Текст книги "Дом странных детей"
Автор книги: Ренсом Риггз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Что это значит? Что ты натворил?
– Ты не единственная, кто хочет меня убить.
Она ткнула мне в бок ножом и схватила меня за шиворот.
– Теперь ты мой пленник. Делай то, что я говорю. Если ослушаешься, тебе придется горько об этом пожалеть.
Спорить я не стал. Я не был уверен, что у меня больше шансов уцелеть, находясь во власти этой неуравновешенной девушки, чем попав в руки пьяных мужиков с дубинками. Но, похоже, она по крайней мере может ответить на мои вопросы.
Она пихнула меня, и, повернув за угол, мы бросились бежать по соседней улице. Не добежав до ее конца, девушка прыгнула в сторону и нырнула под развешанное на веревке белье, втащив меня за собой. Мы перемахнули через низкое проволочное ограждение и очутились во дворе небольшого домика.
– Сюда, – прошептала она.
Оглядевшись и убедившись, что нас никто не видит, она затолкала меня в тесную, пропахшую торфяным дымом лачугу.
В лачуге никого не было, не считая растянувшейся на лежанке собаки. Пес открыл один глаз, лениво посмотрел на нас и, решив, что мы не заслуживаем его внимания, продолжил дремать. Мы подбежали к окну и прижались к стене, прислушиваясь. Все это время девушка не выпускала моей руки и продолжала прижимать к моему боку нож.
Прошла минута. Голоса удалились, а затем снова приблизились. Нам трудно было определить, где находятся мои преследователи. Я обвел взглядом крохотную комнату. Она показалась мне чересчур деревенской, даже по меркам Кэрнхолма. Покосившаяся стопка плетеных корзин в углу. Обтянутый джутовой тканью стул перед огромной железной плитой. Календарь на противоположной стене. До календаря было слишком далеко, и в полумраке лачуги я не мог разглядеть дату. Тем не менее его наличие навело меня на неожиданную мысль.
– Какой сейчас год? – прошипел я.
Девушка велела мне заткнуться.
– Я серьезно, – настаивал я.
Она как-то странно на меня посмотрела.
– Я не знаю, что за игру ты затеял, но сходи посмотри сам, – ответила она, толкая меня в сторону календаря.
Верхняя часть листка представляла собой черно-белое фото какого-то тропического пляжа, на котором стояли, улыбаясь, пышнотелые девушки, облаченные в купальники винтажного вида. Над фотографией я увидел надпись: «Сентябрь, 1940». Первый и второй дни месяца были вычеркнуты.
Я почувствовал, что меня обволакивает чувство нереальности происходящего. Я вспомнил все странные события, происшедшие со мной за это утро. Вначале удивительным образом изменилась погода. Затем остров, который я вроде успел изучить, вдруг оказался населен незнакомцами. Теперь все вокруг было старомодным, но одновременно новым. Все это объяснялось датой в календаре на стене.
Третье сентября тысяча девятьсот сорокового года. Но каким образом?
И тут в памяти всплыло кое-что из того, что, умирая, сказал мне дедушка. По ту сторону от могилы старика. До сих пор мне не удавалось понять, что это значило. Я даже предполагал, что он говорил о привидениях, и решил, что, поскольку все дети, которых он знал в детском доме, умерли, мне придется отправиться в потусторонний мир, чтобы их найти. Но это было слишком поэтично. Мой дед всегда мыслил буквально и не был склонен выражаться метафорами или намеками. И перед смертью дал мне простые и краткие наставления. У него просто не хватило времени, чтобы все мне разъяснить. Теперь я знал, что «Старик» – это прозвище мальчика, которого нашли на болотах, а его могила – курган. Сегодня утром я вошел в его могилу, а вышел в третье сентября тысяча девятьсот сорокового года.
Все это я понял за доли секунды, которые потребовались комнате, чтобы перевернуться вверх ногами. Мои колени подогнулись, пол взлетел вверх, и все погрузилось в бархатный пульсирующий мрак.
* * *
Очнулся я лежа на полу, с привязанными к плите руками. Девушка нервно меряла комнату шагами и оживленно разговаривала сама с собой. Я закрыл глаза и начал слушать.
– Должно быть, он тварь, – говорила она. – В противном случае зачем ему понадобилось подобно грабителю рыскать по старому дому?
