Текст книги "Нескончаемый дождь. Лекарство от меланхолии. Р — значит ракета (сборник)"

Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– На третий день, – поспешно перебил его Антонелли, – мы все еще пребывали в шоке. И спасла нас от неминуемого помешательства некая женщина. Где‑то в городе она сначала высунула голову из двери своего дома, исчезла, а через минуту снова показалась во дворике. В одной руке она держала кисть. А в другой…

– Ведерко с краской, – подсказал Уилли.

Все присутствующие закивали и заулыбались, радуясь его сообразительности.

– Если когда‑нибудь психологи начнут награждать золотыми медалями, они просто обязаны наградить ту женщину и всех женщин, подобных ей, в каждом маленьком городке, потому что именно они спасли наш мир от светопреставления. Эти женщины инстинктивно нащупали верную дорогу в сгустившихся сумерках и принесли нам чудесное исцеление…

Уилли представил себе сосредоточенных, замкнувшихся отцов семейств и их хмурых отпрысков, в отчаянии сидящих перед мертвыми телевизорами в ожидании, когда наконец эти проклятые ящики заработают и можно будет завопить: «Первый мяч!!!», или «Второй удар!!!» И вдруг они пробуждаются от своего забытья, поднимают глаза и в предвечернем сумраке видят эту прекрасную женщину. Она преисполнена великого благородства и несгибаемой целеустремленности; она ждет их, в одной руке сжимая малярную кисть, а в другой – ведро с краской. И свет неземной осиял их ланиты и очи…

– Боже мой, это было похоже на лесной пожар, – продолжал Антонелли. – От дома к дому, от города к городу. Всеобщее помешательство на головоломке «Мозаика» в 1932 году можно считать пустяком по сравнению с нашей манией «Каждый делает все», которая взорвала город, оставив от него груду обломков, а затем снова все склеила. Мужчины красили любой предмет, около которого им удавалось простоять хотя бы десять секунд. Повсюду они забирались на колокольни, шпили и заборы, сотнями падали с крыш и стремянок. Женщины красили комоды и шкафы; дети красили игрушки, фургоны и воздушные змеи. И так везде, во всех городках, где люди совсем было разучились раскрывать рот и беседовать друг с другом. Говорю тебе, мужчины ходили, как лунатики, кругами, совершенно бессмысленно, пока жены не вкладывали им в руку кисть и не подводили к ближайшей некрашеной стенке.

– Похоже, вы уже всю работу закончили, – сказал Уилли.

– За первую неделю в магазинах трижды кончалась краска. – Антонелли с гордостью посмотрел вокруг. – Разумеется, так долго покраской заниматься невозможно, если, конечно, не начать красить живые изгороди и каждую травинку в отдельности. И теперь, когда чердаки и подвалы тоже вычищены, наша жажда деятельности перекинулась… Короче говоря, женщины опять консервируют фрукты, маринуют помидоры, варят малиновый и клубничный джем. В погребах на полках уже нет места. А еще начали проводить многолюдные богослужения. Создали клубы поклонников боулинга, бейсбола, проводим любительские соревнования по боксу, ну и все такое прочее. Музыкальный магазин продал пятьсот гавайских гитар, двести двенадцать банджо, четыреста шестьдесят флейт и гобоев – это за последние четыре недели! Я сам учусь играть на тромбоне. А вон сидит Мэк, он – на скрипке. Каждый четверг и воскресенье по вечерам оркестр дает концерт. А машинки для домашнего приготовления мороженого идут прямо нарасхват: только на прошлой неделе Берт Тайсон продал двести штук! Двадцать восемь дней, Уилли, Двадцать Восемь Дней, Которые Потрясли Мир!

Уилли Берсингер и Сэмюэл Фиттс сидели задумавшись, пытаясь представить себе, почувствовать это потрясение, пережитое городом, этот сокрушительный удар.

– Двадцать восемь дней парикмахерская переполнена мужчинами, которые бреются по два раза на дню только для того, чтобы сидеть здесь и ждать, когда точно такие же клиенты, как и они, может, что‑нибудь расскажут, – говорил Антонелли, наконец‑то начавший брить Уилли. – Вспомни, некогда, еще до телевидения, считалось, что парикмахеры чрезвычайно болтливы. Поначалу нам понадобилась целая неделя, чтобы прийти в норму, разогреться, так сказать, счистить ржавчину.

