Текст книги "Сомаигрушки (ЛП)"

Автор книги: Рэй Олдридж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Рэй Олдридж
Сомаигрушки[1]1
  Ray Aldridge. Somatoys / Science Fiction Age, Mar 1993
  © 1993, Ray Aldridge
  © 2009, пер. с англ. Курмаев Р.Р.


[Закрыть]

Отшельник Бернер взбирался к своей святыне, как делал это каждое утро на восходе. Вредоносное сияние солнца быстро поднималось над окружающими горами. К тому времени, когда Бернер достиг вершины холма, жёсткий свет наполнил его долину. Святыня была бронзовой статуей – нагой женщиной в натуральную величину. Она лежала спиной на сером валуне, улыбаясь в небо, ноги раздвинуты, руки уютно закинуты за голову. Маленькие острые ножи образовали верхушки её небольших грудей.

«Из смерти в жизнь, из жизни в смерть; одна и та же дверь», – он молился так быстро, что знакомые слова сливались. Он прижался лбом к гладкому животу святыни, всё ещё холодному после пустынной ночи. Скоро святыня станет слишком горячей, чтобы прикасаться к ней, вот почему он совершал богослужение на рассвете.

Он перекатился щекой по металлу, пытаясь припомнить, каково это – трогать настоящую женщину. Ничего не пришло к нему, кроме какой-то абстрактной антипатии, странно смешанной с неуловимым сильным желанием. «Ты здесь уже слишком долго, слишком долго, слишком долго», – сказал он себе, как делал это каждое утро. Это была почти такая же часть ритуала, как и молитвы.

Через некоторое время он оттолкнулся от святыни и спустился к своей плантации стручковой посоли. Он взял мотыгу и трудился среди похожих на проволоку лоз до тех пор, пока солнечный свет не стал угрожающе интенсивным.

После этого он отступил в свою пещеру.

Рыжевато-коричневые циновки из посолевого волокна покрывали стены и пол. Прохладный родник приятно лился тонкой струйкой в задней части пещеры. У Бернера были гамак, маленькая библиотека священных книг и хорошая мед-установка. Он оглядел своё уютное жилище и почувствовал безысходную волну тоски.

Он взял миску посоли со стола. Через 30 неизменных лет эта жидкая серая кашица потеряла всю привлекательность, которой обладала первоначально. Но была питательна, и стручки росли без особых проблем. Он уставился на дно миски. «Чего бы я не отдал за помидор», – сказал он. «Или даже за вонючую тыкву. А я ненавижу тыкву». Он вздохнул и заставил себя поесть.

Бернер устраивался в гамаке, чтобы поспать, когда услышал громыхание посадочных двигателей. Пещера задрожала, и пыль сорвалась с циновок. Он бросился ко входу. Выглянув, он увидел на краю поля стручковой посоли приземистую черную звёздную лодку, спускающуюся в цветке оранжевого пламени.

Звёздная лодка молчаливо стояла в полдневном ярком свете. Стручки посоли под лодкой чуть-чуть тлели.

Больше ничего не произошло.

Вскоре Бернер вернулся в относительную прохладу пещеры.

После полудня Бернер вновь решился подойти к входному отверстию пещеры. Солнце всё ещё палило, а от красной почвы подрагивающими волнами поднимался жар. Долгие минуты Бернер караулил, с трудом дыша в раскалённом воздухе, но никто не показался.

Через час после того, как стемнело, когда воздух стал попрохладнее, а безлунная ночь заблистала звёздами, он подумал, что услышал какой-то звук со стороны лодки. Визг? Слышал ли он вообще что-нибудь? Какой звук мог издать бронированный корпус?

Немногим погодя шлюз лодки повернулся и откинулся, открываясь.

От звёздной лодки спустились пневматические сходни, по ним сошёл мужчина, производящий глубокое впечатление. Он был одет в блестящую кожу и тунику из серебряных нитей; он был высок и гибок; он двигался с видом непреодолимой власти. Его лицо скрывала маска из золотых и серебряных микро-пластинок – протез, прикрепленный непосредственно к лицевым мышцам, такой же подвижный, как и кожа, которую он заменял. Черты его лица были невероятно благородны, нечеловечески идеальны.

Бернер осторожно выступил из пещеры.

