Текст книги "Волшебная шкатулка"

Автор книги: Ричард Фримен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Ричард Остин Фримен
ВОЛШЕБНАЯ ШКАТУЛКА

Детективный рассказ

Случилось это неподалеку от Кингс-роуд, в районе Челси, и мы, благодаря острым и наблюдательным глазам Торндайка, стали свидетелями драматической истории с «волшебной шкатулкой». Нет, сначала события развивались отнюдь не драматически, даже в истории с самой шкатулкой ничего такого не было. Драматизма, да, впрочем, и волшебства, в эту историю добавил сам Торндайк, а я записал ее главным образом для того, чтобы показать его необычайную способность делать неожиданные выводы из, казалось бы, случайных фактов и тут же использовать их самым неожиданным образом.

В один туманный ноябрьский вечер – пробило уже восемь часов – мы свернули с главной улицы на север и, оставив позади яркие огни магазинов, сразу оказались в лабиринте темных и узких улочек. Такая внезапная смена декораций поразила нас обоих, и Торндайк принялся философствовать по этому случаю в присущей ему спокойной, рассудительной манере.

– Лондон – это неисчерпаемый город, – рассуждал он вслух. – Его разнообразие не знает границ. Минуту назад мы шли в зареве огней и вынуждены были протискиваться сквозь толпу. А теперь взгляните на эту улочку. Она темная, словно туннель, и, кроме нас, тут нет ни одной живой души. В таком месте может случиться что угодно.

Внезапно он остановился. Мы как раз проходили мимо небольшой церкви или часовни, западный вход в которую тонул во мраке открытого портика. И когда мой друг вошел под него и наклонился, я заметил в глубокой тени, под стеной, предмет, который, очевидно, и привлек его внимание.

– Что это? – спросил я, шагнув к своему другу.

– Сумка, – ответил Торндайк. – Но почему она здесь лежит?

Он попробовал толкнуть церковную дверь, но она была заперта. Торндайк отошел, посмотрел на окна.

– В церкви нет ни огонька, – сказал он. – Дверь закрыта, вокруг, никого не видно. Сумку, очевидно, кто-то потерял. Может, взглянем, что в ней?

Не дожидаясь ответа, он взял сумку, вышел из-под портика – туда, где было немного светлее, – и мы начали ее осматривать. С первого же взгляда нам стало ясно, что сумка сначала была на замке, но потом его взломали.

– Внутри что-то есть, – сказал Торндайк. – Думаю, нам следует посмотреть, что там. Подержите, пока я посвечу.

Он передал мне сумку, поискал что-то в кармане и достал крохотный электрический фонарик, который по привычке – до чего же хорошая привычка – всегда носил с собой. Я открыл сумку и держал ее, а Торндайк светил внутрь. Мы увидели там несколько предметов, тщательно завернутых в рыжую бумагу. Торндайк достал один из них, развязал шпагат и, сняв бумагу, показал мне китайскую каменную ступку. К ней была прикреплена бирка с эмблемой Музея Виктории и Альберта и надписью: «Мисс Мэйбл Бонни, Фулгем-роуд, Вербный переулок, 168».

– Тут сказано все, что, нам нужно знать, – промолвил Торндайк. – Думаю, мы не ошибемся, если вернем эти вещи владелице – ведь, сумка, как видно, тоже принадлежит ей. – И он доказал на золотые инициалы «М. Б.», вытиснутые на сафьяновой коже.

Нам хватило нескольких минут, чтобы добраться до Фулгем-роуд, но потом мы были вынуждены пройти этой улицей еще почти милю, прежде чем добрались до Вербного переулка – дорогу нам показал, какой-то приветливый лавочник. Сто шестьдесят восьмой номер был, естественно, в самом конце.

Свернув на тихую улочку, мы чуть не столкнулись с двумя, мужчинами, которые очень спешили и все время оглядывались. Я заметил, что оба они японцы, хорошо одетые, интеллигентного вида, но особого внимания я им не уделил, поскольку меня больше заинтересовало то, на что они оглядывались. Это был кэб, чуть видный в свете уличного фонаря, в конце переулка. Из него только что вышли четыре человека: двое из них поспешили к дверям и начали стучать, а двое других очень медленно перешли тротуар и поднялись по ступенькам на крыльцо. Почти сразу же дверь открылась и две неясных фигуры исчезли внутри дома, а две другие вернулись к кэбу. Подойдя ближе, мы увидели, что это два полисмена в форме. Не успел я их хорошенько разглядеть, как они сели в кэб и уехали.

