Текст книги "Убийца"

Автор книги: Рэймонд (Раймон) Уильямс (Вильямс)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Уильямс Рэймонд
Убийца

Рэймонд Уильямс

УБИЙЦА

Перевод А. Сыровой

Руфус Флэмбард вышел из-под прикрытия большого куста и украдкой перебежал к другому, стараясь остаться незамеченным. Он опустился на колени, постоял так некоторое время, вдыхая полной грудью аромат свежего ночного воздуха. Темные облака закрыли собой часть луны, но было достаточно светло, чтобы он мог разглядеть в промежутке между деревьями то, ради чего пришел сюда. Дом выглядел очень внушительно даже ночью. Это была большая постройка в нормандском стиле, но не из тех, напоминающих крепость, которые были так распространены в Англии в 1079 году. Многое изменилось через тринадцать лет, с тех пор, как герцог Нормандии Уильям короновался на английский престол. По всей стране нормандские лорды чувствовали себя полными хозяевами, построив каменные крепости.

Но он хорошо изучил этот дом и знал, что если его не оставит удача, он сможет тайно в него проникнуть, чтобы вонзить кинжал в злое сердце сэра Хьюберта Маршала. Он смахнул прилипшие к мокрому лбу темные волосы, вытер пот тыльной стороной ладони, заросшей волосами. Жизнь убийцы была полна опасностей. Если попытка не увенчается успехом, это означает смерть – как правило, медленную и мучительную. Но даже если удача сопутствует тебе, и ты достиг своей цели, смерть гарантируется тебе законом.

Но Руфус не был заурядным убийцей. В действительности это должно было случиться впервые в его жизни. Однако он не был наивным человеком. Все было предусмотрено – если план осуществится и ему удастся убить сэра Хьюберта, он становится новым лордом.

Его жадные темные глаза загорелись при мысли об обещании, данном ему Уильямом де Бургом, его господином и сюзереном. "Руфус, – сказал он. – Убей этого борова Маршала, и все, что принадлежит ему, станет твоим. Даже его жена Матильда". Сердце Руфуса радостно билось при этих словах, так как Матильда была редкой красавицей. "Ну, ну, парень, – продолжал Уильям де Бург, – не думай, будто я ничего не знаю. Ты забыл, что Матильда – моя сестра? Она поведала мне все секреты о ваших тайных встречах".

Крупные, щербатые зубы Руфуса сверкнули в темноте, когда он улыбнулся, вспомнив, как он склонил голову и покрылся краской смущения от таких слов. Его рука крепко сжала обвитую мягкой кожей рукоятку кинжала, висящего на поясе. Матильда, а также все земли и сокровища будут принадлежать ему, только ему, стоит только убить этого человека. Он решительно стиснул зубы. Награда была столь велика, что Руфусу не терпелось поскорее пустить в ход кинжал. Внезапно он рывком выхватил кинжал из-за пояса и начал в исступлении, раз за разом всаживать его глубоко в мокрую землю до тех пор, пока клинок не покрылся грязью. Изможденный, он повалился на спину, дрожащей рукой поднял кинжал и вытер клинок, оставляя на темно-голубой тунике грязные следы.

Он лежал, часто и тяжело дыша, тоскуя о Матильде. Он вспоминал, как смотрели на него ее большие серые глаза, как она поджимала губы, когда рассказывала о том, как грубо обращался с ней муж, как умоляла избавить ее от этого ужасного человека.

– Руфус, любовь моя, – бывала шептала она, – ты знаешь, как только ты убьешь Хьюберта, мой брат защитит тебя и позаботится, чтобы ты стал новым лордом поместья. Забудь о страхах, мой милый, подумай о том, какое счастье нас ожидает, когда все будет позади.

Она прижималась к нему своим мягким теплым телом и покрывала его губы страстными поцелуями. Они стояли, тесно прижавшись, возбужденно лаская друг друга, и Руфус в порыве чувства протянул руку к груди Матильды. Она резко отстранилась и сказала:

– Только когда ты убьешь его, я буду принадлежать тебе.

Руфус поднял кинжал и смотрел на него, погруженный в свои мысли. Нет, это не кинжал, думал он, а ключ, ключ, который откроет мне доступ к тому, о чем я мечтаю. Он с нетерпением вновь опустился на колени и стал всматриваться в темноту сквозь ветви кустарника. Ему не терпелось поскорее совершить задуманное. Чем быстрее смерть заберет Хьюберта, тем быстрее он займет свое место рядом с Матильдой. Но, – терпение, думал он, нужно быть крайне осторожным. Нужно подождать, пока ничего не подозревающий Хырберт останется один, без телохранителей. Тогда и наступит его час, и он убьет его, и рука его не дрогнет.

