Текст книги "НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 12"

Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери

Соавторы: Айзек Азимов,Иван Ефремов,Александр Казанцев,Фредерик Браун,Сергей Абрамов,Александр Абрамов,Ольгерд Ольгин,Михаил Кривич,Владимир Михановский,Виктор Комаров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

23

Потом Шеффилд понял, что сознание вернулось к нему от сотрясения при посадке ракеты. Пока еще ничего не соображая, он смутно почувствовал сильную боль.

Откуда-то донесся голос Марка. Это было первое, что Шеффилд осознал. Он попытался перевернуться и встать на колени. В голове у него шумело.

Сначала голос Марка был для него просто набором бессмысленных звуков. Потом они начали складываться в слова. Наконец, когда он с трудом поднял веки и тут же был вынужден закрыть их снова, потому что ему стало больно от яркого света, он уже понимал целые фразы. Он стоял на одном колене, не в силах приподнять голову, и слушал, как Марк, задыхаясь, выкрикивает: -…Тысяча людей, и все погибли. Остались только могилы. И никто не знает, почему.

Послышался гомон, в котором Шеффилд ничего не мог разобрать. Потом прозвучал чей-то хриплый бас. Потом снова заговорил Марк:

– А как по-вашему, для чего на борту все эти ученые?

Шеффилд, превозмогая боль, поднялся на ноги и прислонился к стене. Он дотронулся до головы и увидел на руке кровь. Она запеклась в слипшихся волосах. Застонав, он качнулся вперед, нащупал засов и распахнул люк.

Трап был опущен. Шеффилд постоял у люка, пошатываясь, боясь сделать шаг.

Он понемногу начинал воспринимать окружающее. Высоко в небе стояли оба солнца, а в тысяче футов от него над низкорослыми деревьями возвышался гигантский стальной цилиндр «Трижды Г». Марк стоял у подножья трапа, окруженный членами экипажа, обнаженными по пояс и дочерна загоревшими под ультрафиолетом Лагранжа-I. (Спасибо плотной атмосфере и мощному слою озона в ее верхней части, которые задерживали ультрафиолетовое излучение, доводя его до безопасного предела!).

Космонавт, стоявший прямо перед Марком, опирался на бейсбольную биту. Другой подбрасывал и ловил мяч. Многие были в бейсбольных перчатках.

«Чудно, – пронеслась в голове Шеффилда шальная мысль, – Марк приземлился прямо на стадионе».

Марк посмотрел вверх, увидел его и возбужденно закричал:

– Ну, спросите его! Спросите! Доктор Шеффилд, правда, на этой планете уже побывала экспедиция, которая погибла неизвестно от чего?

Шеффилд попытался произнести «Марк, что ты делаешь?», но не смог. С его губ сорвался только стон. Космонавт с битой спросил:

– Мистер, правду говорит этот пузырь?

Шеффилд вцепился обеими руками в поручень трапа. Лицо космонавта поплыло у него перед глазами. Толстые губы и маленькие глазки, смотревшие из-под густых бровей, покачнулись и заплясали перед ним. Потом трап взмыл в воздух и бешено завертелся у него над головой. Он схватился за подвернувшуюся откуда-то землю и почувствовал холодную боль в скуле. Тут он перестал сопротивляться и снова потерял сознание.

24

Во второй раз он очнулся не так болезненно. Он лежал в кровати, над ним склонились два расплывшихся лица. Перед глазами у него проплыло что-то длинное и тонкое, и сквозь шум в голове он услышал:

– Теперь он придет в себя, Саймон.

Шеффилд закрыл глаза. Каким-то образом он знал, что его голова обмотана бинтами.

С минуту он полежал спокойно, глубоко дыша. Снова открыв глаза, он яснее увидел лица. Одно из них принадлежало Нови – его серьезно нахмуренный лоб разгладился, когда Шеффилд сказал:

– Привет, Нови.

Второе лицо – злое, со сжатыми губами, но с едва заметным довольным выражением глаз, – было Саймона.

– Где мы? – спросил Шеффилд.

– В космосе, доктор Шеффилд, – ледяным тоном ответил Саймон. – Вот уже два дня.

