Текст книги "Пропавшая (СИ)"

Автор книги: Рей Маслов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Маслов Рей
Пропавшая

Пропавшая

От миски вареников шёл ароматный пар. Каждый комочек теста, пухлый, горячий, с блестящей плёночкой сливочного масла, говорил: бери меня, я твой, самый лучший, остальные не чета... И никак было не понять, что внутри, пока не попробуешь – грибы ли, вишенка, липкое ли пюре с крошёным укропом? Жизнь – как миска горячих вареников...

– Ну, знаешь, если бы ты попросил всё как равный равному объяснить, я бы это прямо сейчас, на пальцах. Ещё лучше – пару схем бы показал, и всё бы на место встало. А так – я тебе не Стивен Хокинг, чтобы просто о сложном рассказывать. Лицом не вышел.

Гарик налил себе в рюмку из бутылки с собачьей лапой на этикетке. Я помотал головой – с дороги в голове стоял такой туман, что и без зелья было тошно. Гарик тем временем насадил на вилку вареник, расставил вилку и рюмку по обе стороны от себя. Приготовился. А приготовившись, удовлетворённо сложил руки на груди и откинулся на спинку стула.

– Вот только без низостей в отношении коллег по цеху. Пожалуйста. И не надо меня так уж недооценивать – да и себя заодно.

– Ладно, ладно. Что ты знаешь? Что вроде бы чуть не дали Нобелевку по физике каким-то мужикам, и тут же шум-гам поднялся, гадалки с экстрасенсами на баррикады полезли, магистры чёрной и белой магии из всех щелей поползли... Ну, во-первых, мужики скорее биологи, а не физики, так что какой разговор. Во-вторых, не дали – значит, дадут ещё, а не дадут – и не надо. Потому что работа действительно всё на свете переворачивает. Ну, на нормальном свете. – Гарик обвёл взглядом обшарпанную, покрытую столетней сажей кухню.

Всё здесь осталось ровно таким же, как одиннадцать лет назад, когда я уезжал. Та же табличка над въездом в город: "Вяземское – 40 лет!". Та же геометрия построенного по советскому плану научного городка: здесь ряд институтов, приборы, теплицы, здесь парк, здесь аккуратные, только слегка пообтрепавшиеся кирпичики девятиэтажек.

– Если совсем упрощать, для этого явления было вполне подходящее, давно существующее слово. Биополя. Но ты представляешь, какой шум бы поднялся – исследователей бы на смех подняли, хоть они десять премий получи. Поэтому придумали что-то замудрёное, вроде "эрго-тета-волны", или вроде того – я по-английски статью читал, толком не понял.

В нашей квартире всё тоже осталось по-старому. Даже занавески прежние, с выцветшими от времени тюльпанами, разве что недавно постиранные. Видно было, что мама старается содержать всё в порядке, но на большее сил уже не хватало. А Гарику, кажется, большого дела до этого не было.

– Но самое главное-то. Они, конечно, всё это открыли. Что живые организмы, человек в том числе, излучают какие-то там волны, и с чем-то они реагируют сильнее, с чем-то слабее... Вот только что делать с этим, никто пока толком не знает. На сегодняшний день это, пусть и научно доказанная, но всё равно вещь "для своих". Её затем и обнародовали, чтобы кто-то на другом конце Земли подхватил и довёл до ума. Чем, собственно, нормальные учёные и занимаются.

Ставя точку, Гарик опрокинул рюмку в себя, аккуратно поставил её на место, закусил вареником и с наслаждением зашипел – горячо.

– Погоди, ты же, кажется, чем-то подобным у себя занимаешься? Можешь рассказать подробнее? Даже название кафедры твоей...

Покрасневшее было от удовольствия лицо Гарика тут же посерело.

– Так вот ты здесь зачем. Сенсацию пришёл ловить, столичная штучка?

На кухне повисла тишина. Стало слышно, как за окном забивают сваю на стройке, а в дальней комнате бормочет телевизор: мама смотрела восьмой сезон чего-то, что я не хотел уточнять.

