Текст книги "Фата-Моргана 7 (Фантастические рассказы и повести)"

Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери

Соавторы: Гарри Гаррисон,Пол Уильям Андерсон,Джон Эрнст Стейнбек,Харлан Эллисон,Гордон Руперт Диксон,Эдвин Чарльз Табб,Дин Маклафлин,Марк Клифтон,Аврам (Эйв) Дэвидсон,Рон Уэбб
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Фата-Моргана 7 (Фантастические рассказы и повести)

Аврам Дэвидсон
МОРЯ, ПОЛНЫЕ УСТРИЦ

– Привет, – сердечно поздоровался Оскар, когда посетитель зашел в велосипедный магазин «О и Ф». Повнимательнее приглядевшись к мужчине в очках и деловом костюме, он потер лоб и принялся щелкать толстыми пальцами.

– Однако я вас знаю, – пробормотал он, – Мистер… э-э… вертится на кончике языка.

Оскар был крупным мужчиной с огненно-рыжей шевелюрой.

– Конечно, знаете, – ответил посетитель. На лацкане у него блестел значок клуба «Лайонз». – Помните, вы продали мне детский велосипед с переключателем скоростей? Для моей дочери. Мы еще с вами говорили о том красном французском гоночном велосипеде, над которым работал ваш партнер…

Оскар шлепнул своей огромной ладонью по кассовому аппарату, поднял голову и закатил глаза.

– Мистер Уотни! – Мистер Уотни просиял. – Конечно, я вас помню! Еще бы! Господи, как я мог забыть! И как у вас идут дела, мистер Уотни? Думаю, что велосипед – по-моему, это была английская модель, не так ли? Надеюсь, он пришелся по душе вашей дочурке, иначе вы принесли бы его обратно, а?

Мистер Уотни заверил, что велосипед прекрасный, просто прекрасный. Затем сказал:

– Как я понимаю, у вас тут кое-какие перемены? Теперь работаете один? Ваш напарник…

Оскар посмотрел в пол, оттопырил нижнюю губу и кивнул.

– Слышали, да? Такие вот дела. Так что теперь я один. Уже три месяца.

Их партнерство пришло к концу три месяца назад, хотя первые трещины появились уже давно. Фред любил книги, долгоиграющие пластинки и заумные разговоры. Оскар отдавал предпочтение пиву, кегельбану и женщинам. Каким угодно. Когда угодно.

Магазин стоял недалеко от парка, и от Проката велосипедов они имели немалую выгоду. Если женщина была достаточно взрослой, чтобы ее уже называли женщиной, или не настолько старой, чтобы ее называли старой женщиной, или если она находилась где-то посредине и если она была одна, Оскар обычно спрашивал:

– Как вам этот велосипед? Подходит?

– Ну, думаю, да.

Беря другой велосипед, Оскар говорил:

– Тогда я немного с вами проеду, чтобы убедиться в этом. Фред, я сейчас вернусь. – Фред всегда мрачно кивал. Он знал, что Оскар вернется не скоро. Возвратившись, Оскар обычно говорил: – Надеюсь, дела магазина шли так же хорошо, как и у меня в парке.

– Вечно мне одному приходится торчать в этом магазине, – ворчал Фред.

Лицо Оскара озарялось.

– Хорошо, в следующий раз езжай ты, а я останусь тут. Развлекись немного. – Он, конечно, знал, что Фред – худой, долговязый, пучеглазый Фред, – ни за что на свете не поедет с женщиной в парк.

– Это пойдет тебе на пользу, – говорил Оскар, хлопая его по плечу. – Покажи им, что у тебя есть волосы на груди.

Фред бормотал, что это не его дело, есть у него волосы на груди или нет. Он тайком смотрел на свои руки – до локтей они были покрыты густыми черными волосами, а от локтей до плеч кожа была белой и безволосой. В старших классах все смеялись над ним и называли «Мохнатым Фредом». Они знали, что это ему не нравится, но все же продолжали дразнить. Как это можно, удивлялся он тогда, чтобы люди делали больно тому, кто не делал им ничего плохого? Как это можно?

Фреда волновали другие вещи. Все время.

– Эти коммунисты… – Он качал головой, читая газету. Оскар давал ему совет из трех слов, как надо поступать с коммунистами.

