Текст книги "Собрание неоткрытых письмен для Эдны Уэбстер"

Автор книги: Ричард Бротиган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Ричард Бротиган
Собрание неоткрытых письмен для Эдны Уэбстер

Из книги The Edna Webster Collection of Undiscovered Writing by Richard Brautigan (1955)

Перевел М. Немцов

Мобилизованный сказочник

– Ты – дятел? – спросил я.

– Нет, – ответила она. – Я – маленькая девочка. Где вы были все это время, мистер?

А был я в отделе художественной литературы публичной библиотеки и читал книгу Уотсона Т. Смита Браунли, в которой он излагал, притом весьма логично, что всем писателям и поэтам следует прекратить писать и вместо этого заняться кладкой кирпича. Я очень увлекся книгой, и тут кто-то принялся постукивать мне по ноге. Со мной впервые случилось такое: чтобы я читал в библиотеке книгу, и кто-то начал постукивать меня по ноге. Мне стало любопытно. Я посмотрел вниз – там стояла маленькая светловолосая девочка в зеленом платьице, с синими глазами и постукивала указательным пальчиком мне по ноге.

– Где твоя мама, маленькая девочка? – спросил я.

– В магазине, – ответила она.

– Что ты здесь делаешь? – спросил я. – И не прекратишь ли ты, пожалуйста, стучать по моей ноге?

– Мама оставила меня здесь читать, а сама пошла в магазин. Я читала книжку.

– А ты не хочешь снова пойти и почитать книжку? – предложил я.

– Она фуфловая, – ответила девочка.

– И что я теперь должен делать?

– Рассказать мне сказку, – сказала девочка.

– Чего?

– Тише, – сказала она. – А то всех разбудите.

– Я не хочу рассказывать тебе сказку, – ответил я. – Я хочу почитать эту книгу.

– Вы расскажете мне сказку.

– Почему я? – поинтересовался я.

– Потому что я проверила тут всех, у кого большие рты, и у вас – самый большой.

– А что будет, если я откажусь рассказывать тебе сказку? – спросил я.

– О, ничего особенно, – любезно ответила она. – Я просто заору изо всех сил, а когда сюда все сбегутся, скажу им, что вы мой папа. Мне говорили, что когда я кричу, наступает конец света. Я могу даже укусить какую-нибудь невинную старушку. Вас когда-нибудь приковывали к веслам на галерах, мистер?

Я понял, что попался, а потому с неохотой вернул книгу на полку.

– Я расскажу тебе сказку на крылечке, снаружи, – сказал я тоном побежденного.

– Я знала, что вы меня поймете, – сказала девочка.

Я вышел из библиотеки, держась за ручку маленькой девочки и не сомневаясь – она способна опровергнуть теорию относительности Эйнштейна.

Я сел на ступеньки библиотеки, а девочка как ни в чем ни бывало устроилась у меня на коленях. Я перевел взгляд на старую, заросшую плющом городскую ратушу: на крыше стояли голуби и ворковали.

– Хочешь послушать сказку о голубе? – спросил я.

– Об одном из вон тех? – Девочка показала на крышу ратуши.

– Да, – ответил я.

– Нет, – сказала она.

– Почему? – спросил я.

– Потому что они похожи на болванов, – сказала она.

– Какую же сказку тогда ты хочешь послушать?

– Ту, в которой есть славное кровавое убийство, и немногословную, как у Хемингуэя. Терпеть не могу отступлений.

– А?

– Давайте быстрее, – нетерпеливо сказала она.

– А ты слышала сказку о Дракуле?

– Да, – сказала она. – Эта сказка – старая, как сами Карпаты.

– А научно-фантастическую сказку хочешь?

– Только не про юных космонавтов, – умудренно ответила она.

– Жила-была, – начал я, – раса пятиглавых скорпионов на планете Нептун.

– Как это банально, – заметила девочка. – Начало бородатое, а кроме того, атмосфера на планете Нептун вся примерзла к грунту. А как пятиглавые скорпионы могут жить без атмосферы?

Повисла долгое мгновение молчания.

– Ты уверена, что хочешь слушать сказку? – спросил я. – Может, тебе вернуться в библиотеку и почитать Ницше, Юнга или кого-нибудь еще?

– Я хочу сказку.

– Ну… ну ладно, – послушно сказал я.