– Пуганый какой стал. – И Гарик рассмеялся, одновременно доставая из-под стола бутылку. Я снова хотел отказаться, но в конце концов махнул рукой, и узорная, из фамильного сервиза рюмка, сестрица первой, встала на мою сторону стола. – Но рассказать и вправду нечего. Не водятся у нас тут сенсации. "Чем-то подобным занимаюсь"? Да нихера мы там не делаем, прости Господи. Понимаю, я интеллигенция, представитель академического мира, но... Бля. Как работали на советском ещё оборудовании, так и работаем. А новый проект, что это? Деньги. А "денег нет, но вы..."

Сложенная из научных терминов, названий конкурирующих институтов и мата, тирада продолжалась добрый час, с перерывами на доливания и заедания. Вторую бутылку мой старший брат, как "представитель академического мира", брать не стал, – но чтобы излить душу, с лихвой хватило и одной. У него было всякое на это право: захудалый ст.науч. сотрудник захудалого НИИ в захудалом городке, славившегося теперь разве что пасторальными среднерусскими видами, но никак не прорывами в науке. Гарик говорил, а я, повинуясь журналистскому инстинкту, слушал, почти не вмешиваясь, только поддакивая и поддерживая разговор. Вареников с вишней оказалось больше всего: мама помнила, как я люблю.

Под конец трапезы я на цыпочках вышел в нашу старую комнату и вернулся со своим рюкзаком. Совсем слегка пьяный, но уже вполне спокойный Гарик посмотрел на него без особого интереса.

– Говоришь, никаких у тебя новостей про биополя? Тогда план "Б".

– Ты что, правда сюда работать приехал? А я-то думал: полгода родных не видел, соскучился...

– Да нет, не работать. Но нужно же мне здесь чем-то эти три дня заниматься, а то от скуки взвою. Вот только если бы ты мне ну хоть что-то об "эрго-тете" рассказал, оно ещё могло бы куда-то пойти, а это – так, развлечение. – И я достал из кармана портфеля объявление.

Гарик вздрогнул от неожиданности, потом неторопливо, отупело изучил листовку. Не лучшие дни переживал мой братец: он всегда был умнее меня, а теперь, кажется, одной бутылкой и успокаивался. После третьей он, конечно, жаловался на жизнь, но благодушно так, будто рассказывал давний страшный сон. А тут снова – глаза остекленели, Я положил объявление на стол.

– Помнишь её?

– Да помню, конечно. Если бы и не помнил, это по всему городу висит. Уже давно. А ты решил в "скандалы, интриги, расследования" податься?

– После того, как у меня в прошлый мой приезд тут паспорт украли, почему бы и нет. В любом случае, как я уже сказал, это чистое развлечение, шансов сделать из этого годный материал ноль. Похожу, поспрашиваю, ноги разомну. Так что, ты сам об этом деле что-нибудь знаешь?

На следующее утро я вышел на охоту. В кармане куртки, сложенное вчетверо, лежало вчерашнее объявление – размноженный на старом принтере рукописный листок со вкленной фотографией. Впрочем, забудь я его дома, это не было бы проблемой – подобные же листки наводняли город, смотрели с каждой доски объявлений, с каждого столба. Света Белкина, кажется, решила нарушить здешнюю традицию и со школы изменилась существенно: бледное лицо одноклассницы на фотографии осунулось и выцвело, на брови появился блестящий пирсинг, а на место чёрного каре пришли завязанные в пучок дреды. Объявление о пропаже было написано корявым старческим почерком: ушла и не вернулась, дата двухнедельной давности, без видимой причины, совершенно здорова, вознаграждение, просьба звонить... Я сразу позвонил. Трубку взяла старая женщина с тонким, каким-то плаксивым голосом.

– А-а, Митя! Заходите, да, непременно... Вопросы будете задавать? Давайте, давайте, привыкла уже...

