Текст книги "Миры Рэя Брэдбери. Том 1"
Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)
Отец Перегрин поднялся на ноги, потому что теперь голос гремел, едва не отнимая чувства, омывая его благим огнем.
– Мы хотели сказать вам, что благодарны за то, что вы построили для нас это место. Но мы не нуждаемся в нем, ибо каждый из нас – сам себе храм, и не нужны нам места очищения. Простите, что не пришли к вам раньше, но мы живем в одиночестве; уже десять тысяч лет мы не разговаривали ни с кем и не вмешивались в дела мира. Тебе кажется, что мы, как птицы небесные: не пашем и не жнем. Ты прав. А потому возьмите храм, что построили вы для нас, отнесите его в новые свои города и благословляйте там свой народ. И будьте уверены – мы живем в счастье и мире.
Отцы преклонили колена перед могучим синим огнем, и отец Перегрин – вместе с ними. Они плакали, вовсе не жалея, что тратят свое время, потому что оно не было потрачено зря.
Синие шары, перешептываясь, начали вновь подниматься в холодную высь.
– Могу я… – воскликнул отец Перегрин, зажмурившись, едва осмеливаясь спросить, – могу я когда-нибудь вернуться, чтобы учиться у вас?
Полыхнули синие огни. Дрогнул воздух.
Да. Когда-нибудь он может прийти снова. Когда-нибудь.
А потом ветер сдул Огненные Шары и унес, и отец Перегрин пал на колени, рыдая и всхлипывая: «Вернитесь! Вернитесь!» – словно вот-вот возьмет его на руки дедушка и отнесет по скрипучей лестнице в спальню старого дома в давно сгинувшем городке в Огайо…
На закате они отправились в город. Оглядываясь, отец Перегрин видел, как полыхают синие шары. «Нет, – подумал он, – нам не построить для вас собора. Вы – сама Красота. Какой собор может сравниться с фейерверком чистых душ?»
Отец Стоун молча шел рядом.
– Мне кажется, – проговорил он наконец, – что для каждой планеты есть своя истина. И каждая – часть большой Истины. Когда-нибудь они сложатся вместе, как кусочки мозаики. То, что случилось, потрясло меня. Во мне нет больше сомнений, отец Перегрин. Здешняя истина так же верна, как и земная, они стоят бок о бок. А мы пойдем к другим мирам, собирая истину по кусочкам, пока в один прекрасный день перед нами не предстанет Целое, как заря нового дня.
– Для вас это серьезное признание, отец Стоун.
– Мне почти жаль, что мы спускаемся с гор к своему роду. Эти синие огни, когда они опустились вокруг нас, и этот голос… – Отец Стоун вздрогнул.
Отец Перегрин взял его за руку. Дальше они пошли бок о бок.
– И знаете, – сказал отец Стоун, точно подводя черту и не сводя глаз с брата Маттиаса, идущего впереди и бережно сжимающего в руках стеклянный шар, наполненный вечным сиянием негасимого голубого огня, – знаете, отец Перегрин, этот шар…
– Да?
– Это Он. Все-таки это Он.
Отец Перегрин улыбнулся, и они вместе спустились с холмов в новый город.
Завтра конец света– Что бы ты делала, если б знала, что завтра настанет конец света?
– Что бы я делала? Ты не шутишь?
– Нет.
– Не знаю. Не думала.
Он налил себе кофе. В сторонке на ковре при ярком зеленоватом свете ламп «молния» обе девочки что-то строили из кубиков. В гостиной по-вечернему уютно пахло только что сваренным кофе.
– Что ж, пора об этом подумать, – сказал он.
– Ты серьезно? Он кивнул.
– Война?
Он покачал головой.
– Атомная бомба? Или водородная?
– Нет.
– Бактериологическая война?
– Да нет, ничего такого, – сказал он, помешивая ложечкой кофе. – Просто, как бы это сказать, пришло время поставить точку.
– Что-то я не пойму.
– По правде говоря, я и сам не понимаю; просто такое у меня чувство. Минутами я пугаюсь, а в другие минуты мне ничуть не страшно и совсем спокойно на душе. – Он взглянул на девочек – их золотистые волосы блестели в свете лампы. – Я тебе сперва не говорил. Это случилось четыре дня назад.
– Что?