Визитёр воспроизвёл непринужденный приветственный жест и потопал вперёд.

«Добрый вечер», – сказал визитёр звучным тенором, таким же прекрасным, как и его маска.

«Добрый вечер, сэр…» Голос Бернера сорвался.

Визитёр улыбнулся, его маска засверкала в звёздном свете. «Милая ночь. Должно быть, это одно из вознаграждений за вашу жизнь здесь. Где, позвольте спросить, ваши компаньоны?»

Бернер был не готов к такому прямому вопросу и ответил без обмана. «Здесь нет никого, кроме меня. Это незаселённый мир».

«О? Досадно. Вам не одиноко?» Тёмные глаза блеснули внутри маски; его голос продолжал петь. «Но, где же мои манеры? Моё имя – Варвен Маноло Клит, гражданин Дильвермуна, путешествую, чтобы отдохнуть и восстановиться. А вы?»

«А… Брат Бернер, мирской посвященный в Строгое Таинство». Бернер на мгновение заколебался. От него требовалось что-то большее; он почувствовал это так сильно, словно Клит дёрнул его невидимыми крючками.

«О…,» – в конце концов, сказал Бернер. «Не желаете ли зайти?»

«Итак, вы здесь один. У вас не было других гостей?»

Клит сидел, элегантно развалясь за столом Бернера. Он без колебаний занял единственный стул.

«Объездной корабль Миссии прибывает каждые пять лет».

Клит наклонился вперёд, напряженный. «А? И когда же этот корабль прибывал в последний раз?»

«Год назад. Вы знакомы со Строгим Таинством?»

«Да», – сказал Клит, расслабляясь. «Я знаю вашу секту». Презрительная усмешка затрепетала на его металлических губах. «Вы поклоняетесь идолу… обнаженному демону, правильно? Она лежит на спине, её ноги раздвинуты, а её соски – ножи. Вы рассматриваете сексуальность как смертный грех в самом буквальном смысле. Не так ли?»

«Эта святыня – аллегория, не идол». Не смотря на то, что всё это время Бернер был в сомнениях, его возмутило презрение этого гладкого Дильвермунца. «Это правда, мы рассматриваем секс с женщинами как его собственную кару».

«Что насчёт секса с мужчинами?»

«Здесь лишь небольшая теологическая разница. Мужчины используют друг друга как женщин. С нашей точки зрения, этот грех не уменьшается физиологическими деталями».

«Понятно». Клит, казалось, боролся с тем, чтобы не рассмеяться.

«Почему вы стали отшельником? Другие из вашей секты процветают на заселённых мирах».

Теперь Клит вторгался в чувствительную область, и Бернер сжал челюсть и отвернулся.

В итоге Клит рассмеялся звуком, каким-то неприятным, не смотря на всю его чистую совершенность тона. «Я понимаю. Вне прикосновения, вне соблазна, в этом план? Вы показали особую восприимчивость к женским прелестям? Особую слабость в своей вере?» Глаза Клита сверкали.

«Это вас не касается, гражданин Клит», – огрызнулся Бернер.

Клит наклонился вперёд, и жёсткие контуры его маски потекли, как расплавленный металл, мерцая несколькими нераспознаваемыми эмоциями. «Ты ошибаешься». В руке Клита появился нервосжигатель. Клит направил его на грудную клетку Бернера.

Бернер, в ужасе, уставился на оружие. «У меня и красть-то нечего…».

Клит ухмыльнулся. «Ты думаешь, я вор?» Он гортанно захихикал, покачал головой. «Нет, нет. Мне нравится, когда мне служат, а ты единственный слуга, обнаруженный на этом уродливом маленьком мирке, поэтому… ты должен посвятить себя новому таинству».

Бернер отступил назад. «Прошу прощения. Я не могу принять никаких дополнительных обязанностей. Моё богослужение… моя работа в поле…».

«Теперь я – твой бог, отшельник», – сказал Клит и спустил курок нервосжигателя.

Бернер вдруг очутился в аду. Ужас обуял все его чувства. Неописуемый звук царапал его уши, посылал шипы гадости в его мозг. Клит превратился в вещь настолько отвратительную, что впоследствии он так и не смог вспомнить её форму. Его рот наполнился вкусом червивого гниения, он задохнулся от крайне отвратительного зловония. Огонь провизжал по его нервам, сотрясаясь волнами агонии. Мир исчез. Не существовало ничего, кроме боли, она заполнила его вселенную от края до края, она длилась и длилась, пока он не забыл её источник.

