Текст книги "Золотой жук мисс Бенсон"
Автор книги: Рейчел Джойс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
Рейчел Джойс
Золотой жук мисс Бенсон
Это тебе, Нелл
«Ищите и обрящете. То, чего не ищут, так и останется ненайденным».
Софокл
«Неким образом, пытаясь отрицать, что все на свете постоянно меняется, мы утрачиваем понимание и ощущение того, что жизнь священна. И все чаще забываем, что и сами мы являемся частью природного порядка вещей».
Rachel Joyce
MISS BENSON`S BEETLE
Copyright © 2020 by Rachel Joyce
This edition is published by arrangement with Conville & Walsh UK and Synopsis Literary Agency
Перевод с английского Ирины Тогоевой
© Тогоева И., перевод на русский язык, 2021
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021
Карта
(Названия городов на карте в оригинале: Нумеа, Яте, Мон-Коффен, Паита, Булупари, Ла-Фоа, Бурай, Пуандимье, Коне, Йенген, Уако, Кумак, Уегоа, Пум. Все проверено по атласу.)
Большая Земля, Коралловое море, Южная часть Тихого океана, залив Лимонов, Ило Мэтр
1. Золотой жук Новой Каледонии, 1914
Когда Марджери было десять, она влюбилась в жука.
Был ясный летний день, и все окна в домике священника были открыты нараспашку. Сперва Марджери собиралась играть в Ноев ковчег и отправить в плавание по полу своих деревянных зверюшек, всякой твари по паре, но, поскольку игрушки раньше принадлежали ее братьям, большая их часть была либо сломана, либо вымазана чернилами. А некоторые и вовсе куда-то подевались. Девочка как раз решала вопрос, можно ли в сложившихся обстоятельствах создать пару, скажем, из трехногого верблюда и какой-то птицы, покрытой загадочными пятнами, когда из кабинета вышел отец и спросил:
– Ну что, старушка, найдется у тебя свободная минутка? Я бы хотел кое-что тебе показать.
Марджери, естественно, сразу бросила увечных верблюда и птицу и последовала за отцом. Да она бы запросто и на голову встала, если б он попросил!
А он сразу направился к своему письменному столу и уселся, с улыбкой кивая дочери, и она почти сразу догадалась, что никакой особой причины приглашать ее в кабинет у него не было: просто ему захотелось немного побыть с нею рядом. С тех пор как четверо братьев Марджери ушли на фронт, отец частенько зазывал ее к себе. А порой она натыкалась на него у подножия лестницы, ведущей в комнаты детей, и он тут же делал вид, словно что-то ищет, хотя и сам не знал, что именно. У отца были самые добрые в мире глаза, а из-за лысины на макушке голова его казалась похожей на хрупкое яйцо, и от этого сам он выглядел каким-то беззащитным.
– Знаешь, старушка, – сказал он, – у меня есть одна вещь, которая, по-моему, может тебя заинтересовать. Ничего особенного, но тебе должно понравиться.
После подобного вступления отец обычно демонстрировал Марджери нечто, найденное им в саду, но на этот раз он достал толстенную книгу, которая называлась «Невероятные существа», и открыл ее. Книга выглядела на редкость солидной, прямо как Библия или энциклопедия, и пахло от нее, как от всех старинных вещей, хотя это вполне мог быть и отцовский запах. Марджери стояла с ним рядом и изо всех сил старалась не егозить.
На первой странице была цветная иллюстрация: человек, у которого было обычное лицо и обычные руки, а вместо ног – зеленый русалочий хвост. Это поразило Марджери. Но и следующая картинка оказалась не менее странной. Там была изображена белка вроде тех, что водились у них в саду, только с крыльями. И дальше чуть ли не на каждой странице одно за другим обнаруживалось какое-нибудь невероятное существо.
– Ну-ка, ну-ка, – приговаривал отец. – Боже мой, какой парень! Ты только посмотри на него, Марджери!
– А они все настоящие?
– Возможно.
– Они что, в зоопарке живут?
– Ох, нет, что ты, душа моя! Если они и впрямь существуют в нашем мире, то обнаружены пока что не были. Хотя есть люди, уверенные в их существовании, но доказать свою правоту они до сих пор не могут, поскольку реальных свидетельств этого так никто и не получил.