– Не имею ни малейшего представления, – ответил чей-то голос. – Думаю, он этого тоже не знает. – Так, все-таки она разговаривала не сама с собой, хотя с того места, где я лежал, мне не был виден ответивший ей юноша. – Ты ведь говоришь, что он даже не понял, что оказался в петле времени?
– Посуди сам, – произнесла она, кивая в мою сторону. – Ты можешь себе представить, чтобы родственник Эйба был таким бестолковым?
– А ты можешь себе представить, чтобы он был тварью? – возразил юноша.
Я немного повернул голову, но увидеть парня мне все равно не удалось.
– Я легко могу себе представить, как тварь прикидываетсяидиотом, – ответила девушка.
Пес проснулся, подошел ко мне и принялся облизывать мое лицо. Я зажмурился и попытался проигнорировать его ласки, но это умывание было таким слюнявым, что я не выдержал и сел в попытке избавиться от назойливого внимания пса.
– Смотрите, кто проснулся, – голосом, исполненным сарказма, протянула девушка и издевательски захлопала в ладоши. – Великолепное представление. А твой обморок и вовсе произвел на меня неизгладимое впечатление. Я уверена, что сцена утратила великого актера, когда ты предпочел театру убийства и каннибализм.
Я открыл рот, чтобы опровергнуть ее ужасные обвинения, но так и замер с открытым ртом, заметив парящую в воздухе и приближающуюся ко мне чашку.
– Выпей воды, – произнес юноша. – Мы же не можем допустить, чтобы ты умер прежде, чем мы доставим тебя к директрисе, как ты считаешь?
Его голос, казалось, раздавался из пустого пространства. Я потянулся к чашке, но едва не уронил ее на пол, коснувшись мизинцем невидимой ладони.
– Он неуклюжий, – прокомментировал юноша.
– Ты невидимый, – глуповато произнес я.
– Вот именно. Миллард Наллингс к вашим услугам.
– Не называй ему своего имени! – воскликнула девушка.
– А это Эмма, – продолжал юноша. – Она страдает манией преследования. Но я уверен, что ты и сам уже это понял.
Эмма злобно уставилась на него, точнее, на то место в пространстве, которое он должен был занимать, но ничего не ответила. Чашка дрожала у меня в руке. Я предпринял еще одну попытку хоть что-то им объяснить, но замолчал, когда с улицы донеслись злобные голоса.
– Тихо! – прошипела Эмма.
Раздались шаги. Это Миллард подошел к окну и слегка раздвинул шторы.
– Что там происходит? – спросила Эмма.
– Они обыскивают дома, – ответил он. – Мы не можем здесь задерживаться.
– Но мы не можем и выйти отсюда!
– Я думаю, что скоро сможем, – отозвался Миллард. – Однако на всякий случай я загляну в свои записи.
Шторы сомкнулись, и я увидел, как со стола взлетела и раскрылась в воздухе маленькая тетрадь в кожаном переплете. Миллард что-то напевал, перелистывая страницы. Через минуту он захлопнул тетрадь.
– Как я и подозревал! – провозгласил он. – Осталось подождать всего около минуты, после чего мы сможем смело выйти за дверь.
– Ты с ума сошел? – поинтересовалась Эмма. – Эти мордовороты тут же набросятся на нас со своими дубинами!
– Только если то, что вот-вот произойдет, не будет представлять для них больший интерес, чем наши скромные персоны, – отозвался Миллард. – Смею тебя уверить, лучшей возможности у нас не будет.
Меня отвязали от плиты и подвели к двери. Присев на корточки, мы чего-то ожидали. Тут снаружи до нас донесся звук гораздо более громкий, чем голоса мужчин, кричавших: «Самолеты!» Судя по звуку, самолетов было много. Может, несколько десятков.
– О, Миллард! Это гениально! – воскликнула Эмма.
– А ты говорила, что я напрасно трачу время, – пренебрежительно фыркнул Миллард.
Эмма положила руку на дверную ручку и обернулась ко мне.
– Возьми меня за руку. Не вздумай бежать. Держись, как ни в чем не бывало.
Она спрятала нож, заверив меня, что если я попытаюсь сбежать, то увижу его снова, – как раз перед тем, как она меня зарежет.
– Откуда мне знать, что ты не сделаешь этого в любом случае?
Она на мгновение задумалась.
– Придется поверить мне на слово. – Эмма пожала плечами и резким толчком распахнула дверь.