– Два дня? – Шеффилд широко открыл глаза.

– У вас было серьезное сотрясение мозга, Шеффилд, – вмешался Нови, – чуть не треснул череп. Спокойнее.

– Что случи… Где Марк? Где Марк?!

– Спокойнее. Спокойнее.

Нови положил руки на плечи Шеффилда и заставил его снова лечь.

– Ваш мальчишка в карцере, – сказал Саймон. – Если вы хотите знать, почему, то он намеренно подстрекал к бунту на корабле, из-за чего жизнь пяти человек была подвергнута опасности. Мы чуть не остались во временном лагере, потому что команда хотела лететь немедленно. Капитан еле уговорил их захватить нас.

Теперь Шеффилд начал смутно припоминать. Перед ним, как в тумане, возникли фигуры Марка и человека с битой. Марк говорил:

«…тысяча людей, и все погибли…»

Сделав огромное усилие, психолог приподнялся на локте.

– Послушайте, Саймон, я не знаю, почему Марк это сделал, но дайте мне с ним поговорить. Я все узнаю.

– В этом нет необходимости, – ответил Саймон. – Все выяснится на суде.

Шеффилд попытался оттолкнуть руку Нови, удерживавшую его в постели.

– Но зачем такая официальность? Зачем впутывать Бюро? Мы можем и сами разобраться.

– Именно это мы и собираемся сделать. По космическому законодательству, капитан уполномочен лично разбирать дела о преступлениях, совершенных в космосе.

– Капитан? Устроить суд здесь? На корабле? Саймон, вы не должны этого допустить. Это будет убийство.

– Ничуть. Это будет справедливое и уместное судебное разбирательство. Я совершенно согласен с капитаном. В интересах дисциплины суд необходим.

– Послушайте, Саймон, не надо, – вмешался обеспокоенный Нови. – Он не в таком состоянии, чтобы все это переживать.

– Очень жаль, – сказал Саймон.

– Но вы не понимаете, – настаивал Шеффилд, – за мальчика отвечаю я.

– Наоборот, я это понимаю, – ответил Саймон. – Вот почему мы ждали, пока вы придете в себя. Вас тоже будут судить вместе с ним.

– Что?

– Вы отвечаете за все его действия. Кроме того, вы были вместе с ним, когда он угнал ракету. В тот момент, когда он призывал команду взбунтоваться, вас видели у люка ракеты.

– Но он раскроил мне череп, чтобы угнать ракету. Неужели вы не видите, что это серьезное умственное расстройство? Он не несет ответственности.

– Это решит капитан, Шеффилд. Останьтесь с ним, Нови.

Он повернулся, чтобы уйти.

Шеффилд собрал все силы и крикнул:

– Саймон! Вы хотите отплатить мне за тот урок психологии, который я вам дал. Вы – ограниченный, мелочный…

Задыхаясь, он упал на подушку. Саймон, который был уже в дверях, обернулся и произнес:

– И между прочим, Шеффилд, подстрекательство к бунту на борту корабля карается смертью!

25

«Ничего себе суд!» – мрачно подумал Шеффилд. Никто не придерживался законной процедуры; впрочем, психолог был уверен, что никто ее и не знает, и меньше всего – капитан.

Все сидели в большой кают-компании, где во время обычных рейсов команда собиралась смотреть субэфирные передачи. На этот раз никто из членов экипажа сюда допущен не был, хотя научный персонал присутствовал а полном составе.

Капитан Фолленби сидел за столом как раз под субэфирным приемником. Шеффилд и Марк Аннунчио сидели отдельно левее, лицом к нему.

Капитан явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он то обменивался со «свидетелями» непринужденными репликами, то сверхофициально требовал прекратить шепот среди зрителей.

Шеффилд и Марк, увидевшиеся впервые после полета на ракете, обменялись торжественным рукопожатием. (Инициатива принадлежала Шеффилду: Марк, увидев заклеенное крест-накрест полосками пластыря выбритое место на голове Шеффилда, сначала не решился к нему подойти.) – Простите меня, доктор Шеффилд. Простите.

– Ничего, Марк. Как с тобой обращались?

– По-моему, хорошо.

– Обвиняемые, не разговаривать! – раздался окрик капитана.

