Текст книги "Гэллегер"

Автор книги: Ричард Хардинг Дэвис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Эй, – проговорил он, – уберите руки. Нет никакой необходимости применять насилие. Ведь нет ничего страшного в том, что я посмотрел бой? Вот сотня долларов, возьмите её и дайте мне улизнуть. Никто даже не заметит.

Но детектив только встал к нему поближе.

– Я задерживаю вас за ограбление, – прошептал он еле слышно. – Вы сейчас пойдёте со мной, и тихо. Чем меньше будете суетиться, тем лучше будет для нас обоих. Если не знаете, кто я, можете пощупать мой значок под пальто вот здесь. У меня есть полномочия. Всё по закону. Когда мы выберемся из этой проклятой свалки, я покажу вам бумаги.

Он убрал одну руку с воротника Хейда и вынул из кармана наручники.

– Это ошибка, – с трудом вымолвил убийца, побелевший и трясущийся, но готовый бороться за свободу. – Это произвол. Я сказал, отпустите меня! Уберите ваши руки! Я что, похож на грабителя, вы, болван?

– Я знаю, на кого вы похожи, – прошептал детектив, приблизив лицо к лицу задержанного. – Сейчас вы спокойно пойдёте со мной как грабитель, или я скажу этим людям, кто вы. Вам это нужно? Хотите я назову ваше настоящее имя? Сказать им? Ну, отвечайте! Сказать?

Такое торжество, такая невероятная дикость изобразилась на лице офицера, что человек, которого он держал, понял: детектив знает о нём всё. Хейд обмяк от слабости. Если бы детектив не придержал его за плечи, он упал бы. Глаза Хейда открывались и закрывались, его шатало туда-сюда, он не мог дышать, словно в горле что-то застряло. Даже такой знаток преступников, как Гэллегер, который стоял тут же и ничего не пропускал, почувствовал нечто вроде сострадания к этому испуганному, жалкому человечку.

– Ради бога, – взмолился Хейд, – отпустите меня. Пойдёмте в мою комнату, и я дам вам половину денег. Я всё честно разделю. Мы оба отсюда уедем. Это такая удача для нас обоих. Вы будете обеспечены на всю жизнь. Понимаете, на всю жизнь!

Но детектив, к его чести, только сильнее сжал губы.

– Вот и всё, – шепнул он в ответ. – И даже больше, чем надо. Вы уже сами себя приговорили. Пошли!

Два офицера в форме, стоявшие у дверей, не дали им пройти, но Хефлфингер спокойно улыбнулся и показал значок.

– Один их людей Бирнса, – объяснил он. – Приехал специально, чтобы взять вот этого парня. Это грабитель Эрли Лейн, он же Карлтон. Я уже показал бумаги капитану. Всё по закону. Сейчас мы заберём в гостинице его пожитки и поедем на станцию. Думаю, уже сегодня будем в Нью-Йорке.

Офицеры улыбнулись в знак восхищения перед представителем, возможно, лучшего полицейского подразделения в стране и пропустили его. Затем Хефлфингер повернулся к Гэллегеру, который всё ещё сопровождал его, как верный пёс.

– Я собираюсь пойти в его комнату, чтобы забрать деньги и всё остальное, – прошептал он. – Потом я поведу его на станцию и сяду на поезд. Я своё дело сделал, не забудь о своём!

– О, вы получите свои деньги, – сказал Гэллегер. – Слушайте, – прибавил он тоном эксперта, – вы знаете, вы отлично всё проделали.

Пока облава заканчивалась, Дуайер писал в блокноте, так же, как он писал, пока ждал начала боя. Сейчас он шагнул к другим корреспондентам, которые о чём-то совещались.

Газетчики уже заявили ухмыляющимся офицерам, что они представляют крупнейшие издания страны. Теперь они энергично препирались с капитаном, который руководил облавой и объявил, что они все под арестом.

– Не будьте идиотом, Скотт, – сказал Дуайер, который был слишком взбудоражен, чтобы играть в дипломатию. – Вы ведь знаете, что мы тут не для развлечения. Мы пришли сюда, чтобы работать, как и вы, и у вас нет права нас задерживать.