– Мне приснился сон. Что скоро все кончится, и еще так сказал голос. Совсем незнакомый, просто голос, и он сказал, что у нас на Земле всему придет конец. Наутро я про это почти забыл, пошел на службу, а потом вдруг вижу – Стэн Уиллис средь бела дня уставился в окно. Я говорю: о чем замечтался, Стэн? А он отвечает – мне сегодня снился сон, и не успел он договорить, а я уже понял, что за сон. Я и сам мог ему рассказать, но Стэн стал рассказывать первым, а я слушал.
– Тот самый сон?
– Тот самый. Я сказал Стэну, что и мне тоже это снилось. Он вроде не удивился. Даже как-то успокоился. А потом мы обошли всю контору, просто так, для интереса. Это получилось неожиданно, само собой. Мы не говорили – пойдем поглядим, как и что. Просто пошли и видим, кто разглядывает свой стол, кто руки, кто в окно смотрит. Кое с кем я поговорил. И Стэн тоже.
– И всем приснился тот же сон?
– Всем до единого. В точности то же самое.
– Ты веришь?
– Верю. Сроду ни в чем не был так уверен.
– И когда же это будет? Когда все кончится?
– Для нас – сегодня ночью, в каком часу не знаю, а потом и в других частях света, когда там настанет ночь – Земля-то вертится. За сутки все кончится.
Они посидели немного, не притрагиваясь к кофе. Потом медленно выпили его, глядя друг на друга.
– Чем же мы это заслужили? – сказала она.
– Не в том дело, заслужили или нет; просто ничего не вышло. Я смотрю, ты и спорить не стала. Почему это?
– Наверное, есть причина.
– Та самая, что у всех наших в конторе? Она медленно кивнула:
– Я не хотела тебе говорить. Это случилось сегодня ночью. И весь день женщины в нашем квартале об этом толковали. Им снился тот самый сон. Я думала, это просто совпадение. – Она взяла со стола вечернюю газету. – Тут ничего не сказано.
– Все и так знают. – Он выпрямился, испытующе посмотрел на жену. – Боишься?
– Нет. Я всегда думала, что будет страшно, а оказывается, не боюсь.
– А нам вечно твердят про чувство самосохранения – что же оно молчит?
– Не знаю. Когда понимаешь, что все правильно, не станешь выходить из себя. А тут все правильно. Если подумать, как мы жили, этим должно было кончиться.
– Разве мы были такие уж плохие?
– Нет, но и не очень-то хорошие. Наверно, в этом вся беда – в нас ничего особенного не было, просто мы оставались сами собой, а ведь очень многие в мире совсем озверели и творили невесть что.
В гостиной смеялись девочки.
– Мне всегда казалось: вот придет такой час, и все с воплями выбегут на улицу.
– А по-моему, нет. Что ж вопить, когда изменить ничего нельзя.
– Знаешь, мне только и жаль расставаться с тобой и с девочками. Я никогда не любил городскую жизнь и свою работу, вообще ничего не любил, только вас троих. И ни о чем я не пожалею, разве что неплохо бы увидеть еще хоть один погожий денек, да выпить глоток холодной воды в жару, да вздремнуть. Странно, как мы можем вот так сидеть и говорить об этом?
– Так ведь все равно ничего не поделаешь.
– Да, верно; если б можно было, мы бы что-нибудь делали. Я думаю, это первый случай в истории – сегодня каждый в точности знает, что с ним будет завтра.
– А интересно, что все станут делать сейчас, вечером, в ближайшие часы?
– Пойдут в кино, послушают радио, посмотрят телевизор, уложат детишек спать и сами лягут – все, как всегда.
– Пожалуй, этим можно гордиться – что все, как всегда. Минуту они сидели молча, потом он налил себе еще кофе.
– Как ты думаешь, почему именно сегодня?
– Потому.
– А почему не в другой какой-нибудь день, в прошлом веке, или пятьсот лет назад, или тысячу?
– Может быть, потому, что еще никогда не бывало такого дня – девятнадцатого октября тысяча девятьсот шестьдесят девятого года, а теперь он настал, вот и все. Такое уж особенное число, потому что в этот год во всем мире все обстоит так, а не иначе, – вот потому и настал конец.
– Сегодня по обе стороны океана готовы к вылету бомбардировщики, и они никогда уже не приземлятся.