Шеффилд спокойно возразил:

– Послушайте, капитан, у нас не было адвокатов, и мы не успели подготовиться к ведению дела.

– Никаких адвокатов не нужно, – сказал капитан. – Это не суд присяжных на Земле. Это капитанское расследование. Совсем другое дело. Важны только факты, а не юридическая болтовня. Процесс может быть пересмотрен на Земле.

– Но нас к этому времени может не быть в живых, – горячо возразил Шеффилд.

– Начинаем! – объявил капитан, грохнув по столу алюминиевой скобой в виде буквы «Т».

Саймон сидел в первом ряду и слегка улыбался. Шеффилд с большим беспокойством следил за ним. Эта улыбка оставалась неизменной все время, пока вызывались свидетели, которые должны были показать, что команда ни в коем случае не должна была знать о цели экспедиции и что Марк с Шеффилдом присутствовали, когда им это говорилось. Миколог экспедиции рассказал о своем разговоре с Шеффилдом, из которого явствовало, что Шеффилд хорошо знал об этом запрете.

Было установлено, что Марк проболел большую часть полета к Малышке и что после посадки на нее он хотя и поправился, но вел себя странно.

– Как вы все это объясните? – спросил капитан.

Оттуда, где сидели зрители, вдруг раздался спокойный голос Саймона:

– Он перетрусил. Он был готов на все, лишь бы смыться с этой планеты.

Шеффилд вскочил.

– Его замечания не относятся к делу. Он не свидетель.

– Сядьте! – сказал капитан, ударив скобой по столу. Суд продолжался. Был вызван один из членов экипажа, показавший, что Марк сообщил им о первой экспедиции и что при этом присутствовал Шеффилд.

– Я требую перекрестного допроса, – вскричал Шеффилд.

– Ваша очередь потом, – сказал капитан, и космонавта выпроводили.

Шеффилд внимательно вглядывался в зрителей. Было очевидно, что не все симпатии на стороне капитана. Шеффилд был все-таки психолог, и даже при таких обстоятельствах ему пришла в голову мысль, что многие из них, вероятно, в душе рады убраться с Малышки и благодарны Марку за то, что он это ускорил. Кроме того, им, очевидно, была не по вкусу эта поспешная судебная инсценировка. Вернадский сидел, нахмурившись, а Нови поглядывал на Саймона с явным неодобрением.

Шеффилда беспокоил Саймон. Психолог чувствовал, что не кто иной, как он, уговорил капитана устроить суд, и что он может настаивать на высшей мере наказания. Шеффилд горько пожалел, что задел патологическое тщеславие этого человека.

Но больше всего Шеффилда озадачивало поведение Марка. Он не проявлял никакого беспокойства, не видно было и следов космической болезни. Марк слушал внимательно, но происходящее, казалось, не очень волновало его, как будто он знал что-то такое, по сравнению с чем все остальное ничего не значило.

Капитан стукнул по столу и сказал:

– Кажется, все. Факты установлены. Бесспорно. Можно кончать.

Шеффилд опять вскочил с места.

– Погодите. А наша очередь?

– Молчите! – приказал капитан.

– Нет, это вы молчите! – Шеффилд обратился к зрителям. – Послушайте, нам не дали возможности оправдаться. Нам даже не разрешили допросить свидетелей. Разве это справедливо?

Поднялся гомон, который не могли перекрыть даже удары молотка.

– Чего там оправдываться? – холодно произнес Саймон.

– Может быть, и нечего, – крикнул ему в ответ Шеффилд. – Но тогда что вы потеряете, если нас выслушаете? Или вы боитесь, что нам есть чем оправдаться?

Теперь стали слышны отдельные выкрики:

– Дайте ему говорить!

– Валяйте! – пожал плечами Саймон.

Капитан угрюмо спросил:

– Чего вы хотите?

Шеффилд ответил:

– Выступить в качестве собственного адвоката и вызвать свидетелем Марка Аннунчио!

Марк спокойно встал. Шеффилд повернулся вместе со стулом к зрителям и сделал Марку знак сесть.