– Похоже на уличное происшествие, – заметил я и добавил, взглянув на номера домов, мимо которых мы проходили: – Вот только боюсь я, как бы этот дом не оказался... клянусь всеми святыми, так оно и есть! Сто шестьдесят восьмой! Здесь что-то происходит, и эта сумка играет какую-то роль.

Ответ на наш стук не заставил себя ждать. Я еще только поднял руку, чтобы постучать вторично, когда дверь открылась, и на пороге появилась пожилая служанка. Она вопросительно посмотрела на нас, и в ее взгляде, как мне показалось, было нечто похожее на тревогу.

– Здесь живет мисс Мэйбл Бонни? – спросил Торндайк.

– Да, сэр, – ответила служанка. – Но, боюсь, вы не сможете увидеть ее сейчас, если только у вас не срочное дело. У мисс Мэйбл большие неприятности, к тому же у нее на это время назначена встреча.

– Причин беспокоить ее у нас нет, – сказал Торндайк. – Мы зашли только, чтобы отдать эту сумку. Ее, наверное, потеряли. —И он протянул служанке сумку.

Служанка быстро схватила сумку, вскрикнув от удивления, и раскрыла, чтобы заглянуть в нее.

– Ой! – воскликнула она. – Похоже, они ничего не взяли. Где вы ее нашли, сэр?

– На паперти церкви на Спелтон-стрит, – ответил Торндайк и уже повернулся, чтобы уйти, когда служанка торопливо сказала:

– Прошу вас, сэр, оставить свою фамилию и адрес. Мисс Бонни захочет вам написать и поблагодарить.

– Думаю, что в этом нет необходимости... – начал было Торндайк, но служанка взволнованно прервала его:

– Будьте добры, сэр! Мисс Бонни будет, страшно огорчена, если не сможет поблагодарить вас. Кроме того, она возможно, захочет спросить у вас кое-что по этому поводу.

– Вы правы, – сказал Торндайк, которому только воспитание не позволяло прямо, сейчас спросить кое-что и самому. Он достал футляр с визитными карточками, подал одну служанке и, пожелав ей дорого вечера, ушел.

– Эту сумку, очевидно, украли, – заметил я, когда мы шли назад к Фулгем-роуд.

– Очевидно, – согласился Торндайк и хотел было сказать об этом еще кое-что, но наше внимание привлек кэб. Он ехал от главной улицы. Из его окна высовывалась голова мужчины, и, когда экипаж проезжал под уличным фонарем, я успел разглядеть, что это пожилой джентльмен с очень седыми волосами и удивительно свежим лицом.

– Вы видели, кто это? – спросил Торндайк.

– Он похож, на старого Бродриба.

– Да. Очень. Интересно, куда это он спешит?

Торндайк с любопытством смотрел на кэб, который как раз подъехал к тротуару и остановился, похоже, как раз напротив дома, из которого мы только что вышли. Как только экипаж встал, дверца резко открылась и на тротуар резво выскочил – словно старый, но довольно живой чертик из коробочки – пассажир и побежал по ступенькам наверх.

– Так стучит только Бродриб, сомнений нет, – сказал я, когда на тихой улице раздался старомодный стук. – Я слишком часто слышал, этот стук в наши двери, чтобы ошибиться. Но, думаю, лучше, чтобы он не заметил, что мы следим за ним.