И рассказал ей сказку о леопардовых лягушках с высокоразвитым интеллектом – они нашли способ путешествовать в четвертом измерении и поработили бы весь мир, если б не одна ошибка: они так глубоко забурились в четвертое измерение, что вывалились в пятое, а в четвертое вернуться не смогли, поэтому никакого вреда Земле причинить не получилось, ведь земля работает строго по трех– и четырехмерному принципу. Когда я закончил сказку, у меня болела голова.

Маленькая девочка немного поразмыслила, и лицо у нее было очень серьезным. Потом сползла с моих коленей и сказала:

– Мистер, вы лучше идите читайте свою книжку, а?

Я заскочил обратно в библиотеку, как подбитый краб. Маленькую девочку я больше никогда не видел – слава те господи!

Искатель яиц

Лило-то как из ведра. Огроменные каплищи. Здоровые, как клубничины, что махом с неба сыплются, а черные, прям как мой песик Сэм. И ветром этак вбок хлещет по желтушной траве. Трава-то – по брюхо и вся мокрая. В самый раз в такую погоду по траве гулять, ага. Я весь до костей вымок, штаны да рубаха насквозь, да и в башмаках хлюпает. Шляпы-то у меня нет, вся голова тож мокрая, будто я из ванны только или купаться ходил. Когда хлынуло, я как раз по гребню высматривал. Даже не думал, что польет, когда высматривать пошел, но наверно ошибся. Обычно я насчет погоды-то не ошибаюсь, а потому сильно удивился, когда хлынуло, – то есть, впервые наверно такого маху дал. А потому пришлось бросать мне эти беличьи яйца искать и по-быстрому к ручью рвать, где деревья погуще. А сверху хлещет так, что держись, а желтушная трава-то вся мокрая, коли по ней бежать. До ручья добежал с теми деревьями, тут и обрадовался. Под нижние ветки заполз, а там – как в пещере, только не волнами пахнет, а стиркой. Хорошо, когда сверху не капает, а лило там прямо так, что боже мой. Сижу, стекаю, а сухая пыль, что под деревом, у меня к одежонке липнет. А наверху в деревьях ветер с дождем смешно так перешмыгиваются – вроде как боятся чего. Но мне-то это совсем не нравится. Уж не знаю, сколько я там просидел под тем деревом, как слышу – идет кто-то. Люди, не иначе, да только мне не слышно ни шиша – ветер с ливнем совсем ополоумели. Вот подходят – ближе и ближе, и я их совсем хорошо слышать стал. Бен с Салли, которая еду готовит у моего дяди Лема. Губы у ней красные, а спереди торчит все, будто арбузы себе под платье засунула. И за руки они держатся. А я сижу себе такой тишком. Не нравится мне Бен – он мне пендаля как-то раз такого отвесил, что все передние зубы повышиб, и рот раскровянил, и больно потом было так, что боже мой. Потому вот и сижу тишком. Залег тихо-тихо, точно и не я это, а дохлая курица какая-нибудь. А они совсем рядом проходят – и меня не видят. Сижу себе и радуюсь. Тут они чутка в стороне остановились и тоже под дерево заползли, и Бен как давай Салли целовать – и по всему лицу, и в красные губы. Руку ей в платье запустил поглубже, а на себе штаны давай расстегивать, будто ему по-маленькому приспичило. И тут такое сотворил, что ни в сказке сказать – ну, то есть, они, совсем как овцы начали, как собаки, как коровы или вообще. А я там сижу и смотрю. И мне всему так смешно везде стало. Тут дождь кончился, я тихо так из-под того дерева выкарабкался в мокрую траву и дальше пополз, подальше от Бена с Салли. Мокро по траве-то ползать. Но я тихо-тихо укандюхал. С Беном-то вообще потише надо. Гадкий он, мне такого пендаля отвесил и смеется надо все время. Говорит, я тупой, как пьяная собака, даже хуже. Ладно, я медленный иногда, но я ж не виноват. Я же очень-очень стараюсь. И я побольше Бена буду – я б ему показал, если б он такой гадкий не был. В общем, полез я обратно на горку – там, мой братец Чарли, говорит, беличьи яйца водятся. Я и в траве искал, и у сусликов в норах, и в кустах, и везде, в общем, весь день, пока кругом все не стемнело. Но наверно, плохо искал, потому что никаких беличьих яиц не нашел. Ни одного.

Джеймс Дин в Юджине, Орегон

Я встретил Боба в «Тиффани-Дэвис» на Вилламетт-стрит. Я не видел его пять лет. Мы вместе ходили в неполную среднюю школу имени Вудро Вильсона.

