Текст книги "Проныра"

Автор книги: Рэй Брэдбери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Рэй Брэдбери
Проныра

Транспорт был загружен и готовился к отплытию в полночь. По трапу шаркали ноги. Отовсюду раздавалось пение. Многие молча прощались с Нью-Йоркской гаванью. При свете погрузочных огней поблескивали знаки различия.

Джонни Квайру не было боязно. Его руки в хаки дрожали от состояния взвинченности и неопределенности, а не от страха. Он держался за перила и думал. Погруженный в раздумья, он словно замкнулся между светлыми створками раковины и отгородился от корабельного шума и гомона солдат. Он думал о днях минувших.

Всего несколько лет назад…

Дни проходили в зеленом парке, у ручья, под тенистыми дубами и вязами, на скамейках с посеревшими сиденьями и пестрыми цветами. Отроки, и он в том числе, скатывались с крутых склонов мальчишечьей лавиной, кубарем, с гиканьем и гоготом.

Иногда они обстругивали куски дерева, прилаживали к ним бельевые прищепки вместо спусковых механизмов для натягивания резиновых колец, служивших боеприпасами, и пуляли ими сквозь летний воздух. А бывало, они вооружались пистолетами, которые стреляли пистонами, и, целясь, бабахали из них друг в друга. Но пистоны большинству были не по карману, и приходилось наводить грошовые револьверчики и вопить:

– Бах! Ты убит!

– Бах-бах! Попал!

Но все было не так уж просто. Вспыхивали споры – быстрые жаркие, короткие – и через минуту гасли.

– Бах! В точку!

– Еще чего! Промахнулся на милю. Бум! А я попал!

– Ты тоже промазал! Ты не мог в меня попасть. Я же тебя подстрелил. Ты убит. Как ты мог в меня выстрелить?!

– Я уже сказал, ты промазал. А я увернулся.

– От пули не увернешься. Я целился прямо в тебя.

– Все равно я увернулся.

– Черта с два. Ты всегда так говоришь, Джонни. Так нечестно. Ты убит. Падай!

– А я сержант… Я не могу умереть.

– А я старше сержанта. Я капитан.

– Если ты капитан, то я генерал!

– А я генерал-майор!

– Я так не играю. Ты мухлюешь.

Вечный спор за верховенство. Расквашенные носы, дразнилки, обещания возмездия, мол, «все папе расскажу». И все это – неотъемлемая часть жизни дикого необузданного жеребенка одиннадцати годков от роду с искривленными зубами и без удил весь июнь, июль и август.

***

И только к осени родители приезжали за тобой и прочими огненными жеребчиками, чтобы стреноживать и клеймить за ушами мылом с водою и ставить в стойло с краснокирпичными стенами и ржавым колоколом на башенке…

Было это не так давно. Всего… семь лет назад.

Внутренне он все еще оставался ребенком. Его тело выросло, вытянулось, возмужало, загорело, окрепло, грива рыжих волос потемнела, резко обозначились черты лица, челюсть и глаза, огрубели пальцы и костяшки. Но его мозг отставал от общего телесного развития, оставаясь зеленым, незрелым, забитым пышными высоченными дубами летом, журчанием ручья и мальчишками, бегавшими по лесным излучинам с криками «сюда, ребята, срежем угол, перехватим их у Оврага Мертвеца!».

Надрывались корабельные гудки. Эхо отскакивало от железных домов Манхэттена. Загрохотали поднятые трапы. Раздавались возгласы.

Джонни Квайр вдруг это осознал. Его необузданные мысли перепутались из-за того, что корабль уже взял курс на гавань. Он чувствовал, как дрожат его пальцы, сжимавшие ледяную сталь поручней. Парни распевали «Долгий путь до Типерари», устроив уютную кутерьму.

– Не бери в голову, Квайр, – сказал кто-то.

Эдди Смит подошел и взял Джонни Квайра под руку.

– О чем призадумался?

Джонни уставился на мерцающие черные воды.

– Почему я не в четвертом классе?

Эдди Смит тоже посмотрел на воду и усмехнулся:

– С чего вдруг?

Джонни Квайр объяснил:

– Я всего лишь ребенок. Мне только десять лет. Я люблю ролики, мороженое и шоколадки. Я хочу к маме.

Смит потер свой маленький бледный подбородок.