Когда она прекратилась, он лежал на полу в луже блевотины и мочи, и он был совершенно другим человеком.

«Ты изменил своё мнение?» – спроси Клит.

«О, да», – сказал Бернер.

Клит позволил Бернеру почиститься и надеть другую рясу, затем он отвёл его на звездную лодку.

Лодка была роскошно меблирована, с толстыми коврами и нежными пастельными стенами. В центральной лифтовой шахте лодки медленно вращающееся трапо-поле вознесло их в нос лодки. Здесь стены были голым сплавом, усеянным линзами холопроекторов. С одной стороны была тяжелая металлическая дверь, оборудованная иллюминатором из бронированного стекла.

Круглая пластиковая надувная кровать заполняла цент этажа. На ней лежала голая женщина, бёдра её были в кровавых потёках. Она была очень неподвижна, но дышала.

«Твоя первая работа», – сказал Клит и вяло указал на женщину. «Полей её из шланга и засунь в мед-установку внизу, на грузовой палубе». Клит перевёл пронзительный взгляд на Бернера, и его прекрасная маска изменилась, отобразив суровое выражение. «Держи свой конец в штанах. Или точнее, под рясой. Да, да, я знаю о твоих религиозных запретах, которым, я полагаю, ты всё ещё остаёшься верен; но привлеки моё внимание – одного из моих приспособлений – и я буду не прочь поделиться помощью».

«Я 30 лет не притрагивался к женщине», – сказал Бернер.

«Это именно то, что вызывает моё беспокойство», – сказал Клит. Он криво улыбнулся и ушёл.

Бернер постоял мгновение безмолвно, сбитый с толку, удивляясь, как мир изменился так сильно и так быстро.

Он посмотрел на женщину. Она была бледной, с коротко остриженными тускло-серебряными волосами. Её тело было гладко мускулистым, груди – тяжёлыми, бёдра – довольно узкими. Синяки расцветали под её кожей. Она пахла кровью и потом.

Одна её рука была неудобно согнута под телом. Он наклонился, перекатил её достаточно, чтобы освободить эту руку. Он увидел блеск металла на её затылке – овальную стыковочную поверхность образ-шпульного импланта. «Зверятник», – сказал Бернер неприязненно.

Он быстро оглядел палубу. В запирающемся шкафчике в переборке он нашёл шланг, намотанный на катушку. На балке висели щётка с мягкой щетиной и мыльный диспенсер.

Когда он нажал на кнопку, из шланга брызнула тёплая вода. Так нежно, как только мог, он соскрёб грязь, которая образовала на ней корку. Когда он закончил, он направил шланг на оставшуюся часть комнаты. Он дотронулся до другой кнопки и из шланга подул тёплый воздух.

Вскоре она высохла. Он поднял её, и она лежала неподвижно поперёк его груди. Её кожа имела прекрасную шелковистую текстуру, на которую он пытался не обращать внимания.

Он ступил в трапо-поле и был снесён в грузовой отсек. В одном из углов ждала большая мед-установка.

Он положил её на поддон мед-установки. На мгновение его коснулось странное чувство. Он нахмурился. Уж не предпочёл бы он продлить это тёплоё соприкосновение? «Не смеши себя, Брат Бернер», – пробормотал он и задвинул поддон в диагностическую камеру.

Он стоял около иллюминатора мед-установки и смотрел, как магнитные сенсоры ползают по её телу, оценивая повреждение. Панель вывода данных мед-установки коротко мигнула янтарными предостерегающими огнями, но быстро охладилась до устойчивого жёлто-зелёного. Бернер улыбнулся.

«Тебе следует быть довольным», – сказал Клит.

Бернер подпрыгнул и, обернувшись, обнаружил Клита у себя за плёчом.