– Вот отчасти и поэтому.
– Что ж, – сказал он, вставая. – Чем будем заниматься? Вымоем посуду?
Они перемыли посуду и аккуратней обычного ее убрали. В половине девятого уложили девочек, поцеловали их на ночь, зажгли по ночнику у кроваток и вышли, оставив дверь спальни чуточку приоткрытой.
– Не знаю… – сказал муж, выходя, оглянулся и остановился с трубкой в руке.
– О чем ты?
– Закрыть дверь плотно или оставить щелку, чтоб было светлее…
– А может быть, дети знают?
– Нет, конечно, нет.
Они сидели и читали газеты, и разговаривали, и слушали музыку по радио, а потом просто сидели у камина, глядя на раскаленные уголья, и часы пробили половину одиннадцатого, потом одиннадцать, потом половину двенадцатого. И они думали обо всех людях на свете, о том, кто как проводит этот вечер – каждый по-своему.
– Что ж, – сказал он наконец. И поцеловал жену долгим поцелуем.
– Все-таки нам было хорошо друг с другом.
– Тебе хочется плакать? – спросил он.
– Пожалуй, нет.
Они прошли по всему дому и погасили свет, в спальне разделись не зажигая огня, в прохладной темноте, и откинули одеяла.
– Как приятно, простыни такие свежие.
– Я устала.
– Мы все устали. Они легли.
– Одну минуту, – сказала она.
Поднялась и вышла на кухню. Через минуту вернулась.
– Забыла привернуть кран, – сказала она.
Что-то в этом было очень забавное, он невольно засмеялся.
Она тоже посмеялась – и правда, забавно! Потом они перестали смеяться и лежали рядом в прохладной постели, держась за руки, щекой к щеке.
– Спокойной ночи, – сказал он еще через минуту.
– Спокойной ночи.
ИзгнанникиГлаза их горели как раскаленные угли, уста изрыгали пламя, когда, склонившись над котлом, они погружали в него то грязную палку, то свои когтистые костлявые пальцы.
Пьяно раскачиваясь, они плясали на берегу высохшего моря, оскверняя воздух проклятиями, прожигая тьму злобным кошачьим взглядом:
Они остановились, оглядываясь.
– Где магический кристалл? Где иглы?
– Вот они!
– Хорошо, вот хорошо!
– Желтый воск загустел?
– Готов, готов!
– Лейте его в форму!
– Все ли получилось как надо? – Они держали в руках восковую фигурку, и мягкий воск прилипал к пальцам, словно желтая патока.
– Теперь иглой его, прямо в сердце!..
– Кристалл, где кристалл? Он там, где гадальные карты. Смахните-ка с него пыль. А теперь глядите в него…
Ведьмы впились глазами в магический кристалл.
– Смотрите, смотрите, смотрите!..
Ракета летела, держа курс на Марс. На ракете один за другим умирали люди.
Командир устало поднял голову:
– Придется дать морфий.
– Но, командир…
– Вы что, не видите, как ему худо? – командир приподнял шерстяное одеяло. Лежавший под влажной простыней человек пошевелился и застонал. В воздухе запахло жженой серой.
– Я видел… видел! – Умирающий открыл глаза, и взгляд его остановился на иллюминаторе, за которым была космическая бездна, хороводы звезд, где-то бесконечно далеко – планета Земля и совсем близко – огромный красный шар Марса. – Я видел его… огромный упырь с лицом человека… прилип к переднему стеклу… машет крыльями, машет… машет…
– Пульс? – коротко спросил Командир. Санитар нащупал пульс.
– Сто тридцать.
– Он так долго не выдержит. Дайте ему морфий. Идемте, Смит.
Они проследовали дальше. Казалось, пол был выложен узором из высохших человеческих костей и черепов, застывших в безмолвном крике. Командир шел, стараясь не глядеть под ноги.
– Пирс здесь, не так ли? – сказал он, открывая следующий люк.
Врач в белом халате отошел от распростертого на столе тела.
– Ничего не понимаю.
– Но как он умер? Причина смерти?
– Мы не знаем, Командир. Это не сердце, не мозг, не последствия шока. Он просто перестал дышать.
Командир взял врача за запястье, отыскивая пульс. Лихорадочные удары кольнули пальцы словно жало. Лицо Командира оставалось бесстрастным.