– Квайр, у тебя самое что ни на есть несусветное чувство юмора. Дай мне разобраться. Ты произнес все это с совершенно отсутствующим выражением лица. Кто-нибудь другой подумал бы, что ты говоришь серьезно…

Джонни из любопытства сплюнул разок за борт, чтобы посмотреть, далеко ли до воды. Оказалось, не так уж далеко. Затем он попытался разглядеть, куда же шлепнулся его плевок и как долго он не исчезает из виду. Опять оказалось, совсем недолго.

Смит сказал:

– Вот мы и отплыли. Не знаю, куда, но отплыли. Может, в Англию, может, в Африку, а может, кто его знает!

– А те парни честно играют, рядовой Смит?

– Что?

Джонни Квайр сделал жест.

– Если ты там стреляешь в тех парней, то они должны упасть, правда?

– Еще бы. Но с чего ты?..

– И если ты их подстрелил первым, они не могут выстрелить в ответ?

– Первое правило на войне. Ты стреляешь в него первым – он выходит из боя. А зачем ты?..

– Тогда порядок, – сказал Джонни Квайр.

Напряжение в его желудке спало, и живот приятно смягчился. Пальцы легко и непринужденно покоились на поручнях и ничуть не дрожали.

– Раз это – первое правило, рядовой Смит, тогда мне нечего бояться. Я буду играть. Я буду играть в войну, как надо.

Смит уставился на Джонни.

– Если ты собираешься играть в войну так, как о ней разговариваешь, то смешная же это будет война, скажу я тебе.

Корабельный гудок ударил по облакам. При свете звезд корабль вышел из Нью-Йоркской гавани.

И Джонни Квайр всю ночь напролет спал, как плюшевый мишка.

***

Высадка в Африке прошла быстро, просто, без приключений, и в теплую погоду. Джонни подхватил свое снаряжение, размахивая на ходу большими руками, отыскал грузовик, приданный его роте, и начался долгий знойный поход из Касабланки в глубь континента. На скамье он оказался выше всех. Они сидели друг против друга – напротив своих товарищей у заднего борта. Всю дорогу они раскачивались взад-вперед, смеялись, курили, балагурили, в общем, им всем было весело.

Джонни заметил, с каким уважением офицеры относились друг к другу. Никто из них не топал ногами и не вопил: «я хочу быть генералом, или не буду играть!» или «я – капитан, или больше не играю!» Они получали приказы, отдавали приказы, отменяли приказы и запрашивали приказы по-военному четко, и это казалось Джонни невиданным и замечательным образчиком актерской игры. Ведь это так трудно – все время не выходить из игры, – но им это удавалось. Поэтому Джонни восхищался ими и ни разу не усомнился в их праве отдавать ему приказания. Когда он не знал, чем заняться, они ему говорили, что именно нужно делать. Приходили на подмогу. Эх! Отличные ребята! Не то что раньше, когда все спорили, кому быть генералом, кому сержантом или капралом.

Джонни ни с кем не делился своими мыслями. Когда оставалось время, он думал, размышлял. Изумлялся. В такую большую игру ему еще не приходилось играть – обмундирование, большие пушки и все такое…

Для Джонни Квайра длинное путешествие в глубь страны по пыльным ухабистым дорогам и славным коровьим тропам было важнее, чем колдобины, крики и пот. Африкой и не пахло, а пахло солнцем, ветром, дождем, грязью, зноем, потом, сигаретами, грузовиками, маслом, бензином. Вездесущие запахи сводили на нет зловещую угрозу старого учебника географии: он, сколько ни искал, нигде не мог найти местного цветного народца с раскрашенными черными личинами. Остальное время он был слишком занят, орудуя ложкой и вставая в очередь за добавкой.

Однажды, душным полднем, за сто миль от тунисской границы, когда Джонни только еще доедал свой обед, из солнечного круга вывалился немецкий бомбардировщик «штука» и понесся прямо на Джонни, изрыгая пули.

А Джонни стоял и глазел. Жестяные тарелки, утварь и каски задребезжали и засверкали на утрамбованном песке, а вся его рота с криками бросилась врассыпную, уткнулась носами в щели, за валуны, попряталась за грузовиками и джипами.

Джонни стоял, осклабясь улыбкой человека, смотрящего прямо на солнце. Кто-то закричал:

– Квайр, пригнись!