Клит наклонился, вглядываясь в иллюминатор. «Да, тебе следует быть довольным. Мы должны надеяться, ты и я, что она останется здоровой. Если я использую её чуть более жестоко и она умрёт – мне, может, придётся присвоить твоё жилистое тело. Хотя это был бы печальный обмен. Эта мед-установка достаточно хороша, чтобы имплантировать шпульный интерфейс … и сделать любые другие изменения, которые мне могут потребоваться. Ну, по крайней мере, у тебя хорошие кости». Клит гротескно подмигнул, его маска заискрилась. Клит потянулся и дотронулся до щеки Бернера. Бернер незаметно отодвинулся.

Клит переключил своё внимание на женщину. «Она – прелестная маленькая вещица, моя Конфеточка. Не так ли?» – спросил он. «Дружеский клон. Её клеточная мать была прекрасной королевой на каком-то захолустном агро-мире. Подумай об этом – миллион фермеров всерьёз взялись бы за свои навозные вилы, чтобы добиться её – и она моя самая дорогая сомаигрушка…» Клит вздохнул. Он, казалось, не получал удовольствия от этого наблюдения.

Он повернулся к Бернеру. «Идём. Я покажу тебе твоё место».

Бернер попятился. «Я бы предпочёл свою пещеру, если это будет вам угодно».

Маска Клита сделалась нечеловеческой и непостижимой поверхностью. Он резко дёрнул рукой и в его подрагивающей руке появился нервосжигатель.

Бернер повесил голову. «Как пожелаете», – сказал он тоненьким голосом. Он пытался скрыть свою ярость, но не свой страх.

Маска Клита потекла, возвращая себе подобие человечности. Нервосжигатель исчез. «Мудро», – сказал он.

Клит отвёл его в крохотный отсек. «Ты будешь ждать здесь, пока я не позову», – сказал Клит и ушёл. Дверь со щелчком захлопнулась. Бернер толкнул защёлку и был не удивлён, обнаружив, что она закрыта. Он огляделся. Парусиновая трубка койки висела на одной стене; в углу были раковина и туалет. Тёмный видеоэкран на двери завершал всю обстановку. Свет исходил от панели над головой; через минуту он потускнел до слабого красного свечения.

Бернер лёг на койку и стал ждать прихода сна.

Через длительный промежуток времени он почувствовал сильное желание совершить своё богослужение. Очевидно, наступило утро.

Световая панель засветилась ярче. Странно, подумал он. Вчера на рассвете он поднялся к святыне и совершил богослужение, как делал это десять тысяч утр. Он разрыхлил пыль вокруг посолевых лоз, собрал самые спелые стручки. Эта рутина продолжалась бы до тех пор, пока бы он не прилёг в последний раз.

Он представил свою старую страсть, которая должна полностью подавляться в пустоте его мира, свою тягу к плоти, потерянную в медленном истирании неизменных дней и ночей.

Он подумал о женщине и задумался, уж не был ли он полным придурком.

Прошли часы. Наконец, видеоэкран засветился, и золотое и серебряное лицо Клита уставилось на Бернера. «Проснулся?».

«Да», – сказал Бернер, садясь на койке. «Можно мне вернуться в свою пещеру? Я немного голоден. Я мог бы там позавтракать или принести сюда запас посоли, если вам будет угодно». Он ненавидел раболепие в своём голосе, но всё ещё боялся нервосжигателя.

Клит улыбнулся странно пустым выражением. «Ты никогда не вернёшься в свою пещеру, отшельник». Он медленно покачал головой. «Но ты можешь позавтракать в столовой; я уже закончил. Когда поешь, поднимайся на астронавигационную палубу. Кое-что обсудим».

Экран опустел, и дверь вздохнула, открывшись.

Бернер нашёл столовую – длинную каюту, которая следовала изгибу корпуса звездной лодки. Узкая полоска слегка окрашенного бронированного стекла шла по внешней стороне стены. Бернер посмотрел через стекло. Посолевые лозы грациозно склонились в поднимающейся жаре, а тёмный рот пещеры казался потерянным пристанищем, невыносимо приятным в воспоминании. Бернера охватила горечь такой силы, что его глаза увлажнились.

В конце концов, он отвернулся.

В дальней части находилась стойка, заваленная грязной посудой. Бернер сел за стойку. Заслонки отодвинулись и показался терминал автоповара. Он заказал что-то под названием прули, что оказалось варённой крупой, сдобренной горькой жёлтой пряностью.