– Если мы сейчас же не дадим телеграммы, – сказал репортёр из Нью-Йорка, – то мы не успеем к выходу завтрашних газет, и…

Капитан Скотт сказал, что его не волнует такая ерунда, как завтрашние газеты, и что все репортёры сейчас отправятся в полицейский участок. Они предстанут перед судом, и если суд решит, что их надо отпустить, значит, так и будет, а его дело взять их под стражу.

– Но потом будет уже поздно, вы понимаете или нет? – закричал Дуайер. – Вы должны отпустить нас сейчас, прямо сейчас.

– Я никого не отпущу, мистер Дуайер, – сказал капитан, – и хватит об этом. Я только что арестовал президента Молодёжного республиканского клуба. И вы думаете, ребята, что после этого я отпущу вас?

То, что затем сказал Дуайер, было так невежливо по отношению к доблестному капитану Скотту, что утомлённый Скотт схватил спортивного редактора за плечо и сунул в руки двум своим подчинённым.

Этого выдающийся репортёр уже вытерпеть не мог, и он в возбуждении поднял руку, чтобы защищаться. Но прежде, чем он успел сделать какую-нибудь глупость, его запястье перехватила чья-то сильная маленькая рука, а вторая рука залезла прямо в карман его пальто. Он опустил руки и, посмотрев вниз, увидел, что рядом стоит Гэллегер и держит его за запястье. Дуайер совсем забыл о существовании мальчика. Он хотел выругаться, но что-то в невинных глазах Гэллегера остановило его.

Рука Гэллегера всё ещё оставалась в том самом кармане Дуайера, куда он сунул свой блокнот. В этом блокноте были записи и о действиях Гэллегера, и о поимке Хейда, и о ходе боя. Не отрывая глаз от Дуайера, Гэллегер достал блокнот и незаметно засунул его в свою куртку. Дуайер понимающе кивнул. Взглянув на двух своих стражей, он увидел, что они ничего не заметили, увлечённые словесной перепалкой их начальника с корреспондентами. Затем он склонился к Гэллегеру и зашептал:

– Набор заканчивается в два сорок. Если не успеешь добраться до этого времени, то всё кончено. Но если успеешь, ты взорвёшь город и всю страну в придачу.

Глаза Гэллегера сверкнули, он кивнул, давая знать, что всё понял, и смело двинулся в сторону двери. Когда его остановили охранявшие дверь офицеры, то, к удивлению Дуайера, он захныкал.

– Отпустите меня к отцу, я хочу к моему отцу! – пронзительно завопил мальчик. – Его арестовали. Папочка, папочка. Они посадят тебя в тюрьму.

– Кто твой отец, сынок? – спросил один из охранников.

– Кеплер, – всхлипнул Гэллегер. – Его посадят, я больше его никогда не увижу.

– Смотри, он там, в первой карете, – ласково сказал офицер. – Беги, пожелай ему спокойной ночи, а потом отправляйся лучше в кровать. Здесь не место таким маленьким мальчикам.

– Спасибо, сэр, – шмыгнув носом, сказал Гэллегер, когда два офицера подняли дубинки и выпустили его в темноту.

На дворе царила суматоха. Лошади толкались, пихались, повозки сцепились между собой. Во всех окнах дома, который раньше казался необитаемым, горел свет, и слышались сердитые протесты арестованных. Три полицейские кареты были заполнены недовольными пассажирами. Они стояли и сидели, столпившись, как стадо овец. Ничто не защищало их от мокрого снега и ледяного дождя.

Гэллегер спрятался в тёмном углу и ждал, пока глаза привыкнут к темноте. Не отрывая испуганного взгляда от качающегося фонаря в руках бродившего среди повозок офицера, он между колёс и лошадиных ног пробирался к кэбу, который оставил возле ворот. Кэб никуда не двинулся со своего места, и голова лошади оставалась повёрнутой по направлению к городу. Гэллегер бесшумно открыл ворота и хотел отвязать лошадь. Узел покрылся тонким слоем льда, и на его развязывание ушло несколько минут. Но его зубы, наконец, справились с этим делом, и с поводьями в руках он запрыгнул на колесо. И вдруг страх, как электрический разряд, парализовал его, он не мог дышать, и только широко открытыми глазами пялился в темноту.