Сейчас мы тараторим без умолку; качество, конечно, никудышнее, но количество просто поразительно. Да ты и сам слышал весь этот гвалт, когда вошел сюда. Впрочем, все, разумеется, придет в норму, когда мы свыкнемся с великим Бедствием…

– Неужели все именно так называют то, что произошло?

– Безусловно, большинство из нас именно так это и воспринимает, может быть, временно.

Уилли Берсингер тихонько засмеялся и покачал головой:

– Теперь я понимаю, почему, увидев меня, ты не захотел, чтобы я закончил свою лекцию.

«Странно, – подумал Уилли, – что я сразу об этом не догадался. Какие‑то четыре недели назад на этот городок обрушилось безмолвие, и оно их изрядно напугало. Из‑за пятен на Солнце во всех городах западного мира тишины хватит лет на десять. А тут еще появляюсь я со своей проповедью отшельничества, болтовней о пустыне, безлунных ночах, звездном небе и шепоте песка в руслах пересохших ручьев. Страшно подумать, что могло бы случиться, если бы Антонелли не заткнул мне рот. Скорее всего меня бы обмазали смолой, вываляли в перьях и под улюлюканье горожан вышвырнули прочь».

– Антонелли, – сказал он вслух, – спасибо.

– Не за что, – ответил тот и, взяв ножницы и расческу, спросил: – Как будем стричь? Виски покороче, сзади подлиннее?

– С боков подлиннее, на затылке покороче, – ответил Уилли Берсингер, снова закрывая глаза.

Час спустя Уилли и Сэмюэл опять садились в свой драндулет, который кто‑то – друзья так никогда и не узнали кто – помыл и отполировал, покуда они были в парикмахерской.

– Пагуба, – Сэмюэл протянул небольшой мешочек золотого песка, – с большой буквы «П».

– Оставь. – Уилли положил руки на руль и задумался. – Давай лучше на эти деньги махнем в Феникс, Тусон, Канзас–Сити. А почему нет? Здесь мы совершенно лишние. И не понадобимся до тех пор, пока эти маленькие ящички снова не начнут нести околесицу, петь и плясать. Дураку ясно, если мы останемся здесь, то непременно влипнем в неприятности.

Уилли хмурым взглядом посмотрел на дорогу, уходящую вдаль.

– Жемчужина Востока! Кажется, так он сказал? Ты можешь себе представить этот старый грязный город – Чикаго – покрашенным, блестящим и свежим, словно младенец в лучах восходящего солнца? Клянусь всем святым, мы прямо сейчас едем смотреть Чикаго!

Он завел мотор, посмотрел на город.

– Человек выживает, – пробормотал Уилли. – Человек может вынести все. Как жаль, что мы пропустили момент больших перемен. Наверно, это было жестокое время, час испытаний и проверки на прочность. Сэмюэл, я что‑то запамятовал, может, ты помнишь? Мы с тобой когда‑нибудь смотрели телевизор?

– Я однажды смотрел, как женщина боролась с медведем.

– И кто же победил?

– Хоть убей, не помню. Она…

Но тут джип тронулся, унося с собой Уилли Берсин– гера и Сэмюэла Фитгса, щегольски постриженных, идеально выбритых и благоухающих одеколоном. На их отполированных ногтях играло солнце. Они проплыли под густыми ярко–зелеными кронами только что политых деревьев, по обсаженным цветами улочкам, мимо желтых, розовых, лиловых, белых домиков и выехали на шоссе, где не было ни единой пылинки.

– Жемчужина Востока, принимай гостей!

Из какого‑то двора выскочила собака, надушенная, с завитой на бигуди шерстью, попыталась укусить машину за колесо и залаяла. Она лаяла, пока старатели не скрылись из виду.

Здесь могут водиться тигры

– Надо бить планету ее же оружием, – сказал Чаттертон. Ступите на нее, распорите ей брюхо, отравите животных, запрудите реки, стерилизуйте воздух, протараньте ее, поработайте как следует киркой, заберите РУДУ и пошлите ко всем чертям, как только получите все, что хотели получить. Не то планета жестоко отомстит вам. Планетам доверять нельзя. Все они разные, но все враждебны нам и готовы причинить вред, особенно такая отдаленная, как эта, – в миллиарде километров от всего на свете. Поэтому нападайте первыми. сдирайте с нее шкуру, выгребайте минералы и удирайте живее, пока эта окаянная планета не взорвалась вам прямо в лицо. Вот как надо обращаться с ними.