Мы стояли с ним перед стойкой с журналами, разговаривали, улыбались, как это делают многие парни, которые друг друга давно не видели.

– Хочешь колы или чего-нибудь выпить? – спросил Боб через несколько времени.

– А чего б нет? – ответил я.

Мы пошли к прилавку и сели. Подошла официантка. Боб спросил, чего я буду.

– Наверно, колу, – ответил я. Себе Боб заказал чашку кофе.

Мы сидели там и разговаривали – о тех днях, что давно сошли с земли, о том, как все смотрится совсем иначе, когда тебе двадцать. О разном, в общем, говорили.

Потом Боб упомянул, что хотел стать актером и какое-то время провалял дурака в Голливуде, кое с какими актерами познакомился. Рассказал, как встретил Джеймса Дина в «Швабе» на углу Голливуда и Вайна.

Я видел Джеймса Дина в фильме «К востоку от рая» – очень тонкий актер. Но как и большинство кинозвезд, Джеймс Дин казался мне очень нереальным. Он принадлежал к миру, напоминавшему одну большую сказку. Я всегда думал о кинозвездах, как о людях поддельных.

– Дин носит очки, – сказал Боб. – С толстыми линзами.

– Ого, – ответил я.

– Я там с другими парнями был, – продолжал Боб. – Сидели, болтали, а Дин молчаливый такой. Вообще почти не разговаривает. Только слушает, но уж когда что говорит, так говорит что-то. Очень умный – только ужасно тихий. Языком не треплет что ни попадя. Когда что-нибудь говорит, то уж как скажет, так скажет. Понимаешь, о чем я, да?

– Чего ж не понять?

Я по голосу мог сказать – Бобу Джеймс Дин понравился. Почти больше ничего он про него не рассказывал, но когда закончил, у меня было такое чувство, что я сам с Дином познакомился. Очень реальный – и мне он тоже понравился. Странное такое чувство, приятное.

Все это произошло однажды в Юджине, штат Орегон, еще до того, как Джеймс Дин убился.

Кое-кто из страны Хемингуэя

Они сидели за столиком в баре, населенном умненькими с виду людьми – они выпивали, смеялись и было им очень весело.

– Как ни верти, – сказала она, – на этом всё. С тобой больше не прикольно, и я не хочу больше тебя видеть. Ты был…

– Это так чертовски мило, – сказал Арт, поглядев на нее несколько секунд, а потом снова уставился в стол.

– И не надо со мной разговаривать так, будто ты в стране Хемингуэя, – сказала она. – Что, нельзя просто промолчать и не корчить из себя мелодраматического осла.

Его лицо закончило бледнеть. Губы немного подрагивали.

– Терпеть не могу этих детских сцен, – сказала она. – Инфантилизм. Инфантелячество.

Подошел высокий официант и спросил, готовы ли они делать заказ.

– Черт, нет, – ответил Арт, не отрывая глаз от стола.

Официант очень медленно отошел. Когда-то он был профессиональным боксером.

– Я ухожу, – сказала она.

– Валяй, – сказал он. – Валяй.

Она встала из-за стола.

– До свидания.

– Вали, – сказал он. Он смотрел в стол и слушал, как она уходит. Когда он поднял голову, ее уже не было.

Люди за соседним столиком хохотали так громко, что он не слышал своих мыслей.

– Сучка негритянская, – сказал он. И заплакал.

Сжигательница цветов

Пенни не появилась, и мне поэтому было очень хреново. То есть – ну, в общем, я на это рассчитывал, но она не появилась, и мне от этого было очень хреново. Пенни обычно приходит к ручью в середине дня и плавает там голышом пару минут, а вчера – не появилась.

Еще бы мне не нравилось прятаться по кустам и смотреть, как Пенни плавает голышом: она, наверное, самая красивая индианка во всем округе. Я просидел в кустах больше часа, пока не понял, что она не придет, а потом решил топать домой и сделать что-нибудь. Я выполз из кустов, прошел через ельник к дороге и двинулся домой.

А жара вчера стояла – как в преисподней воскресным вечером, наверное.

Иду я себе, и тут по дороге скачет на своей кобыле скачет мистер Перлих. Остановился рядом.

– Здрасьте, мистер Перлих, – говорю.

– Жарко, а? – спрашивает он.

– Ага. Ну да, как бы.