Марджери никак не могла понять, о чем толкует отец. Ведь она была уверена, что все в этом мире давно обнаружено. Ей даже в голову не приходило, что это, возможно, совсем не так. Что можно, например, увидеть в книге какую-то картинку – или даже просто вообразить себе что-нибудь этакое, – а потом уехать в дальние страны и что-то там искать.
Отец показал ей гималайского йети, лохнесское чудовище, гигантского ленивца из Патагонии, ирландского лося с огромными рогами, похожими на крылья. А еще там была южноафриканская квагга, которая сперва была зеброй, а потом у нее кончились полоски, и она превратилась в лошадь. А еще – бескрылая гагарка, львиная игрунка (а на самом деле маленькая обезьянка) и сумчатый волк… На свете оказалось еще так много всяких невероятных существ! И никто до сих пор не отыскал ни одного из них.
– А ты действительно считаешь, что все они настоящие? – снова спросила Марджери.
Отец уверенно кивнул и сказал:
– Знаешь, в последнее время меня утешает мысль о том, что мы пока крайне мало знаем о мире, в котором живем. Точнее, практически ничего. – И высказав эту перевернутую вверх ногами премудрость, он обратил внимание дочери на следующую страницу. Радостно воскликнув, он ткнул пальцем в какое-то невнятное пятнышко, при ближайшем рассмотрении оказавшееся обыкновенным жучком.
Подумаешь, жучок. Просто ерунда какая-то! Маленький, и вообще ничего особенного. Марджери никак не могла понять, что этот жучок делает в книге о невероятных существах, и ее совершенно не интересовало, был он обнаружен или нет. Вот уж мимо этого существа она бы точно прошла и не заметила.
Отец объяснил ей, что голова у жуков так и называется «голова», его средняя часть, занимающая почти все туловище, – это «торакс», а нижняя часть – «брюшко». А знает ли она, спросил он, что у жуков две пары крыльев? Одна пара – тонкие деликатные крылышки, – собственно, и осуществляет полет, а вторая, жесткая, пара защищает первую. Разных жуков на созданной Господом Богом земле значительно больше, чем каких-либо других существ, и каждый из них в своем роде уникален.
– Какой-то он простенький, некрасивый, этот твой жук, – сказала Марджери отцу. Она не раз слышала, как тетки называли ее «простенькой» и «некрасивой». А вот ее братьев они так никогда не называли – те были «красавцы», «просто настоящие жеребцы».
– Ах, вот как тебе кажется! Но посмотри-ка сюда, – и отец перевернул страницу.
У Марджери ёкнуло что-то внутри, и она замерла от восторга.
На картинке был тот же жук, но увеличенный раз в двадцать. О, как же она ошиблась! Ошиблась настолько, что просто не могла сейчас поверить собственным глазам. Оказалось, что это крошечное существо ни капли не простенькое, ну вот ни капельки! Жук был красивой овальной формы и совершенно золотой, словно светящийся. Все у него было золотое – и голова, и торакс, и брюшко, и даже малюсенькие лапки! Казалось, сама Природа взяла и оживила некое ювелирное украшение, превратив его в насекомое. И конечно же, этот великолепный золотой жук был куда интересней и красивей, чем человек с рыбьим хвостом.
– Это золотой жук Новой Каледонии, – сказал отец. – Представляешь, как замечательно было бы найти такого и привезти сюда?
Но Марджери не успела ни сказать что-либо ему в ответ, ни задать те вопросы, что так и толпились у нее в голове: в дверях раздался звонок, и отец, разумеется, сразу встал и вышел в коридор, так аккуратно, почти ласково, прикрыв за собой дверь, словно она тоже была живым существом. И Марджери осталась наедине с цветным изображением жука. Она осторожненько коснулась его пальцем и услышала донесшийся из прихожей голос отца:
– Все? Как это – все?