Иногда, чтобы заслужить доверие, достаточно просто учиться в нужном 11 "б" классе Вяземской общеобразовательной. Виктория Павловна встречала меня чаем, печеньем в вазочке и сбивчивым рассказом о заботах последних дней. В своём горе она, кажется, уже освоилась – как родственники накануне похорон, когда, кроме хлопот, внутри ничего не остаётся. Едва я открыл рот, как она чётко, словно по бумажке, сама ответила почти на все мыслимые вопросы. Да, весёлая была девочка, нормальная, ничего особенного. В последнюю неделю-две перед пропажей и того веселее. В супермаркете работала, да, на кассе, единственный в городе супермаркет открылся, и она там. Был кавалер, да и не один, наверное, не пересчитаешь у вас нынче, да дети такие пошли. Домой их не водила – и то спасибо. А как пропала – в милицию, и объявления расклеить, на всякий случай, сама писала, сама ходила, клеила...

Когда я наконец отвязался от бедной женщины, стоял уже белый день. В Вяземском и в октябре месяце было приятно просто пройтись на свежем воздухе: весь усаженный деревьями центр города утопал в золотом и алом. На главной улице компанию мне составили старики и отчего-то многочисленные здесь мамы с колясками. Правду Гарик говорил о "нормальном свете". Казалось, сюда, кроме айфонов, в последние десятилетия не попадало вообще никакой технологии, не говоря уже о каких-то там революционных открытиях в биологии, или физике, или какая разница ещё в чём. И, что самое интересное, я только что сам приехал – а вся эта наука и мне уже начала казаться чем-то далёким и неважным. Вот уж магия места.

Ира Зайцева, лучшая подруга Светы, жила в кирпичной пятиэтажке вниз по склону. Слегка заторможенная, с крупными чертами лица девочка, которую по не понятной мне до сих пор причине выбирали королевой всех без исключения школьных балов. Десяток лет спустя я ожидал увидеть её какой угодно – только не поправившейся на столько десятков килограммов. Лицо, ноги, живот будто надули насосом для шариков и узлом завязали дырочку. Ничуть не удивляясь нежданному визиту, толстая Ира открыла мне дверь, молча развернулась и прогрохотала на кухню. Не успел я подумать, что в этой квартире – довольно ухоженной по сравнению с предыдущими – я окончательно лопну от чая, как из-за кухонной двери щёлкнул ключ пивной банки.

– Ну да, дружили мы с ней. Да кто её знает, куда делась, побесится – вернётся. Это ж Светка. Курить будешь?

Макияж на лице королевы красоты был фантазией на тему готики и американских индейцев. Всё глубже погружаясь в клубы дыма, она короткими фразами рассказала всю жизнь Светки Белкиной, в которую была не вхожа её мать. Удивительно, но и в этом захолустье были свои неформалы, своя ночная активность, по мере взросления переходящая в обычную бытовуху. Я после школы счастливо сбежал на столичный журфак – а у тех, кто остался, подростковые развлечения типа "пива за спортзалом" никуда не делись, просто эволюционировали. Более крепкое стали пить, более весёлое курить, несколько реже менять партнёров, кто-то завёл семью и "отвалился", – вот и всё. Последнего светкиного звали Джас; я его не знал, но, видимо, в ближайшие два дня встретиться нам было заказано. Правда, с ним она тоже рассталась, за добрый месяц до того, как пропала. "Посрались, как обычно, из-за ничего, но сколько уже можно". Нет, полиция к ней не приходила. А зачем – понятно же, свалила оторва из города, и ищи её теперь. Мамаша перепугалась, так то мамаша... Говорила королева так, как будто у неё в органах были по крайней мере знакомые.

– Она... жалко, если она... того, – расчувствовалась под конец Ира. – Она не такая, как это... говно, вся эта пьянь подзаборная. Я тоже девка как девка, а она... что-то в ней было. Что-то искала, но сама не знала, где. Йоги там всякие, тайчи – бралась и бросала через месяц, всё как будто не то. "Надо что-то значить. Чтобы кому-то в этом сраном мире было до тебя дело." Вот что она мне говорила, а потом... Лишь бы она и вправду сейчас была где-нибудь в Нерезиновой, поступила бы в свой арт-колледж, как собиралась...