Мистер Перлих – это такой длинный тощий парняга, совсем без волос. Ну нет у него волос на голове. Все выпали, когда его жена себе черепушку из дробовика снесла.

– Знаешь, чего? – спрашивает мистер Перлих.

– Чего?

– Ой. Ой, даже не знаю, – говорит он. И отваливает – ни слова больше е сказал. Мистер Перлих всегда так чудит. С тех пор, как его жена себе черепушку отстрелила.

Мистер Перлих за поворотом скрылся, и я его больше не видел. Я дальше пошел.

А жарень такая стояла, что я весь аж употел. Аж коленки ослабли – это потому, что я почти и не обедал ничего.

На крыльце этой развалюхи – сидроварни Уинстона – загорала здоровая, жирная гремучка. Я кинул в нее камнем, но промазал. Она потрещала и под крыльцо увалилась. И за мной оттуда подглядывает. Я еще один камень кинул, и она уползла под сидроварню – больше я ее и не видел. Разозлилась, наверное, да еще как!

В небе над сидроварней висело одно облачко. Белое, на плевательницу похоже. Сейчас таких облаков почти и не увидишь – чтоб на плевательницы смахивали.

Когда я шел мимо дома Хиншоу, на ветке самого здорового клена перед крыльцом, на самой верхотуре, сидел Бен Хиншоу. Ему 64, а лицо у него мартышечье. Он за мной подглядывал из-за листика.

– Ты какого черта там делаешь? – заорал я.

– Пошел отсель, – ответил он.

– Чего с тобой такое?

– Пошел отсель. Пошел. Я птичка. Оставь меня в покое. Пошел отсель.

– А-а, так, значит, птичка, да?

– Угу. Птичка.

– И какая же ты птичка?

– Малиновка.

– И как там тебе малиновкой?

– Неплохо.

– Это хорошо.

Тут на крыльцо выскочила миссис Хиншоу и заорала:

– А ну не трожь его! Оставь моего мужа в покое! Пошел отсюдова и оставь его в покое!

– Да я его и не трогал.

– Оставь его в покое и пошел отсюдова к черту.

– Это общая дорога, – ответил я.

Миссис Хиншоу села на ступеньки, закрылась фартуком и заплакала.

– Оставь его в покое, ради господа боженьки. – Весь голос у нее попадал в фартук, поэтому я почти ничего не разобрал. – Пожалуйста, оставь его в покое.

– Ладно, – ответил я. – Я пошел. И не надо плакать. Не плачьте, пожалуйста.

– Прошу тебя, – сказала она.

Я двинулся дальше.

Бен засмеялся.

– Я птичка! – вопил он. – Малиновка!

Миссис Хиншоу зарыдала еще пуще. Я прибавил ходу оттуда к чертовой бабушке, потому что когда миссис Хиншоу плачет, меня жутики пробирают.

За весь остаток пути домой я остановился только один раз. Поглядеть, как миссис Драгу сжигает цветы. Пару раз в неделю она сжигает цветы. Главным образом – ирисы. Берет, складывает в кучу, поливает керосином и поджигает. А потом садится в плетеное кресло рядом с горящими цветами и читает свою большую черную Библию. Миссис Драгу очень набожная. За последние 40 лет пропустила только одну службу в церкви. Это когда сама церковь сгорела 3 года назад. Миссис Драгу всегда читает свою Библию – да и чего б не читать, она богатая вдова, чего еще ей делать? Я-то лично Библию терпеть не могу. Слишком сухая. Мне Мики Спиллейн нравится.

Я постоял на дороге и посмотрел, как миссис Драгу сжигает цветы. Никак в толк не возьму, чего ей так нравится сжигать цветы. Как-то у мамы спросил, а она говорит:

– Ну и что?

Миссис Драгу вдруг оторвалась от своей Библии и на меня поглядела – долго-долго так, и не говорит ничего. Просто глядела и все.

– Добрый день, миссис Драгу, – сказал я.

– Ты в аду гореть будешь, – ответила она.

– Чего?

– Ты меня слышал, молодой человек. Ты будешь гореть в аду и ты это знаешь. Вечно и всегда там гореть будешь. По меньшей мере – месяц.

– Это… ну, такого не очень красиво желать.

– И не дерзи, – сказала она, взяла лиловый ирис и швырнула в огонь. – Не дерзи мне тут.

Я пожал плечами и пошел домой.

Жутко чудные люди живут у нас в городке. Иногда я прямо не знаю, что и думать.