Ракета садилась на седьмую планету 84-й звездной системы. Она пролетела много миллионов километров. Земля находилась где-то очень далеко. Люди забыли, как выглядит земное Солнце. Их солнечная система была уже обжита, изучена, использована, как и другие, обшаренные вдоль и поперек, выдоенные, укрощенные, и теперь звездные корабли крошечных человечков жителей невероятно отдаленной планеты – исследовали новые далекие миры. За несколько месяцев, за несколько лет они могли преодолеть любое расстояние, ибо скорость их ракет равнялась скорости самого бога, и вот сейчас, в десятитысячный раз, одна из таких ракет – участниц этой охоты за планетами – опускалась в чужой, неведомый мир.

– Нет, – ответил капитан Форестер. – Я слишком уважаю другие миры, чтобы обращаться с ними по вашему методу, Чаттертон. Благодарение богу, грабить и разрушать – не мое дело. К счастью, я только астронавт. Вот вы – антрополог и минералог. Что ж, действуйте – копайте, забирайтесь в недра и скоблите. А я буду только наблюдать. Я буду бродить и смотреть на этот новый мир, каков бы он ни был, каким бы он ни казался. Я люблю смотреть. Все астронавты любят смотреть, иначе они бы не были астронавтами. Если ты астронавт, тебе нравится вдыхать новые запахи, видеть новые краски и новых людей. Впрочем, существуют ли еще они – новые люди, новые океаны и новые острова?

– Не забудьте захватить с собой револьвер, – посоветовал Чаттертон.

– Только в кобуре, – ответил Форестер.

Оба они взглянули в иллюминатор и увидели целое море зелени, поднимавшееся навстречу их кораблю.

– Интересно бы узнать, что эта планета думает о нас, заметил Форестер.

– Меня-то она невзлюбит, – заявил Чаттертон. – И уж я, черт возьми, позабочусь о том, чтобы заслужить эту нелюбовь. Плевать я хотел на всякие там тонкости. Деньги – вот то, ради чего я прилетел сюда. Давайте высадимся здесь, капитан. Мне кажется, здешняя почва полна железа, если я хоть что-нибудь в этом смыслю.

Зелень была удивительно свежая – такой они видели ее разве только в детстве.

Озера, словно голубые капли, лежали меж отлогих холмов. Не было ни шумных шоссе, ни рекламных щитов, ни городов. “Какое-то бесконечное зеленое поле для гольфа, – подумал Форестер. – Гоняя мяч по этой зеленой траве, можно пройти десятки тысяч километров в любом направлении и все-таки не кончить игры. Планета, созданная для отдыха, огромная крокетная площадка, где можно целый день лежать на спине, полузакрыв глаза, покусывать стебелек кашки, вдыхать запах травы, улыбаться небу и наслаждаться вечным праздником, вставая лишь для того, чтобы перелистать воскресный выпуск газеты или с треском прогнать через проволочные воротца деревянный шар с красной полоской”.

– Если бывают планеты-женщины, то это одна из них!

– Женщина – снаружи, мужчина – внутри, – возразил Чаттертон. – Там, внутри, все твердое, все мужское – железо, медь, уран, антрацит. Не поддавайтесь чарам косметики, Форестер, она одурачит вас.

Он подошел к бункеру, где хранился Почвенный Бур. Его огромный винтовой наконечник блестел, отсвечивая голубым, готовый вонзиться в почву и высосать пробы на глубине двадцати метров, а то и глубже – забраться поближе к сердцу планеты. Чаттертон кивком головы указал на Бур.

– Мы ее продырявим, вашу женщину, Форестер, мы продырявим ее насквозь.

– В этом я не сомневаюсь, – спокойно ответил Форестер.

Корабль пошел на посадку.

– Здесь слишком зелено, слишком уж мирно, – сказал Чаттертон. – Мне это не нравится. – Он обернулся к капитану. Мы выйдем с оружием.

– С вашего разрешения, распоряжаться здесь буду я.

– Конечно. Но моя компания вложила в эти механизмы огромный капитал – миллионы долларов, и наш долг – обезопасить эти деньги.

