорив лишь, что информация относиться к Меджлису и предполагаемым изменениям. И совсем не дело, если она станет достоянием ушей низших, пусть и весьма приближённых к высшей джигьясе. Придавшись пустым размышлениям о внезапной новости, Роахим Крондарум лишь с пол ночи провела в благодатном сне. И даже выйдя на встречу всё ещё пребывала в сомнениях о её необходимости.

  Кем мог оказаться этот безумец решившейся на тайную встречу с самой Преподобной матерью? И что такого важного он мог наговорить ей? Стоило ли доверять и ему и той информации, которую он готов был отдать вот так, просто, предоставив как подаяние? Брошенный кусок со стола лукавого, который заведёт лишь в сети ловчего, компрометируя как саму Роахим в Меджлисе, так и весь Орден? Или известие, скрытой ложью своей намеренно направляющее в совершенно в иную сторону в поиске претендентов на скрещивание?

  Сейчас стоило добиваться лишь одного – полного хладнокровия и контроля над собственными страхами и чувствами, что получить всю правду.

  Монотонная тяжесть от напряжения заполнила голову и стала ноющей болью проникать в суставы рук. Роахим вновь удивилась той своей странной неспособности пробиться сквозь ментальный барьер старого монаха. Неужели её сила настолько уже иссякла?..

  – Мне бы хотелось... – начал было монах. Но Преподобная мать перебила его:

  – Ты – авэл?! – она властно смотрела на старика.

  – Если применять к машинам и такой термин, то – да! – сказал он.

  – А Отче знает об этом?

  – Чёткого ответа дать невозможно. Но если отследить первооснову, то скорее всего, нет.

  – Хорошо, – призрение Преподобной стало ещё большим, но проявлять его в присутствии ущербного автомата она посчитала ниже своего достоинства. Наслаждаться можно лишь унижением живого, искусственное же создание никак подобное не оценит и уж тем более не отреагирует горестями и страданием. – Теперь я слушаю тебя... И постарайся высказываться более кратко.

  – Речь пойдёт о Едином воплощённом и... – оборвал себя говоривший.

  Преподобная приподняла бровь не стараясь выдавать ни движением, ни мимикой своего удивления. Но всё же поддалась на такую грубую уловку.

  – Продолжай, – настояла Роахим прекрасно понимая, что старику известно о действительной цели совета Сестёр Вадья Джигьяса.

  – О том, о чём умолчал Отче Инсар.

  – Тайным всегда остаётся лишь то, что знают всего двое, человек и Всевечный. Здесь же, на сколько я понимают, нечто известно не только одному человеку.

  – Вы весьма прозорливы. И это «нечто», совершенно осознанно, не было озвучено настоятелем, – сказал монах.

  – О чём же ты хочешь проинформировать нас? Оно имеет связь...

  – Прямую и непосредственную, – торопливо оборвал Преподобную старик. На мгновение глаза Роахим расширились в гневном удивлении:

  – Умерь свой пыл, авэл!

  – Я пытаюсь, Ваше святейшество. Но всё требует для себя времени и внимания, я же стараюсь быть максимально кратким. – Покосив глазами по сторонам, он тихо произнёс: – Именно оно ускользает от глаз Вашего преподобия.

  Во взгляде пожилой женщины появилась странная ирония.

  – По-твоему это что же, время или что-то ещё? Говори яснее, и не задерживай нас!

  – Есть некое место, где очищаются грех и провинность...

  Роахим вслушиваясь в речь старика медленно кивнула головой.

  – Нечто особое, не упомянутое настоятелем лишь только потому, что для многих это запретная территория. Туда мало кто вхож даже из служителей самого храма.

  Преподобная мать презрительно фыркнула.

  – Если тебя туда не допускают, то подобное ещё не означает, что другие делают из того тайны.

  – Вы как всегда мудры, Ваше святейшество. Но здесь совершенно другой подход. Там, проходят епитимию лишь избранные... – Старик выпрямился. – Время вышло и мне необходимо уходить.

  – Постой! Я не отпускала тебя.

  Давящие чувства страха и ярости охватывали Роахим. Понимание того, что именно она сама стала причиной собственного поражения в этой встречи, практически не получив необходимых сведений, а лишь показывая своё пренебрежение к умной машине, удручали её. Стоило признать, что в ней сейчас говорила брюзжащая старость, а не та мудрость с опытом прожитых лет.

  – Мне жаль, что я столь много сказал, и столь мало донёс до вашего слуха.

  – Оставь это другим, – ответила Преподобная мать. – О чём ты хотел сказать?