Позади кэба, на расстоянии не более пятидесяти футов появился офицер с фонарём. Он стоял совершенно тихо, держал фонарь над головой и так упорно смотрел в сторону Гэллегера, что мальчик чувствовал себя обнаруженным. Гэллегер стоял на ступице колеса, ожидая возможности запрыгнуть на подножку. Казалось, они оба не двигались целую минуту. Затем офицер сделал шаг вперёд и строго спросил:

– Кто здесь? Что вы здесь делаете?

Не было времени для бесед. Гэллегер понял, что сейчас его арестуют и что его единственный шанс – немедленно удрать. Он забрался на подножку, схватил кнут и хлестнул лошадь по спине. Животное с храпом дёрнулось, оторвалось от воротного столба и бросилось во тьму.

– Стоять! – закричал офицер.

Гэллегер часто слышал такие оклики от знакомых портовых грузчиков и мельничных рабочих. Он знал, что может последовать, если пренебречь таким окликом. Он залез на место извозчика и оглянулся. Три выстрела, которые прозвучали сзади, показали ему, что его школа дала ему множество ценных знаний.

– Не бойся, – успокаивающим тоном сказал он лошади, – он стрелял в воздух.

В ответ на выстрелы раздался нетерпеливый звон колокола полицейской кареты. Оглянувшись, Гэллегер увидел красные и зелёные фонари, мечущиеся из стороны в стороны, в темноте похожие на огни яхты, которая борется со штормом.

– Я не собирался скакать наперегонки с полицейскими каретами, – сказал Гэллегер лошади, – но если они этого хотят, то мы зададим им жару, а?

Филадельфия лежала в четырёх милях к югу, освещая небо у горизонта слабым жёлтым свечением. Она казалась очень далекой. Несмотря на бахвальство, Гэллегер затосковал, думая о долгой, одинокой поездке.

Стало ещё холоднее. Одежда Гэллегера намокла от дождя и снега. Ледяные капли, вызывая озноб, били по его телу. Даже мысли о перегруженных полицейских каретах, возможно застрявших сейчас в грязи, не радовали его. Возбуждение, которое делало его равнодушным к холоду, сейчас улетучилось, и он почувствовал себя слабым и больным. Но его лошадь, замёрзшая от долгой остановки, сейчас мчалась вперёд, разогревая кровь в своих венах.

– Хорошая зверюга, – жалобно сказал Гэллегер. – Ты сильнее меня. Ты не вернёшься назад. Мистер Дуайер сказал, что мы должны взорвать город.

У Гэллегера не было представления, сколько времени продлится эта ночная поездка. Но он помнил, что примерно в трёх четвертях пути от Кеплера до редакции стояла фабрика с большими часами.

Он всё ещё ехал по сельской местности, которая составляла большую часть пути. Он скакал между пустынными полями с голыми стеблями кукурузы и грязной землёй, чуть покрытой слоем снега, фермами, кирпичными заводами, стоявшими с обеих сторон дороги. Ни единого человека не попалось ему на пути, только иногда собаки у ворот гавкали ему вслед.

Часть его пути лежала вдоль железной дороги. Некоторое время он ехал мимо длинных рельсов, на которых отдыхали товарняки. Фантасмагорические пригородные станции в стиле королевы Анны стояли тёмные и пустынные. Пару раз Гэллегер видел дежурного, сидящего за столом, и это зрелище успокаивало его.

Однажды он решил остановиться и взять одеяло, в которое он укутывался в первой поездке, но испугался, что потеряет время, и продолжал править, стуча зубами и дрожа всем телом.