Он решил, что не стоит подражать судебным драмам, какие показывают по субэфиру. Торжественно спрашивать имя и биографию не было никакого смысла. Лучше приступить прямо к делу. И он сказал:

– Марк, ты знал, что произойдет, если ты расскажешь команде о первой экспедиции?

– Да, доктор Шеффилд.

– Тогда зачем ты это сделал?

– Потому что нам всем нужно было убраться с Малышки, на теряя ни минуты. Это был самый быстрый способ покинуть планету.

Шеффилд почувствовал, что этот ответ произвел на зрителей невыгодное впечатление, но он мог лишь довериться интуиции. Его психологическое чутье подсказывало, что только зная что-то определенное, Марк, да и любой мнемонист, способен так спокойно держаться в подобных условиях. В конце концов все знать – это их специальность.

– Марк, почему так важно было покинуть Малышку?

Марк, на колеблясь, поглядел прямо на сидевших против него ученых и ответил:

– Потому что я знаю, отчего погибла первая экспедиция, и мы погибли бы от того же – это был только вопрос времени. Может быть, и сейчас уже поздно. Может, мы уже умираем. Может быть, мы умрем все до единого.

Шеффилд услышал шум среди зрителей, потом все стихли. Даже капитан не дотронулся до своего молотка, даже с губ Саймона сползла улыбка.

В этот момент Шеффилд думал не о том, что знает Марк, а о том что он начал действовать самостоятельно на основе того, что знает. Такое уже случилось однажды, когда Марк, придумав собственную теорию, решил изучить судовой журнал. Шеффилд пожалел, что не занялся тогда же исследованием этой тенденции. Поэтому он довольно мрачно спросил:

– Почему ты не посоветовался со мной, Марк?

Марк чуть смутился.

– Вы бы мне не поверили. Поэтому мне пришлось ударить вас, чтобы вы мне не помешали. Никто из них мне бы не поверил. Они все меня ненавидят.

– Почему ты думаешь, что они тебя ненавидят?

– Ну, вспомните, что было с доктором Родригесом.

– Это было давно. С другими же ты не сталкивался.

– Я видел, как на меня смотрит доктор Саймон. А доктор Фоукс хотел застрелить меня из лучевого пистолета.

– Что? – Шеффилд повернулся к фоуксу, забыв, в свою очередь, обо всех формальностях. – Фоукс, вы пытались застрелить его?

Побагровевший Фоукс встал, и все уставились на него.

– Я был в лесу, – сказал он, – а он подкрался ко мне. Я думал, это животное, и принял меры предосторожности. Когда я увидел, что это он, я спрятал пистолет.

Шеффилд снова повернулся к Марку:

– Это верно?

Марк упрямо продолжал:

– А когда я попросил у доктора Вернадского посмотреть кое-какие данные, которые он собрал, он сказал, чтобы я их не публиковал. Как будто я нечестный человек!

– Клянусь Землей, я же пошутил! – раздался вопль, Шеффилд поспешно сказал:

– Ну ладно, Марк, ты нам не веришь и поэтому решил действовать сам. А теперь – к делу. От чего, по-твоему, умерли первые поселенцы?

Марк ответил:

– От этого же мог бы умереть и Макояма, если бы не погиб при аварии через два месяца и три дня после своего сообщения о Малышке.

– Ладно, но от чего же?

Все затихли. Марк поглядел вокруг и сказал:

– От пыли.

Раздался общий хохот, и щеки Марка вспыхнули.

– Что ты хочешь сказать? – спросил Шеффилд.

– От пыли! Пыли, которая в воздухе! В ней – бериллий. Спросите у доктора Вернадского.

Вернадский встал и протолкался вперед.

– При чем тут я?

– Ну, конечно же, – продолжал Марк. – Это было в тех данных, которые вы мне показывали. Бериллия очень много в коре, значит, он должен быть с пылью и в воздухе.

– А что если там есть бериллий? – спросил Шеффилд. – Вернадский, прошу вас, позвольте мне задавать вопросы.

– Отравление бериллием, вот что. Когда вы дышите бериллиевой пылью, в легких образуются незаживающие гранулемы. Я не знаю, что это такое, но во всяком случае, становится все труднее дышать, и потом вы умираете.