До этого дня Марджери отцовской любви к насекомым не разделяла, хотя сам он частенько охотился на них в саду с сачком. Но в этом занятии ему помогали в основном ее братья. А сейчас, стоило ее пальцу коснуться изображения золотого жука, с ее душой произошло нечто странное: туда словно попала маленькая золотая искорка, и перед ней сразу открылось все ее будущее. Ей стало жарко и холодно одновременно. Она поняла, что непременно отыщет этого жука. Да, вот так просто. Отправится в эту Новую Каледонию, где бы она ни находилась, найдет жука и привезет его домой. У нее было такое ощущение, словно ее хорошенько стукнули по голове – более того, начисто снесли ей макушку. Она уже видела, как верхом на муле прокладывает путь, а сзади со всем снаряжением едет ее помощник.
Но когда преподобный Тобиас Бенсон снова вернулся в кабинет, он, похоже, успел совершенно позабыть и о золотом жуке, и о Марджери. Словно не замечая дочери, он медленно подошел к письменному столу и зачем-то стал рыться в бумагах, перебирая их и тут же кладя обратно, словно не находил среди них того, что искал. Он взял в руки пресс-папье, затем ручку, затем положил пресс-папье на то место, где раньше была ручка, а ручку все вертел в руках и, похоже, понятия не имел, куда ее приспособить. А может, и вовсе позабыл, для чего она вообще нужна. При этом он смотрел в одну точку, и по щекам его двумя тонкими дорожками безостановочно текли слезы.
– Все сразу? – снова вслух спросил он. – Как это – все?
Затем он что-то быстро вынул из ящика стола и, перешагнув через низенький подоконник распахнутого французского окна, вышел в сад. Марджери и осознать не успела, что происходит, когда ее отец застрелился.
Англия, 1950, начало сентября
Приключение!
2. Вы зачем взяли мои новые ботинки?
Мисс Бенсон давно заметила, что по классу ходит какая-то странная записка. Началось все на задних партах, но теперь действо захватило уже полкласса.
И еще этот смех. Сперва его почти не было слышно, но именно потому, что его пытались подавить, он звучал все громче и громче; у одной девочки от смеха даже икота началась, а ее соседка стала прямо-таки пунцовой. Но мисс Бенсон урок прерывать не стала. Она поступила точно так же, как и всегда: сделала вид, будто никакой записки нет и не было. Она, пожалуй, только голос чуть повысила, продолжая рассказывать, как и из чего в военное время можно испечь пирог, а девчонки все продолжали передавать друг другу эту записку.
Вообще-то Вторая мировая война была уже позади – она закончилась более пяти лет назад, – но карточки еще не отменили. Мясо было по карточкам, масло – по карточкам, как и лярд, маргарин, сахар, чай, сыр, уголь, мыло, сладости… Да все было по карточкам! Обшлага на жакете мисс Бенсон износились почти до лохмотьев, а старые туфли – ее единственная пара – промокали насквозь и ужасно хлюпали в дождливую погоду. Но отнести их в починку она не могла – тогда ей пришлось бы так и сидеть в мастерской в одних чулках неизвестно сколько времени и ждать, когда у мастера дойдут до них руки, так что она просто продолжала носить эти туфли, а они все больше и больше разваливались. Во многих местах по обе стороны улиц высились разрушенные бомбежками дома – порой в них не было ни одной комнаты с целыми стенами, а порой где-то уцелела даже электрическая лампочка, так и продолжавшая свисать с потолка; а в некоторых квартирах странным образом сохранилась только уборная со спускной цепочкой над отсутствующим унитазом, – и земля во всех садах и палисадниках была по-прежнему перекопана и превращена в огородные грядки, на которых британцы выращивали всякие полезные овощи. В воронках от бомб стопками лежали старые газеты. На перекрестках толпились демобилизованные мужчины, и форма болталась на них, словно снятая с чужого плеча; женщины выстаивали многочасовые очереди, чтобы купить крохотный кусочек жирного бекона. Можно было проехать на автобусе много миль, но не увидеть за окном ни одного цветочка, ни одного кусочка голубого неба. Господи, да Марджери все готова была отдать за кусочек голубого неба! Но, похоже, даже голубое небо выдавалось нынче по карточкам. А люди все продолжали говорить: ничего, это начало новой жизни, но почему-то каждый новый день был удивительно похож на предыдущий. Все те же очереди. Холод. Смог. Иногда Марджери казалось, что она всю свою жизнь прожила, питаясь какими-то жалкими объедками.