Истекая смешанной со слезами косметикой, Ира проводила меня до двери. Кажется, она даже не поинтересовалась, зачем мне было всё это знать. Я спускался по провонявшей котами лестнице и думал, как всё могло случиться. Уставшая от однообразного, грязного быта, от мерзкой работы, от бессмысленности происходящего, ушла куда-нибудь за линию города с бритвой или с таблетками, как сейчас любят... Я живо представил эту картину и тут же отругал себя за сентиментальность. Конечно, могло быть и так. Но только лишь того, что я знал, для подобных красочных описаний было мало.

Так или иначе, на душе было тяжко. Будто усугубляя, съёживающийся осенний день клонился к концу. Я зашёл в сумрачную каштановую аллею вдоль дороги, присел на ближайшую лавочку и достал планшет. Палец с сомнением скользнул мимо иконок соцсетей и игры "Третий фрукт", остановившись на новостях. Бряцание оружием во внешней политике, растущие налоги во внутренней, румяные селебрити на красных дорожках... Практически у каждой новости, какой угодно глобальной, был свой "протагонист", один или, реже, несколько человек, о ком на самом деле была речь, чья фотография висела под заголовком. Если вся эта история с биополями была правдой, каждый из них – и из нас – излучал некие волны, которые переплетались, влияли на них самих и окружающих. Но одинаково ли для них и для нас? А если нет, зачем вообще люди стремятся наверх, в заголовки, не это ли ищут?..

После подобных вопросов рука сама потянулась к вкладке "Наука". Первая ссылка в топе новостей вела к статье об этических последствиях открытия "эрго-теты". Удивительно, но я даже знал имя автора: современный не то аналитик, не то философ, с богатым послужным списком речей на "TED" и популярным блогом. "Во второй половине XX века Маршалл Маклюэн ввёл термин "всемирная деревня". Тогда он имел в виду планету Земля в эпоху телекоммуникаций – мир, где, как на селе, все знают всех, где нет секретов, есть только позиции и мнения, и мнений этих миллион. Если связь между людьми мгновенна, время и расстояние во многом теряют смысл, а каждый человек в отдельности владеет знанием всего человечества. Сейчас, полвека спустя, мы подошли к новой черте. И если прежнюю нарекли "всемирной деревней", то нынешнюю, пожалуй, можно назвать "последним городом". Последний – потому что других таких не будет: стирается последняя граница между одним человеком и другим. Телекоммуникации объединяют людей, но лишь тех, кто ими пользуется. То же, что открыли чуть больше года назад в Швеции, делает это, хотим мы этого или нет. Если судить по уже опубликованным данным, человечество связывает одна непрерывная сеть, участники которой зависят друг от друга, изменяют характер своих волн в зависимости от того, с кем находятся в связи. Распространение её нелинейно, никто пока с уверенностью не может сказать, каким образом и в какой момент образуется связь. Кто знает, может, посредством той самой информационной паутины, которую мы строили всё это время? И если так, действительно ли с открытием "эрго-тета" что-то так уж сильно меняется по сравнению с тем, как если бы мы просто заходили в "Википедию" или писали в чат приятелю из Ботсваны? Точный ответ нам дадут только исследователи, но один вывод можно сделать уже сейчас. "Последний город" – потому, что в большом городе мы живём рядом с тысячами, миллионами людей, но ничего о них не знаем, зачастую даже не подозреваем об их существовании. И всё же мы связаны. И я, и вы, и мой воображаемый приятель. У всех нас от начала времён была одна судьба – и так ли важно, что мы узнали об этом только сейчас?"

С приближением ночи ощутимо холодало. Вверх по склону, с реки, подул пронизывающий ветер. Я встал, надвинул на нос шарф, зашагал к дому – и содрогнулся от него, от вчерашнего чувства, пришедшего в том же виде и примерно в то же время суток. Автобус тогда только подъезжал к городу, на соседнем холме в свете фонарей показалась табличка "Вяземское – 40 лет!", а сердце вдруг, без предупреждения, схватила холодная тоска. Снаружи уже мелькали огоньки окон, а я всё не мог понять, откуда оно взялось, такое пронзительное: будто потерял кого-то дорогого, даже любимого, но никак не вспомню, кого. Первое, что я увидел тогда у дверей автобуса – объявление о пропаже на фонарном столбе. Внимательно изучил, свернул и положил в карман.