Возгласом радости он поприветствовал первый отдельно стоящий ряд тёмных домов. Редкие фонарные столбы наполнили его душу светом, даже топот копыт по дурно мощёным улицам звучал для него, как музыка. Вместо мрачных фермерских домиков и измождённых деревьев, которые пугали своими гротескными формами, чаще стали попадаться огромные мельницы и фабрики со светом в далёких сторожках. Гэллегер посчитал, что ехал примерно час, и за это время дождь прекратился, уступив место тяжёлым, липким хлопьям снега. Он проезжал безмолвные рабочие кварталы, обитатели которых сейчас спали. Наконец он свернул на Броуд-стрит – главную транспортную артерию, которая разрезает город на две ровных половины.

Он бесшумно ехал по снегу и слякоти улицы, желая как можно скорее взглянуть на циферблат, когда хриплый голос окликнул его с тротуара.

– Эй, ты, стой, стой! – сказал голос.

Гэллегер повернулся. Хотя он видел, что голос исходит из-под полицейского шлема, он только резко ударил лошадь хлыстом и пустил её в галоп. Полицейский пронзительно засвистел в свисток. Впереди Гэллегера, на углу улицы раздался ещё один свисток.

– Тпру, – сказал Гэллегер, потянув поводья. – Их слишком много, – добавил он в своё оправдание.

Лошадь остановилась, она тяжело дышала, клубы густого пара поднимались с её боков.

– Какого чёрта ты не останавливаешься, когда я тебе говорю? – строго спросил полицейский, подойдя к кэбу.

– Я вас не слышал, – мирно ответил Гэллегер. – Но я услышал ваш свисток, а потом другой свисток. И я подумал, что вы, кажется, хотите мне что-то сказать, и поэтому остановился.

– Нет, ты хорошо меня слышал. Почему у тебя не горят фонари? – спросил полицейский.

– Я должен их зажечь? – спросил Гэллегер, с внезапным интересом склонившись над ними.

– Ты знаешь, что должен, а если нет, то у тебя нет прав управлять этим кэбом. Мне кажется, ты не настоящий извозчик. Где ты его взял?

– Конечно, это не мой кэб, – сказал Гэллегер со смешком. – Это кэб Люка Макговерна. Он зашёл выпить в бар Кронина и чуток перебрал, а кэб оставил, поэтому мой отец сказал мне отвезти его в конюшню. Я сын Кронина. Макговерн теперь не может им управлять. Сами посмотрите, до чего он довёл лошадь. Он обычно оставляет её в конюшне Бахмана, и я собираюсь туда.

То, что Гэллегер знает местных знаменитостей, успокоило усердного офицера. Он посмотрел на мальчика таким взглядом, который смутил бы менее искусного лжеца, но Гэллегер только подёрнул плечами, как будто от холода, и с очевидным безразличием ждал, что скажет офицер.

На самом деле его сердце тяжело колотилось. Он чувствовал, что если его напряжение будет замечено, он проиграет. Из тени домов неожиданно появился второй человек, весь засыпанный снегом.

– Что тут, Ридер? – спросил он.

– Ничего особенного, – ответил первый офицер. – У этого парня не горят фонари. Я крикнул, чтобы он остановился, а когда он не остановился, я засвистел. В общем, всё в порядке. Он просто отвозит кэб к Бахману. Езжай, – добавил он угрюмо.

– Пошла! – выкрикнул Гэллегер. – Спокойной ночи, – сказал он, обернувшись через плечо.

Когда он отъехал от двух полисменов, он облегчённо выдохнул. А когда оказался на безопасном расстоянии, он самыми грубыми словами обругал двух надоедливых дураков.

– Они могут запугать человека до смерти, – сказал он, пытаясь вернуться к своей обычной дерзости.

Но попытка не удалась. Он почувствовал, что в горле его застрял ком, что солёные, тёплые слёзы текут по его лицу.

– Не очень-то честно, что вся полиция хочет задержать такого маленького мальчика, как я, – сказал он, извиняясь за свою слабость. – Я не делал ничего плохого, я замёрз до смерти, а они ещё и придираются.

Было очень холодно. Когда мальчик затопал по подножке, чтобы согреться, резкая боль пронзила всё его тело. Когда он похлопал руками по плечам – он видел, что так делают настоящие кэбмены – в кончиках пальцев так сильно закололо, что он громко закричал. Он сильно хотел спать. У него было такое чувство, словно кто-то дал ему понюхать хлороформу, и он не мог сопротивляться дремоте, которая им овладевала.