* * *
Улица была запружена народом. Тут были не только мужчины из паба, которых я тут же заметил неподалеку от дома, но также хмурые торговцы, женщины и возницы. Оставив свои занятия, люди, запрокинув головы, смотрели в небо. Прямо над нами, совсем низко, пролетала эскадрилья немецких истребителей. Они шли идеально ровным строем, и я сразу вспомнил фотографию, которую видел в музее Мартина, в экспозиции под названием «Осада Кэрнхолма». Как это странно, думал я, одним совершенно непримечательным днем внезапно очутиться в тени вражеских машин смерти, способных в считаные секунды расстрелять всех собравшихся на улице людей.
Мы как можно спокойнее перешли через дорогу. Эмма мертвой хваткой стискивала мою руку. Мы почти скрылись за углом, как вдруг нас кто-то заметил. Я услышал крик и, обернувшись, увидел бегущего к нам мужчину.
Мы тоже побежали. Дорога была узкой и проходила между двумя рядами конюшен. Мы пробежали только половину, когда раздался голос Милларда.
– Я их задержу. Встречаемся позади паба ровно через пять с половиной минут!
Мы услышали его удаляющиеся шаги. Добежав до конца улицы, где Эмма меня остановила, мы обернулись и увидели, как поперек дороги разматывается, а затем натягивается на уровне щиколоток длинная веревка. Она туго натянулась как раз в тот момент, когда к ней приблизилась толпа. Чертыхаясь и нелепо размахивая руками, наши преследователи один за другим летели в грязь и друг на друга. Эмма издала торжествующий клич, и я был уверен, что услышал смех Милларда.
Мы побежали дальше. Я не понимал, почему Эмма согласилась встретиться с Миллардом в «Тайнике Священников», ведь он стоял на пути к бухте, а не к детскому дому. И, кроме того, я не находил объяснения тому, что Миллард вплоть до минуты знал время, когда над Кэрнхолмом должны были пролетать вражеские самолеты. Но я воздержался от вопросов. И еще сильнее растерялся, когда, вместо того чтобы подкрасться к пабу с обратной стороны, Эмма уничтожила все мои надежды остаться незамеченным, распахнув дверь и вталкивая меня внутрь.
В пабе не было никого, кроме бармена.
– Бармен! – окликнула его Эмма. – У тебя открыт кран? Я хочу пить, как чертова русалка!
– Я не обслуживаю маленьких девочек, – захохотал тот.
– Чушь! – заявила она, хлопнув ладонью по стойке. – Налей мне своего самого лучшего виски. Только не той разбавленной мочи, которую ты любишь подавать своим клиентам.
Мне показалось, что она просто дурачится, развлекается, я бы даже сказал, соревнуется с Миллардом, завидуя его ловкой проделке с веревкой поперек дороги.
Бармен навалился животом на стойку.
– Так, значит, тебе хочется чего-то покрепче? – похотливо улыбаясь, поинтересовался он. – Только смотри, чтобы об этом не узнали твои папа с мамой, а то мне придется отбиваться и от священника, и от констебля. – Он извлек из-под стойки бутылку какой-то темной жидкости весьма подозрительного вида и налил ей полный стакан. – А как твой дружок? Небось уже пьян, как сапожник?
Я сделал вид, что разглядываю камин.
– Ах, какой стеснительный, – протянул бармен. – Откуда он?
– Говорит, что из будущего, – ответила Эмма. – А я думаю, что он чокнутый на всю голову.
Бармен даже в лице переменился.
– Чтоон говорит?
И тут мужик, видимо, узнал меня, потому что, грохнув бутылкой о стойку, рванулся ко мне.
Я хотел было бежать, но бармен не успел еще выбраться из-за стойки, как вдруг Эмма перевернула стакан, веером разбрызгивая вокруг коричневатую жидкость. А потом сделала нечто непостижимое. Она поднесла руку ладонью вниз к луже на барной стойке, и мгновение спустя над ней взвились языки пламени не меньше фута высотой.
Бармен взвыл и начал бить по стене огня полотенцем.
– Сюда, пленник! – скомандовала Эмма и, схватив меня под руку, потащила к камину. – Помоги! Поднимай!
Она упала на колени и сунула пальцы в трещину в полу. Я сделал то же самое, и мы вместе подняли небольшую плиту, под которой обнаружилось углубление не шире моих плеч: тайник священников. Дым заполнил комнату. Пока бармен продолжал бороться с огнем, мы по очереди забрались в дыру и исчезли.