Когда мы направились дальше, я время от времени поглядывал искоса на своего спутника, со злорадством отмечая, что его мучает любопытство. Я хорошо знал, что происходит сейчас у него в голове, поскольку Торндайк реагировал на такие факты всегда одинаково. А тут был целый ряд взаимосвязанных фактов: украденная сумка (правда, из нее ничего не забрали); музейная бирка; кто-то раненый или больной – возможно, сама мисс Бонни, доставленная домой под охраной полисменов; и, наконец, старый адвокат, примчавшийся, словно на пожар. Тут было над чём задуматься. И вот Торндайк под моим проницательным и внимательным взглядом складывал эти факты в различные комбинации, чтобы увидеть, какой можно сделать общий вывод. Пожалуй, и мое состояние не было для него тайной, поскольку он заметил, словно отвечая на невысказанную реплику:

– Ну что ж, думаю, что мы узнаем обо всем очень скоро, если Бродриб, как я надеюсь, увидит мою визитную карточку. Подходит омнибус, он устраивает нас. Ну что, поехали?

Он встал на обочине и поднял тросточку. В омнибусе нам пришлось сесть по разным сторонам прохода, и у нас не было возможности поговорит, даже если бы и было о чем.

Но пророчество Торндайка сбылось раньше, чем я ожидал. Только мы поужинали и не успели еще закрыться на ночь, как в дверь кто-то громко забарабанил.

– Это Бродриб, черт бы его побрал! – воскликнул я и поторопился впустить его.

– Нет, Джервис, – отказался он, когда я пригласил его войти. – Я постою здесь. Не хочу беспокоить вас в такую позднюю пору. Я пришел лишь для того, чтобы назначить вам на завтра встречу с моим клиентом.

– Вашего клиента зовут Бонни? – спросил я.

Он вздрогнул и удивленно уставился на меня.

– Слушайте, Джервис! – воскликнул он. – А вы уже становитесь похожим на Торндайка. Господи, откуда вы знаете, что она моя клиентка?

– Не имеет значения, откуда я знаю. Такая уж наша работа – знать всё обо всём, не выходя из этих комнат. Но если ваш визит связав с мисс Мэйбл Бонни, то, ради бога, заходите, а то Торндайк не будет спать всю ночь. Потому что теперь, как сказал бы мистер Бамбл, сидит как на иголках.

Выслушав меня, мистер Бродриб – отнюдь не неохотно, а если говорить правду, то совсем наоборот – вошел; весело поздоровался с Торндайком и обвел нашу комнату одобрительным взглядом.

– Ха! – воскликнул он. – А у вас тут довольно уютно. Если вы действительно уверены, что я...

Я прервал его, подтолкнув поближе к камину, и усадил на стул, а Торндайк тем временем нажал кнопку звонка, соединявшего нас с лабораторией.

– Хорошо, – сказал Бродриб, поудобнее усаживаясь на стуле перед огнем, словно большой породистый кот. – Если вы настаиваете, я вам, конечно, кое-что расскажу. Но вы же, наверное, не хотите, чтобы я сейчас говорил о, делах?

– Послушайте, Бродриб, – ответил Торндайк, – вы же прекрасно знаете: эти дела важны для нас, как воздух. Ну же, рассказывайте все, как есть.

Бродриб удовлетворенно вздохнул и поставил носки башмаков на каминную решетку. В этот момент неслышно отворилась дверь, и в комнату заглянул Полтон. Он окинул нашего гостя мимолетным взглядом и, все поняв, так же неслышно прикрыл за собой дверь.

– Я рад, – продолжал Бродриб, – что имею возможность поговорить сначала с вами, потому что есть вещи, о которых при клиентах лучше не упоминать. А я очень заинтересован в деле мисс Бонни. Неожиданный поворот в нем, который, собственно, и привел меня сюда, произошел совсем недавно – по сути, сегодня вечером. Но я знаю, вы любите, чтобы вам рассказывали все по порядку, поэтому оставлю пока события сегодняшнего вечера на потом и расскажу вам с самого начала историю, что полностью, относится к нашему делу.

Тут наступила небольшая пауза, потому что в комнату вошел Полтон, неся поднос с графином портвейна, печеньем и тремя рюмками. Все это он поставил на маленький столик – так, чтобы гостю была удобно доставать. Потом удовлетворенно взглянул на нашего давнего друга и, словно доброе привидение, выскользнул из комнаты.

– Вот как! – воскликнул Бродриб, не сводя глаз с графина. – Это уже никуда не годится, ей-богу. Вам не стоило бы меня так ублажать.