Колеблющееся пламя свечей отбрасывало причудливые тени на темные стены просторного пиршественного зала. Длинный дубовый стол в центре ломился от яств. Огромные куски ветчины громоздились на широких подносах, жареная дичь, покрытая румяной корочкой, была расставлена вдоль всего стола. Рядом в глубоких блюдах лоснились от жира куски мяса. При свечах искрилось красное вино. Над ярко горящим неровным пламенем мальчик из кухонной прислуги медленно вращал вертел с тушей кабана, наблюдая за тем, как капли жира с шипением падали в огонь.

Но на душе у всех было неспокойно.

Слуги бросали тревожные взгляды на своего хозяина, восседающего во главе стола. На противоположном конце сидела Матильда, терпеливо ожидая разрешения приступить к церемонии. Хьюберт пристально смотрел на невысокого худощавого человека, единственного гостя за этим столом. Грубые черты этого несчастного существа вызывали жалость. Как можно быстрее он старался отложить ломтик от каждого соблазнительно вкусного блюда, стоящего перед ним на столе. Он клал его себе на тарелку и осторожно обнюхивал. Беря горячее сочное мясо тонкими жирными пальцами, он откусывал от него небольшой кусочек, затем резко отбрасывал голову назад и, уставившись в потолок, переваливал языком во рту.

После нескольких, как бы пугливых, жевательных движений он проглатывал его, закрывая при этом глаза, будто глотал что-то острое. На некоторое яремя он сохранял эту позу. Глядя со стороны, можно было подумать, что он замер в молчаливой молитве. Потом медленно голова его опускалась, глаза открывались, и со вздохом облегчения он кивал своему господину, давая понять, что пища не отравлена.

Но Хьюберт был необычайно голоден. И то, что ему приходилось ждать, пока слуга старательно не проверит все блюда на столе, окончательно лишало его терпения.

– Давай, давай быстрее, – рявкнул он неожиданно, насупившись и сдвинув к переносице свои косматые черные брови. Дыхание его участилось, ноздри крупного носа раздувались, выдавая возбуждение. – Пока тебя дождешься, все на столе остынет.

– Я, я... я думаю, что все в порядке, сэр, – запинаясь, пролепетал в ответ слуга неприятным высоким голосом.

– Давно бы так, – прорычал Хьюберт, погружая толстые короткие пальцы в стоявшее рядом блюдо с едой.

Матильда со скрытым отвращением наблюдала, как он рвал на части куски мяса и впивался в них своими пожелтевшими зубами. Рывком головы оторвав ломоть, он, увлеченно чавкая, торопливо глотал непрожеванную пищу, покрывая, черные усы и бороду стекающими каплями жира.

– Вино, попробуй вино, – невнятно пробормотал он, так как рот был набит едой. Слуга вскочил, услышав новый приказ, и маленькими глотками начал потягивать красную жидкость.

– Боже мой, и так каждый раз, – проворчала недовольно Матильда.

– Не нравится? – взревел Хьюберт, швыряя в ее сторону остатки куриной ноги. – Мне слишком хорошо известно, как многие стараются изо всех сил, чтобы поскорее отправить меня на тот свет. – Лицо его побагровело от гнева. Он с остервенением срывал зубами остатки мяса с куриной ноги, отправляя все это в рот. – И еще я должен сказать тебе, что не доверяю этому твоему братцу, – высказал он давно вынашиваемую им мысль. Он отбросил в сторону кость и всадил нож в ветчину, лежащую поодаль.

Матильда поджала тубы, но ее круглое, бледное лицо сохраняло прежнее выражение.

Не стоит в очередной раз вовлекать себя в этот никому не нужный спор. Она углубилась в свои мысли, стараясь не обращать внимания на громкое чавкание, доносящееся с противоположного конца стола. В конце концов, сегодняшняя ночь должна быть последней.

Через несколько часов Хьюберт будет лежать у ее ног бездыханным, и она вновь обретет свободу.

"Ешь, Хьюберт, ешь хорошо. Ты делаешь это последний раз в жизни", – подумала она, с отвращением глядя на его жадное, голодное, покрытое потом лицо.