Тайник священника напоминал небольшой колодец, фута четыре в глубину, переходящий в тесный туннель. Мы очутились в непроглядном мраке, но вдруг пространство вокруг нас озарил мягкий оранжевый свет. Эмма превратила свою руку в факел: над ее ладонью дрожал крохотный шарик огня. Я смотрел на это чудо, позабыв обо всем остальном.
– Пошевеливайся! – рявкнула она, толкая меня вперед. – Там есть дверь.
Я зашаркал дальше, пока не уперся в стену. Тогда Эмма протиснулась мимо меня, села на пол и толкнула стену обеими ногами. Та отодвинулась, и мы увидели дневной свет.
– Вот вы где, – услышал я голос Милларда, выползая из туннеля. – Не можешь обойтись без представления.
– Я не знаю, о чем ты говоришь, – буркнула Эмма, хотя я видел, что она ужасно довольна собой.
Миллард подвел нас к телеге, запряженной лошадью и, судя по всему, ожидавшей именно нас. Мы забрались внутрь и спрятались под брезент. Не прошло и нескольких секунд, как к телеге подошел мужчина. Он вскочил на лошадь, дернул поводья, и повозка затряслась по неровной дороге.
Какое-то время мы ехали молча. По тому, как менялись доносящиеся снаружи звуки, я понял, что мы направляемся за пределы поселка.
Собравшись с духом, я осмелился задать вопрос:
– Откуда вы знали о телеге? И о самолетах? Это ясновидение или как?
– Отнюдь, – фыркнула Эмма.
– Все это уже происходило вчера, – пояснил Миллард, – и позавчера тоже. Разве в твоей петле не так?
– В моей чем?
– Он не из другой петли, – еле слышно произнесла Эмма. – Говорю тебе – он чертова тварь.
– Я так не думаю. Тварь никогда не позволила бы захватить себя живьем.
– Поняла? – прошипел я. – Я не то, что ты думаешь. Я Джейкоб.
– Мы еще посмотрим. А теперь помолчи.
Она протянула руку и отвела край брезента. Над нами покачивалось синее небо.
Глава шестая
Когда последние дома остались позади, мы осторожно соскользнули с телеги и пешком преодолели кряж, держа путь к лесу. По одну сторону от меня шла угрюмая настороженная Эмма. Она всю дорогу молчала и ни на секунду не выпускала моей руки. По другую – не умолкал все время что-то напевавший и пинавший камешки Миллард. Я никак не мог понять, что со мной происходит, и ужасно нервничал. В то же время я был как-то приятно возбужден и взволнован. Часть меня осознавала, что со мной вот-вот произойдет что-то необыкновенное. Вторая часть ожидала, что я сейчас очнусь от этого лихорадочного забытья или стрессового эпизода, или что там еще может со мной происходить, подниму голову со стола, оботру слюну со щеки и подумаю: «Хм, как странно!», после чего вернусь в свою знакомую, привычную и ужасно скучную жизнь.
Но я не проснулся. Мы шли все дальше: девочка, чьи руки порождали огонь, невидимый паренек и я. Мы пересекли лес, сквозь который вела широкая, как в каком-нибудь национальном парке, дорога, и вышли на просторную лужайку, пестревшую цветами и окаймленную аккуратно подстриженными деревьями и кустарниками. Мы подошли к дому.
Я смотрел на него в немом изумлении. Не потому, что он был ужасен, а потому что, напротив, он был прекрасен. Все черепицы были на месте, все окна целы и чисто вымыты. Башенки и дымоходы, тоскливо покосившиеся на том доме, который помнил я, теперь гордо устремлялись к небу. Лес, недавно порывающийся поглотить его стены, замер на почтительном расстоянии.
Мы прошли по мощенной каменными плитами дорожке и поднялись по свежевыкрашенным ступеням крыльца. Какую бы угрозу ни усматривала во мне поначалу Эмма, сейчас она несколько успокоилась, хотя, перед тем как войти в дом, все же настояла на том, чтобы связать мне руки за спиной. Я думаю, она сделала это, желая покрасоваться. Она играла в добытчика, вернувшегося с охоты, и я был ее трофеем. Она уже хотела затолкать меня в дом, но ее остановил Миллард.
– Его туфли облеплены грязью. Он наследит в доме. Птицу хватит удар.
Итак, под бдительным оком моих стражей я снял не только туфли, но и носки, которые тоже были в грязи. Затем Миллард предложил мне подвернуть штанины, чтобы те не волочились по ковру, после чего Эмма нетерпеливо схватила меня за локоть и втащила внутрь.