Еще Фреда волновала смертная казнь. – Боже, как это ужасно, а вдруг казнят невинного человека? – стонал он. Оскар замечал, что каждого может постичь неудача, и тут же просил гаечный ключ.

Еще Фреда волновали проблемы других людей. Как, например, тогда, когда супружеская пара приехала на тандеме с корзинкой для ребенка. Решили, видимо, подышать свежим воздухом. Когда женщина хотела поменять малышу пеленку, одна булавка сломалась.

– Почему ни у кого никогда нет булавок? – ворчала женщина, роясь в сумочке. – Никогда нет булавок.

Фред сочувственно вздыхал, даже пошел посмотреть в подсобку, хотя знал, что их там сроду не было. Ничего он там не нашел. Так они и уехали, завязав конец пеленки узлом.

За ленчем Фред посетовал, мол, как жаль, что у них не оказалось булавок. Оскар впился зубами в сэндвич, откусил половину, прожевал и проглотил. Фреду нравились необычные сэндвичи – больше всего он любил сэндвичи с плавленным сыром, оливками, анчоусом и авокадо, приправленные майонезом, – в то время, как Оскар отдавал предпочтение колбасному фаршу.

– Ребенку, наверное, было неудобно. – Фред слегка надкусил сэндвич.

– Господи, – ответил Оскар, – да ведь аптеки на каждом шагу. Даже если ты неграмотный, все равно видно, что это аптека.

– Аптеки? А, ты имеешь в виду, что там можно купить булавки?

– Ну да, булавки.

– Но… знаешь, действительно, когда вдруг понадобятся булавки, их всегда нет под рукой.

Открыв банку с пивом, Оскар сделал изрядный глоток.

– Ага! Зато полно металлических плечиков от одежды. Выбрасываю их каждый месяц, а их в шкафу так и не убавляется. Когда тебе будет нечего делать, придумай какую-нибудь штуковину, чтобы превращать плечики для одежды в булавки.

Фред отвлеченно кивнул.

– Но все свободное время я работаю над французским гоночным велосипедом.

Это была великолепная машина, легкая, быстрая, сияющая красным лаком. На ней любой мог почувствовать себя птицей. Но Фред знал, что он может вообще довести его до совершенства. Он демонстрировал велосипед каждому посетителю, пока тому не надоедали его объяснения.

Последним его увлечением стала природа, вернее, чтение книг о природе. Однажды дети наловили в парке саламандр и лягушек, посадили их в консервные банки и с гордостью показали Фреду. С этого момента работа над французским гоночным велосипедом замедлилась, и он с головой зарылся в книгах о природе.

– Мимикрия, – убеждал он Оскара, – это такая замечательная вещь.

Оскар отрывался от газеты с результатами соревнований по кеглям.

– Да, я недавно видел по телеку, как Эдди Адаме пародирует Мерилин Монро. Вот это мимика!

Фред раздраженно качал головой.

– Мимикрия – это совсем другое. Я хочу сказать, что некоторые насекомые и пауки прикидываются листьями, сучками и так далее, чтобы их не съели птицы или другие насекомые.

На мясистом лице Оскара появилось недоверчивое выражение.

– Ты имеешь в виду, что они меняют свою форму? Так?

– Вот именно. Иногда мимикрия служит и для нападения. Например, одна южноафриканская черепаха прикидывается камнем и хватает проплывающую мимо рыбу. А на Суматре живет один паук. Когда он ложится на спину, то становится похожим на птичий помет. Так он ловит бабочек.

Оскар рассмеялся, выражая этим клокочущим звуком свои сомнения.

Он снова уткнулся в газету, и смех угас. Одной рукой он почесал рыжие заросли на животе, а затем принялся хлопать по карманам.

– Где тут карандаш? – пробормотал он и направился в подсобку, где принялся открывать ящики стола. Услышав его громкий возглас «Эй!», Фред зашел в комнатушку.

– В чем дело? – спросил Фред.

Оскар указал ему на ящик.

– Помнишь, тогда ты сказал, что здесь нет булавок? Посмотри – тут их полный ящик.

Фред посмотрел, почесал в затылке и пробормотал, что наверняка заглядывал в этот ящик.