И сегодня тоже – на каждом фонаре по пути, на каждой хоть сколько-нибудь освещённой стене шелестели листки ксерокопий. Вот уж расстаралась Виктория Павловна. Теперь, куда ни пойди в Вяземском, Света Белкина будто следует за тобой, идёт рядом, даже обгоняя. Кажется, когда-то она мне даже нравилась, но недолго, так, что ещё до выпуска других школьных любовей случилась не одна. Поэтому ближе к ней, чем сейчас, я никогда себя не чувствовал – и на других жителей Вяземского это тоже распространялось. Вот уж странная ирония, она и подозревала, что её желание "что-то значить" исполнится так странно... или подозревала?..

Я вернулся домой в начале седьмого. Была суббота; Гарик ещё не вернулся, и коридор освещало только мерцание телеэкрана из большой комнаты. Я оставил рюкзак у двери, разулся и вошёл.

– Привет, мам. Игорь ещё не приходил?

Мама подняла на меня свои потускневшие, добрые глаза. В просторном старом кресле её тельце, казалось, терялось, усыхало под толстой шерстяной тканью.

– Уехал, ещё утром, до тебя. Вернётся сегодня, наверняка.

– "Уехал"? Откуда ты знаешь?

– Так он вещи свои взял. Шляпу, портфель, костюм приличный. Он мне давно уже ничего не говорит, да я-то всё знаю. А абонемент оставил, странно...

Я выдвинул из угла пахнущий пылью пуфик и сел. Пуфик взвизгнул страшным голосом, но выдержал.

– Как он вообще? Вчера начал рассказывать, как у них здесь всё обстоит – самому жить расхотелось.

– Так с чего же здесь радоваться, Митя. – Мама щёлкнула пультом; мечущийся по экрану ведущий "политического ток-шоу" стал орать немного тише. – Ты правильно всё сделал. Выбрал, где потеплее, уехал вовремя. Теперь какое-никакое, а место себе нашёл. А Игорёк... – Голос её замер; в последнее время она иногда теряла нить на ровном месте. – А, вот. Тебе то, что ты сейчас делаешь, нравится?

– Нравится, – честно ответил я. – Так бывает и эдак, я две редакции за последний год сменил, но вообще – нравится.

– Вот. А он... Умный вроде человек, а попался на такой ерунде. И я же ему говорила, тогда ещё, да что толку... Ну, ты помнишь, как всё было. Всё сразу ему захотелось. И в городе остаться, и мне помогать, и любимое дело... А тут и филиал факультета под боком, и работать вроде бы есть где, и всё. Ну, вот и получил своё "всё сразу". Теперь его и мусор вынести не допросишься, какая там помощь. Да я не серчаю, вижу, тяжело ему...

Мама отвернулась и отхлебнула чаю из кружки. Рядом на блюдце поблескивал в темноте кусок козинака.

– Тяжело ему. А меня как тогда не слушал, так и сейчас. Хоть ты с ним поговори – тебя, может, и услышит. Это ж я тут уже корни пустила, куда мне теперь ехать, а он молодой ещё, ему жить надо... Поговори.

Я обещал, что поговорю. Разогрел суп из холодильника, поужинал и пошёл спать. Уводя разум в сон, перед глазами тасовались сегодняшние, так и не оформившиеся в одну историю образы: Виктория Павловна, Настя, призрак Светы, гуляющий по стенам и столбам. Но больше всего почему-то Гарик. Я думал о том, что сказала мама, и в обычной, по сути, истории моего брата, бедного российского лабработника, появлялся как будто новый смысл. Гарик, как и весь этот город, словно и хотел ехать вперёд, в цивилизацию, но делать что-то для этого не торопился. Поэтому никакой "всемирной деревни" здесь не было – была деревня обычная, глухая и замкнутая на себе. А тот "последний город", который должен приравнять первое к второму, сюда, как видно, пока не дошёл. Во сне я, кажется, видел умершего отца, стоящего вместе с матерью и с вилами в руке на фоне таблички "Вяземское – 40 лет".