Воздух на новой планете – седьмой планете 84-й звездной системы – был прекрасный. Дверца распахнулась. Люди вышли друг за другом и оказались в настоящей оранжерее.

Последним вышел Чаттертон с револьвером в руке.

В тот момент, когда он ступил на зеленую лужайку, земля дрогнула. По траве пробежал трепет. Загромыхало в отдаленном лесу. Небо покрылось облаками и потемнело. Астронавты внимательно смотрели на Чаттертона.

– Черт побери, да это землетрясение!

Чаттертон сильно побледнел. Все засмеялись.

– Вы не понравились планете, Чаттертон!

– Чепуха!

Наконец все стихло.

– Но, когда выходили мы, никакого землетрясения не было, – возразил капитан Форестер. – Очевидно, ваша философия пришлась планете не по душе.

– Совпадение! – усмехнулся Чаттертон. – Пошли обратно. Я хочу вытащить Бур и через полчасика взять несколько проб.

– Одну минутку! – Форестер уже не смеялся. – Прежде всего мы должны осмотреть местность, убедиться, что здесь нет враждебных нам людей или животных. А кроме того, не каждый год натыкаешься на такую планету. Уж очень она хороша! Надеюсь, вы не будете возражать, если мы прогуляемся и осмотрим ее.

– Согласен. – Чаттертон присоединился к остальным. Только давайте поскорее покончим с этим.

Они оставили у корабля охрану и зашагали по полям и лугам, взбираясь на отлогие холмы, спускаясь в неглубокие долины. Словно ватага мальчишек, которые вырвались на простор в чудеснейший день самого прекрасного лета и самого замечательного за всю историю человечества года, разгуливали они по лужайкам. Так приятно было бы поиграть здесь в крокет, и, пожалуй, если б хорошенько прислушаться, можно было б услышать шорох деревянного мяча, прошелестевшего в траве, звон от его удара по железным воротцам, приглушенные голоса мужчин, внезапный всплеск женского смеха, донесшийся из какой-нибудь тенистой, увитой плющом беседки, и даже потрескивание льда в кувшине с водой.

– Эй! – крикнул Дрисколл, один из самых молодых членов экипажа, с наслаждением вдыхая ВОЗДУХ. – Я прихватил с собой все для бейсбола. Не сыграть ли нам попозже? Ну что за прелесть!

Мужчины тихо засмеялись. Да, что и говорить, это был самый лучший сезон для бейсбола, самый подходящий ветерок для тенниса, самая удачная погодка для прогулок на велосипеде и для сбора дикого винограда,

– А что, если бы нам пришлось скосить все это? – спросил Дрисколл.

Астронавты остановились.

– Так я и знал: тут что-то неладно! – воскликнул Чаттертон. – Взгляните на траву. Она скошена совсем недавно!

– А может, это какая-нибудь разновидность дикондры? Она всегда короткая.

Чаттертон сплюнул прямо на зеленую траву и растер плевок сапогом.

– Не нравится, не нравится мне все это. Если с нами что-нибудь случится, на Земле никто ничего и не узнает. Нелепый порядок: если ракета не возвращается, мы никогда не посылаем вторую, чтобы выяснить причину.

– Вполне естественно, – сказал Форестер. – Мы не можем вести бесплодные войны с тысячами враждебных миров. Каждая ракета – это годы, деньги, человеческие жизни. Мы не можем позволить себе рисковать двумя ракетами, если один полет уже доказал, что планета враждебна. Мы летаем на мирные планеты. Вот вроде этой.

– Я часто задумываюсь о том, – заметил Дрисколл, – что случилось с исчезнувшими экспедициями, посланными в те миры, куда мы больше не пытаемся попасть.

Чаттертон пристально смотрел на дальний лес.

– Они были расстреляны, уничтожены, зажарены. Что, может случиться и с нами в любую минуту. Пора возвращаться и приступать к работе, капитан.

Они стояли на вершине небольшого холма.

– Какое дивное ощущение! – произнес Дрисколл, взмахнув руками. – А помните, как мы бегали, когда были мальчишками, и как нас подгонял ветер? Словно за плечами вырастали крылья. Бывало, бежишь и думаешь: вот-вот полечу. И все-таки этого никогда не случалось.