Мелодичный женский голос донесся из зала:

– Есть здесь кто-нибудь?

Стол с его содержимым сразу же вылетел из головы Оскара, он крикнул «Иду!» и опрометью помчался в зал. Фред поплелся за ним.

В магазине стояла молодая женщина довольно плотного сложения, с хорошо развитыми икрами и роскошной грудью. Она показала Оскару на сиденье своего велосипеда. Оскар пробормотал «Угу» и смотрел больше на нее, чем на что-либо другое.

– Оно немного высоковато («Угу»), как вы сами видите. Мне нужен всего лишь гаечный ключ («Угу»). А я, дура, не взяла с собой инструменты.

Оскар автоматически произнес еще раз «Угу», затем опомнился.

– Я все сделаю за секунду, – сказал он, и, несмотря на то, что она все хотела сделать сама, стал подкручивать седло. Конечно, ему понадобилось гораздо больше времени, ведь он старался затянуть разговор с женщиной. От денег он отказался.

– Вот спасибо вам, – сказала молодая женщина. – Ну, я поеду.

– Как вам этот велосипед?

– Спасибо, все прекрасно.

– Знаете что, я, пожалуй, проеду немного с вами. Просто…

Женщина мелодично рассмеялась, и ее грудь качнулась.

– Ну, не думаю, что вы сможете меня догнать. У меня ведь гоночный велосипед.

Когда Оскар скосил глаза в угол, Фред сразу же понял, что у него на уме. Он сделал шаг вперед. Его робкое «Нет» потонуло в громком «Ну что ж, на этом велосипеде мы будем с вами на равных».

Молодая женщина хохотнула, сказала: «Ну, посмотрим» и уехала. Оскар, не обращая внимания на простертые руки Фреда, вскочил на французский гоночный велосипед и был таков. Фред, стоя в дверях, смотрел, как две фигуры, нажимая на педали, скрылись в зарослях парка. Он медленно вернулся в магазин.

Оскар приехал только поздно вечером. Он выглядел усталым, но улыбался. Широко улыбался.

– Ну и девчонка! – воскликнул он. Он покачал головой, присвистнул, махая руками, с шумом выдыхая воздух. – Да, приятель, ну и денек!

– Давай сюда велосипед, – сдавленным голосом сказал Фред.

Оскар сказал: «Да, конечно», вручил ему велосипед и пошел мыться. Фред посмотрел на свое детище. Красный лак скрылся под слоем пыли и грязи. Между спиц торчали пучки сухой травы. Велосипед выглядел неряшливым и униженным. А ведь он летал, как птица…

Оскар вышел с мокрыми волосами и сияющим лицом. Вскрикнув, он направился к Фреду.

– Не подходи, – сказал Фред, у него в руке блестел нож. Он снова принялся резать шины и седло.

– Ты что, спятил? – заорал Оскар. – Совсем рехнулся, Фред? Ну не надо, Фред!

Фред вырвал спицы, согнул их и бросил в угол. Схватив самый большой молоток, он принялся крушить велосипед, превращая его в бесформенную груду железа. Он наносил удары, пока не выбился из сил.

– Ты не только псих, – с горечью сказал Оскар, – ты еще и ревнивец. Катись-каугы к черту! – И он выскочил из магазина.

Фред, чувствуя себя больным и опустошенным, закрыл магазин и медленно побрел домой. Читать ему не хотелось, и, выключив свет, он плюхнулся на кровать, где долгое время лежал без сна, прислушиваясь к ночным звукам и отгоняя прочь навязчивые мысли.

После этого он несколько дней не разговаривал, разве что по делу. Изуродованный гоночный велосипед валялся за магазином. Недели две никто из них не выходил на задний двор, чтобы не видеть его.

Однажды, когда Фред пришел на работу, партнер приветствовал его в дверях, протягивая руку. Оскар принялся восхищенно качать головой еще до того, как стал говорить.

– Как это у тебя получилось, Фред? Как ты умудрился это сделать? Надо же, высший класс – вот тебе моя рука – забудем про обиды, Фред, а?

– Конечно, конечно. Но я не понимаю, о чем это ты?

Оскар повел его на задний двор. Новехонький французский гоночный велосипед стоял у стены, сияя красным лаком. На нем не было ни царапины.