Утро следующего дня началось с запаха свежей яичницы. Подсолнечное масло, колбаса, петрушка. Продрав глаза, я прошёл на кухню – Гарик танцевал перед плитой, одной рукой переворачивая яйца, другой помешивая кофе в турке.

– Здоров. Всю ночь вчера квасил? Признавайся.

Гарик обернулся – бодрый, но с каким-то нездоровым блеском в глазах.

– Вроде того.

Перегаром от него не пахло. Брешет. Я приземлился за стол, размышляя, что это ещё могло быть. Уехал, при полном параде... Какая-нибудь дама, разве что? Но к чему тогда конспирация?..

– Как твоя история вчера? – спросил Гарик, наливая мне кофе с гущей. – Нашёл что-нибудь?

– Что-нибудь нашёл, да всё пока не то. Не складывается. Пиши я для какого-нибудь "спидинфо", всё равно: даже утку склепать не из чего.

– Ну, а ты чего ждал. Если наши следаки не нашли, вряд ли что-то тут ещё сделаешь.

– Да ты издеваешься.

– А вот не надо тут, – взъершился вдруг Гарик. – Ты шерлокхолмсов насмотрелся или "Оборотней Петербурга"? Если первого, то суперсыщиков на свете не бывает, а если второго... Есть такие менты, что просто хорошо работают. По-человечески.

– Ладно, ладно, что ты так сразу. Мир.

Реакция Гарика меня удивила, но мысли очень скоро отдрейфовали в другом направлении: пришло время решать, куда идти и что делать дальше. Можно было обойти остальных знакомых Светы, но из сбивчивого рассказа Иры я понял, что ближе неё у пропавшей и близко никого не было. Черновой план был такой: позвонить Ире и попытаться разыскать того самого отвергнутого Джаса, а потом попытать счастья в отделении полиции. Если тут провинция, если, как Гарик сказал, тут всё "по-человечески", то и там могут что-то рассказать, несмотря на любые инструкции. Общие перспективы выглядели неважно, но раз уж я взял это дело забавы ради (и всё ещё убеждал себя в этом), нужно было хоть что-нибудь делать. Я попрощался с мамой, спустился на лифте, вышел в грязненький, тоже обклеенный листовками двор... И картинно, по-киношному стукнул себя по лбу. Какой же я был дурак. "Столичный журналист"...

Виктория Павловна ответила после первого гудка.

– Да? Ах, это вы, Митя. Что... что-то выяснилось?..

– Пока нет. Но может. У меня ещё пара вопросов... один вопрос. Сколько всего вы развесили объявлений? Рукописных, печатных, любых?

– Ох... И не припомню точно. Сто двадцать, может, сто пятьдесят... Могу найти чек с почты, я там копировала...

– Нет, спасибо. Я перезвоню.

Лицо Светы Белкиной смотрело с каждой стены, с каждого придорожного дерева. Объявления висели на лавочках, на машинах, на грибках детских площадок. Тысячи и тысячи листов, якобы развешанных одной старой женщиной. Не знаю, как я не заметил этого раньше – но теперь ухватился за факт, начал крутить его в голове, и тут же вылезла следующая странность. Две недели. Почти две недели уже висела по всему городу эта листва, и ни один дворник, ни один рьяный коммунальный работник на них не покусился. Кто-кто, а я в такие чудеса не верил.

Со встречей с мэром всё вышло довольно забавно. Изначально я собирался идти постепенно, от приёмной к секретарю, от секретаря к помощнику, чтобы желательно получить ответ на каком-то из этих этапов – но едва увидел фамилию мэра, как тут же направился прямо в высокие кабинеты. И совсем скоро на пороге меня с широкой улыбкой встречал Иван Аркадьевич Шеин, бывший редактор газеты "Вяземская пятница".

– Дмитрий Девяткин! Вот уж кого я не ожидал узнать в лицо. Вы ведь, когда у нас подрабатывали, в десятом классе учились – можно сказать, ещё пешком под стол... – Иван Аркадьевич от души рассмеялся и сложил руки на груди. Он, казалось, тоже остался прежним, не превратился в хрестоматийного политика-чиновника в костюме, разве что брюшко выросло заметно. – Вот только как мне теперь вас называть? Дмитрий...