Вечер постепенно сгущался и переходил в ночь. Один за другим, по велению хозяина, слуги покидали зал, выполнив свою работу, и наконец за столом остались двое – Матильда и Хьюберт. Матильда давно уже поела, но ее супруг, казалось, мог поглощать пищу до бесконечности.

– Мне нужно еще кое-что сделать, Хьюберт, – сказала она, поднимаясь из-за стола.

– Да, да, дорогая, иди, я скоро приду к тебе, – ответил он, даже не оторвавшись от тарелки.

Проходя мимо, она взглянула на него с ненавистью и вышла, открыв массивную дубовую дверь за его спиной. В коридоре все было тихо и спокойно. На цыпочках, чтобы никто не слышал, она приблизилась к главной входной двери и обрадовалась, увидев, что засов на ночь не задвинут.

Она вернулась обратно, стараясь поменьше шуметь, с большой предосторожностью прошла мимо дверей пиршественного зала и прокралась по каменным ступеням в свою комнату. Оказавшись у себя, она закрыла дверь, прижалась к ней, прислушиваясь к малейшему шороху, доносящемуся снизу.

Сколько же пройдет времени, прежде чем раздастся предсмертный вопль Хьюберта, когда Руфус сделает свое дело? Она стояла в полной темноте с закрытыми глазами, тяжело дыша от волнения. Все, что оставалось сейчас – это ждать.

На мгновение Руфус остановился перед входной дверью. Затем, крепко сжав кинжал в руке, он тихонько отворил ее. В коридоре никого не было, ни звука не доносилось до его настороженного слуха.

Он бесшумно прошмыгнул по первым камням в проходе и остановился перед дверями пиршественного зала. Он приложил ухо к двери, не рассчитывая, однако, услышать голоса. Там все было спокойно.

Стараясь дышать как можно ровнее, он приоткрыл дверь. Медленно просунул голову в щель, чтобы убедиться собственными глазами, что в комнате никого нет, и в то же время готовый в любой момент ринуться обратно по коридору в темноту ночи, если случайно наткнется из воинов Хьюберта. К его радости, в зале находился только Хьюберт. Над спинкой стула возвышался его затылок, голова поворачивалась в разные стороны, когда он рвал мясо зубами. Губы Руфуса искривились в улыбке, обнажив сломанные зубы.

Он улыбался, предвкушая удовольствие, при виде беззащитного и ничего не подозревающего Хьюберта. Крепче ухватившись за свой кинжал, он приготовился нанести смертельный удар. Но при этом движении он нечаянно задел дверь, и она приоткрылась, увеличивая щель.

Старые петли заскрипели, издавая резкий и неприятный звук.

Хьюберт, обеспокоенный неожиданным шумом, оторвался от тарелки с едой и повернул голову, чтобы узнать, в чем дело, и как раз вовремя. Он увидел незнакомого человека в темно-синем одеянии, приближающегося к нему с кинжалом в правой руке. С пронзительным криком, выражающим неподдельный ужас, он вскочил со стула, швырнув его в нападающего. Руфус не почувствовал боли, когда стул упал на него, но потерял равновесие, а вместе с тем и возможность удержать Хыоберта, если тот подумает поспешно удрать.

– Охрана! Убивают! Убивают! Охрана! – вопил Хьюберт, спасаясь бегством вокруг стола и бросая в своего преследователя все, что попадало под руку.

Храбрость и воинственный пыл Руфуса быстро уступили место панике, когда град тяжелых оловянных тарелок, кубков и яблок обрушился на него.

Они обежали вокруг стола, практически вернувшись в исходную точку, а Руфусу так и не удалось даже приблизиться к Хьюберту. Он был готов прыгнуть на стол и с него броситься на Хьюберта в последней попытке добиться успеха, когда услышал в коридоре топот бегущих охранников.

Теперь было слишком поздно, он уже не сможет поразить свою жертву, шанс упущен. Ему надо подумать о побеге, чтобы спасти собственную жизнь. Он повернулся и побежал к двери. В тот же момент в дверях появился охранник с мечом наготове. В отчаянии Руфус вонзил кинжал по рукоятку в его горло. Захлебываясь криком, охранник выронил оружие, судорожно хватаясь за глубокую рану в горле, и рухнул на колени, будто собираясь произнести молитву.

Темно-красная кровь струей била из широко открытого рта, воин опрокинулся вниз лицом, тело его скорчилось от боли, на полу росла и растекалась лужа крови.