Теперь записка добралась уже до вторых парт. Шепот. Шиканье. Хихиканье. Дрожание плеч. Марджери как раз объясняла, как и чем смазать противень, когда кто-то, пихнув в спину девочку на первой парте, сунул ей в руку записку. На первой парте сидела Венди Томпсон, болезненная девочка, на лице которой застыло такое выражение, словно она ждет от жизни самого худшего; даже когда с ней говорили ласково, по-доброму, она выглядела какой-то запуганной. Венди в ужасе развернула записку, ойкнула и вдруг загоготала, как гусыня. И тут, как по сигналу, весь класс буквально взорвался. Девчонки словно с цепи сорвались. Они больше уже не пытались притворяться, ни о какой сдержанности и речи быть не могло. Но если они будут продолжать это безобразие, их услышит вся школа, и Марджери положила мел.
Смех стал потихоньку стихать, как только девицы заметили, что мисс Бенсон на них смотрит. Когда-то один умный человек посоветовал ей: либо тони, либо старайся выплыть. Но даже не пробуй стать им подружкой. Эти девочки – тебе не друзья. Учительница, преподававшая у них в школе рисование, сдалась уже через неделю. «Они гудят! – со слезами объясняла она в учительской. – А если спросишь, кто гудит, они, глядя мне прямо в глаза, отвечают: «Что вы, мисс, никто не гудит!» Чтобы тут работать, надо сперва наполовину оглохнуть».
Марджери сошла с кафедры и величественным жестом протянула руку.
– Венди, пожалуйста, отдай мне эту записку.
Венди сидела, опустив голову, точно испуганный кролик. Девочки на задних партах быстро переглянулись. Остальные сидели не шевелясь.
– Венди! Мне просто хочется узнать, что вы там такого смешного нашли. Может быть, и я с удовольствием посмеюсь вместе с вами.
Вообще-то Марджери не имела ни малейшего намерения читать эту записку. И уж совершенно точно не собиралась веселиться вместе с ними. Да еще с удовольствием. Ей хотелось поскорее развернуть записку и, увидев, что там такое, выбросить ее в мусорную корзину, а потом снова подняться на кафедру и благополучно закончить урок. До перемены оставалось совсем немного. А в учительской ее ждал горячий чай и даже какое-нибудь печенье.
– Ну, и где же она? – спросила Марджери.
Венди невероятно медленно протянула ей записку – быстрее, наверное, было бы ее по почте отправить.
– Ой, я не хотела, мисс… – пролепетала она.
Марджери развернула записку. За партами воцарилась полная тишина, словно кто-то накрыл весь класс звуконепроницаемой пеленой.
То, что она держала в руках, оказалось вещью весьма необычной. Это были не просто хиханьки-хаханьки с комментариями насчет того, до чего же занудны уроки домоводства. Это была настоящая карикатура. И довольно талантливая. В грузной и страшно неуклюжей старухе Марджери моментально и безошибочно узнала себя. Это, безусловно, была она со своей потрепанной и отвисшей сумкой-мешком. Со своими старыми драными туфлями, огромными, как паркетины. И две великанские ноги, всунутые в эти туфли, были, безусловно, ее – она разглядела даже непристойно выглядывавший в дыру большой палец. Вместо носа девчонки посадили ей на лицо натуральную картофелину, а вместо волос изобразили растрепанное гнездо какой-то сумасшедшей птицы. А еще они пририсовали Марджери усы – и не какие-нибудь стильные усики, а короткие жесткие усишки, как у Гитлера. И сверху красовалась надпись: «Дева Марджери!»
У Марджери перехватило дыхание. Ей казалось, что она вот-вот лопнет – такая смесь боли и гнева кипела у нее в душе. Ей хотелось сказать – нет, крикнуть: «Да как вы смеете?! Я совсем не такая! И на эту женщину ничуть не похожа!» Но выкрикнуть это она так и не могла. Наоборот, погрузилась в глубокое молчание. Она почему-то надеялась, что если промолчит и останется на прежнем месте, то в какое-то иррациональное мгновение карикатура попросту исчезнет и вся эта история тут же забудется. Но тут кто-то хихикнул, кто-то кашлянул, и она очнулась.