– Имени достаточно. Спасибо, что сразу меня приняли. Я даже как-то не ожидал.

– Что вы, что вы. Моё удовольствие. После стольких-то лет... Вы по делу или так?

В приёмной повисла странная тишина. Секретарша за столом, как будто бы тоже знакомая мне девушка примерно моего возраста, притворилась совершенно поглощённой чем-то важным у себя на экране.

– По делу.

– Хорошо. Тогда пройдёмте внутрь.

Как только за нами закрылась дверь кабинета, Иван Аркадьевич слегка посерьёзнел.

– Всё в порядке? Нам начинать беспокоиться? Если вчера что-то пошло не так, можно было сообщить и раньше... Хотя вы правы, что не пользуетесь средствами связи для такого. Виктор Петрович бы одобрил.

– Всё... в порядке. – Я ответил машинально, судорожно думая, как реагировать дальше.

– Хорошо, если так. Хотя по вам не скажешь. У Игоря какие-то проблемы? Мне говорили, что теперь, после удачной демонстрации, сделку можно перенести.

– Я пришёл спросить... про листовки... Виктор Петрович?

– Майор Герасименко. – Теперь мэр смотрел с подозрением и досадой, что проговорился. Вот только мне было ещё горше. Нужно было уходить, и я в панике пытался придумать, как это провернуть. Сунул руку в карман, нащупал телефон и по памяти несколько раз ткнул в экран. Зажужжал вибрацией будильник.

– Извините, у меня звонок! – выпалил я и пулей метнулся из кабинета. Секретарша так и не подняла взгляд от экрана.

На улице цвело индейское лето: показалось солнце, листья искрились и медленно падали на тёплый асфальт. Я чеканил шаг за шагом, опустив глаза, обдумывая свалившийся вдруг с неба поток информации. Значит, он увидел брата Игоря, подумал, что я помогаю ему. Неосторожно. Значит, Гарик в чём-то замешан... в чём? Мэр говорил о каком-то майоре. То-то братец так защищал "следаков". Не бывает таких совпадений, в реальной жизни – не бывает. Но если не совпадение, то что это? Что всё это такое?..

В ящике стола Гарика стоял небольшой сейф для бумаг. Замок цифровой, восьмизначный – слишком много, чтобы держать в памяти. Я покопался в лежащих в открытую бумагах и нашёл код на последней странице ежедневника. В ответ на нужную комбинацию сейф пискнул, выплёвывая едва умещавшуюся внутри пачку документов. Копия паспорта, страховое, доля собственности на квартиру... Дальше пошло интереснее. Документы на покупку "Фольксваген Транспортер" 2007 года выпуска – небольшой фургончик, в котором можно перевозить неприхотливую многодетную семью или мелкие грузы. Не самый дешёвый, несмотря на пробег. Многочисленные чеки на оборудование, в которых я не понял ничего, кроме баснословных сумм в долларах. Бумаги из нескольких банков, оформление кредитов наличными. На его имя – и на моё. История с бесследно пропавшим паспортом получила объяснение. Не то чтобы мы были фотографически похожи, но что-то подобное вполне можно было устроить. Отойдя от первого шока, я вновь пролистал бумаги, сравнил цифры. Взятых в кредит денег даже близко не хватало на оплату всех чеков. Для чего бы конкретно ни нужны были деньги Гарику, банки были не только не единственным, но и не основным их источником.

Я сидел на полу, продолжая разбирать документы, и в какой-то момент почувствовал на себе пристальный, неподвижный взгляд. Мама стояла в дверном проёме, с газетой в обеих руках, в старом платье с ромашками, которое я помнил ещё красивым и ярким.

– Ты знала.

Мама не шелохнулась, разве что взгляд ещё погрустнел.

– Чем Игорь занимается? Почему ты не сказала?

– Да откуда мне знать. – Она говорила тихо, почти шёпотом. – Думаешь, я соврала тебе? Всё правда. Как тогда меня не слушал, так и сейчас не слушает. А что мне ещё было делать, сдать его? Тебе? В тюрьму?..