У Фреда отвисла челюсть. Присев на корточки, он внимательно осмотрел машину. Это был его велосипед. Все усовершенствования, которые он сделал, были на месте.

Он медленно выпрямился.

– Регенерация…

– А? Что ты сказал? – спросил Оскар. – Слушай, парень, да ты белый, как полотно. Ты что, не выспался сегодня? Пойди присядь. И все же я до сих пор не понимаю, как тебе это удалось?

Войдя в магазин, Фред опустился на стул. Облизнув губы, он сказал:

– Оскар, послушай…

– Ну?

– Оскар, ты знаешь, что такое регенерация? Нет? Тогда слушай. Некоторые ящерицы теряют хвост, когда за него хватаются, а потом он снова у них вырастает. Если краб теряет клешню, он регенерирует себе новую. Есть еще некоторые черви, которых режут на куски, и у каждого куска вырастает неподвижная часть. То же самое у гидр и морских звезд. Саламандры и лягушки могут отращивать себе оторванные лапы.

– Да, Фред, природа – это так интересно. Но вернемся к велосипеду – как тебе удалось так ловко отремонтировать его?

– Я не притрагивался к нему. Он регенерировал, как тритон. Или краб.

Оскар обдумал услышанное. Наклонив голову, он исподлобья посмотрел на Фреда.

– Скажи тогда, Фред, почему же этого не происходит с другими поломанными велосипедами?

– Это необычный велосипед. Я хочу сказать, не настоящий. Перехватив взгляд Оскара, он закричал: – Это правда!

Этот крик окончательно сбил Оскара с толку. Он встал.

– Ладно, не будем спорить. Пусть все эти рассказы про жуков и пауков чистая правда. Но они живые существа. А велосипед – нет. Он торжественно посмотрел на Фреда.

Фред глядел в пол, покачивая ногой.

– Стекло тоже неживое, но при определенных условиях может регенерировать. Оскар, посмотри, булавки все еще в ящике. Пожалуйста, Оскар.

Он слышал, как Оскар бормочет, шаря в столе. Затем раздался грохот задвигаемых ящиков, и Оскар вышел из подсобки.

– Ничего нет, – сказал он, – все пропало. Как сказала та леди и как сказал ты, никогда нет булавок, когда они вдруг понадобятся. Они исчезли… Фред, ты куда?

Фред рывком распахнул дверцы шкафа и отпрыгнул назад, когда там зазвенели плечики для одежды.

– И как сказал ты, – губы Фреда скривились, – зато всегда полно плечиков для одежды. Ведь раньше их тут не было.

Оскар пожал плечами.

– Может, кто-нибудь вошел, забрал булавки и повесил плечики. Может, я… Хотя, нет, я этого не делал… – Оскар нахмурился. Может, ты во сне пришел сюда? Фред, тебе стоит показаться доктору. Господи, ты выглядишь ужасно.

Сев на стул, Фред закрыл лицо руками.

– Я чувствую себя ужасно. Знаешь, чего я боюсь? – Он шумно выдохнул воздух. – Я тебе скажу. Я уже рассказывал, как некоторые существа в джунглях могут прикидываться другими. Сучками, листьями… Жабы, которые похожи на камни. Представь себе, что есть… вещи, которые живут среди людей. В городах. В домах. Эти вещи могут притворяться… ну, теми вещами, которые есть у людей.

– Живут среди людей? Ты с ума сошел!

– Может, это другая форма жизни. Может, они питаются воздухом, Оскар, а что, если это не булавки, а куколки? Потом они превращаются в личинки, которые выглядят как плечики для одежды? Ты думаешь, что это плечики, а на самом деле это нечто другое. Совсем другое.

Фред зарыдал. Оскар посмотрел на него, качая головой.

Через минуту Фред успокоился. Он шмыгнул носом.

– Все эти велосипеды, которые находят полицейские и которые они отдают в стол находок. Владельцы не приходят за ними. Потому что владельцев нет. Или когда мальчишки, которые пытаются продать нам велосипеды, которые они якобы нашли… Это действительно так, потому что эти велосипеды не сошли с заводского конвейера. Они выросли. Да, они растут. Ты их ломаешь и выкидываешь, а они регенерируют.

Оскар покачал головой и посмотрел в сторону.