Когда он закончил, он сложил посуду в дезинфектор. Он вошёл в трапо-поле и парил вверх пока не достиг астронавигационной палубы, которая идентифицировала сама себя сверкающим подсказчиком.

Клит стоял перед полусферой дымчатого бронестекла, всматриваясь в бесплодные земли, задумчивое выражение сглаживало его маску. «А, отшельник», – сказал он, поворачиваясь к Бернеру. «Ты можешь поддержать цивилизованный разговор?».

Бернер неуклюже стоял, руки сцеплены вместе. «Я не помню», – наконец, сказал он. «Это было слишком давно».

Клит засмеялся. «По крайней мере, ты честен и скромен, два полезных качества в человеке твоего статуса – хотя такие свойства показались бы гротескными в человеке моего статуса. Что скажешь?»

Бернер не мог придумать безопасного ответа.

«Ничего», – сказал Клит. «Я не ожидал от тебя многого. И так, расскажи мне, как ты оказался здесь. Будь краток, будь точен, будь забавен». Теперь маска Клита вовсе не показывала эмоций. «Садись», – приказал он, указывая на скамью, которая шла вдоль корпуса, ниже места слотов для хранения.

Бернер сел. Его разум был пуст от слов. Клит выжидательно смотрел на него, глаза подвижно живые в холодном металле маски.

Наконец, Бернер заговорил. «Я прибыл сюда 30 лет назад…»

Клит немедленно перебил. «Подумать только! Тридцать лет небытия. Но расскажи мне о своей жизни до прибытия сюда. Помни, ты должен развлечь меня».

«Я попытаюсь…»

Клит отвернулся, показывая, что сосредоточил своё внимание на бесплодных землях снаружи. «Продолжай».

Бернер прочистил горло. «Я был шахтёром на Серебряном Долларе…»

Клит снова перебил. «Серебряный Доллар. Не тот ли это холодный мир? Лёд и снег? Какое зверьё живет на Серебряном Долларе?»

Бернер вспомнил ледяные поля, дрейфующие туманы, далёкое белое солнце. «Много животных живёт на льду», – сказал он. «Скитальцы, морские рыси, белые снегольвы… Я убил одного из них, в мою последнюю зиму на Серебряном Долларе. Он проломился через щит над моей вертикальной шахтой и спустился вниз в поисках еды и тепла. Нашёл меня, спящего в кровати…»

Клит захихикал, стрельнув в него быстрым взглядом. «С подругой? Ого. Итак, у нас есть причина твоего религиозного порыва? Как банально, как предсказуемо, как в плохой чувстводраме. Без сомнения, ей не удалось выжить, и эта трагедия подтолкнула тебя в прижимистые руки Строгого Таинства. Нет?»

«По сути, так и было». Память воспроизвела: звук сопения животного, отвратительную вонь его дыхания, зубы животного впиваются в его плоть. Он весь содрогнулся.

«Хорошо, избавь меня от деталей. Твоя любовница умерла из-за плохих замков, а не от плохого секса; ты что, не можешь это понять?» Клит говорил раздраженно, возвращая свой пристальный взгляд к бесплодным землям. «Расскажи мне о снегольвах. На что они похожи?»

Бернер отключился от своих воспоминаний. «На самом деле они не очень похожи на львов; они длинные и тонкие, и очень быстрые. Их вес доходит до тысячи кило, а взрослые самцы достигают двух и более метров в плечах. Они очень похожи на выдру, если вы можете представить выдру, которая охотиться на небольших китов. Ну, не на в самом деле китов, но их ниша…»

«Киты не важны. Как снегольвы размножаются?».

«Они мечут икру в гейзерных топях, появляются на свет как свободноплавающие личинки, насколько я знаю». Пока говорил, Бернер быстро взглянул на самый ближайший слот для хранения. Он был изумлён, увидев рукоять нервосжигателя Клита, торчащую из слота, в пределах свободной досягаемости. Нет, подумал он. Это ловушка, это слишком легко. Был бы Клит так беззаботен? Нет. Этот нервосжигатель был, несомненно, разряжен или приведён в негодность другим образом.

«Продолжай», – резко бросил Клит.

«Виноват, простите. Я не биолог». Он заставил себя не смотреть на нервосжигатель.