Мгновенно Руфус подхватил упавший меч и был готов перепрыгнуть через убитого, чтобы выскользнуть из западни, которую устроил сам себе, но в этот момент еще три охранника с обнаженными мечами устремились в зал.

Резкий звон оружия наполнил комнату, Руфус с отчаянием рубился в неравной схватке. Но сквозь этот грохот и шум донесся возбужденный возглас Хьюберта.

– Не убивайте его! Не убивайте его! Он нужен мне живым, вы слышите? Живым! – кричал он изо всех сил, стараясь чтобы его услышали.

И хотя Руфус дрался, как одержимый, он вскоре оказался загнанным в угол.

Меч был выбит из его рук, и он был вынужден прижаться к стене, когда три сверкающих клинка были приставлены к его горлу. Ему крепко связали руки за спиной и грубо поволокли по полу к ногам сэра Хьюберта Маршала.

– Ну, дружок, вот так-то лучше, – сказал Хьюберт, обнажая желтые зубы в злорадной усмешке. – Расскажи мне, кто послал тебя? Кто приказал убить меня? Скажи мне честно, и я отпущу тебя. Если ты солжешь, голова твоя будет гнить на колу.

Руфус вызывающе уставился на бородатое лицо. Затем молча плюнул в него, собрав остатки сил. Хьюберт взбесился от ярости и, схватив один из мечей у охранника, замахнулся на Руфуса, намереваясь ударить его по голове. Руфус крепко зажмурился и вздрогнул в ожидании удара, который бы положил конец его жизни. Но удара не последовало.

Он осторожно приоткрыл глаза и увидел, что Хьюберт опустил оружие. Слюна стекала по его щеке и черным усам, когда он заговорил вновь.

– Ты желал, чтобы я сделал это, не так ли? Ты хочешь умереть скорой смертью, чтобы я не смог узнать, кто же послал тебя, да?

– Ты ничего от меня не добьешься, – смело произнес Руфус.

– О, не добьюсь? Это я не добьюсь? Мы еще посмотрим, услышал он уверенный ответ Хьюберта. – Бросьте его в темницу, привяжите покрепче к нижней скамье да проследите, чтобы угли в жаровне были хорошие, – приказал он охранникам четким, намеренно решительным голосом. – Я развяжу тебе язык, не думай. Ты у меня заговоришь, – добавил он, повернувшись к Руфусу. Когда пленника поволокли в темницу, он мельком увидел бледное, как полотно, перекошенное от волнения лицо Матильды.

Хьюберт не поспешил вслед за ним в темницу. Вместо этого он наблюдал, как убирали тело убитого и мыли в зале. И только когда в помещении стало чисто и все было расставлено по местам, а слугам позволили удалиться, Матильда подошла к мужу.

– Хьюберт, любовь моя, я так о тебе беспокоилась, – нежно сказала она и взяла его руку в свою.

Но в ответ Хьюберт только расхохотался.

– Ну, ну, дорогая, не переживай так. Со мной все в порядке. Он даже не смог приблизиться ко мне и причинить хоть какую-нибудь боль.

Он обнял ее за плечи и привлек к себе, желая поцеловать. Инстинктивно она закрыла глаза и затаила дыхание, чтобы не ощущать отвратительный, зловонный дух, исходящий от гниющей пищи в зубах Хьюберта, когда он прижался к ней губами.

– Что ты хочешь с ним сделать? – спросила она, стараясь не выдать волнения, когда он перестал целовать ее.

– Я должен знать, кто послал его, дорогая.

– А как ты это сделаешь? – И вновь голос ее дрогнул.

– Как? Конечно, буду пытать его, пока он все не расскажет, – ответил он.

– Понятно, – сказала она. – Ты позволишь мне прийти позже, чтобы узнать, как твои успехи? – добавила она очень быстро.

– Ну, конечно, Матильда. Я очень доволен, что тебе интересно знать, чей это заговор.

Тяжелый запах его дыхания обдал ее, когда он поцеловал ее в последний раз, прежде чем выйти.

В глубоком волнении она потирала влажные ладони, пока ходила взад и вперед по залу. Она хорошо знала, что ее муж был непревзойденным мастером пыток, и сознавала, что это только дело времени, – как бы ни был мужественен Руфус, рано или поздно он сломается. Вопрос был только с том, назовет ли он ее брата, или ее, или же того и другого вместе?