Пикировщик атаковал с бреющего полета. Джонни стоял как вкопанный, держа у рта ложку. По одну руку от него, в нескольких футах, взметнулась цепочка фонтанчиков пыли. Он следил, как эта вереница всплесков неумолимо подкрадывается к нему и отклоняется на несколько ярдов, пока «штука» не подняла свои вызолоченные крылья и не отвалила.

Джонни провожал ее взглядом, пока она окончательно не исчезла из виду.

Из-за джипа выглянул Эдди Смит.

– Квайр, остолоп ты этакий, ты почему не спрятался за грузовик?

Джонни вернулся к своей трапезе.

– Этот парень и ведром краски не попал бы в ворота коровника.

Смит посмотрел на него как на Святого в церковной нише.

– Или ты самый храбрый из всех, кого я знаю, или самый тупой.

– Пожалуй, я храбрый, – сказал Джонни несколько неуверенным голосом, словно еще пребывал в раздумьях.

Смит фыркнул:

– Вот черт. Он еще говорит.

***

Продвижение в глубь территории продолжалось. Роммель закрепился при Марете, а британская Восьмая армия приближалась, готовя тяжелую артиллерию к работе, которая, по слухам, должна была начаться дней через пять. Длинная колонна грузовиков достигла тунисской границы, пересекла ее и поднялась вверх по холмистой местности…

Африканский корпус Роммеля атаковал через перевал Кассерин, выйдя почти на границу Туниса, и теперь отступал к Гафсе.

– Замечательно. Так и должно быть, – единственное, что сказал Джонни.

Пехотная часть Квайра, наконец, выдвинулась, чтобы принять свой первый бой, впервые увидеть, как противник бежит, падает, поднимается или так и остается лежать, убегает, стреляет, кричит или попросту исчезает из виду в клубах пыли.

Среди его товарищей нет-нет да раздавался нервический смешок. Джонни чувствовал его и не мог взять в толк. Но время от времени делал вид, что тоже нервничает. Забавно. Он не курил, когда его угощали сигареткой.

– Я от них задыхаюсь, – объяснял он.

Приказ получен. Американские части, спускающиеся на тунисскую равнину, выдвигались к Гафсе, а с ними и Джонни Квайр в звании рядового.

Отдавались отрывистые, как лай, команды. Командирам рот выдали карты. Усилили их танковыми группами, противотанковыми полугусеничными тягачами, артиллерией и пехотой.

Пронеслись ослепительно сверкающие самолеты. Джонни решил, что они очень впечатляющие.

Раздались взрывы. По раскаленной равнине прокатилась смертоносная волна снайперских выстрелов, пулеметного огня и разрывов снарядов. И Джонни Квайр бежал за валом наступающих танков, а Эдди Смит в десятке ярдов впереди него.

– Пригни голову, Джонни! Не высовывайся!

– Все в порядке, – пыхтел Джонни. – Держись! Я справлюсь!

– Только пригни свою большущую голову!

Они бежали. Джонни вдыхал и выдыхал. Он чувствовал себя глотателем пламени, когда тот набирает в рот огня. Африканский воздух обжигал, как пламя спиртовки. Опалил горло и легкие.

Они бежали. Спотыкались о россыпи гальки и взбегали на неожиданно возникающие холмики. Они еще не вступили в прямой огневой контакт. Повсюду бежали солдаты – муравьи в хаки, рассыпавшиеся по выжженной траве. Бежали везде. Джонни увидел, как двое из них упали и остались лежать на земле.

– Э, да они не умеют, – подумал про себя Джонни.

Камушки рассыпались под ногами точно так же, как разноцветный галечник на дне пересохшего ручья близ Фокс-Ривер, штат Иллинойс. Небо напоминало небосвод Иллинойса, мерцающее, с оттенком жженой синевы. Большими прыжками он продвигался вперед своим крупным телом. В самом пекле перед ним замаячил высокий и широкий, подозрительно пышный зеленый холм. В любой миг «ребята» могут заверещать и кубарем скатиться с его склонов.

С холма запестрили вспышки выстрелов, словно пламенеющая сыпь какой-то обжигающей болезни. Из-за холма заговорила артиллерия. Снаряды, описывая дугу, образовали огневую завесу. Там, где они падали, вздымалась земля и дрожала, содрогалась, сотрясалась! Джонни засмеялся.

Все это лишь взбудоражило Джонни Квайра. Громыхали его ботинки, на барабанные перепонки давила звенящая кровь, ударившая в голову. Он свободно размахивал длинными руками, в которых держал автоматическую винтовку…

Из раскаленного неба упал снаряд, зарылся носом в грунт в тридцати ярдах от Джонни и взорвался мощным снопом огня, камней и осколков.