Клит раздражённо зашипел. «Ты глуп настолько, на сколько я и боялся». Он двинулся так быстро, что его очертания размылись, выхватил нервосжигатель из слота. «У тебя ушло пять минут на то, чтобы заметить его, а затем ты испугался. Ты заподозрил ловушку? Заподозрил? И что? Это был шанс, твой единственный шанс, и ты ничего не сделал. Что же ты за бесхарактерный человек?»

Бернер поник головой. Клит был прав, ему следовало попытаться.

Голос Клита стал мягче, задумчивее. «Конечно же, ты понял, что не похоже, что ты переживёшь мою службу. Разве не в моей природе устранить тебя? Так почему не воспользоваться этим шансом? Почему нет? Любое другое животное попыталось бы использовать этот шанс».

Клит открыл рукоятку нервосжигателя и вытряхнул энергетический элемент. Индикатор его заряда светился ярким ядовито-зеленым. Клит вставил его обратно, щёлкнул, закрывая рукоятку.

Бернер жадно уставился на нервосжигатель.

«Ну, ты был прав», – сказал Клит. «Это была ловушка; мне было интересно, действительно ли ты выучил своё место. Ты никогда не смог бы победить меня нервосжигателем. Я слишком быстр для тебя. У меня самые лучшие теломоды, которые можно купить за деньги».

Клит нацелил нервосжигатель; его палец дрожал на спусковом крючке. «Я мог бы наказать тебя за твою трусость», – сказал он. Его маска перетекла в покой, холодный и отстранённый. Бернер полуотвернулся, поднял руки в бесполезной защите. Клит резко дёрнул рукой и нервосжигатель исчез. «Но я не буду; я никогда не смогу избавиться от запаха здесь. Кроме того, теперь, когда мы знаем, какой ты трус, мы сможем расслабиться, не так ли?»

Вздох изошёл из Бернера.

«Ты слабое животное, отшельник, но мы все – животные, не больше, а иногда меньше». Клит снова посмотрел на бесплодные земли. «Чаще меньше. Животные живут, спариваются, умирают без мысли о времени, которое придёт или которое прошло. Они горят ярче, чем большинство разумных существ. Ты удивлён моей уверенности? Тогда я покажу тебе, что я имею в виду. Пойди, приведи Конфеточку; её дверь розовая на грузовой палубе».

«Куда мне следует её привести?» – спросил Бернер, чувствуя полное поражение.

«В кровать, конечно».

Бернер постучал по тяжёлой двери из сплава, но его удары почти не произвели звука. Тем не менее, дверь открылась очень быстро, и Конфеточка вышла, всё ещё голая.

«Да», – сказала она звучным контральто. Он увидел, что её глаза были ясного насыщенного янтарного цвета и что она было гораздо более красива, чем он представлял себе. От неё исходила жизнестойкость – удивительная вещь при данных обстоятельствах.

«Клит послал меня привести тебя», – промямлил он.

«Хорошо», – сказала она. И когда он сразу же не двинулся, она взяла его руку в крепкий захват и развернула его по направлению к трапо-полю. «Давай, не будем заставлять его ждать», – сказала она. «Это было бы глупо».

Она шла к полю длинными грациозными шагами. Бернер заторопился, чтобы не отстать.

«Извини», – сказал он, когда они вошли в поле и воспарили вверх.

«За что?» Она казалась искренне заинтересованной.

«За то, что бегаю с его поручениями… какими бы они ни были». Бернер пытался сберечь про запас огонь своей ярости, чтобы сохранить его к тому времени, когда он сможет раздуть его в пламя.

«Не глупи!» – сказала она, как раз перед тем, как они достигли самой вершины поля. «Кто может противостоять такому ужасному чудовищу?»

Она вошла и уселась на пластиковую кровать, как будто делала так тысячу раз прежде. Бернер восхитился её отвагой; хотел бы он, чтобы он мог чувствовать такое же бесстрашие, какое, казалось, чувствовала она.

«Теперь», – сказал Клит Бернеру. «Позволь мне показать тебе мою библиотеку». Он подошёл к закрытой двери, нажал ладонью на замочную пластину. Дверь зашипела, сдвинулась вбок.

Бернер последовал за Клитом в маленькую комнатку. Клит повернулся, взмахнул рукой, охватывая всю комнату. Места хранения маленьких стазисных камер образовывали три из стен комнаты; там были тысячи маленьких коробок со стеклянной передней частью.