– Ну и дела, – сказал он. – Фред, ты что, хочешь сказать, что если сегодня это булавки, то завтра они превращаются в плечики для одежды?

– Сегодня это коконы, – сказал Фред, – а завтра мотылек, Сегодня это яйцо, а завтра цыпленок. Но все это происходит не днем, когда ты можешь это видеть. Однако ночью, Оскар, – ночью слышно, как все это происходит. Все эти звуки по ночам…

– Почему же наш магазин не завален до потолка велосипедами? Если бы вместо каждого плечика был велосипед…

Фред тоже задумался над этим.

– Если бы каждый малек трески, – сказал он, – или каждая икринка устрицы достигали бы зрелости, можно было бы ходить по морю, наступая им на спины. Но одни умирают, других поедают хищники. Поэтому природа производит максимум устриц, чтобы необходимый минимум мог достигнуть зрелости.

Тогда Оскар спросил, а кто, гм, тогда, гм, поедает, гм, плечики для одежды?

Фред смотрел куда-то далеко перед собой.

– Ты должен понять, о чем идет речь. Я называю их «ложными друзьями». Когда в школе мы учили французский, учитель говорил, что некоторые французские слова похожи на английские, но означают совсем другое. Он говорил, что такие слова называются fanx amis. Ложные друзья. Псевдо-булавки, псевдо-плечики. Кто их поедает? Трудно сказать. Может, псевдо-пылесосы?

Его партнер застонал и хлопнул себя по коленям.

– Фред, – сказал он, – ради Бога… Знаешь, в чем твоя ошибка? Ты слишком оторван от жизни. Забрось свои французские книжки про жуков. Выйди на улицу, проветрись. Пообщайся с людьми. Знаешь что? Когда в следующий раз Норма – это имя той подруги с велосипедом – приедет сюда, ты сядешь на красный гоночный велосипед и поедешь с ней в парк. Я не буду возражать. Думаю, она тоже не будет. А если и будет, то не особенно.

Но Фред отказался.

– Я никогда больше не притронусь к этому велосипеду. Я его боюсь.

Услышав это, Оскар поднял своего партнера и поволок его к гоночному велосипеду.

– Это единственный способ преодолеть страх!

Фред, с бледным лицом, залез на велосипед, но уже через секунду лежал на полу, стеная.

– Он меня сбросил! – вопил Фред. – Он хотел меня убить! Смотри – кровь!

Оскар сказал, что это он сам свалился от страха. Кровь? Сломанная спица поцарапала щеку. И он снова хотел заставить Фреда сесть в седло.

Но с Фредом случилась истерика. Он кричал, что никто теперь не может чувствовать себя в безопасности, что надо предупредить человечество. Оскару пришлось потратить немало времени, чтобы успокоить его, отвезти домой и уложить в постель.

Конечно, Оскар не стал рассказывать об этом мистеру Уотни. Он просто сказал, что его партнеру опротивели велосипеды.

– Я никогда не стараюсь переделать мир, – сказал Оскар. – Я принимаю его таким, какой он есть.

Мистер Уотни сказал, что у него точно такая философия. Потом он спросил, как идут дела в магазине.

– Ну… не так уж и плохо. Вы знаете, я женился. Жену зовут Норма, и она без ума от велосипедов. Так что дела идут неплохо. Работы, конечно, прибавилось, зато я могу все делать по-своему.

Мистер Уотни кивнул и оглядел магазин.

– Я смотрю, дамские велосипеды выпускают до сих пор, хотя многие женщины ездят в брюках. Зачем они нужны?

– Не знаю, – ответил Оскар. – Мне все равно. Вы никогда не думали, что велосипеды похожи на людей? Я имею в виду, что из всех машин в мире только велосипеды бывают мужскими и дамскими.

Мистер Уотни хохотнул, сказал: «Точно» и добавил, что никогда не задумывался над этим. Тут Оскар спросил: может, мистер Уотни хочет что-нибудь купить?

– Да, я хотел посмотреть, что у вас есть. Скоро у моего сына день рождения.

Оскар одобрительно кивнул.

– Вот отличная вещь, – сказал он, – нигде такой не найдете. Фирменная штучка. Сочетает в себе лучшие черты французского гоночного велосипеда и стандартной американской модели. Мы делаем его здесь. Трех размеров – детский, средний и взрослый. Красота, правда?