К всеобщему шуму прибавился еще один возбужденный голос. Это был Нови:

– О чем ты говоришь? Ты же не врач!

– Знаю, – серьезно ответил Марк, – но как-то я прочитал очень старинную книгу о ядах. Такую старинную, что она была напечатана на настоящей бумаге. В библиотеке всего несколько таких, и я их просмотрел – ведь это такая диковинка.

– Ладно, – сказал Нови, – и что ты прочел? Ты можешь мне рассказать?

Марк гордо поднял голову.

– Могу сказать на память. Слово в слово. «Любой из двухвалентных металлических ионов, имеющих одинаковый радиус, может активировать в организме поразительное разнообразие ферментативных реакций. Это могут быть ионы магния, марганца, цинка, железа, кобальта, никеля и другие. Во всех этих случаях ион бериллия, имеющий такой же размер и заряд, действует как ингибитор. Поэтому он тормозит многие реакции, катализируемые ферментами. Поскольку бериллий, по-видимому, никак не выводится из легких, вдыхание пыли, содержащей соли бериллия, вызывает различные метаболические расстройства, серьезные заболевания и смерть. Известны случаи, когда однократное действие бериллия приводило к летальному исходу. Первичные симптомы незаметны, и признаки заболевания появляются иногда через три года после действия бериллия. Прогноз тяжелый».

Капитан в волнении наклонился вперед.

– Что он говорит. Нови? Есть в этом какой-нибудь смысл?

– Не знаю, прав он или нет, – ответил Нови, – но в том, что он говорит, нет ничего невероятного.

– Вы хотите сказать, что не знаете, ядовит бериллий или нет, – резко сказал Шеффилд.

– Не знаю. Никогда об этом не читал. Мне не попалось ни единого случая.

Шеффилд повернулся к Вернадскому:

– Где-нибудь бериллий применяется?

Не скрывая своего изумления, Вернадский ответил:

– Нет. Черт возьми, на могу припомнить, чтобы он где-нибудь применялся. Впрочем, вот что. В начале атомной эпохи его использовали в примитивных атомных реакторах в качестве замедлителя нейтронов вместе с парафином и графитом. В этом я почти уверен.

– Значит, сейчас он не применяется? – настаивал Шеффилд.

– Нет.

Внезапно вмешался электронщик:

– По-моему, в первых люминесцентных лампах использовались цинк-бериллиевые покрытия. Кажется, где-то я об этом слышал.

– И все? – спросил Шеффилд.

– Все.

– Так вот, слушайте. Во-первых, все, что цитирует Марк, точно. Значит, так и было написано в той книге. Я считаю, что бериллий ядовит. В обычных условиях это неважно, потому что его содержание в почвах ничтожно. Когда же человек концентрирует бериллий, чтобы применять его в ядерных реакторах, или люминесцентных лампах, или даже в виде сплавов, он сталкивается с его ядовитыми свойствами и ищет ему заменителей. Он их находит, забывает о бериллии, потом забывает и о том, что бериллий ядовит. А потом мы встречаем планету, необычно богатую бериллием, вроде Малышки, и не можем понять, что с нами происходит.

Саймон, казалось, не слушал. Он тихо спросил:

– А что значит; «Прогноз тяжелый»?

Нови рассеянно ответил:

– Это значит, что если вы отравились бериллием, вам не вылечиться.

Саймон закусил губу и откинулся в кресле. Нови обратился к Марку:

– Я полагаю, симптомы отравления бериллием…

Марк сразу же ответил:

– Могу прочесть весь список. Я не понимаю этих слов, но…

– Было среди них слово «одышка»?

– Да.

Нови вздохнул и сказал:

– Предлагаю вернуться на Землю как можно скорее и пройти медицинское обследование.

– Но если мы все равно не вылечимся, – слабым голосом произнес Саймон, то что толку?

– Медицина сильно продвинулась вперед с тех пор, как книги печатали на бумаге, – возразил Нови, – Кроме того, мы могли не получить смертельную дозу. Первые поселенцы больше года прожили под постоянным действием бериллия. Мы же подвергались ему только месяц – благодаря быстрым и решительным действиям Марка Аннунчио.