«Моя коллекция», – сказал Клит, маска замерцала удовольствием. «Здесь», – сказал он, дотрагиваясь до лицевой панели камеры. Она засветилась, отображая зелёные буквы угловатого Дильвермунского шрифта: SUCCISA PRATENSIS, Самец и Самка.

«Ты не понимаешь?»

«Нет, Гражданин Клит», – ответил Бернер.

Клит дотронулся до другой лицевой панели, которая отобразила: TURSIOPS TRUNCATUS, Самец и Самка. «Образ-шпули, отшельник! Наследство от моего деда, который также был необычен в своих вкусах». Клит приблизил своё лицо к лицу Бернера и Бернер почуял запарфюмированное гниение, словно Клит выгнивал за своей маской. «Во мне крови деда больше, чем в моих предках. Я храню души десяти тысяч существ. Большей частью это земные формы жизни, хотя у меня есть также и много инопланетных». Клит засмеялся и нажал на лицевую панель, которая была свернута. Клит выхватил две образ-шпули, которые лежали в камере, два скарабееобразных продолговатых предмета из металла и красного пластика.

Клит подошёл к двери. «Я не буду закрывать дверь. Но если ты прервёшь меня, ты будешь наказан. Ты можешь смотреть, если желаешь понять». Неразборчивое выражение проскользнуло по золотой маске. Он вышел, закрывая за собой дверь.

Бернер, сначала, сопротивлялся сильному желанию посмотреть через иллюминатор из бронированного стекла. Он встал перед внутренней стеной и потрогал лицевые панели коробок. Он обнаружил, что второе прикосновение отображает маркированное изображение существ, душа которых был вшита в образ-шпули. Здесь были тигры, там крокодилы, а вон там – клыкастые инопланетные хищники с шестью длинными ногами с пышными перьями.

Третье прикосновение отобразило прокручивающееся изображение поведения спаривания этих инопланетных хищников. Бернер смотрел лишь мгновение, прежде чем содрогнуться и отвернуться прочь. Он надеялся, что Клит не будет использовать именно этот набор образ-шпуль; женщина не переживёт такое.

Красивое голубое свечение притянуло его к иллюминатору. Он подошёл, хотя заранее чувствовал отвращение к Клиту – и к самому себе за то, что не достаточно сильно сопротивлялся любопытству.

Холопроекторы создали подводный мир. Длинные зелёно-чёрные пряди бурых водорослей колыхались в ленивых потоках. Маленькие серебряные рыбки блестели среди крупных длинных листьев. Голубой свет проходил сквозь лес бурых водорослей струящимися лучами, освещая двух, которые плыли в центре видоизменённой каюты.

Тело Клита было очень мускулистым, словно Клит проводил много времени в тканевом стимуляторе. На сочном рте женщины была широкая, застывшая улыбка. Она плыла в объятиях Клита, подгоняя его толчки быстрыми грациозными движениями. Он содрогнулся, и струя серебряных пузырьков вышла из её смеющегося рта.

Бернер отвернулся прочь от иллюминатора, с каким-то чувством отвращения, хотя он не увидел ничего жестокого или злого. Он сел в углу и успокоился, чтобы ждать.

Когда Клит пришёл за ним, он клевал носом. Клит толкнул Бернера сапогом, и Бернер потряс головой.

Он вскочил на ноги. «Извините», – сказал Бернер.

Маска Клита несла странное выражение, словно Клит был каким-то образом сердит на Бернера. «Ты нашёл моё представление скучным?»

Бернер едва ли знал, что ответить.

«Ну ничего», – сказал Клит. Он вернул образ-шпули в их стазис камеру. «За работу».

Он привёл Бернера в каюту, где женщина неподвижно лежала на кровати, смотря вверх на потолок.

«Ты знаешь, что делать», – сказал Клит. «Сегодня ночью ей не потребуется мед-установка; просто помой её. О, в этот раз, проследи, чтобы она расчесала свои волосы. Надуши её, покрась ей губы красным. Отведи её в её комнату на грузовой палубе; там ты найдешь всё, что тебе потребуется. Сделай её представительной. Затем иди в свою каюту. Я не хочу, чтобы ты путался под ногами».

Когда Клит ушёл, Бернер размотал шланг из переборки.