Джонни изо всех сил отпрыгнул в сторону.

– Не попал! Не попал!

Он прыгнул вперед, топая ногами.

– Джонни, пригнись. Джонни, ложись! – закричал Смит.

Еще один снаряд. Еще один разрыв. Шрапнель.

Но на этот раз в двадцати пяти футах. Джонни ощутил его огромную мощь, жесткую ударную волну, толчок и силу. Он закричал:

– Опять промазал! Я тебя обманул! Опять промах!

И побежал дальше.

Через тридцать секунд он понял, что остался один. Остальные залегли, уткнувшись в землю, чтобы окопаться, потому что прикрывавшие их танки вынужденно свернули в сторону, чтобы обойти холм. Танк не мог осилить крутые склоны. Оставшись без танкового прикрытия, пехоте пришлось вгрызаться в землю. Вокруг повсюду запели снаряды.

***

Джонни Квайр остался один, и это ему нравилось. Ей-богу, он сам захватит весь этот чертов холм. Если остальным нравится плестись в хвосте, тогда все удовольствие достанется ему. Впереди, в двухстах ярдах от него, стоял пулемет и строчил. Грохот и пламя изливались, как из мощного садового шланга. Он поливал и хлестал. Горячий дрожащий воздух на склоне холма заполнили рикошеты.

Квайр побежал. Он бежал и смеялся. Разевал свой большой рот, скаля зубы. Внезапно остановился. Прицелился, выстрелил. Хохотнул и снова сорвался с места.

Пулеметы заговорили. Цепочка пуль прошила землю идиотской стежкой вокруг Джонни.

Он пританцовывал и ходил зигзагами, бежал, пританцовывал и снова лавировал. И ежесекундно вопил:

– Промазал! Я увернулся!

После чего наносил удар, как новая разновидность танка, размахивая винтовкой.

Останавливался. Целился. Стрелял.

– Бах! Попал! – кричал он.

Немец в пулеметном гнезде упал.

Он снова побежал. Сверху плотной завесой падали пули. Джонни проскальзывал сквозь них, как актер проскальзывает сквозь серые кулисы, бесшумно, легко и спокойно.

– Промахнулся! Промахнулся! Промахнулся! Я увернулся. Увернулся!

Он ушел так далеко вперед от остальных, что все они почти скрылись из виду. Спотыкаясь, он выстрелил еще три раза.

– Убил! И тебя, и тебя. Всех троих!

Трое немцев упали. Джонни исторг восторженный клич. По его щекам текли сверкающие струйки пота. Голубые глаза разгорелись, как раскаленное небо.

Пули падали – волна за волной. Хлестали, расщепляя камни над ним, вокруг него, рядом с ним. Под ним и за ним. Он пританцовывал, смеялся. Уворачивался.

Первое пулеметное гнездо немцев заглохло. Джонни взялся за второе. Откуда-то издалека он расслышал охрипший крик Эдди:

– Джонни, вернись. Дурак! Назад!

Но стоял такой грохот, что у него не было в этом уверенности.

Он увидел выражение лиц четырех немецких пулеметчиков, что залегли выше по склону холма. Сквозь загар пустынь на них проступала бледность. Они дико таращились на него, разинув рты.

Они навели пулемет прямо на него и открыли огонь.

– Промазали!

Из-за холма прилетел снаряд и со свистом упал в тридцати ярдах от него. Джонни катапультировался.

– Близко! Но не настолько!

Двое немцев не выдержали и бросились наутек из пулеметного гнезда, выкрикивая безумные слова. Двое других с побелевшими лицами вцепились в пулемет и принялись поливать Джонни свинцом.

Джонни их застрелил.

А тем двоим дал уйти. Не стрелять же им в спину. Он устроился в пулеметном гнезде и стал дожидаться своих товарищей.

Он увидел, как у подножия холма американцы выскакивают отовсюду, как чертики из табакерок, и бегут к нему.

***

Минуты через три Эдди Смит, спотыкаясь, добрался до пулеметного гнезда. Выражением лица он ничем не отличался от немцев. Он накричал на Джонни. Сграбастал его и стал ощупывать, осматривая со всех сторон.

– Джонни! – вопил он. – Джонни, ты не ранен, ты цел!

Такая речь показалась Джонни смешной.