Едва удерживая голову, он увидел светлый диск, похожий на полную луну, и догадался, что это циферблат, к которому он так стремился. Он проехал мимо, пока осознал это, но сам факт придал ему бодрости. Когда кэб уже объехал городскую ратушу, он вспомнил, что есть другие часы, на железнодорожной станции.

Он оцепенел от ужаса, когда увидел, что уже половина третьего и что у него осталось только десять минут. И это, и множество электрических фонарей, и вид знакомых зданий вывели его из полубессознательного состояния. Он приподнялся, прикрикнул на лошадь, которая отчаянным галопом понеслась по скользкому асфальту. Он не думал ни о чём, кроме скорости, и ни смотрел по сторонам, сворачивая с Броуд-стрит на Честнат-стрит. Здесь перед ним открылся прямой путь в редакцию, нужно было проехать всего семь кварталов.

Гэллегер так и не понял, как случилось, но вдруг с двух сторон раздались крики, его лошадь потянули назад, и он увидел, как два человека в кэбменской ливрее держат лошадь за голову, похлопывают её по бокам и называют по имени. Другие кэбмены, которые стояли на углу, столпились у повозки. Все они галдели, ругались и дико размахивали руками, в которых были сжаты хлысты.

Он говорили, что знают, чей это кэб. Они хотели знать, где Макговерн, почему его нет в кэбе. Они хотели знать, где Гэллегер украл кэб, и почему он такой дурак, что попался друзьям его владельца. Они говорили, что даже подвыпивший кэбмен не мог оставить свой кэб, а некоторые громко звали полисмена, чтобы арестовать молодого вора.

Гэллегер почувствовал, что попал в дурной сон, и на секунду онемел, как разбуженный лунатик. Его остановили под электрическим фонарём, и холодный свет падал на затоптанный снег и на лица людей.

Гэллегер наклонился вперёд и жестоко хлестнул лошадь.

– Пропустите, – закричал он, потянув ослабленные поводья. – Пропустите, говорю. Я этот кэб не крал, и у вас нет никакого права меня останавливать. Мне нужно в редакцию «Пресс», – взмолился он. – Они вам его вернут. Они вам заплатят. Я никуда с ним не убегу. Извозчика арестовали… он остался… а мне нужно в редакцию «Пресс». Вы слышите? – закричал он. В его голосе были слышны страсть и досада. – Говорю вам, пропустите, или я вас убью. Вы слышите? Я вас всех убью!

И наклонившись вперёд, мальчик ударил длинным хлыстом по лицам людей, стоявших возле лошади. Какой-то человек дотянулся до него, схватил за лодыжку, быстрым рывком сорвал с подножки и бросил на землю. Но Гэллегер тут же встал на колени и схватил человека за руку.

– Пусть они меня пропустят, мистер, – закричал он. – Пожалуйста, пусть пропустят. Я не крал этот кэб, сэр. Ей-богу, не крал. Я вам всё расскажу. Пустите меня в «Пресс», и они подтвердят. Они заплатят, сколько попросите. Я так долго ехал, сэр. Пожалуйста, пусть они меня пропустят, – зарыдал он, обхватив ноги человека. – Ради бога, мистер, пусть пропустят.

* * *

Главный редактор «Пресс» поднял трубку:

– Пока нет, – сказал он, уже пятый раз за последние двадцать минут отвечая ночному редактору.

Затем он бросил трубку и пошёл наверх. Когда он проходил мимо двери отдела местных новостей, но заметил, что репортёры не ушли домой. Они сидели на столах и стульях и ждали. Они вопросительно посмотрели на главного редактора, а редактор финансового отдела спросил:

– Есть новости?

Главный редактор помотал головой.

Наборщики стояли у себя в цеху, а старший наборщик разговаривал с ночным редактором.

– Ну, как? – поколебавшись, спросил ночной редактор.