Когда вода окатила её, женщина дёрнулась и перекатилась. «Остановись на секунду», – сказала она приглушённым голосом. «Я – как призовая свинья, только что вылезшая из грязи. Ты не был мойщиком свиней в другой жизни?»

Бернер перекрыл воду. «Нет, насколько я помню», – сказал он извиняющимся тоном.

Она села, потёрла руками лицо. Её руки дрожали. «По крайней мере, дай мне встать».

«Конечно», – сказал Бернер.

В то время как он держал шланг так, чтобы вода мягко лилась на неё, она скребла своё тело щёткой до тех пор, пока её бледная кожа не стала розовой.

Помимо воли он смотрел с очарованием как она сушилась в тёплом воздухе, её тело медленно переходило из одной грациозной позы в другую.

«Хорошо», – сказала она, наконец. «Давай-ка пойдём обратно».

Её каюта была пыльным местом с захламлённым туалетным столиком в углу, никакой другой мебели, кроме кровати, не было. На кровати была неглубокая выемка по форме женщины и прозрачный полог. Она, по виду, с облегчением, села на край кровати.

На туалетном столике он нашёл банку с губной краской и украшенный драгоценными камнями гребень.

Он неуверенно протянул гребень. Она спокойно покачала головой. «Не будешь ли ты так добр?» Она отвернулась, спина прямая, голова приподнята.

Он поднял гребень и потянул его через её волосы; гребень застрял в спутанных волосах. «Будь осторожен», – сказала она. «Сможешь ли ты в это поверить, но было время, когда я могла сидеть на своих волосах. Я заплетала их в косу, толщиной с мою руку, и позволяла расплетать её только своим любовникам».

Он так разволновался о путанице волос, сконцентрировав всё свое внимание на этой проблеме, что не обращал внимание на то, что трогал прекрасную обнажённую женщину.

Мало-помалу, путаница поддалась его усилиям, и её волосы легли ровно и сияюще.

Он остановился, чувствуя сильное побуждение продолжать. Она повернулась к нему и заглянула ему в глаза с откровенным любопытством.

«Ты был нежен», – сказала она. «Но Клит сказал мне, что ты – приверженец культа, который ненавидит женщин».

«Нет», – сказал он. «Не женщин. Только акт совокупления с ними. Женщины не могут перестать быть тем, чем они являются». Он почувствовал любопытную отчуждённость, и его утверждение вдруг показалось немного глупым и немного наивным.

Её внимание охладело. «А ты думаешь, чем они являются?»

«Вратами в жизнь… но также вратами в смерть». Его слова осязались такими же тонкими, как бумага.

Внезапно, она улыбнулась, странный изгиб её рта, горькая радость. «Ну, в моём случае ты, про крайней мере, на половину прав. Переспи со мной и Клит убьёт тебя».

Он не знал что сказать. Через некоторое время он принёс краску для губ и маленькую тонкозаострённую щёточку, которая лежала рядом с краской. Он протянул их ей.

«Попробуй своей рукой», – сказала она, и, закрывая глаза, она подняла лицо.

Его пальцы успокоились, пока щеточка проходила по расслабленному изгибу её рта, и он почувствовал напор некого, почти нестерпимого, чувства. Это не похоть, подумал он. Я забыл, как чувствовать это, не так ли?

«И духи, он сказал», – напомнила она Бернеру; когда он закончил. Он проделал удовлетворительную работу с её губами; они горели бархатистым тёмно-красным. Странное воспоминание всплыло у него в голове; он вспомнил, что на некоторых мирах, стильные женщины красили свои соски.

Он отвернулся и искал среди пузырьков с духами, которые толпились на туалетном столике, пока не нашёл то, что ему понравилось, сладкий цветочный запах с земляной ноткой. Он смочил свой палец в духах, дотронулся до пульса у основания её горла – затем, через мгновение, до нежной тонкой кожи между её грудей. Он отдёрнул руку, словно она могла обжечь его.

«Прости», – сказал он, чувствуя, как горит его лицо.

«Я уж как-то привыкла», – сказала она, негромко смеясь – не было звука никакого юмора в этом смехе. «Тебе придётся приобрести гораздо больше грубой бесцеремонности, прежде, чем ты заслужишь мою неприязнь».