– Кто это сделал? – спросила она. Ей хотелось, чтобы вопрос прозвучал грозно, однако она пребывала в таком смятении, что не сумела заставить свой голос сформировать нужную интонацию, и прозвучал он странно пискляво и жалобно.
Ответа не последовало.
Но Марджери уже понесло. Она пригрозила классу дополнительным домашним заданием. Сказала, что весь обеденный перерыв они просидят в классе. И даже заявила, что вызовет заместителя директора по воспитательной работе, чтобы совсем уж напугать распоясавшихся девиц. Смеющейся Марджери видели, собственно, не так уж много раз, и один из них – это когда она застряла в дверях, нечаянно прищемив собственную юбку. («Никогда в жизни я так не смеялась, – призналась ей потом заместитель директора. – Вы были похожи на медведя, угодившего в ловушку».) Увы, ни одна из угроз не сработала. Девчонки продолжали сидеть смирно и молчали, явно решив промолчать до конца урока, лишь кое-кто стыдливо опустил глаза и слегка покраснел. Наконец прозвонил звонок, возвещавший большую перемену, и в коридоре за дверью сразу раздался оглушительный шум, словно пронеслась река, обладавшая множеством ног и голосов. И то, что ученицы отказались извиняться или назвать того, кто нарисовал карикатуру – не прогнулась даже Венди Томпсон! – заставило Марджери чувствовать себя какой-то особенно одинокой и нелепой. Она бросила записку в мусорную корзину, но по-прежнему ощущала ее присутствие. Это проклятая записка словно стала частью той атмосферы, что царила в классе.
– Урок окончен, – сказала она, ухитрившись произнести это вполне достойным, как ей показалось, тоном, взяла сумку и вышла из класса.
И едва она успела закрыть за собой дверь, как в классе грянул смех. «Венди, ты просто молодец!» – донеслись до нее громогласные возгласы девиц. Марджери быстро пошла по коридору мимо кабинета физики и кабинета истории, хотя толком не понимала, куда и зачем направляется. Ей необходимо было просто выйти на воздух, подышать полной грудью. В коридоре кишели ученицы, они заслоняли ей путь и пронзительно орали, как чайки. Но в ушах у Марджери все еще звучал тот торжествующий смех. Она попыталась выйти через запасной выход на игровую площадку, но дверь была заперта, а выйти через парадные двери она не могла, потому что они предназначались только для посетителей, а персоналу строго запрещалось ими пользоваться. Пройти через актовый зал? Нет. Там шла репетиция, и девочки в куртках и кроссовках исполняли какой-то спортивный танец, размахивая флагами. Марджери уже начинала опасаться, что теперь застрянет в здании школы навсегда. Она миновала витрину с наградами, завоеванными на школьных соревнованиях, споткнулась о коробку со спортивным инвентарем, потом об огнетушитель и чуть не упала. В учительскую! – сказала она себе. В учительской я, по крайней мере, буду в безопасности.
Марджери была женщиной весьма крупной. И знала это. А в последнее время она еще и совершенно распустилась и перестала следить за собой. Это она тоже знала. В девичестве она была высокой и стройной, даже худенькой, в точности как и ее братья; и глаза у нее были такие же ярко-голубые, как у них. И она довольно долго носила их старую одежду, что постоянно служило для нее источником неких внутренних страданий – и не столько их старая одежда сама по себе, сколько ее, Марджери, рост, ибо она выросла такой же высокой, как и ее братья. Впрочем, она еще в ранней юности научилась сутулиться. Но по-настоящему крупной женщиной – себе она казалась прямо-таки огромной – Марджери стала, когда у нее прекратились месячные. Ее вес все увеличивался и увеличивался, накладываясь слоями, в точности как у ее матери, и от избыточного веса у нее часто возникала сильная боль в бедренном суставе, порой застигавшая ее врасплох и заставлявшая прихрамывать. Однако до сегодняшнего дня она не понимала, что давно превратилась в посмешище для всей школы.