– Ради всего космоса, капитан, – вскричал в отчаянии Фоукс, – давайте выбираться отсюда! Скорее на Землю!

Похоже было, что суд окончен. Шеффилд и Марк вышли в числе первых.

Последним поднялся с кресла Саймон. Он побрел к двери с видом человека, который уже считает себя трупом.

26

Система Лагранжа превратилась в звездочку, затерянную в оставшемся позади скоплении.

Шеффилд поглядел на это пятнышко света и со вздохом сказал:

– А такая красивая планета… Ну что ж, будем надеяться, что останемся в живых. Во всяком случае, впредь правительство будет остерегаться планет с высоким содержанием бериллия. В эту разновидность ловушки для простаков человечество больше не попадет.

Марк не ответил. Суд был окончен, и его возбуждение улеглось. В глазах его стояли слезы. Он думал только о том, что может умереть; а если он умрет, во Вселенной останется столько интересных вещей, которых он никогда не узнает!..

Фредерик Браун. Арена

Перевел с английского А. Иорданский

Карсон открыл глаза и увидел над собой тускло мерцающую голубизну.

Было жарко. Он лежал на песке. Ему в спину впивался торчавший из песка острый камень. Карсон повернулся на бок, потом сел, упираясь руками в песок.

"Я сошел с ума, – подумал он. – Или умер. Или еще что-нибудь…" Песок был голубым. Ярко-голубым. А голубого песка нет ни на Земле, ни на одной из планет.

Голубой песок.

Голубой песок под голубым куполом – ни небом, ни потолком, а какой-то замкнутой поверхностью. Карсон почему-то знал, что она замкнута и конечна, хотя и не мог этого видеть.

Он набрал горсть песка, который заструился между его пальцами. Струйки защекотали его голую ногу.

Голую? Он был абсолютно обнажен, и его тело уже покрылось обильным потом от расслабляющего жара и тоже стало голубым там, где к нему прилип песок.

Но в остальных местах оно было белым. "Значит, этот песок на самом деле голубой, – подумал он. – Если бы он только казался голубым в голубом свете, то и я был бы голубой. Но я белый – значит, песок голубой. Голубой песок. Голубого песка не бывает. И такого места не бывает, как это".

Пот стекал ему в глаза. Было жарко, как в аду. Только ад должен быть докрасна раскаленным, а не голубым.

Но если это не ад, то что это? Из всех планет такой горячий только Меркурий, но это не Меркурий. И потом, Меркурий остался примерно в четырех миллиардах миль позади от…

И тут он вспомнил, где он был только что. В маленьком одноместном космолете, несшем патрульную службу за орбитой Плутона, в миллионе миль от фланга земной армады, построившейся в боевой порядок, чтобы встретить Пришельцев.

Он вспомнил тот внезапный, резкий, тревожный звонок, когда следящие системы зарегистрировали приближение врага…

***

Никто не знал, кто такие Пришельцы, как они выглядят, из какой далекой галактики они пришли, – знали только, что она где-то в направлении Плеяд.

Первые разрозненные налеты на дальние колонии и опорные пункты Земли. Отдельные стычки между земными патрулями и небольшими группами космических кораблей Пришельцев; стычки, в которых земляне иногда побеждали, иногда терпели поражение, но до сих пор ни разу не смогли захватить космолет противника. Не осталось в живых и ни одного жителя подвергавшихся налетам колоний – рассказать хоть что-нибудь о Пришельцах было некому.

Сначала угроза казалась не очень серьезной – налеты были немногочисленными и приносили не так уж много ущерба. Их космолеты как будто слегка уступали земным в вооружении, хотя чуть-чуть превосходили их в скорости и маневренности. Как раз настолько, что Пришельцы, если только они не были окружены, могли выбирать – вступить им в бой или скрыться.

И все-таки Земля готовилась к решительному сражению. Был построен небывало могучий космический флот. Ждать пришлось долго. Но теперь генеральное сражение приближалось.

Разведчики обнаружили огромный флот Пришельцев в двадцати миллиардах миль от Земли. Эти разведчики так и не вернулись, но их сообщения были получены. И вот земная армада, все десять тысяч космолетов и полмиллиона космонавтов, расположилась в ожидании за орбитой Плутона, готовая сражаться насмерть.