Мужчины остановились, охваченные воспоминаниями. В воздухе пахло цветочной пыльцой и капельками недавнего дождя, быстро высыхавшими на миллионах былинок.

Дрисколл пробежал несколько шагов.

– О господи, что за ветерок! Ведь, в сущности, мы никогда не летаем по-настоящему. Мы сидим в толстой металлической клетке, но ведь это же не полет. Мы никогда не летаем, как летают птицы, сами по себе. А как чудесно было бы раскинуть руки вот так, – он распростер руки. – И побежать… Он побежал вперед, сам смеясь своей нелепой фантазии. – И полететь! – вскричал он.

Он полетел.

Время молча бежало на часах людей, стоявших внизу. Они смотрели вверх. И вот с неба донесся взрыв неправдоподобно счастливого смеха.

– Велите ему вернуться, – прошептал Чаттертон. – Он будет убит.

Никто не ответил Чаттертону, никто не смотрел на него; все были потрясены и только улыбались.

Наконец Дрисколл опустился на землю у их ног.

– Вы видели? Черт побери, ведь я летал!

Да, они видели.

– Дайте-ка мне сесть! Ах, боже мой, я не могу прийти в себя! – Дрисколл, смеясь, похлопал себя по коленям. – Я воробей, я сокол, честное слово! Вот что – теперь попробуйте вы, попробуйте все!

Он замолчал, потом заговорил снова, сияя, захлебываясь от восторга:

– Это все ветер. Он подхватил меня и понес!

– Давайте уйдем отсюда, – сказал Чаттертон, озираясь по сторонам и подозрительно разглядывая голубое небо. – Это ловушка. Нас хотят заманить в воздух. А потом швырнуть вниз и убить. Я иду назад, К кораблю.

– Вам придется подождать моего приказания, – заметил Форестер.

Все нахмурились. Было тепло, но в то же время прохладно, дул легкий ветерок. В воздухе трепетал какой-то звенящий звук, словно кто-то запустил бумажного змея, – звук вечной Весны.

– Я попросил ветер, чтобы он помог мне полететь, – сказал Дрисколл, – и он помог.

Форестер отвел остальных в сторону.

– Следующим буду я. Если я погибну – все назад к кораблю!

– Прошу прощения, – вмешался Чаттертон, – но я не могу этого допустить. Вы капитан. Мы не можем рисковать вами. Он вытащил револьвер. – Вы обязаны признавать здесь мой авторитет и мою власть. Игра зашла слишком далеко. Приказываю всем вернуться на корабль!

– Спрячьте револьвер, – хладнокровно ответил Форестер.

– Остановитесь, безумцы! – Прищурившись, Чаттертон переводил взгляд с одного астронавта на другого. – Неужели вы еще не поняли? Этот мир живой. Он разглядывает нас и пока что играет с нами, а сам выжидает благоприятной минуты.

– Это мое дело, – отрезал Форестер. – А вы – если сию же минуту не спрячете револьвер – пойдете назад к кораблю под конвоем.

– Все вы сошли с ума! Если не хотите идти со мной, можете умирать здесь, а я иду назад, беру пробы и запускаю ракету.

– Чаттертон!

– Не пытайтесь удержать меня!

Чаттертон побежал. К вдруг громко вскрикнул.

Все подняли глаза – и тоже не удержались от крика.

– Он там, – сказал Дрисколл.

Чаттертон был уже высоко в небе.

Ночь опустилась на землю так незаметно, словно закрылся чей-то большой ласковый глаз. Оцепеневший от изумления Чаттертон лежал на склоне холма. Остальные сидели вокруг, усталые, но веселые. Он не желал смотреть на них, не желал смотреть на небо. Внутренне сжавшись, он хотел лишь одного ощущать твердую землю, ощущать свои руки, ноги, все свое тело.

– Это было изумительно! – сказал астронавт, которого звали Кестлер.

Все они успели полетать, словно скворцы, орлы, воробьи, и все были счастливы.

– Эй, Чаттертон, придите же в себя и признайтесь: вам понравилось? – спросил Кестлер.

– Этого не может быть! – Чаттертон крепко зажмурился. Она не могла сделать это. То есть могла, но только при одном условии – если воздух здесь жиг бой. Он словно зажал меня в кулаке и поднял вверх. А сейчас, в любую минуту, он может убить всех нас. Он живой!