– Поберегите себя, доктор. У вас тоже учащенный пульс. Доктор кивнул головой:
– Пирс жаловался на боль в ногах и запястьях, словно его кололи иголками. Сказал, что тает, будто воск, а потом упал. Я помог ему подняться. Он плакал, как дитя. Жаловался, что в сердце у него серебряная игла. А затем он умер. Вот его тело. Если хотите, можем повторить вскрытие. Все органы абсолютно здоровы.
– Невероятно. Должна же быть причина!
Командир подошел к иллюминатору. Он чувствовал, как пахнут ментолом, йодом и медицинским мылом его тщательно ухоженные руки. Белоснежные зубы прополосканы дорогим эликсиром, промытые до блеска уши и розовая кожа лица лоснятся, комбинезон напоминает кусок сверкающей горной соли, начищенные до блеска ботинки похожи на два черных зеркала, от стриженных ежиком волос исходит резкий запах одеколона. Даже дыхание Командира было свежим и чистым, как морозный воздух. На нем не было ни единого пятнышка, ни пылинки. Он напоминал новехонький хирургический инструмент, только что вынутый из автоклава и приготовленный для операции.
И все, кто летел с ним в ракете, были ему под стать. Казалось, в спине у каждого из них – ключик, чтобы заводить их и пускать в действие. Все они были не более как дорогими и затейливыми игрушками, послушными и безотказными.
Командир смотрел, как приближался Марс – он становился все ближе, все огромней.
– Через час посадка на этой проклятой планете. Смит, вам когда-нибудь снились упыри и прочая пакость?
– Снились, сэр. За месяц до старта ракеты из Нью-Йорка. Белые крысы грызли мне шею, сосали кровь. Боялся сказать вам, думал, еще не возьмете с собой.
– Ну ладно, – вздохнул Командир, – я тоже видел сон. Первый за все пятьдесят лет жизни. Он приснился мне за несколько недель до отлета. А потом снился каждую ночь. Будто я белый волк, которого обложили на снежном холме. Меня подстрелили, в теле застряла серебряная пуля. А потом зарыли в землю и в сердце воткнули кол. – Он кивнул в сторону иллюминатора. – Вы думаете, Смит, они ждут нас?
– Кто знает, марсиане ли там, сэр.
– Кто же тогда? Они начали запугивать нас уже за два месяца до старта. Сегодня они убили Пирса и Рейнолдса. А вчера ослеп Грэвиль. Почему? Никто не знает. Упыри, иголки, сны, люди, умирающие без всякой причины. В другое время я бы сказал, что это смахивает на колдовство. Но мы живем в 2120 году, Смит. Мы разумные люди. Ничего такого не должно случиться, а вот поди же, случается. Кто бы они ни были, эти существа с их упырями и иголками, но они наверняка постараются прикончить нас всех. – Он резко повернулся. – Смит, принесите-ка сюда все книги из моего шкафа. Я хочу, чтобы они были с нами при посадке.
На столе высилась груда книг – не менее двухсот.
– Спасибо, Смит. Вы заглядывали когда-нибудь в них? Думаете, я сошел с ума? Может быть. У меня было предчувствие. Я выписал их из Исторического музея в последнюю минуту. А все из-за этих проклятых снов. Двенадцать ночей подряд меня кололи, резали на куски, визжащий упырь был распят на операционном столе, что-то мерзкое и смердящее хранилось в черном ящике под столом. Кошмарные, страшные сны. Всем нашим ребятам снились кошмары о колдовстве, оборотнях, вампирах и призраках – всякая чертовщина, о которой они прежде и понятия не имели. Почему? Да все потому, что сто лет назад были уничтожены все книги, где об этом говорилось. Был издан такой закон. Он запретил все эти ужасные книги. То, что вы видите сейчас, Смит, – это последние экземпляры. Их сохранили для истории и запрятали в музейные хранилища.