В учительской было слишком жарко и почему-то пахло подливкой от жаркого и старыми шерстяными кофтами. Когда Марджери вошла, никто не сказал ей «привет», никто ей даже не улыбнулся; большинство учителей мирно похрапывали. Завуч в плиссированной юбке – это была довольно шустрая женщина, но с вечно кислым выражением лица, – стояла в углу и, держа в руках коробку с кнопками, проверяла вывешенные на доске объявления. И Марджери не могла избавиться от ощущения, что все в учительской тоже видели эту карикатуру и вволю над ней посмеялись – да им и теперь еще смешно, даже тем, кто дремлет. Она налила себе чуть теплого чая, взяла пару оставшихся печеньиц и направилась к свободному креслу. Однако оказалось, что на сиденье кто-то оставил коробку с новыми спортивными бутсами для лакросса[2]2
Игра в мяч индейского происхождения, похожая на хоккей на траве, когда две команды по 10 человек в каждой стараются забросить мяч в ворота противника с помощью клюшки; очень популярна у женщин.
[Закрыть]. Марджери поставила коробку на пол и устало плюхнулась в кресло.
– Это мои ботинки, – не оборачиваясь, громко сообщила ей завуч.
Туман за окнами превратил деревья в некие расплывчатые пятна, высосав их почти до прозрачности; и трава выглядела скорее коричневой, а не зеленой. Двадцать лет жизни потеряла она, преподавая в школе домоводство, хотя готовить совсем не любила. Просто эта работа стала последней соломинкой. Тем более в объявлении было сказано: «Только одинокие женщины». И Марджери снова вспомнила нарисованный девчонками шарж и то, как дотошно они высмеяли ее ужасную прическу, разбитые туфли, старый, до основы изношенный жакет. Больно. И больно потому, что девочки-то правы. Да-да, они совершенно правы, ибо для всех и даже для себя самой – в первую очередь для себя самой! – Марджери давно превратилась в посмешище.
Она знала, что после школы пойдет домой, в свою квартиру, которая – несмотря на всю оставшуюся от теток тяжеловесную мебель – всегда казалась ей пустой и холодной. Сперва, правда, она будет долго ждать, надеясь, что, может быть, все-таки придет крошечный лифт, больше похожий на клетку и чаще всего не работающий, потому что жильцы вечно забывают как следует закрыть в кабине дверцы, но в итоге ей опять придется пешком тащиться на четвертый этаж. Потом она приготовит себе обед из того, что отыщется на кухне, вымоет и уберет посуду, а вечером примет аспирин и ляжет, чтобы почитать на ночь, и никто никогда не узнает – в том-то все и дело! – что она может, скажем, пропустить несколько глав или в один присест съесть все, что есть в доме; а если даже кто-то что-то и узнает или заметит, так ему это будет совершенно безразлично. Еще хуже Марджери бывало по выходным и в дни школьных каникул. Тогда ей порой за весь день не удавалось ни единым словом ни с кем перемолвиться. Домашние дела она, разумеется, делала очень медленно, всячески их растягивая, но всему же есть предел. И потом, сколько раз можно менять книгу в библиотеке, чтобы не показаться бездомной?
Перед Марджери вдруг возник образ жука, медленно умирающего в банке с эфиром.
Ее рука сама потянулась к стоявшей на полу обувной коробке. Поставив рядом чайную чашку, Марджери вынула из коробки спортивные бутсы, даже на секунду не задумавшись о том, что и зачем она делает. Бутсы были большие, черные и очень прочные. С толстой рифленой подошвой, не позволяющей скользить. Марджери встала.
– Мисс Бенсон, – окликнула ее завуч. – Извините, но зачем вы взяли мои новые ботинки?
Справедливый вопрос, но Марджери понятия не имела, как на него ответить. Ее тело, казалось, решило взять командование на себя, напрочь отключив мозг. Она прошла мимо завуча, мимо чайника, мимо остальных учителей – она, даже не оборачиваясь, знала, что они все тут же проснулись, завозились и растерянно уставились на нее, открыв от изумления рот, – и покинула учительскую, держа в одной руке бутсы для лакросса, а в другой свою сумку. Затем, пробравшись сквозь плотную толпу девочек, она торопливо двинулась к главному вестибюлю.
– Мисс Бенсон! – раздалось у нее за спиной. – Мисс Бенсон!