Мистер Уотни осмотрел велосипед и сказал, что это именно то, что ему нужно.

– Кстати, – спросил он, – а где тот красный французский велосипед, который раньше стоял у вас?

Оскар нахмурился, но затем его лицо разгладилось.

– А, тот старый французский велосипед! Он у меня вроде производителя, как на конном заводе.

И они оба расхохотались. Затем Оскар рассказал еще пару забавных историй, мистер Уотни купил велосипед, они выпили по этому поводу пару бутылок пива. Они снова смеялись, потом сказали: надо же, какой ужас, бедный Фред, как же это случилось, что его нашли в собственном шкафу с толстой проволокой от плечиков, которая плотно обвивала его шею.

(Перевод с англ. С.Коноплева)

Гордон Диксон
СТАЛЬНОЙ БРАТ

– …Человек, рожденный женою, кратковремен и пресыщен печалями, как цветок; он выходит и опадает, убегает, как тень, и не останавливается…[1]1
  Кн. Иова, 14, 1–2.


[Закрыть]

Голос капеллана, нараспев читающего слова заупокойной службы у временного аналоя, установленного прямо внутри прозрачной стены под куполом места посадки, был пронзителен и отчетлив в разреженном воздухе. Через двойные поверхности купола и пластмассового покрытия похоронной ракеты, одетый в черную форму личный состав мог видеть тело погибшего Теда Вашкевица, удобно лежащего на спине под углом 45 градусов, покоящегося в смерти, совершенно воскового от бальзамирования и неподвижного. Глаза его были закрыты, резкие тяжелые черты лица все еще хранили выражение беспечности, как будто смерть была незначительным происшествием, от которого было можно легко избавиться; военная звезда была единственным ярким пятном на черной форме.

– Аминь.

Ответом был глубокий гул голосов людей, похожий на звук органа. В первом ряду кадетов с трудом двигались губы кадета Томаса Джордана, его голос механически присоединялся к их хору. Это был момент его триумфа, но, несмотря на это, вернулся старый, старый страх, давнее чувство одиночества, потери и ужаса от собственной неполноценности.

Он стоял в напряженном внимании, глядя прямо перед собой, стараясь погрузиться в единодушие своих товарищей, заглушить голос капеллана и воспоминания, которые он будил, о враждебном рейде на беззащитный город, о доме, о погибших родителях. Он вспомнил заупокойную службу над руинами города. Его подобрало правительственное агентство – его, десятилетнего мальчика, – и заботилось о нем, учило его до нынешнего дня, но не могло дать ему того, чем владели остальные вокруг пего по естественному праву мужества тех, кто воспитывался в безопасности.

С того дня он был одинок и мучился от страха. Не тронутый бомбой или миной, он был покалечен в душе. Он сам видел врага и с криком бежал от этой космической банды. И что после этого могло вернуть Томасу Джордану его душу?

Но он стоял, полный внимания, как и положено часовому, он был солдатом, и это был его дом.

Голос капеллана прервался. Он закрыл молитвенник на аналое. Его место занял капитан тренировочного корабля.

– В соответствии с обычаями Пограничных сил, – твердо заявил он, – я предаю ныне останки коменданта первого класса Теодора Вашкевица покою во времени и космосе.

Он нажал на кнопку в аналое. За куполом из хвоста похоронной ракеты расцвело белое пламя, нагревая на некоторое время каменный астероид до белизны. На мгновение ракета зависла, извергая пламя. Она поднималась, сначала медленно, потом быстро, рисуя огненную дорожку до тех пор, пока очень немногие люди могли разглядеть ее, и исчезла в неожиданно бесшумном взрыве ослепительного света.

Первые ряды вокруг Джордана расслабились. Не каким-то физическим движением, но с видимым ослаблением нервного напряжения они перешли к более прозаическому завершению церемонии. Расслабление дошло даже до капитана, поскольку он повернулся с ослабленной выправкой и сказал, обращаясь к рядам кадетов:

– Кадет Томас Джордан. Вперед и в центр.