Смит наклонился, пытаясь прочесть названия на пыльных переплетах:
– Эдгар Аллан По «Рассказы», Брэм Стокер «Дракула», Мэри Шелли «Франкенштейн», Генри Джеймс «Поворот винта», Вашингтон Ирвинг «Легенда о Сонной Лощине», Натаниель Хоторн «Дочь Рапачини», Амброз Бирс «Случай на мосту через Совиный ручей», Льюис Кэрролл «Алиса в Стране чудес», Алджернон Блэквуд «Ивы», Фрэнк Баум «Волшебник Изумрудного города», Г. Ф. Лавкрафт «Зловещая тень над Иннсмутом». И еще книги Уолтера де ла Мэра, Уэйкфилда, Гарвея, Уэллса, Эсквита, Хаксли! Эти авторы все запрещены! Их книги сожгли в тот самый год, когда перестали праздновать День всех святых и Рождество. Зачем нам эти книги, сэр?
– Не знаю, – вздохнул Командир. – Пока не знаю…
Три ведьмы подняли повыше магический кристалл. В нем, мерцая, светилось лицо Командира. До их слуха донеслось еле слышное: «Не знаю… Пока не знаю…»
Ведьмы впились друг в друга взглядом.
– Надо спешить, – сказала первая.
– Пора предупредить тех, что в городе.
– Надо сказать им о книгах. Дело плохо. Все этот идиот Командир виноват.
– Через час они посадят здесь свою ракету.
Три старухи содрогнулись и посмотрели на берег высохшего марсианского моря, где высился Изумрудный город. В самой высокой его светелке маленький человек раздвинул пурпурные занавеси на окне. Он смотрел на пустынный ландшафт, туда, где три старые колдуньи варили свое варево и мяли в руках воск. Дальше были видны другие костры, тысячи костров. Сквозь марсианскую ночь плыли легкий, как крылья ночной бабочки, синий дымок благовоний, черный табачный дым и дым костров из траурных еловых веток, туманы, пахнущие корицей и тленом. Маленький человек сосчитал жарко горящие ведьмины костры. Словно почувствовав на себе взгляд трех ведьм, он обернулся. Край отпущенной пурпурной занавеси упал, полуприкрыв окно, и от этого казалось, что соседний портал мигнул, словно чей-то желтый глаз.
Эдгар Аллан По смотрел в окно башни, и аромат выпитого вина приятно щекотал его ноздри.
– У друзей Гекаты нынче много дел, – сказал он, вглядываясь в силуэты ведьм далеко внизу.
– Я видел, как сегодня их гонял Шекспир, – произнес голос за его спиной. – Там на берегу моря собралась вся его рать, их тысячи. Там же три ведьмы, Оберон, отец Гамлета, Пак – все. Я говорю – тысячи. Море людей.
– Славный Вильям. – По обернулся. Занавеска упала, совсем закрыв окно. Он еще стоял какое-то мгновение, глядя на грубую каменную кладку стен, почерневший деревянный стол, свечу и человека, который сидел у стола и от нечего делать зажигал одну спичку за другой и смотрел, как они, догорев, гаснут. Это был Амброз Бирс. Он что-то насвистывал себе под нос, время от времени тихонько посмеиваясь.
– Настало время предупредить мистера Диккенса, – сказал По. – Мы и так слишком долго медлили. В нашем распоряжении считанные часы. Вы пойдете со мной, Бирс?
Бирс живо взглянул на него:
– Я только что подумал – что будет с нами?
– Если не удастся убить их или хотя бы отпугнуть, то нам придется покинуть планету, разумеется. Переселимся на Юпитер, а если они прилетят и туда, тогда на Сатурн, а если они и туда доберутся, у нас есть Уран, Нептун, на худой конец, Плутон…
– А потом?
Лицо Эдгара По казалось усталым, в глазах, затухая, все еще отражались огни костров, в голосе звучала печальная отрешенность, неуместными сейчас казались выразительные жесты и мягкая темная прядь, упавшая на удивительно белый лоб. Казалось, он поверженный демон, полководец, потерпевший поражение. Задумываясь, он имел обыкновение нервно покусывать темные шелковистые усы, отчего они изрядно пострадали. Он был так мал ростом, что его огромный белый, словно светящийся лоб, казалось, плыл сам по себе в сумерках комнаты.
– У нас есть одно преимущество – более совершенные средства передвижения, – сказал он. – Кроме того, всегда есть надежда на их атомные войны, гибель государств, возврат средневековья, а следовательно, и суеверий. И тогда в один прекрасный вечер мы вдруг все сможем вернуться на Землю. – Темные глаза Эдгара По задумчиво глядели из-под выпуклого сверкающего лба. Он поднял глаза на потолок.