– Отлично, – согласился Кестлер, – допустим, что он живой. А у всего живого должна быть какая-то цель. Так вот, может быть, цель этой планеты как раз и состоит в том, чтобы сделать нас счастливыми!

Словно в подтверждение его слов, к ним подлетел Дрисколл, держа в каждой руке по фляге.

– Я нашел ручей с вкусной, чистой водой. Попробуйте!

Форестер взял флягу и поднес ее Чаттертону, предлагая выпить глоток, но Чаттертон покачал головой и отшатнулся. Он закрыл лицо руками.

– Это кровь здешней планеты. Живая кровь. Выпейте ее, и вместе с ней вы впустите в себя этот мир. Вы будете видеть его глазами и слышать его ушами. Нет, нет, благодарю!

Форестер пожал плечами и отхлебнул из фляжки.

– Вино! – воскликнул он.

– Не может быть!

– Это вино. Понюхайте его, попробуйте. Отличное белое вино.

– Французское столовое, – подтвердил Дрисколл, выпив свою порцию.

– Яд! – изрек Чаттертон.

Фляжка пошла по кругу.

Весь этот ласковый день они бездельничали – им так не хотелось нарушать царивший вокруг покой. Словно робкие юноши, которые оказались в обществе изысканной, прекрасной и знаменитой женщины, они боялись каким-нибудь неосторожным словом или жестом вспугнуть ее и лишиться очарования и прелести ее присутствия.

“Они еще не забыли землетрясения и не хотят, чтобы оно повторилось, – думал Форестер. – Так пусть же эти школьники наслаждаются Днем каникул и этой погодой, словно созданной для рыболовов. Пусть сидят под сенью деревьев или бродят по отлогим склонам холмов, но только пусть не бурят их буры, не щупают их щупы, не бомбят их бомбы”.

Они набрели на небольшой ручеек, который вливался в кипящий пруд. Рыба, блестя чешуей, попадала в горячую воду и через минуту выплывала на поверхность пруда уже сваренная.

Чаттертон неохотно присоединился к общему завтраку.

– Мы будем отравлены. В таких фокусах всегда таится ловушка. Сегодня я буду ночевать в ракете. А вы – как хотите. Я вспомнил карту из одной книги по истории средневековья. Надпись на ней гласила: “Здесь могут водиться тигры”. Так вот ночью, когда вы заснете, здесь вдруг объявятся тигры и людоеды.

Форестер покачал головой.

– Я готов согласиться с вами – эта планета живая. Это своеобразный замкнутый мирок. Но сейчас она нуждается в нас, чтобы показать себя, чтобы кто-то мог оценить ее красоту. Какой толк в театре, полном чудес, если нет зрителей?

Но Чаттертон уже не слушал его. Он нагнулся – его рвало.

– Меня отравили! Отравили!

Его держали за плечи, пока не кончилась рвота. Дали ему воды. Все остальные чувствовали себя отлично.

– Пожалуй, лучше вам больше ничего не есть, кроме наших корабельных продуктов, – посоветовал Форестер. – Так будет надежнее.

– Надо немедленно приступить к работе. – Чаттертон покачнулся и вытер губы. – Мы уже потеряли целый день. Если понадобится, я буду работать один. Я покажу этой проклятой планете…

И, пошатываясь, он побрел к кораблю.

– Он искушает судьбу, – прошептал Дрисколл. – Нельзя ли остановить его, капитан?

– Практически он является хозяином экспедиции. Но мы не обязаны ему помогать. В договоре есть пункт, по которому мы можем отказаться от работы в условиях, опасных для жизни. Так вот… Советую обращаться с этой Площадкой Для Пикника как можно бережнее, и она отплатит вам тем же. Не вырезайте инициалов на деревьях. Распрямите смятую траву. Подберите кожуру от бананов.

Между тем снизу, со стороны корабля, донесся оглушительный грохот. Из запасного люка выкатился огромный блестящий Бур. Чаттертон шел за ним следом и в микрофон отдавал распоряжения своему роботу: – Сюда! Так!

– Ах, какой глупец!

– Стоп! – крикнул Чаттертон.

Бур вонзил свой длинный винтовой ствол в зеленую траву. Чаттертон помахал рукой астронавтам.

– Я ей покажу!

Небо содрогнулось.