Господи, что это с ней, что она такое делает? Словно мало было того, что она унесла чужие ботинки, так ее руки, похоже, решили пойти дальше и, как бы компенсируя ту мертвенную пустоту, что царила в ее душе, стали без разбора хватать все подряд. Серебряный кубок, связку спортивных нагрудников с номерами и даже огнетушитель. Марджери пребывала в каком-то ужасном состоянии: вместо того чтобы извиниться и вернуть вещи обратно, она только все усугубляла, поступая в тысячу раз хуже. Она широким шагом миновала директорский кабинет и ту запертую дверь, что вела на спортивную площадку, и оказалась в главном вестибюле – которым, как всем известно, преподавательскому составу было строго запрещено пользоваться в течение рабочего дня и который был сплошь увешан портретами прежних директоров, точнее, директрис, и они все до одной определенно были девственницами.
Завуч по-прежнему тащилась за ней следом, с каждой секундой подбираясь все ближе.
– Мисс Бенсон! Мисс Бенсон!
Марджери лишь с третьей попытки смогла открыть тяжелую парадную дверь, с огромным трудом удерживая в руках все то, что прихватила по дороге. Она, например, никак не ожидала, что огнетушитель окажется таким увесистым. Ей казалось, что она несет на руках тяжеленького полуторагодовалого ребенка.
– Мисс Бенсон, как вы смеете?
С силой потянув на себя дверь, Марджери успела не только проскользнуть в образовавшуюся щель, но и, обернувшись, мельком увидеть белое, застывшее лицо преследовавшей ее женщины. Завуч теперь была уже так близко, что казалось, вот-вот вцепится ей в волосы, и Марджери в ужасе с силой захлопнула дверь, услышав пронзительный крик своей преследовательницы и подумав, что, наверное, повредила ей руку. У нее мелькнула мысль, что надо бы прибавить ходу, но тело ее, уже успевшее проявить невероятную активность, явно свои возможности исчерпало и теперь нуждалось в отдыхе. Впрочем, гораздо хуже внезапно навалившейся на Марджери усталости было то, что теперь за ней гналась уже целая толпа – несколько учителей и небольшая, но довольно плотная группа возбужденных учениц. Выбора у нее не оставалось, и она продолжала бежать, хотя в груди у нее жгло огнем, ноги подкашивались, а тазобедренный сустав уже буквально разламывался от боли. Когда она, спотыкаясь и пошатываясь, миновала теннисные корты, ей показалось, что мир начал вращаться в обратную сторону. Бросив в первую же канаву огнетушитель, кубок за победу в волейбольном соревновании и спортивные нагрудники с номерами, она ринулась к главным воротам. Увидев, что автобус номер семь медленно вырастает над вершиной холма, Марджери, неуклюже подпрыгивая и прихрамывая, поспешила к автобусной остановке, стараясь как можно быстрее переставлять огромные ступни своих великолепных длинных ног и по-прежнему зажимая под мышкой коробку, в которой с грохотом мотались чужие ботинки, словно схваченного в охапку строптивого домашнего любимца.
– Даже не надейтесь, что вам это с рук сойдет! – донеслось до нее, когда до автобусной остановки оставалось всего несколько шагов.
Автобус, обогнав Марджери, остановился. Свобода была совсем рядом, но как раз в этот момент тело Марджери отказалось ей повиноваться; видимо, ее настиг шок от пережитого. Кондуктор дал звонок; автобус начал медленно отползать от остановки, где Марджери наверняка бы и осталась, если бы два каких-то решительных пассажира не втащили ее внутрь, ухватив за лацканы жакета. Оказавшись внутри, она застыла в нелепой позе, вцепившись в стойку у двери, не в силах вымолвить ни слова и почти ничего не видя перед собой, а автобус тем временем увозил ее все дальше от школы. Ни разу в жизни Марджери Бенсон не совершила ни одного предосудительного поступка. Ни разу в жизни она ни у кого ничего не украла, если не считать того, что однажды – всего однажды! – она сознательно не вернула одному мужчине его носовой платок. И сейчас от ужаса у нее шумело в ушах, сердце билось болезненно и сильно, а по спине бегали мурашки. Но единственное, о чем она в данный момент была способна думать, это некое место, носящее название Новая Каледония.
На следующее утро Марджери поместила в «Таймс» объявление: Требуется помощник, говорящий по-французски, для экспедиции на другой конец света. Все расходы беру на себя.