  Голос Роахим стал более мягок и спокоен.

  – Лишь о том, что Вашему святейшеству так же стоит посетить и Сад спящих душ... Или хотя бы настоять на такой прогулке во отпущение грехов заблудшим душам.

  За все время перелёта он уже не единожды посещал эту комнату. Драпировка оказалась весьма странной, если не сказать убогой и простой. Однообразные светлые панели из непонятного материала покрывали стены. Странные вставки, светящиеся полосы и бессистемно перемигивающиеся глазки выглядывали из них. И лишь единственное в этом помещении поражало его своим видом – широкое и длинное окно, окантованное низким подоконником, занимавшее всю стену противоположную от двери.

  Видеть подобное ему никогда ещё не приходилось. Рон с особым интересом стоял около огромного иллюминатора и всматривался в пространство, открывавшееся за ним.

  Свет в помещении был выключен. Да он и не нужен был, яркий бирюзово-белый отблеск от планеты прекрасно освещал всё вокруг так, что даже дальние уголки комнаты, где прятались неясные тени, были прекрасно обозримы. На гигантской сфере прекрасно вырисовывался пейзаж материков, подёрнутый сизо белыми завихрениями облаков и туч. Размеры в открывающемся пространстве сложно было определить, так как вокруг преобладала пустота занятая умопомрачительной громадой Сансары. Будто бы совсем рядом проплывал вытянутый предмет с нагромождением разных шпилей, патрубков и многогранных конструкций. На его игольчатых выростах мигали красные и зелёные огоньки, а на одном из окончаний вспыхивали ярко оранжевые всполохи. Корабль увеличивал ход.

  Справа, на расстоянии словно в несколько десятков шагов, с верхнего угла ползла массивная тень своей огромностью начавшая закрывать часть открывшейся панорамы. Необъятный корпус Империала брошенной игрушкой Всевышнего кружился на стационарной орбите выпуская из своего корпуса вереницу миниатюрных галеонов, фелук и бригов. Казалось, что ещё немного и его неоглядный модульный тубус снесёт комнату с наблюдателем. Именно где-то там, внутри этого гиганта, в своей особой, подвешенной на гравитационных полях сфере Гольдера находился Ныряльщик, весьма загадочное существо своей силой способное уравновешивать гравитационные и темпоральные поля и приводить время в соответствие необходимому. Примерно так об этом, ещё на Ашраме, рассказывал Рону сам ментор Отче Инсар. И именно эта конструкция вместила в себя более полусотни космических кораблей субсветовиков для перевозки. Какие-то опустятся на планету, какие-то останутся на орбите Сансары-II, а иные обратно причалят в пакгаузах Империала, чтобы продолжить свой путь к намеченным целям.

  С отче Инсаром Тарадием он увиделся лишь единожды. Встреча была намеренной и произошла всего за пять дней до отбытия Рона. Приняв покаяния и благословив своего подопечного, ментор перевёл беседу в русло личных наставлений. Разговор происходил в приёмном кабинете Настоятеля, так что особо беспокоиться о всеслышащих стенах и не стоило. Но Отче всё же попросил Рона присесть поближе и быть внимательным.

  Главной в разговоре была тема истинности веры, постоянного познавания Пути рыцарей арьяначариев и преданности в нём своему выбору, своей судьбе и Всевечному. Впрочем, ни о чём другом в стенах храма и не должно было оговариваться. Общались они весьма долго, что приход ночи заметили лишь по охватившей обоих усталости. Настолько продолжительных бесед Рон не вёл уже давно, с того самого момента, как принял епитимию и оказался в Саду, а это в пересчёте на Эталонное время выходило, что минуло почти семь лет.

  Очищенные и стойкие чувства Рона убедительно твердили о том, что его епитимия ещё не окончена. Видения в Саду становились для него в последнее время весьма редкими гостями, так что стали казаться прекрасным развлечением опустошённому уму, избавляющемуся от страстей и памяти. Хотя его джива и начала пускать зелёные листья и даже побеги сживаясь с таким необычным существом, как человек. Он же старался отбросить всякую значимость и те ощущения, которые можно было бы назвать привязанностью живого к живому, единственному что у него было.

  Рон вырос, был немного замкнут и более молчалив, чем ранее словоохотлив. Теперь же отправляя его на Сансару отче Инсар говорил о том, что необходимо было совершать монаху-ачарию, а конкретно ему, Рону, находящемуся в среде ортодоксов и маловерных.