Бур стоял в центре небольшой зеленой лужайки. Он врезался в землю и начал выбрасывать сырые комья дерна, бесцеремонно швыряя их в ведерко для анализов, которое раскачивалось на ветру.

И вдруг, словно чудовищный зверь, потревоженный во время еды. Бур издал жалобный металлический стон. Из почвы у его основания начала медленно проступать синеватая жидкость.

– Назад, безмозглый дурак! – крикнул Чаттертон.

Бур неуклюже задвигался, словно в каком-то доисторическом танце. Извергая огненные искры, он громко гудел, как гудит мощный паровоз, делая крутой поворот. Он тонул. Черная слизь превращалась под ним в темную лужу.

Кашляя, вздыхая и пыхтя. Бур, словно огромный подстреленный и издыхающий слон, медленно погружался в черную пенистую топь.

– Боже милостивый! – задыхаясь, прошептал Форестер, не в силах оторваться от этого зрелища. – Вы знаете, Дрисколл, что это такое? Это асфальт. Его дурацкая машина угодила в асфальтовый колодец.

– Эй! – вне себя кричал Чаттертон Буру, бегая по краю маслянистого озера. – Сюда, наверх!

Но, подобно древним властителям земли – динозаврам с их длинной трубчатой шеей, Бур, отбиваясь, дергаясь и скрипя, все больше уходил в этот черный пруд, откуда уже не было возврата к твердой и надежной земле.

Чаттертон обернулся к стоявшим вдалеке астронавтам.

– Помогите! Сделайте что-нибудь!

Но Бур уже исчез.

Вязкая жидкость пузырилась и злорадствовала, поглотив чудовище. Потом все затихло. Только один огромный пузырь последний – появился и лопнул. Разнесся древний запах нефти.

Члены экипажа подошли и остановились на краю маленького темного озера.

Чаттертон уже не кричал.

Он долго смотрел в безмолвный асфальтовый омут, потом отвернулся и обратил невидящий взгляд на холмы, на сочные зеленые лужайки. Дальние деревья вдруг покрылись зрелыми пло– дами и теперь бесшумно роняли их на землю.

– Я ей покажу, – тихо сказал он.

– Успокойтесь, Чаттертон.

– Я проучу ее, – повторил он.

– Присядьте, выпейте глоток вина.

– Я хорошенько проучу ее, я ей покажу, что со мной так поступать нельзя.

Чаттертон зашагал к кораблю.

– Не спешите, – посоветовал Форестер.

Чаттертон побежал.

– Я знаю, что делать, знаю, как отомстить ей!

– Остановите его! – крикнул Форестер и побежал за ним, но потом вспомнил, что умеет летать. “На корабле есть атомная бомба, – подумал он. – Если он до нее доберется…”

Остальные тоже подумали об этом и немедленно взмыли в воздух. Небольшая рощица преграждала Чаттертону путь к ракете. Выкрикивая проклятия, он бежал к роще, забыв о том, что мог бы перелететь через нее. А может быть, он боялся полететь или уже потерял этот дар? Астронавты летели к кораблю, чтобы опередить Чаттертона, и капитан вместе с ними. Подлетев к ракете, они поспешно заперли входной люк. Они еще успели увидеть, как Чаттертон вбегал на опушку.

И стали ждать.

– Какой идиот! Он, кажется, совсем спятил!

Чаттертон так и не показался по эту сторону небольшого леска.

– Должно быть, он повернул назад и ждет, когда мы ослабим надзор.

– Пойдите приведите его! – приказал Форестер.

Двое астронавтов полетели к роще.

И вот сильный, но ласковый дождь пошел над зеленым миром.

– Последний штрих, – сказал Дрисколл. – Нам не пришлось бы строить здесь дома. Заметьте – на нас не упала ни одна капля. Дождь идет, но он идет вокруг, спереди, сзади. Какая изумительная планета!

Они стояли сухие посреди голубого прохладного дождя. Солнце скрылось. Луна, огромная луна цвета льда, взошла над освеженными холмами.

– Только одного не хватает на этой чудесной планете, сказал кто-то.

– Да, – отозвались все задумчиво, протяжно.