Команда ударила Джордана ледяной дрожью. Пока шла заупокойная служба, среди своих товарищей он имел защиту анонимности. Теперь голос капитана был ножом, который отрезал его, окончательно и безвозвратно, от единственной защиты, которую он знал, оставил его нагим и уязвимым. Его охватило бесчувствие отчаяния. Рефлексы взяли вверх, он двигался, как робот. Один шаг вперед, гладя прямо перед собой, к концу ряда молчаливых людей, налево, три шага вперед. Остановился. Салют.

– Докладывает кадет Томас Джордан, сэр.

– Кадет Томас Джордан, сим назначаю вас комендантом этого пограничного поста. Вы будете управлять им, пока вас не освободят. Ни при каких условиях вы не вступите в контакт с врагами и не позволите никакому существу или кораблю пройти через ваш сектор пространства с наружной стороны.

– Да, сэр.

– Принимая во внимание обязанности и ответственность, налагаемые управлением постом, вы получаете звание коменданта третьего класса.

– Благодарю, сэр.

Капитан поднял с аналоя шлем с серебряной проволочной сеткой и надел ему на голову. Она соединилась со специальными электродами, уже вживленными в его череп, хваткой, от которой через череп прошел звон. В течение секунды пелена света мерцала перед его глазами, и ему казалось, что он чувствует вес банков памяти, уже давящих на его сознание. Потом мерцание и давление исчезли, чтобы показать ему капитана, протягивающего руку.

– Поздравляю, комендант.

– Благодарю, сэр.

Они обменялись рукопожатиями, рукопожатие капитана было быстрым, нервным и поверхностным. Он сделал резкий шаг назад и перенес свое внимание на второго по команде офицера.

– Лейтенант! Распустите строй!

Все было кончено. Новое служебное положение замкнулось вокруг Джордана, запечатывая страх и одиночество внутри него. Не слушая крикливые команды, которые больше не имели к нему отношения, он повернулся на каблуках и стремительно зашагал, чтобы занять свой пост у выдвинутого порта тренировочного корабля. Он стоял официально в позе «смирно», ощущая бремя своей новой власти как тяжелый плащ на слабых плечах. В один миг он стал старшим из присутствующих офицеров. Офицеры – даже капитаны – номинально находились под его властью до тех пор, пока их корабль оставался на поверхности его поста. Так он неподвижно стоял по стойке «смирно», и даже самая слабая дрожь его внутреннего трепета не появилась, чтобы предательски сотрясти его тело.

Они подходили к нему свободной, темной массой, которая превращалась в отдельные ряды на дистанции салюта. По одиночке они проходили мимо и поднимались по лестнице в порт, и каждый отдавал ему салют. Он отвечал им салютом резко, механически, отгородясь от тех, кто были его товарищами на протяжении шести лет, барьером своего нового положения. Это был момент, когда улыбка или непринужденное рукопожатие могло бы многое значить. Но протокол отобрал у него право на фамильярность. Мимо него теперь медленно проходили ряды незнакомцев в черной форме. Его положение было уже определено, а их еще нет. Между ними не было теперь ничего общего.

Последний человек поднялся по лестнице мимо него и исчез из виду в черном отверстии выступающего порта. Тяжелый стальной люк медленно задвинулся позади него. Он повернулся и направился к непривычной, но хорошо известной контрольной панели в главном контрольном зале Поста. На экране связи накалился красный огонек. Он повернул рубильник и заговорил в микрофон на панели.

– Пост кораблю. Даю старт.

Сверху ответил громкоговоритель.

– Корабль Посту. Готовы к старту.

Его пальцы быстро забегали по клавишам. Снаружи была убрана атмосфера, и купол отодвинулся в сторону. Автоматический тягач исчез в шахте с помощью дистанционного управления, на корабле зафиксировались огромные магнитные кулаки, развернули его на пусковую позицию, потом исчезли.

Джордан вновь заговорил в микрофон.

– Пост очищен. Даю старт.

– Спасибо, Пост. – Он узнал голос капитана. – Удачи.

Снаружи корабль поднялся на столбе пламени, сначала медленно, потом быстрее, теряясь во мраке космоса. Автоматически он задвинул купол и накачал воздух.

Он отвернулся от контрольной панели, обхватил себя руками в то мгновение, когда ощутил свою полную изоляцию, и тут в неожиданном, резком ошеломлении он вспомнил, что на поле был еще другой, меньший корабль.