– Итак, они летят сюда, чтобы разрушить и этот мир. Не могут примириться с тем, что существует еще что-то, что они не успели осквернить.
– Разве волчья стая успокоится, если уцелела хоть одна овца? – сказал Бирс. – Будет настоящая схватка. Я усядусь где-нибудь в стороне и буду вести счет. Столько-то землян угодило в чан с кипящей смолой и столько-то Рукописей, найденных в бутылках, брошено в костер, столько-то землян проткнуто иглами и столько-то Красных смертей пустилось наутек при виде шприца – ха-ха!
Эдгар По качнулся, слегка захмелевший от выпитого вина и гнева.
– Что мы такого сделали? Ради всего святого, будьте с нами, Бирс. Разве критики и рецензенты были справедливы к нашим книгам? О нет! Они просто схватили их своими стерильными щипцами и бросили в чан, чтобы прокипятить и убить вредоносные микробы. Будь они все прокляты!
– Презабавное положение, – промолвил Бирс. Отчаянный вопль, раздавшийся за дверью, прервал беседу.
– Мистер По! Мистер Бирс!
– Да-да, мы здесь! – Спустившись несколькими ступеньками вниз, они увидели прислонившегося к стене человека. Он задыхался от волнения.
– Вы слышали? – вскричал он, увидев их. Дрожащей рукой он вцепился в них, будто под ногами у него разверзлась бездна. – Через час они будут здесь! Они везут с собой книги! Ведьмы говорят, что это старые книги! А вы отсиживаетесь в башне в такое время! Почему вы ничего не делаете?
– Мы делаем все возможное, Блэквуд. Вам это в новинку. Идемте с нами, мы направляемся к мистеру Чарльзу Диккенсу.
– …чтобы обсудить нашу участь, нашу печальную участь, – добавил Бирс и подмигнул.
Они спускались по лестнице в гулкую пустоту замка, все ниже и ниже, туда, где паутина, пыль и тлен.
– Не волнуйтесь, – говорил По, и его лоб освещал им путь, словно огромная белая лампа, то вспыхивая, то затухая. – Я дал знать всем, кто там, на берегу мертвого моря. Всем вашим и моим друзьям, Блэквуд, и вашим, Бирс, тоже. Они все там. Все зверье, ведьмы и старики с длинными острыми зубами. Ловушки расставлены, колодцы и маятники ждут. И Красная смерть тоже… – он тихонько засмеялся. – Да, Красная смерть. Мог ли я думать, что настанет время, когда понадобится, чтобы на самом деле была Красная смерть? Но они хотят этого, и они это получат!
– Достаточно ли мы сильны? – терзался сомнениями Блэквуд.
– А что такое сила? Во всяком случае, для них это будет неожиданностью. У них нет воображения, у этих чистеньких молодых людей в стерильных комбинезонах и шлемах, напоминающих стеклянные аквариумы. Они исповедуют новую религию, на груди у них на золотых цепочках скальпели, на головах диадемы из микроскопов, в руках сосуды с дымящимися благовониями, но на самом деле это всего лишь бактерицидные автоклавы. Они хотят покончить раз и навсегда со всякой чертовщиной. Имена По, Бирса, Хоторна, Блэквуда не должны осквернять их стерильные уста.
Выйдя из замка, они пересекли всю в разводьях равнину – озеро не озеро, а нечто мерцающее и призрачное, как в недобром сне. Воздух был полон каких-то звуков, свиста крыльев, вздохов ветра. Бормотание у костров то умолкало, то вновь звучало, фигуры раскачивались. Мистер По видел, как поблескивали вязальные спицы: они вязали, вязали, вязали. Они сулили боль, страдания и зло восковым фигуркам, изображавшим людей. От кипящего котла пахло чесноком, кайенским перцем, дурманяще благоухал брошенный в огонь шафран.
– Продолжайте, – крикнул им По. – Я еще вернусь.
На пустынном берегу моря темные фигуры вытянулись, стали расти и вдруг унеслись в небо, как черный дым. В далеких горах на башнях зазвонили колокола, и черное воронье, встревоженное бронзовым звоном, взметнулось и рассыпалось в воздухе как пыль.