– Дорогой мой Бродриб, – возразил Торндайк, – вы наш благодетель. Вы дали нам повод выпить по рюмочке портвейна. Вы же знаете, что мы не можем пить одни.

– А я бы мог, если бы у меня был такой погреб, как у вас, – причмокнул Бродриб, с наслаждением вдыхая аромат вина. Он немного отпил, посмаковал, закрыв глаза, покачал головой и поставил рюмку на столик. – Вернемся к нашему делу, – продолжал он. – Мисс Бонни – дочь нотариуса. Гарольд Бонни, вы, очевидно, его помните. Он держал контору на Бедфорд-роуд. Так вот, однажды утром к нему пришел клиент и попросил взять на хранение кое-какое имущество, пока он, клиент, будет находиться по какому-то срочному долу в Париже. Имуществом оказалась коллекция жемчужин необычайных размеров и стоимости. В целом, они составляли ожерелье, которое для удобства было снято с нитки. Кто знает, откуда они происходили, эти жемчужины, но дело было вскоре после революции в России и мы можем кое о чем догадываться. Жемчужины были в кожаном мешочке, и на завязке стояла личная печать владельца.

Очевидно, Бонни не отнесся к этому делу с надлежащим вниманием. Он выдал клиенту квитанцию, подтверждая наличие в мешочке жемчуга, даже не заглянув внутрь, и положил при клиенте мешочек в сейф в своей конторе. Может, он намеревался отнести его потом в банк или переложить, в хранилище, кто знает. Но известно одно: Бонни не сделал ни того и ни другого, поскольку его старший клерк, у которого был второй ключ от хранилища – а без этого ключа нельзя было открыть дверь, – ничего об этом не знал. Когда около семи он уходил с работы, Бонни все еще напряженно работал в конторе, и вне всякого сомнения жемчужины все еще были в сейфе.

В тот вечер, где-то без четверти девять, два офицера из отдела уголовного розыска шли по Бедфорд-роуд и увидели, как из одного дома выходят трое. Двое из них свернули на Теобальд-роуд, а третий направился в другую сторону. Когда он проходил мимо них, офицеры узнали в нем японца по фамилии Уэниси, который считался членом международной банды и находился под надзором полиции. Разумеется, японец вызвал у них подозрение. Тем временем те двое, что вышли с ним, быстро свернули за угол и скрылись с глаз, а когда офицеры повернулись, чтобы проследить за Уэниси, тот, все время оглядываясь на них, прибавил ходу. Тогда один из офицеров – его звали Баркер – решил пойти за японцем, пока другой, Холт, осмотрит дом.

Так вот, как только Баркер пошел за японцем, тот бросился наутек. Была такая же ночь, как сегодня, – темная и туманная. Чтобы не потерять Уэниси из виду, Баркер тоже был вынужден побежать. Очень скоро он понял, что имеет дело со спринтером. С Бедфорд-роуд Уэниси выбежал на Хэенд-корт и пересек его, словно молния. Баркер не отставал. Но на Холберн-стрит японец исчез. Однако от одного владельца, магазина Баркер узнал, что беглец свернул на Браунлоу-стрит, поэтому снова бросился вдогонку. Но когда он добежал до конца улицы, выходящей снова на Бедфорд-роуд, то убедился, что окончательно потерял Уэниси. Улица была безлюдной, и поэтому никто не мог подсказать, куда убежал японец. Единственное, что оставалось Баркеру, это перейти улицу и посмотреть, не нашел ли чего Холт.

Но, пока Баркер искал дом, его коллега уже вышел на улицу и помакал ему рукой. Вот что Холт рассказал Баркеру: он узнал дом по большому уличному фонарю, а так как в окнах не было света, то он подошел к двери и попробовал ее открыть. Она оказалась незапертой. Холт вошел в комнату клерков, зажег газ и нажал на ручку двери, ведущей в кабинет. Но она была закрыта. Тогда он постучал, но ответа не получил. Холт внимательно осмотрел комнату клерков и тут, в темном углу, нашел, ключ. Холт попробовал открыть им дверь, и это ему удалось. Когда он открыл дверь, луч света упал на тело человека, лежавшего на полу в кабинете.