Мама потупила взгляд, сглотнула, мелко задрожала, будто пыталась заплакать, но не выходило. Захотелось вдруг обнять её, сказать, что я её люблю, что с нами тремя всё будет хорошо. Я не обнял, сам не знаю, почему. Двадцать восемь лет – это так много.

– Я и не знаю ничего толком. Но тут что глаза зажми, что уши... И машину я видела, и людей каких-то солидных, подозрительных. И девочку эту, с объявления – рядом с домом с ней встречался, я из окна разглядела, а потом сказал – работать ходил... – Теперь она, кажется, плакала всерьёз, утирая слёзы морщинистой ладонью. – А сейчас что, посадят его?.. Пожизненное дадут?..

– Ты не понимаешь. Думаешь, Гарик – маньяк-убийца? Всё не так. Всё сложнее, гораздо сложнее. – Я положил бумаги на пол и поднялся на ноги. – Нужно разобраться. Помоги мне разобраться, мам.

Этой ночью было тепло и ветрено. Деревья трясли жёлтыми гривами под фонарями, заменяя поредевших в воскресный вечер прохожих. В таком безлюдье оставаться незаметным было непросто, и я шёл по такой же пустой проезжей части, укрываясь за высаженной вдоль пешеходной аллеи изгородью.

Помощь мамы была простой, но очень важной: стать на этот вечер ещё более незаметной, чем обычно, невидимой, ни в коем случае не спугнуть. Я же спешно сочинил красочную речь о том, какие невероятные открытия сделал в деле о пропаже, какой резонансный будет материал, как он нанесёт Вяземское на криминальную карту России, и так далее, и тому подобное. Наивный розыгрыш – но страх Гарика, кажется, оказался сильнее. Сработало. Я просидел со включённым светом до десяти вечера, потом лёг в одежде и притворился спящим. А услышав щелчок двери, пошёл следом, в густую октябрьскую ночь.

Гарик шёл медленно, спокойным шагом – так, что дорога до его "Института молекулярной биохимии" заняла минут пятнадцать. По-видимому, мой расчёт оправдался, и так не любящий "средства связи" мэр о нашей встрече ему не сообщил. Если бы не это... Я уже сейчас чувствовал, что втянулся в борьбу против сильных мира сего, как всегда, опасную. Но то, что во все времена одних приводило на баррикады, других на трибуны, а третьих на мосты, сейчас тянуло меня вперёд. Я выждал минуты три и пошёл ко входу. Прямо перед крыльцом стоял чёрный тонированный BMW. Кто бы сомневался. Год за годом большие боссы всё лучше маскируются, но "шестисотый мерс" во всех его проявлениях выдаёт их с потрохами. Я толкнул стеклянные двери и вошёл в гулкое полутёмное фойе. Сонный, опухший охранник у пропускника посмотрел на меня осоловелыми глазами.

– Я к Девяткину.

Охранник кивнул, и я проскользнул мимо. На крючках за его спиной не хватало трёх ключей: 304, 305, 023... Я поставил на одинокое "023" и на лестнице свернул вниз, в подвал. Свет в коридоре не горел, и среди рядов дверей вдалеке я уже видел одну открытую.

– ...что необходимо... полная уверенность...

Кто-то говорил густым баритоном. К тому времени, как я на мысках, смехотворно изображая секретного агента, подкрался к двери, он закончил, и в ответ раздался голос брата.

– Вы всё знаете. Я держал вас в курсе с самого начала. Все карты на стол. Если вам кажется, что этого недостаточно, можем подождать ещё. Но я не понимаю, чего именно ждать, данные налицо.

Из-за двери доносилось ровное гудение, но идущий оттуда свет был ровным, жёлтым, без каких-либо "спецэффектов". Я встал за притолокой, прислушиваясь.

– Поймите меня правильно. У меня нет никаких сомнений, что... операция удастся. Но на что всё будет похоже после неё? Я смотрю на этот прибор, и...

– Я всё уже объяснял. Это довольно просто. Видели по телевизору искусственные руки, ноги? Как люди шевелят железными пальцами, суставами без помощи компьтера. Так и здесь. Только там прямой нервный импульс идёт от прилегающих к протезу окончаний, а здесь от всего... что... ты тут делаешь?