Битва предстояла на равных – об этом можно было судить по рапортам передовых патрулей; которые пожертвовали жизнью, но перед тем, как погибнуть, передали данные о численности и силе флота противника.

При равенстве сил судьбу Солнечной системы могла решить ничтожнейшая случайность. И решение было бы окончательным – в случае поражения Земля и все ее колонии оказались бы в полной власти Пришельцев…

О да, теперь Боб Карсон все вспомнил.

Правда, это не имело отношения к голубому песку и мерцающей голубизне над головой. Но он помнил, как прозвучал этот резкий звонок тревоги, как он бросился к панели управления, как в лихорадочной спешке пристегнулся к креслу, как перед ним на экране росла светлая точка.

Как у него пересохло горло. Как он с ужасом понял – началось! Для него, по крайней мере: основные силы сражающихся были еще вне пределов досягаемости друг для друга.

Меньше чем через три секунды он или останется победителем, или превратится в горстку пепла. Три секунды – столько длится бой в космосе. За это время можно не спеша сосчитать до трех, а после этого ты или победишь, или будешь мертв. Одного попадания вполне достаточно для маленького, одноместного, легко вооруженного и слабо бронированного патрульного космолета.

Машинально шепча пересохшими губами "Раз!", он лихорадочно крутил ручки на пульте, чтобы растущая точка оставалась в перекрестье линий на экране. Правая нога его замерла над педалью спуска. Единственный смертоносный залп – или он попадет, или нет. Для второго выстрела времени уже не останется.

"Два". Он снова не слышал, как у него это вырвалось. Точка на экране перестала быть точкой. Расположенный в нескольких тысячах миль вражеский космолет был виден так, как будто до него несколько сотен метров. Это был легкий, быстрый патрульный космолет почти такого же размера, как и у Боба.

Вражеский патрульный космолет.

"Тр…" Его нога коснулась педали…

И вдруг Пришелец скользнул по экрану в сторону и вышел из перекрестья. Карсон схватился за ручки, чтобы пуститься в погоню. Какую-то долю секунды противника не было видно, потом корабль Карсона развернулся, и тот снова появился на экране – Карсон увидел, как он круто снижается к Земле.

К Земле?!

Какая-то оптическая иллюзия, не иначе. Этой планеты, теперь занимавшей весь экран, не могло быть здесь. Просто не могло. Вокруг не было ни одной планеты ближе, чем Нептун, а он был в трех миллиардах миль. Плутон находился по другую сторону Солнца, которое виднелось отсюда крохотной точкой.

А как же системы слежения? Они не обнаруживали никакого предмета размером хотя бы с астероид. Сигналы молчали и сейчас.

Этого не могло быть – того, к чему он приближался и что было уже в нескольких сотнях миль под ним.

Внезапная угроза катастрофы заставила его забыть даже о противнике. Он включил передние тормозные ракеты и, повиснув на ремнях, изо всех сил навалился на штурвал аварийного разворота, зная, что только полная мощность двигателей спасет его от катастрофы и что от таких перегрузок он сейчас потеряет сознание.

***

А теперь он сидел на горячем голубом песке, совершенно голый, но целый и невредимый. Вокруг не было никаких следов его космолета, да и самого космоса. Эта поверхность над головой никак не могла быть небом.

Он, шатаясь, встал на ноги. Сила тяжести была немного больше земной. Не намного.

Кругом простирался ровный песок. Кое-где группами росли какие-то тощие кустики. Они тоже были голубые, но разных оттенков – одни светлее, чем туесок, другие темнее.

Из-под ближайшего куста выбежало маленькое животное, похожее на ящерицу, только у него было не четыре ноги, а гораздо больше. Оно тоже было голубым – светло-голубым. Увидев Карсона, оно снова спряталось под куст.

Боб снова посмотрел вверх, пытаясь сообразить, что же там такое. Это не было похоже на крышу, однако имело форму купола. Оно мерцало, и смотреть на него было трудно. Но оно определенно со всех сторон доходило до самой земли – до голубого песка.

Боб стоял недалеко от центра купола. До ближайшей стены – если это стена – было метров сто. Над плоской поверхностью песка как будто было опрокинуто какое-то голубое полушарие метров 250 в окружности.