Холт быстро осмотрел тело и понял, что человек мертв – его сначала ударили по голове, а потом закололи ножом. Холт проверил карманы и узнал, что убитый – Гарольд Бонни; следов ограбления на трупе не было. В комнате вообще ничего не указывало на то, что произошло ограбление. Все, казалось, стояло на своих местах, даже сейф не взломан, хотя вот здесь не стоило спешить с выводами, потому что ключ от сейфа лежал в кармане убитого. Однако убийство было совершено, и Уэниси был убийцей или сообщником, поэтому Холт сразу же, прямо из конторы, позвонил в Скотленд-Ярд и рассказал все подробности этого события.

Я могу только добавить, что Уэниси сразу же исчез. Он не вернулся в свою квартиру в Лаймхаузе – полиция была там раньше, чем японец мог туда добраться. Был объявлен его розыск. Фотографии преступника были разосланы во все полицейские отделения, в каждом порту сидели наблюдатели. Но захватить Уэниси так и не удалось... Он, очевидно, сразу же уехал из страны на каком-нибудь пароходе, проходившем по Темзе. Здесь мы на некоторое время с ним распрощаемся.

Сначала думали, что преступник ничего не украл, поскольку главный клерк не мог выяснить, исчезло ли что-либо из конторы. На через несколько дней вернулся из Парижа тот клиент и, показав квитанцию, потребовал назад свой жемчуг. Однако жемчужины исчезли. Стало ясно, что именно на них и охотились преступники. Очевидно, они знали о них и выследили, как владелец принес их в контору. Сейф они открыли, разумеется, «домашним» ключом, а потом снова положили его в карман мертвого Гарольда Бонни.

Я был исполнителем завещания бедняги Бонни и оспорил его ответственность за жемчужины на том основании, что он взял их на сохранение бесплатно и что гибель преступной небрежностью назвать нельзя. Но мисс Мэйбл, по сути, единственная наследница покойного нотариуса, настаивала на том, чтобы взять ответственность на себя. Она заявила, что жемчужины можно было положить в банк или перенести в хранилище и что она, если не по закону, то по совести несет ответственность за их исчезновение. В общем, мисс Мэйбл настаивала, чтобы выплатить владельцу полную стоимость жемчужин. Это был чрезвычайно бессмысленный поступок, потому что клиент с радостью взял бы и половину стоимости жемчужин. И все же я склоняю голову перед человеком – мужчиной или женщиной, не-важно, – который лучше выберет бедность, но не нарушит слова...

После этого Бродриба, который и сам был таким человеком, пришлось успокоить еще одной рюмкой портвейна.

– И учтите, – продолжал он, – когда я говорю бедность, то это, нужно понимать буквально. Те жемчужины, были оценены в пятьдесят тысяч фунтов. К когда горемычная мисс Мэйбл выплатила деньги, ее ожидала нищенская жизнь. По правде говоря, ей приходится продавать одно за другим всякие там свои украшения, чтобы покрыть ежедневные расходы. Я готов повеситься, как подумаю, на что же она будет жить, продав свое последнее добро. Но не хочу тратить ваше время да эти личные заботы. Вернемся, как говорят, к нашим баранам.

Прежде всего о жемчужинах. Следов их так и не нашли; похоже, преступники и не пытались их сбыть. Знаете ли, жемчужины сильно отличаются от любых других драгоценных камней. Большой алмаз можно распилить, попробуйте распилить большую жемчужину! Да и стоило это ожерелье так дорого не столько из-за размеров, довершенной формы и «чистоты» отдельных жемчужин, сколько из-за того что все они были подобраны. Разрозненные жемчужины стоили бы гораздо дешевле.

Я теперь вернемся к нашему приятелю Уэниси. Как я уже говорил, он исчез, но потом объявился в Лос-Анджелесе: его схватила полиция, обвинив в ограблении и убийстве. Японец попался на горячем и заслуженно получил смертный приговор. Но по какой-то причине – или, как я думаю, – без всякой причины приговор заменили на пожизненное заключение. В такой ситуации английская полиция, ясное дело, ничего не могла поделать, тем более что и улик-то против Уэниси не было.