Когда Хьюберт спустился в подземелье, его замутило от спертого воздуха.

Железная жаровня в правом углу комнаты раскалилась докрасна, и клубы плотного голубоватого дыма поднимались к низким сводам. Посредине каменной комнаты лежал распластанный Руфус, крепко привязанный к низкой деревянной лавке. Он был полуобнажен, и ноги его были босы. Хьюберт усмехнулся с издевкой, взирая сверху на поблескивающее от пота лицо, которое как раз находилось на уровне его коленей.

– Замечательно, я вижу у вас тут все готово, – сказал он с удовлетворением. – Вы можете идти. Я думаю, больше мне ничего не понадобится.

Охранники почтительно отступили, оставляя хозяина и его пленника наедине.

– Я полагаю, вряд ли ты передумал, – сказал Хьюберт, когда дверь за ними закрылась.

– Пошел ты к черту, – выпалил Руфус.

Ему, действительно, хотелось быть таким смелым, как это могло бы показаться из его слов.

Хьюберт только усмехнулся, затем снял с полки большой кусок толстой кожи и с нетерпением пошел к раскаленной добела жаровне. Из красных от жара углей торчали две длинные ручки. Хьюберт осторожно обернул кожей одну из них и извлек из огня длинный, заостренный на конце, стержень. Руфус пытался приподнять голову, чтобы увидеть, что там делается, но она была зажата в деревянных тисках.

Хьюберт подошел к тому месту, где лежал распростертый Руфус, и с наслаждением прижал раскаленный красный конец стержня к внутренней стороне правой ноги Руфуса. Пронзительный крик прорезал тишину каменных сводов темницы. Его тело выгнулось дугой над лавкой, к которой он был привязан. Все его члены и голова отчаянно сопротивлялись в попытке освободиться из крепких уз. Раскаленный металл с шипением пронзал слои кожи, в то время, как нескончаемый безумный крик поднимался в воздух.

Когда Хьюберт увидел, что его жертва находится на грани обморока, он убрал стержень с обожженного места и бросил в жаровню. Затем он зачерпнул полный ковш холодной воды и плеснул его в лицо Руфуса.

– Ну как? – спросил он, поставив ковш на место. – Пришло ли тебе на ум чье-нибудь имя?

Руфус весь покрылся испариной от жестокой боли, но пока сохранял сознание.

– Безобразный жирный боров, – произнес он, задыхаясь. – Я ничего не скажу.

Лицо Хьюберта потемнело от ярости. До сих пор это его не столько волновало, сколько забавляло. Но последнее, оскорбление глубоко резануло его самолюбие. Этому убийце-неудачнику следует преподнести самый суровый урок. Совсем скоро он будет умолять Хьюберта о пощаде и прощении, но тщетно.

Хьюберт вновь устремился к жаровне и, выхватив из огня другой стержень, вернулся к Руфусу и встал над ним со стержнем в руке. Руфус поднял глаза и с ужасом стал наблюдать, как дымящаяся раскаленная точка медленно приближается к его правому глазу. Он отчаянно мотал головой, пытаясь вырваться из тисков, но напрасно. Он плотно сжал веки правого глаза, но яркий красный свет был совсем близко. Он начал кричать, предчувствуя наихудшее.

Внезапно красная точка проникла внутрь через веко, и острая боль пронзила правый глаз. Но левый глаз, как завороженный, следил за яркими оранжевыми и красными пузырьками, поднимавшимися над носом. Хыоберт все сильнее давил на стержень, пока тот не уперся в кость глазницы. Он наблюдал за тем, как бешено пузырился глаз и стекал по щеке, подобно расплавленной лаве.

– Я все скажу, все скажу, только прекрати, только прекрати. Я все скажу, ты слышишь? – умолял он, вне себя.

Но Хьюберт был человеком твердого характера. К тому же он испытывал жгучую обиду от того, что его назвали безобразным жирным боровом. Он вытащил все еще раскаленный стержень из обезображенной глазницы и упрямо направил его на второй глаз человека, с ужасом взирающего на него.

– О, боже, нет! Только не оба глаза! Нет! Нет! Нет! – безумно кричал Руфус, но бесполезно. Хьюберт оставался глух к мольбам. Последнее, что увидел в жизни Руфус – это раскаленный огненный стержень. И вновь острая боль пронзила его глаз. Но теперь он уже не мог видеть яркие пенящиеся пузырьки, он только почувствовал, как крупная горячая слеза медленно скатилась с левой щеки. Испытываемая им боль была столь невыносимой, что он впал в беспамятство.