С одинокого холма По и Бирс торопливо спустились в долину и тут же очутились на мощенной булыжником улочке. Была холодная, унылая погода, к тому же еще туман, и сновавшие взад-вперед прохожие громко топали ногами, чтобы хоть немного согреться; теплились огоньки свечей в окнах контор и лавок где висели рождественские индейки. Стайка закутанных с ног до головы мальчишек, прославляя Рождество, пела: «Да пошлет вам радость Бог», и их дыхание белыми облачками плыло в морозном воздухе. Часы на башне то и дело оглушительно били полночь. Детишки выбегали из пекарен, крепко держа в грязных ручонках узелки с кастрюльками и подносами, где дымился рождественский семейный обед.
Остановившись под вывеской «СКРУДЖ, МАРЛИ И ДИККЕНС», По взял в руки дверной молоток с лицом Марли и стукнул им в дверь. Она тут же приоткрылась, и веселые звуки музыки едва не заставили пришельцев тут же пуститься в пляс. За спиной человека, воинственно наставившего на непрошеных гостей свою острую бородку и усы, виднелся хлопающий в ладоши мистер Физзиуиг и миссис Физзиуиг – одна сплошная улыбка. Эта пара отплясывала так лихо, что то и дело натыкалась на других; пиликала скрипка, и звенел смех, похожий на звон хрустальной люстры, когда ее легонько тронет ветерок. Огромный стол был уставлен блюдами со свиными окороками, индейками и гусями, украшенными ветками остролиста, со сладкими пирогами, молочными поросятами, гирляндами сосисок, апельсинами и яблоками. За столом сидели Боб Кретчит и Крошка Доррит, Малютка Тим и мистер Феджин собственной персоной, и еще человек, действительно похожий на непроваренный кусок говядины, или лишнюю каплю горчицы, или ломтик сыра, или непрожаренную картофелину – не кто иной, как сам мистер Марли со своей цепью и прочим; вино лилось рекой, а румяная индейка делала то, что ей и положено – дымилась во всем своем великолепии [10]10
Персонажи и сценки из «Рождественской песни в прозе» и других произведений Чарльза Диккенса (Примеч пер.)
[Закрыть].
– Что вам угодно? – спросил мистер Чарльз Диккенс.
– Мы снова пришли просить вас, Чарльз. Нам нужна ваша помощь, – промолвил По.
– Помощь? Какая? Вы надеетесь, что я помогу вам расправиться с этими славными ребятами, что летят сюда на ракете? Напрасно. Я здесь случайно. Мои книги сожгли по ошибке. Я никогда не писал страшных и невероятных историй, как вы, По, или вы, Бирс, или другие. У меня нет ничего общего с вами, ужасные вы люди!
– Вы обладаете даром убеждать, – продолжал уговаривать его По. – Вы могли бы встретить их, рассеять их сомнения, усыпить бдительность, а потом – потом мы бы занялись ими.
Диккенс не сводил взгляда с черного плаща, в котором прятал руки Эдгар По. Улыбнувшись, По вытащил из складок плаща черную кошку.
– А это подарок для одного из них.
– А для остальных?
По, довольный, улыбнулся:
– Преждевременное погребение.
– Вы мрачный человек, По.
– Я напуганный и очень разгневанный человек. Я – Бог, так же как и вы, мистер Диккенс, как мы все, и всё, что было создано нашей фантазией – наши герои, если хотите, – сейчас не только подвергается опасности, но уже изгнано, запрещено, сожжено, разорвано в клочья, вычеркнуто из памяти. Миры, созданные нами, рушатся и гибнут. Даже боги могут восстать!
– Вот как? – Диккенс нетерпеливо вскинул голову: ему хотелось поскорее вернуться к веселому обществу, музыке и вкусной еде. – Тогда, может быть, вы объясните, почему мы все очутились здесь? Как это могло случиться?
– Война порождает войны, разрушение ведет к разрушению. На Земле во второй половине двадцатого века стали запрещать наши книги. О, какая чудовищная казнь – уничтожать все, что мы создали! Именно это побудило нас вернуться. Откуда? Из царства смерти? Небытия? Я не любитель абстракций. Просто я не знаю. Я только знаю, что наши миры, наши творения взывали о помощи, и мы пытались спасти их. Единственной возможностью спасти их было переждать здесь, на Марсе, какую-нибудь сотню лет, пока на Земле станет невмоготу от слишком большого количества ученых с их скептицизмом и недоверием. Но они решили прогнать нас и отсюда, нас и нашу фантазию, алхимиков, ведьм, вампиров и оборотней, которые один за другим отступали, по мере того как наука победно шествовала по Земле, покоряя одну страну за другой. У нас нет иного выхода, кроме бегства. Вы должны помочь нам. Вы умеете убеждать. Вы нам нужны.