И все было голубое, кроме одного предмета. У дальней стороны круглой стены лежало что-то багровое. Это был почти правильный шар диаметром около метра. Он был слишком далеко, чтобы его можно было ясно разглядеть в этом голубом мерцании. И все-таки Картон почему-то содрогнулся.

Он вытер пот со лба тыльной частью руки.

Что это, кошмар? Эта жара, этот песок, это смутное ощущение ужаса при одном взгляде на багровый шар?

Сон? Не может быть: во время космического боя не засыпают.

Смерть? Невозможно: если бессмертие и существует, то в нем не может быть этого бессмысленного голубого песка, голубого жара и багрового ужаса.

И тогда он услышал голос.

Он услышал его не ушами – голос зазвучал внутри его головы. Он шел ниоткуда и отовсюду.

"Путешествуя в пространстве и времени, – звенело у него в мозгу, – я обнаружил две цивилизации, готовые начать войну, которая истребила бы одну из них и настолько ослабила бы другую, что она неизбежно регрессировала бы и уже никогда не выполнила бы своего предназначения, а распалась бы и вернулась в прах, из которого она поднялась. Но этого не должно случиться".

"Кто… ты?" – Карсон не сказал это вслух, но вопрос возник у него в мозгу.

"Ты не сможешь этого правильно понять. Я… – голос замолк, как будто искал в мозгу Карсона слово, которого там не было, которого он не знал. – Я результат эволюции цивилизации такой древней, что ее возраст нельзя выразить понятными для тебя словами. Цивилизации, слившейся в единое целое, каким может стать и твоя примитивная цивилизация… – снова пауза, подыскивание слова, – много времени спустя. Такими могут стать и те, кого ты называешь Пришельцами. Поэтому я и вмешался перед началом битвы, столь равной, что результатом ее будет истребление обеих цивилизаций. Одна из них должна выжить. Выжить, чтобы развиваться дальше".

"Одна? – подумал Карсон. – Моя или…" "В моих силах прекратить войну, послать Пришельцев назад, в свою галактику. Но они все равно вернутся, или же вы рано или поздно их найдете. Только постоянным вмешательством мог бы я предотвратить взаимное истребление, но я не могу остаться. Поэтому я решил вмешаться сейчас. Я полностью истреблю один флот без всяких потерь для другого. Так одна из цивилизаций сможет выжить".

"Кошмар. Конечно, это кошмар", – подумал Карсон. Но он знал, что это не кошмар.

Все это было слишком бредово, слишком невероятно, чтобы не происходить на самом деле.

Он не осмелился задать вопрос – который? Но его мысли задали этот вопрос сами.

"Выживет сильнейший, – сказал голос. – Этого я не могу – и не стал бы – изменять. Я просто вмешаюсь, чтобы это была настоящая, а не… – снова пауза, – а не Пиррова победа, чтобы победившая цивилизация не была ею сломлена.

Я выбрал двух индивидуумов – тебя и Пришельца. Я вижу, что в вашей древней истории, истории межнациональных войн, известны поединки между представителями племен, решавшие исход борьбы.

Тебе и твоему противнику предстоит выдержать поединок. Оба вы наги и безоружны, обстановка одинаково незнакома обоим, одинаково неприятна для обоих. Время не ограничено – здесь нет времени. Один из вас победит. Его цивилизация выживет".

– Но… – Карсон сам не знал, что он хотел сказать, но голос ответил:

"Это справедливо. Условия таковы, что решит не случайное физическое превосходство. Между вами барьер. Ты поймешь. Ум и мужество будут важнее силы. Особенно мужество – воля к жизни".

– Но пока это будет происходить здесь, наши космолеты…

"Нет, вы в ином времени, ином пространстве. Пока вы здесь, в известном вам мире время стоит на месте. Я вижу, ты думаешь, на самом ли деле все это существует. И да и нет. Но для тебя сейчас это существует на самом деле. То, что ты здесь перенесешь, будет на самом деле. И если ты умрешь, ты умрешь на самом деле. А твоя смерть будет концом всей вашей цивилизации. Теперь ты знаешь достаточно".