И пока он лежал без сознания, в темницу вошла Матильда. То, что ей предстояло увидеть, не могло не бросить в дрожь. Краска сошла с ее лица.

– Он сказал тебе что-нибудь, Хьюберт? – спросила она небрежно, когда нашла в себе силы для этого.

– Пока еще нет, дорогая, – ответил ей муж. Он стоял, в изнеможении прислонившись к стене. – Но теперь он скажет все, как только придет в себя.

– Ты так устал, дорогой, – нежно произнесла она. – Я принесла тебе немного вина.

– Благослови тебя бог, любовь моя, – сказал он, испытывая к ней благодарность. – Должен признаться, я томим жаждой. Ты так добра, что позаботилась обо мне.

Он залпом осушил кубок и посмотрел на свою жертву, все еще находящуюся в забытьи.

– Пока ты здесь, дорогая, я приведу его в чувство, чтобы утолить твое любопытство, а заодно и свое.

– О нет, не стоит так спешить, – ответила она, испугавшись не на шутку. – Подождем, когда сознание само вернется к нему.

– Чепуха, – возразил муж, – чем скорее мы узнаем все, тем скорее сможем убить его, а потом отправимся в постель.

Он осклабился в ухмылке, предвкушая удовольствие, привлек ее к себе и крепко прижал к груди, чуть не задушив в объятиях и покрывая поцелуями. Как отвратительно это ни было, она охотно перенесла эту пытку, лишь бы только выиграть время. Но он вскоре отстранился от нее и обдал Руфуса холодной водой. Когда Руфус начал стонать, Хьюберт зачерпнул воду ковшом еще раз и выпил ее, потом опять наполнил ковш и выпил до дна.

– Пощади, пожалуйста, пощади, – жалобно заскулил ослепший Руфус.

– Имена, я хочу знать имена, – потребовал Хыоберт.

– Я скажу тебе, но только обещай, что прекратишь эти истязания, – умолял Руфус.

– Да, да, обещаю, – ответил Хьюберт, не имея при этом ни малейшего намерения сдержать свое слово. Он испытывал все возрастающую жажду и, подойдя к бадье, зачерпнул ковш воды.

– Это Матильда, твоя жена, и ее брат Уильям де Бург, услышал он слабый, дрожащий голос.

– Что?! – прошипел Хьюберт.

Но, обернувшись, увидел, что Матильда, испытывая животный страх, трусливо жмется к стене. Его большие глаза выкатились в недоумении. Он не мог поверить собственным ушам.

– Ты? – произнес он.

Она ничего не ответила, только плотнее прижалась к стене, ожидая.

– Я у... у... у... у... – пытался сказать он. Но так и не смог произнести слово "убью".

Одной рукой он крепко сжал горло, которое горело изнутри, а другой вцепился в рубашку в том месте, где находился желудок. Матильда наблюдала, как начал действовать яд, который она положила в вино.

Он рухнул на пол, хватая ртом воздух и корчась от боли. Ноги его судорожно подергивались, когда он начал кататься по каменному полу. Вид у него был такой, будто желудок пронзили острым клинком. И вдруг, не сказав более ни слова, затих. Она знала, что он был мертв.

– Наконец-то, наконец-то, – шептала про себя Матильда.

Она посмотрела на жалкую фигуру, распростертую посреди комнаты. Она уставилась на пустые черные глазницы, пытаясь представить свою жизнь с этим человеком вместо своего мужа. Она медленно покачала головой, затем, взяв короткую цепь, закрепила на жаровне и потащила ее к середине комнаты.

– Не надо больше, не надо, ты обещал мне, – закричал встревоженный Руфус.

Матильда ничего не сказала, но продолжала тащить жаровню, пока та не оказалась на уровне его головы. Затем, взяв кусок кожи, она обернула им ручку стержня. Вытащив его из огня, она уперла стержень в край жаровни.

– Ты опять взял в руки это чудовище? – охваченный ужасом, закричал несчастный. – Ты обещал, ты обещал!

Матильда не ответила, но со всей силы толкнула стержень. Медленно жаровня начала крениться и потом опрокинулась. Ее раскаленные угли высыпались на голову Руфуса. Она бросила стержень и пошла прочь, гордая и свободная женщина. А привязанное тело тщетно дергалось и билось, но не издало ни звука, засыпанное грудой углей.