  Основной и главной задачей ставилась необходимость поддерживать догматические принципы Ордена среди последователей, опираясь на собственные логические предпосылки действия и их результаты. Образам и примерам больше верят, чем множеству мудрых слов. Постараться внедрять учение Пути в языческие предрассудки местного населения, постепенно превращая знания о единобожии в религиозный культ. На определённом этапе требовалось предоставить аборигенам определённое минимально-ёмкое число правил и законов, для лучшего его усвоения. Всё должно было быть простым и доступным в объяснениях и понимании. А самое главное – универсальным.

  Отдельно оговаривалось политическая составляющая о необходимости привлечения, если такая возможность уже существовала, или создать изначально, социальные элиты с предоставлением избранным её представителям трансцедентальных практик по достижению просветления и «общения» с Высшим Единым. Тем самым подталкивать само общество к потребности прогрессирующей эволюции. Получив в личное пользование знания о Всевечном, как идеалистические принципы стремления к свободе и эгоцентризму, люди вскоре начнут утверждаться в мысли о урбанизации собственной жизни. В особые подробности ментор не старался вдаваться, говоря лишь, что Рон сам сможет во многом разобраться поняв миропонимание аборигенов. Весь смысл заключался в том, чтоб соединить людей в организованные социальные союзы и подвести их к конкурированию, тем самым построив предпосылки к развитию наук и технологий.

  Особо Отче сердечно просил Рона быть осторожным и внимательным, тем более к тем, кто прибывал на планету с визитами торговли и обмена.

  Рон не многое понял из всех наставлений, но постарался вникнуть в сказанное. Смиренно и с радостью приняв благословение от Отче, он сердечно распрощался с ним.

  Он никогда не видел космических кораблей и той звёздной безбрежности, которая открывалась за стеклом иллюминатора . Ещё в раннем детстве ему казалось, что именно в подобных вселенских чертогах обитает Всевечный. Теперь же Рон понимал, что это не так. А истёртое воспоминание о прибытии на Ашрам-IV мало чем могло помочь, в том плане, что ничего из происходящего тогда он совершенно не помнил. Или просто забыл, ведь минуло с того момента уже более шестнадцати лет. Запертая узкая комната, из которой его выпускали лишь на несколько минут странные и совершенно чужие люди в тогах – и это всё, что хоть как-то напоминало о том перелёте. Единственным и настоящим для него с того момента был лишь Отче Инсар...

  Сзади, за длинной стеной возник мягкий шелест чьих-то шагов. Рон уже с полной уверенностью мог сказать, кому могла принадлежать подобная манера ходьбы: чуть торопливая, семенящая, немного переваливающаяся из-за распухших от артрита суставов.

  В открывшуюся дверь вошла пожилая женщина, с утончёнными чертами лица, всё ещё удерживающих увядающую красоту.

  – Юноша, – произнесла она тихо, но церемонно, опустив руки, – я пришла сопроводить вас в Зал. Нас уже ждут.

  – Нас?! – Рон обернулся. – Скорее всего, теперь только меня...

  – Именно, – ответила женщина. – Не стоит задерживать остальных.

  – Здесь очень красиво. Ничего подобного мне ещё никогда не доводилось видеть.

  – Навигационная палуба не предназначена для пассажиров.

  Он знал это прекрасно, а потому тайком пробирался сюда уже во второй раз, пока корабль спокойно дрейфовал на орбитальном радианте. Чувствовать других он научился ещё на Ашраме в Саду, приняв эту способность от джива, которая становилась тёплой при появлении сторонних людей.

  – Скажите, сестра Заир, этот экзамен действительно уж столь необходим?..

  – Обязателен без оговоров, – жёстко сказала она, как и подобало монахине Вадья Джигьясе.

  – Мне просто хотелось ещё немного побыть здесь, – сказал Рон откровенно. – Я никогда не видел ничего подобного.

  – Говорить так, значит соблазняться миром и обрекать себя на большой грех.

  – Почему? Что зазорного в том, чтоб восхищаться красотой мира и всем, что создал Всевечный?

  – Мы должны лишь служить Ему, а не увлекаться иллюзией Его сна.

  – Да, это истинно! – сказал Рон, подумав совершенно иное: «Почему она так настойчива в своей глупости?!». – Но тогда, сама жизнь может потерять смысл для каждого из нас, если отринуть очарование и прелесть окружающего. Для того оно и было создано.

  – Это только слова! – женщина вздёрнула подбородок. – Нас ожидают.

  – Сестра Заир? Скажите, главная задача этого испытания должна иметь определённую необходимость?

  – Возможно, ведь ничто не происходит зря.

  – И заключается это в проявлении особых, а может быть даже, необходимых качеств экзаменуемого?