– Повторяю еще раз, я ничего общего с вами не имею. Я не одобряю ни вас, По, ни других! – сердито вскричал Диккенс. – Я никогда не выдумывал ведьм, вампиров и прочей чертовщины.
– А ваш святочный рассказ с привидениями? Ваша «Рождественская песнь в прозе»?
– Чепуха! Всего один рассказ. Возможно, я еще что-то написал о привидениях, ну и что из этого? Мои главные книги совсем не об этом, там нет подобной ерунды!
– По ошибке или нет, но они и вас причислили к нам. Они уничтожили и ваши книги, Диккенс, – миры, созданные вами! Вы должны ненавидеть их!
– Я согласен, что они глупы и невежественны, но что из этого? Прощайте.
– Пусть выйдет хотя бы мистер Марли?
– Нет!
Дверь захлопнулась. Когда По спускался вниз по улице, скользя по обледеневшему булыжнику, он услышал звук рожка и увидел подъехавший почтовый дилижанс. Из него со смехом и песнями, раскрасневшиеся и оживленные, выкрикивая рождественские поздравления, высыпали члены Пиквикского клуба и что есть мочи заколотили в дверь. Им открыл жирный парень.
Эдгар По торопливо шагал по берегу мертвого моря. На мгновение он задерживался то у одного, то у другого костра, чтобы отдать распоряжения, проверить, хорошо ли кипит котел, достаточно ли зелья и как начертаны мелом магические пентаграммы. «Хорошо! – восклицал он и спешил дальше. – Отлично! – кричал он и бежал дальше». Другие бежали за ним. Вот уже присоединились и мистер Коппард с мистером Мэкеном. Все злобные змеи и разгневанные демоны, огнедышащие драконы и шипящие гадюки, трясущиеся ведьмы, ядовитые колючки, жгучая крапива и колючий терновник – все, что некогда оставило на этом печальном береге отступившее море фантазии, теперь пенилось, бурлило и гневно шипело.
Мистер Мэкен вдруг остановился. Он опустился на холодный песок и заплакал, как ребенок. Его пытались утешить, но безуспешно.
– Я вдруг подумал… – промолвил он, – …я подумал, что будет с нами, когда исчезнут последние экземпляры наших книг.
Сердитый ветер пронесся мимо.
– Не смейте говорить об этом!
– Но мы должны! – простонал мистер Мэкен. – Именно сейчас, когда ракета сядет, вы, мистер По, вы, Коппард, вы, Бирс, исчезнете. Как дым, развеянный ветром. Ваши лица начнут таять…
– Смерть, смерть всем нам!
– Мы существуем, пока нас терпят на Земле. Если сегодня будет вынесен окончательный приговор и исчезнут последние экземпляры наших книг, мы погаснем, как гаснет огонь.
Коппард печально размышлял:
– Кто я? В чьей памяти на Земле я еще живу? Где? В африканской хижине? Какой-нибудь отшельник, может быть, читает мои рассказы. Последняя свеча, задуваемая ветром времени и науки. Дрожащий слабый огонек, благодаря которому я еще живу в гордом изгнании. Он или, может быть, мальчишка, вовремя нашедший меня на старом чердаке? О, вчера мне было так худо, так худо. У души ведь тоже есть плоть, как есть она у тела, и плоть моей души ныла, каждая ее частичка… Вчера я был свечой, которая вот-вот погаснет, но вдруг пламя разгорелось с новой силой, потому что ребенок, там, на Земле, чихая от пыли, нашел на старом чердаке мою потрепанную, изъеденную временем книгу. И вот я вновь получил короткую отсрочку!
В маленькой хижине на берегу громко хлопнула дверь. Небольшого роста человек, изможденный и исхудавший так, что кожа буквально висела на нем, вышел из хижины и, не обращая ни на кого внимания, сел и уставился на свои сжатые кулаки.