По профессии этот Уэниси был металлистом. Он делал этакие милые безделушки, что так любят японцы, поэтому ему позволили в тюрьме устроить маленькую мастерскую и понемногу заниматься своим ремеслом. Среди сделанных им вещей была и небольшая шкатулка, изготовленная им в виде сидящего человечка. Эту шкатулку Уэниси просил передать своему брату. Я не знаю, было ли у него разрешение на изготовление этого подарка, да это и не имеет теперь значения, потому что вскоре Уэниси подхватил грипп и через несколько дней умер от воспаления легких. Немного спустя, тюремному начальству стало известно, что брат Уэниси погиб за неделю перед этим в перестрелке в Сан-Франциско. Поэтому шкатулка осталась в тюрьме.

Приблизительно в это же время одна американская дама пригласила мисс Бонни сопровождать ее в поездке по Калифорнии. Мисс Мэйбл с благодарностью согласилась. В Калифорнии она посетила тюрьму, чтобы спросить, не сделал ли Уэниси какого-либо заявления насчет украденных жемчужин. Вот тут она и узнала о его недавней смерти, и директор тюрьмы, не имея возможности помочь мисс Мэйбл, подарил ей на память эту шкатулку. Случай этот попал на страницы газет и... Ну, вы знаете, какая в Калифорнии пресса. «В этом деле что-то нечисто...» – так высказались газеты. Оказывается, уже несколько японцев с сомнительным прошлым обращались к администрации тюрьмы с просьбой вернуть им шкатулку как законным наследникам Уэниси. Потом была ограблена комната мисс Мэйбл (но шкатулка находилась в сейфе отеля), а за ней самой и за ее спутницей так настойчиво следили разные типы, что женщины забеспокоились и тайком выехали в Нью-Йорк. Но там их ограбили вторично, снова неудачно, и опять за ними начали следить. В конце концов, мисс Бонни, понимая, что своим присутствием может накликать беду на подругу, решила вернуться в Англию. И, никого заранее не предупредив, села на пароход.

Однако и в Англии ей не давали покоя. У нее все, время было неприятное ощущение, что за ней постоянно следят. Ей казалось, словно она время от времени встречает на улице японцев, особенно вблизи своего дома. Конечно, причиной всего этого кошмара была проклятая шкатулка, поэтому, когда мисс Мэйбл рассказала мне обо всем, я сразу же спрятал эту штуку в карман, отнес в свою контору и положил в сейф. Именно там, естественно, и было ей место. Но она недолго пролежала в сейфе. Как-то мисс Мэйбл сказала мне, что Южно-Кенсингтонский музей устраивает выставку, восточного искусства и она хочет вместе с другими безделушками выставить и шкатулку. Я, как мог, умолял ее не делать этого, но мисс Мэйбл стояла на своем. В конце концов мы отправились в музей вдвоем: она несла в сумке керамику и что-то еще, а я сопровождал ее со шкатулкой в кармане.

Это был очень опрометчивый поступок, потому что проклятая шкатулка несколько месяцев стояла в стеклянной витрине, но самое худшее то, что рядом лежала бирка с именем и адресом владелицы и всей информацией о происхождении вещи. Однако, пока шкатулка была на выставке, ничего не случилось – из музея не так уж легко что-либо украсть; все шло хорошо до тех пор, пока выставка не закрылась и экспонаты нужно было забирать назад. Так вот, сегодня мы должны были забрать вещи мисс Мэйбл. Как и в прошлый раз, мы пошли в музей вдвоем. Но на беду вышли врозь. Кроме шкатулки, остальными ее вещами была керамика, а керамику выдавали в первую очередь. Поэтому она сложила все в сумку и освободилась еще до того, как начали выдавать металлические изделия. А так как нам было не по дороге, то ей, вроде бы, и не стоило ждать меня, и она пошла со своей сумкой, а я остался в музее, чтобы получить шкатулку. Я спрятал ее в карман и отправился домой, где снова положил шкатулку в сейф.