– Конечно, цел, – ответил Джонни. – Я же тебе говорил, что все будет в порядке.

У Смита отвалилась челюсть.

– Я же видел, как рядом с тобой рвались снаряды, да еще эти пулеметы…

Джонни оскалился:

– Рядовой Смит, глянь-ка на свою руку.

Рука Эда покраснела. У него в запястье застрял осколок, и обильно текла кровь.

– Рядовой Смит, тебе следовало пригнуться. Черт, я тебе говорю, а ты меня не слушаешься.

Эдди Смит выразительно на него посмотрел.

– От пули не увернешься, Джонни.

Джонни разразился смехом ребенка, который хорошо знает, что и как бывает на войне. Джонни расхохотался.

– Они не спорили со мной, рядовой Смит, – сказал он тихо. – Ни один не заспорил. Вот умора. А все остальные ребята спорили.

– Какие остальные ребята, Джонни?

– Ну, знаешь, остальные ребята. У ручья, в наших местах. Мы всегда спорили, кого подстрелили, кто убит. А сейчас, когда я кричал им «бах, ты убит», они играли по правилам. Ни один не стал спорить. Никто не закричал в ответ «бах, я попал в тебя первым, это ты убит». Ничего подобного. Они все время давали мне стать победителем. А раньше они много спорили.

– Неужели?

– Ну да.

– Что ты им говорил, Джонни? Действительно «бах, ты убит»?

– Конечно.

– И они не спорили?

– Нет. Ну разве они не молодцы? В следующий раз для справедливости я притворюсь мертвым.

– Ни в коем случае, – перебил его Смит.

Он сглотнул капли пота и вытер лицо.

– Не делай этого, Джонни. Ты… ты продолжай в том же духе.

Опять сглотнул.

– А насчет твоего уворачивания от пуль и о том, что они в тебя не попадали…

– Конечно, я уворачивался, а они – нет.

***

У Смита дрожали руки.

Джонни Квайр уставился на него.

– В чем дело, рядовой?

– Ничего. Просто перевозбудился. И еще я хотел спросить.

– Что?

– Просто хочу спросить, сколько тебе лет, Джонни?

– Мне? Десять. Одиннадцатый пошел.

Тут Джонни замолк и виновато покраснел.

– Нет. Что я говорю? Мне восемнадцать. Скоро девятнадцать.

Джонни посмотрел на тела немецких солдат.

– Скажи им, пусть встают, рядовой Смит.

– А? Что?

– Чего они лежат? Скажи им, чтоб уходили, если хотят.

– А… гм… видишь ли, Джонни… знаешь, они встанут после нашего ухода. Ну да… когда мы уйдем. Вставать сейчас не по правилам. Им хочется немного отдохнуть. Да… отдохнуть.

– А-а.

– Послушай, Джонни, я хочу тебе кое-что сказать. Прямо сейчас!

– Что?

Смит облизал губы, переминаясь с ноги на ногу, сглотнул слюну и вполголоса ругнулся.

– Ладно. Нет, ничего. Черт. Я только хотел сказать, что завидую тебе. Жаль, что я так быстро вырос и повзрослел. Знаешь, Джонни, кто-кто, а ты вернешься с этой войны. Не спрашивай, как. Просто я это чувствую. Так гласит Писание. Я, может, не вернусь. Может, я не ребенок, а значит, не хожу под защитой Бога, который защищает детей, потому что они дети. Может, я вырос, веря не в то, что нужно – в реальность, в смерть и в пули. Может, я сдуру воображаю о тебе черт-те что. Так оно и есть. Из-за моего воображения – я думал, что ты… Короче, что бы там ни случилось, Джонни, помни: я теперь от тебя ни на шаг.

– Конечно, ни на шаг. Иначе – я не играю, – сказал Джонни.

– А если кому-нибудь взбредет в голову сказать тебе, что ты не можешь уворачиваться от пуль, знаешь, что я с ним сделаю?

– Что?

– Дам в зубы!

Эдди встал, странно улыбаясь. Его била нервная дрожь.

– А теперь, Джонни, надо идти и побыстрее. За этим холмом… разворачивается… новая игра.

Джонни оживился.

– Неужели?

– Да, – сказал Смит. – Идем.

Они отправились за холмы вместе – Джонни Квайр, вприпрыжку, зигзагами, а побледневший Эдди Смит, не отставая, за ним по пятам, завистливо глядя ему вслед.

1943