– Что ж, надо пойти поискать, – предложил Дрисколл. Ведь это логично. Ветер помогает нам летать, деревья и ручьи кормят, все здесь живое. Может, если мы попросим пригласить к нам…

– Я долго думал над этим, и сегодня и прежде, – перебил его Кестлер. – Все мы холостяки, все мы летаем уже много лет и устали. Как приятно было бы наконец осесть где-то. Быть может, именно здесь. На Земле мы работаем не покладая рук, чтобы скопить немного денег на покупку домика, чтобы заплатить налоги. В городах – вонь. А здесь – здесь даже не нужен дом при такой прекрасной погоде. Если надоест однообразие, можно попросить дождя, облаков, снега – словом, перемен. Здесь вообще не надо работать – все дается даром.

– Это скучно. Так можно и свихнуться.

– Нет, – улыбаясь, возразил Кестлер, – если жизнь пойдет слишком уж гладко, надо только изредка повторять слова Чаттертона: “Здесь могут водиться тигры”. Ого! Что это?

Еле слышный рев донесся из далекого сумеречного леса. Уж не пряталась ли там какая-нибудь гигантская кошка?

Все вздрогнули.

– Непостоянная планета, – холодно сказал Кестлер. – Совсем как женщина, которая готова на все, чтобы доставить удовольствие своим гостям, пока они с ней любезны. Чаттертон был не очень-то любезен.

– Да, Чаттертон… Где же он?

Словно в ответ на это, чей-то крик раздался вдали. Два астронавта, улетевшие на поиски Чаттертона, делали какие-то знаки с опушки леса.

Форестер, Дрисколл и Кестлер подлетели к ним.

– Что случилось?

Люди показали куда-то в глубь леса.

– Мы решили, что вам надо взглянуть на это, капитан, пояснил один. – Какая-то чертовщина.

Другой показал на тропинку.

– Посмотрите сюда, сэр.

Следы огромных когтей отпечатались на тропинке, свежие, отчетливые.

– И вот сюда.

Несколько капель крови.

Тяжелый запах какого-то хищника повис в воздухе.

– Где же все-таки Чаттертон?

– Думаю, что мы уже никогда не найдем его, капитан.

Слабее, слабее, все больше отдаляясь, звучал рев тигра, а потом и вовсе замолк в сумеречной тишине.

Астронавты лежали на упругой траве близ ракеты. Ночь была теплая.

– Совсем как во времена моего детства, – вздохнул Дрисколл. – Однажды мы с братом дождались самой теплой июльской ночи и отправились на лужайку перед зданием суда – считали звезды, болтали. Это была прекрасная ночь, лучшая ночь в году, а сейчас, оглядываясь назад, могу сказать, что и лучшая в моей жизни… Разумеется, не считая сегодняшней, – добавил он.

– Я все думаю о Чаттертоне, – вставил Кестлер.

– Лучше не думать, – возразил Форестер. – Давайте поспим несколько часов – ив путь. Мы не можем позволить себе задержаться здесь даже на один день. И дело вовсе не в том, что случилось с Чаттертоном. Нет. Просто я боюсь, что если мы задержимся здесь, то можем слишком сильно привязаться к этой планете. И никогда уже не захотим расстаться с ней.

Мягкий ветерок повеял вдруг над их головами.

– Я уже не хочу расставаться с ней. – Дрисколл подложил руки под голову, устраиваясь поудобнее. ~ И она тоже не хочет расставаться с нами… Если мы вернемся на Землю и расскажем всем, как чудесна эта планета, – что тогда, капитан? Они ворвутся сюда и уничтожат ее.

– Нет, – задумчиво проговорил Форестер. – Во-первых, эта планета не допустит массового вторжения. Не знаю, как именно она это сделает, но, уж конечно, ей удастся придумать какие-нибудь любопытные штучки. А во-вторых, я слишком сильно привязался к ней, проникся уважением. Нет. Мы вернемся на Землю и будем лгать. Мы скажем, что она враждебна людям. Ведь такой она и окажется по отношению к среднему человеку вроде Чаттертона, который явится сюда, чтобы причинять ей вред. Так что в конечном счете это и не будет ложью.

– Как странно! – заметил Кестлер. – Я совсем не боюсь. Чаттертон исчез, возможно, он убит, и убит самым ужасным образом. И все же мы лежим здесь, никто не убегает, никто не боится. Это глупо. И тем не менее это правильно. Мы доверяем ей, а она доверяет нам.