Когда я пришел домой, было около семи. Где-то сразу после восьми из конторы донесся телефонный звонок, и я спустился вниз, мысленно кляня того, кто так поздно позвонил. Оказалось, что это полисмен из больницы Святого Георгия. Он сказал, что нашел мисс Мэйбл на улице – она лежала без сознания – и привез ее в больницу; теперь она, сказал он, уже чувствует себя неплохо, и он повезет ее домой. Мисс Мэйбл просила, чтобы я, если смогу, немедленно приехал к ней домой. Я, конечно же, сразу отправился в дорогу и прибыл туда через несколько минут после того, как она вернулась, то есть как только вы ушли.

Мисс Мэйбл была очень удручена, и я не стал беспокоить ее расспросами. Но она сама рассказала в нескольких словах о несчастье, случившемся с ней. Вот что я услышал: она вышла из музея и направилась по Бромптон-роуд. Проходя тихой улочкой, что ведет на Фулгем-роуд, мисс Мэйбл услышала сзади шаги. В следующий миг ей набросили на голову шарф или шаль и туго стянули на шее. Одновременно у нее выхватили из рук сумку. Больше она ничего не помнит, потому что из-за шарфа на шее и испуга она потеряла сознание и очнулась лишь в кэбе, в обществе двух полисменов, везущих ее в больницу.

Теперь ясно, что нападавшие искали эту проклятую шкатулку, потому что они открыли и обыскали сумку, но ничего не взяли и не повредили. Из всего этого можно сделать вывод, что это снова были японцы – английские воры керамику бы разбили. Я увидел у мисс Мэйбл вашу визитную карточку, посоветовал ей обратиться к вам за помощью, и она с радостью согласилась. Ведь я, чтобы вы знали, рассказал ей про вас почти все. Вот почему я здесь, пью ваш портвейн и мешаю вам отдыхать.

– И что, по-вашему, я должен делать?—спросил Торндайк.

– То, что вам покажется разумным, – дружелюбно ответил Бродриб. – Прежде всего нужно положить конец этим преследованиям и наблюдениям. Кроме того, вы должны выяснить, что кроется в этой чертовой шкатулке. Проклятая вещь сама по себе не представляет никакой ценности. Работники музея воротили нос от нее. Но, очевидно, у нее есть какая-то скрытая ценность и, нужно сказать, немалая. Если она так дорога этим дьяволам, что они даже приехали за ней из Штатов, то, может, нам стоит узнать, почему это она им так дорога. Вот тут вы и можете помочь. Я предлагаю привезти завтра к вам мисс Мэйбл, а заодно прихвачу и эту проклятую шкатулку. Потом вы зададите мисс Мэйбл несколько вопросов, изучите по-своему, по-колдовски, шкатулку – даже под микроскопом, если будет нужно, – и расскажете нам все, что вы узнали.

Торндайк рассмеялся и снова наполнил рюмку нашему гостю.

– Если бы вера могла передвигать горы, Бродриб, – сказал он, – то из вас вышел бы неплохой инженер-строитель. Но дело действительно довольно-таки любопытное.

– Ха! – воскликнул старый адвокат. – Тогда все в порядке. Я знаю вас уже много лет, и ни разу еще вы не зашли в тупик. Вас теперь не загонишь в глухой угол... Так когда я должен буду привести мисс Мэйбл? Ее устроила бы послеобеденная пора.

– Очень хорошо, – отозвался Торндайк. – Приходите с ней к чаю – в пять часов. Подходит?

– Чудесно. А это – за счастливое завершение нашего приключения! – и Бродриб осушил свою рюмку.

Графин был уже пуст, поэтому Бродриб поднялся, тепло пожал нам руки и в приподнятом настроении вышел.

* * *

Я с нетерпением ожидал визита мисс Мэйбл. Как и Торндайку, мне этот случай казался весьма любопытным. Ведь, как справедливо заметил мой проницательный друг, тут крылось нечто такое, что не сразу бросалось в глаза. Поэтому на следующий день, когда часы пробили пять и на лестнице послышались шаги нашего нового клиента, я уже сгорал от нетерпения увидеть мисс Мэйбл и ее таинственную шкатулку.