Какое-то время он смотрел на корабль тупо и недоуменно. Потом память вернулась, и он понял, что корабль был маленьким курьерским судном разведки, которое было скрыто огромным тренировочным кораблем. Его офицер, должно быть, по-прежнему внизу, разрезал магнитофонные ленты последних воспоминаний бывшего часового для досье командования. Память моментально вытащила его из болота эмоций, призывая быть внимательным и обязательным. Он отвернулся от панели и пошел вниз.

Когда он пришел в бронированное основание станции, человек из разведки наполовину зарылся в банк памяти, отрезая часть стальной оболочки вокруг банка так, чтобы соединить свой магнитофон непосредственно с ячейками. Вид тяжелой горы стали с неровным разрезом сбоку, усевшейся, как раненый монстр, неприятно поразил Джордана, но он убрал с лица эмоции и решительно подошел к банку. Его шаги зазвенели по металлическому полу, и человек из разведки, услышав их, быстро высунул голову.

– Привет! – коротко бросил он и вернулся к работе. Его голос шел из внутренности банка с дружелюбным, глухим звуком. – Поздравляю, комендант.

– Спасибо, – резко ответил Джордан. Он стоял, испытывая неловкость, неуверенный в том, что его ожидало. Пока он колебался, голос из банка продолжал.

– Как ощущение в шлеме?

Руки Джордана инстинктивно поднялись к голове и ячейкам из серебряной проволоки. Они неподатливо толкнулись под его пальцами, твердо удерживаемые электродами.

– Туго, – сообщил он.

Офицер вылез из банка, магнитофон в одной руке, а толстый глянцевый хомут ленты в другой.

– Первое время всегда так, – сказал он, засовывая один конец ленты в пружинную наматывающую катушку. – Через пару дней вы даже не будете чувствовать, есть ли там что-нибудь.

– Наверное.

Офицер с любопытством посмотрел на него.

– Ничего не мешает тут, нет? – спросил он. – Вы выглядите несколько напряженно.

– Разве подобное не происходило с другими, когда они начинали?

– Иногда, – уклончиво ответил тот. – А иногда нет. Не слышите ничего вроде ударов молотком, а?

– Нет.

– Чувствуете какое-нибудь давление внутри головы?

– Нет.

– Теперь глаза. Видите какие-нибудь пятна иди вспышки?

– Нет! – выпалил Джордан.

– Полегче, – сказал офицер разведки. – Это моя работа.

– Прошу прощения.

– Все в порядке. Просто, если что-нибудь неладно с вами или с банком памяти, я хочу знать об этом.

Он поднялся от перематывающей катушки, на которую теперь была ловко собрана свободная лента. Отсоединив паяльник от своего пояса, он стал заделывать отверстие.

– Просто бывает, что свежеиспеченные офицеры слышали слишком много сказок о банке памяти в тренировочной школе и сильно нервничали.

– Сказок? – переспросил Джордан.

– Разве вы не слышали? – отвечал офицер. – Сказки о власти памяти – часовые сходят с ума от воспоминаний людей, что были на посту до них. О тех, кто впадает в кататонию, когда их сознание теряется в прошлых историях банка, или о делах с замещением памяти, когда часовой идентифицирует себя с воспоминаниями и личностью человека, который предшествовал ему.

– А, это, – протянул Джордан. – Я слышал. – Он помолчал, а когда собеседник не продолжил разговор, спросил: – И как? Это правда?

Офицер отвернулся от наполовину заделанного отверстия и прямо взглянул в него, держа паяльник в руке.

– Кое-что, – резко ответил он. – Таких случаев совсем немного. Хотя их вообще не должно быть. Никто не старается приукрашивать факты. Банки памяти не что иное, как склад, связанный с вами с помощью вашего серебряного шлема, – приспособление, позволяющее дать вам не только способность помнить все, что вы когда-либо делали на посту, но и все, что делал там кто-либо другой.

Но было несколько впечатлительных часовых, которые позволили себе вообразить, что банк памяти – что-то вроде гроба с живущим внутри покойником. Когда это случается – беда.

Он отвернулся от Джордана и вернулся к работе.

– И поэтому вы решили, что у меня проблема, – произнес Джордан ему в спину.