– Ничего, – ответил главный редактор. – Не думаю, что мы успеем. А вы?

– Мы должны были закончить набор полчаса назад, – сказал ночной редактор. – И мы не успеем на пригородные поезда, если ещё задержим газету. Мы не можем ждать непонятно чего. Нет ни малейшего шанса, что был бой или что Хейд арестован.

– А если есть, мы взорвём город… – предположил главный. – Но не думаю, что это возможно. Если бы у Дуайера был какой-нибудь материал, он бы уже стоял здесь.

Главный редактор смотрел в пол.

– Ну, ладно, – медленно сказал он, – мы больше не можем ждать. Начинай, – с явным нежеланием добавил он, повернувшись к старшему наборщику.

Тот пронёсся мимо и стал раздавать указания. Но два редактора ещё с сомнением смотрели друг на друга.

Когда они так стояли, они услышали внизу, в комнате репортёров неожиданные крики и шум бегающих туда-сюда людей. Множество ног затопало по лестнице, а голос редактора местных новостей говорил кому-то:

– Беги к Мэддену и возьми бренди, быстро.

В наборном цеху никто не произнёс ни слова. Но те наборщики, которые собирались домой, начали стягивать свои пальто, и все, как один, уставились на дверь.

Дверь распахнулась снаружи. В дверном проёме стояли кэбмен и финансовый редактор, которые с двух сторон поддерживали маленького, промокшего, жалкого мальчика. Снег на одежде мальчика таял и образовывал на полу маленькие лужицы.

– А, это Гэллегер, – сказал ночной редактор, не скрывая острейшего разочарования.

Гэллегер шатался между мужчинами, которые его поддерживали. Он нетвёрдо шагнул вперёд и непослушными пальцами начал расстёгивать свою куртку.

– Сэр, мистер Дуайер… – слабо сказал он, не отрывая испуганного взгляда от главного редактора, – он арестован… а я не мог приехать раньше, потому что они меня задержали, и они забрали мой кэб… но… – Он вытащил из-за пазухи влажный и измятый блокнот. – Но мы взяли Хейда, и вот статья мистера Дуайера.

Он протянул блокнот и странным голосом, в котором слышались нотки страха и надежды, спросил:

– Я успел вовремя, сэр?

Главный редактор взял блокнот и передал его старшему наборщику. Тот разорвал блокнот на листы и раздал их своим подчинённым так же быстро, как игрок раздаёт карты. Затем главный присел и начал расшнуровывать грязные, мокрые ботинки Гэллегера. Гэллегер бессильно воспротивился этому падению большого начальника. Но его протест был слаб, и он уронил тяжёлую голову на плечо главного редактора.

Перед глазами Гэллегера плавали яркие, разноцветные круги. Лица репортёров, которые стояли перед ним на коленях и растирали его руки и ноги, размылись в тумане. Рёв и грохот печатной машины в подвале казался далёким, как шум прибоя.

Затем он вдруг снова с резкой, внезапной чёткостью осознал, где находится и кто перед ним. Гэллегер со слабой улыбкой посмотрел в лицо главного редактора.

– Вы ведь не уволите меня за отлучку? – прошептал он.

Главный редактор ответил не сразу. Он склонил голову набок. Он почему-то задумался о своём сыне, который сейчас дома, спит в своей кровати. Наконец он тихо сказал:

– Не в этот раз, Гэллегер.

Гэллегер умиротворённо положил голову на плечо пожилого человека и понимающе улыбнулся молодым людям, которые столпились вокруг него.

– Вы этого не сделаете, – сказал он с ноткой прежней дерзости. – Потому что… я взорвал этот город.

notes

Примечания

1

«Филадельфия Пресс» – газета, в которой работал Дэвис в начале журналистской карьеры.

2

Томас Ф. Бирнс (1842—1910) – американский полицейский. В 1880—1895 годах возглавлял департамент полиции Нью-Йорка.

3

Джон Кэрмел Хинан (1834—1873) – американский боксёр; Том Сейерс (1826—1865) – британский боксёр. Бой Хинана и Сейерса в 1860 году был первым международным боксёрским турниром.