По правде говоря, на женщину было приятнее смотреть, чем на шкатулку. С первого же взгляда мисс Мэйбл приобрела мою благосклонность и, я уверен, Торндайка тоже. Она не была красавицей, хотя выглядела довольно привлекательной. Мисс Мэйбл была из тех женщин, что встречаются все реже: тихая, ласковая, приятная в разговоре и благородная до кончиков пальцев. Лицо у нее было немного грустным и взволнованным, в красиво уложенных волосах уже виднелось несколько седых прядей, хотя ей было не больше тридцати пяти лет. Одним словом, милая и привлекательная женщина.

После того, как Бродриб нас познакомил – к мисс Мэйбл он относился словно к члену королевской семьи – и усадил гостью в самое удобное кресло, мы поинтересовались, как она себя чувствует, и, в свою очередь, получили благодарность за возвращенную сумку. Затем Полтон с таким видом, словно его сопровождал целый эскорт хористов, внес поднос, мы налили себе чая, и началась неофициальная часть визита.

К сожалению, мисс Мэйбл могла немного рассказать, поскольку самих нападавших не видела, а суть дела нам великолепно разъяснил накануне Бродриб. Так что, после нескольких вопросов мы перешли к следующей стадии, начало которой положил Бродриб: он достал из кармана небольшой сверток и сразу же развернул его.

– Вот, – промолвил он, – источник зла. Думаю, вы согласитесь: здесь почти не на что смотреть.

Он поставил предмет на стол и вперился в него недобрым взглядом, тогда как мы с Торндайком принялись разглядывать шкатулку спокойнее. Собственно, там не на что было особенно смотреть. Самая обыкновенная японская шкатулка в виде человечка, сидящего в скорченной позе, с бессмысленной улыбкой на маленьком личике; голова и плечи откидывались на петельках. Довольно приятная безделушка, от нее веяло уютом и теплом, но шедевром она, без сомнения, не была.

Торндайк взял шкатулку и начал медленно поворачивать ее в руках, изучая со всех сторон – сначала общий вид, а потом детали. Мы с Бродрибом внимательно следили за ним. Неторопливо и методично его глаз, вооруженный увеличительным стеклом, исследовал каждый миллиметр поверхности. Затем Торндайк открыл шкатулку, осмотрел обратную сторону крышки, а потом долго и внимательно присматривался к днищу внутри шкатулки. Наконец он перевернул шкатулку вверх дном и исследовал его снаружи, причем делал это очень долго, чем заинтриговал нас более всего, потому что дно было совершенно гладким. В конце концов он, не говоря ни слова, передал мне шкатулку и увеличительное стекло.

– Ну, – сказал Бродриб, – так какой будет, приговор?

– Как произведение искусства она не имеет ценности, – ответил Торндайк. – Крышка и стенки отлиты из обычного белого металла – я бы сказал, что это сплав сурьмы. А бронзовый оттенок ей придает лак.

– То же самое сказали и в музее, – заметил Бродриб.

– Но тут есть одно очень странное обстоятельство. Единственный кусочек драгоценного металла вставлен туда, где его совершенно не видно. Днище сделано из отдельной пластинки, изготовленной из сплава, который японцы называют шакудо. Это сплав меди с золотом.

– Да, – кивнул головой Бродриб. – В музее тоже заметили это и не могли понять, зачем пластинка поставлена именно туда.

– Далее, – продолжал Торндайк. – Есть еще одно непонятное обстоятельство: днище внутри покрыто сложным узором. Но ведь к травлению с этой целью прибегают очень редко, если только его вообще используют японские ремесленники-металлисты. Думаю, они этого не делают, потому что такой способ для декоративного оформления не годится. Вот и все, что я заметил.

– И какой же вывод вытекает из ваших наблюдений? – спросил Бродриб.

– Я хотел бы обдумать это дело, – сказал Торндайк. – Шкатулка несомненно необычная, в ней должен быть какой-то секрет. Но пока что я бы не стал делать выводов. Я хотел бы только сфотографировать шкатулку чтобы иметь под рукой снимки. Однако это займет какое-то время, а вы вряд ли так долго будете ждать.

– Нет, – ответил Бродриб. – Но мисс Мэйбл пойдет со мной в контору, чтобы посмотреть кое-какие бумаги и обсудить дела. Потом я заскочу к вам и заберу эту проклятую штуковину.