Мы прошли по коридору (а где же груды поломанной мебели, делающие его почти непроходимым?) мимо сверкающей свежим лаком лестницы, из-за балясин которой выглядывали любопытные лица, а затем миновали столовую. Снежные заносы штукатурки исчезли, а на их месте появился длинный деревянный стол, окруженный множеством стульев. Это был тот самый дом, который я уже обследовал, только реставрированный и приведенный в порядок. Налет плесени сменили яркие обои, деревянные панели и свежая краска. Повсюду стояли вазы с цветами. Оседающие кучи гниющего дерева и ткани снова превратились в кушетки и кресла, а сквозь высокие окна, некогда грязные настолько, что казалось, будто на них нанесли слой маскировочной краски, струился солнечный свет.
Наконец мы вошли в маленькую комнату, окна которой выходили во двор.
– Подержи его, пока я сообщу о нем директрисе, – обратилась Эмма к Милларду, и я почувствовал его пальцы на своем локте.
Когда Эмма вышла, он тут же отпустил мою руку.
– Ты разве не боишься, что я съем твои мозги или что-нибудь в этом роде? – поинтересовался я.
– Не особенно, – последовал ответ.
Я обернулся к окну и застыл в изумлении. Двор был полон ребятишек, большинство из которых мне были знакомы по тем пожелтевшим фотографиям. Некоторые лежали на траве под деревьями, другие перебрасывались мячом или гонялись друг за другом по дорожкам, окаймленным яркими клумбами. Это был тот самый рай, который описывал мне дедушка. И это был тот самый заколдованный остров и те самые волшебные дети. Если я и спал, то уже не хотел просыпаться. Во всяком случае в ближайшее время.
Кто-то из играющих на лужайке детей слишком сильно ударил по мячу, и тот влетел в огромный, подстриженный в виде какого-то животного куст и застрял в его ветвях. Вдоль аллеи выстроился целый ряд этих удивительных кустов – фантастических существ ростом с дом, которые будто охраняли его от таящихся в лесу опасностей. Тут были крылатый грифон, вставший на дыбы кентавр, русалка… Двое мальчиков-подростков подбежали к кентавру вслед за улетевшим мячом. За ними шла девочка. Я тут же узнал в ней «левитирующую» девочку с дедушкиных фотографий. Только сейчас она не левитировала. Она шла медленно, словно каждый шаг давался ей с трудом, а действующая на нее сила тяжести была больше, чем у остальных.
Подойдя к мальчикам, она подняла руки, и приятели обвязали ее вокруг талии веревкой. Девочка осторожно сняла туфли и тут же, как воздушный шарик, взлетела в воздух. Это было поразительное зрелище. Она поднималась, пока удерживающая ее веревка не натянулась. Малышка зависла в десяти футах над землей.
Она что-то сказала мальчикам, те кивнули и начали понемногу разматывать веревку. Девочка медленно поднималась вверх. Оказавшись на уровне груди кентавра, она потянулась к мячу, но тот застрял глубоко в ветвях. Она посмотрела вниз и покачала головой. Мальчики опустили ее на землю, где она вначале обулась в свои утяжеленные туфли, а затем развязала веревку.
– Тебе понравилось? – поинтересовался Миллард, и я молча кивнул. – Существуют гораздо более простые способы достать этот мяч, – продолжал он. – Но они знают, что у них есть зритель.
Тем временем к кентавру подошла другая девочка или, скорее, девушка. Она была похожа на дикарку, а ее волосы напоминали какое-то гнездо или… дреды. Она наклонилась, подняла длинный «хвост» кентавра и намотала его на руку. Затем закрыла глаза и сосредоточилась. Мгновение спустя я заметил, что рука кентавра пошевелилась. Я уставился на куст, уверенный, что его ветви просто колышутся на ветру, но тут пальцы его руки согнулись и разогнулись, как будто они занемели и кентавр решил их размять, чтобы восстановить кровообращение. Я, открыв рот, наблюдал за тем, как огромная рука кентавра согнулась, потянулась к его собственной груди, извлекла оттуда мяч и бросила его торжествующим мальчишкам. Они вернулись к своей игре, девочка со спутанными волосами выпустила из рук хвост кентавра, и тот снова замер на месте.
Дыхание Милларда затуманило оконное стекло рядом со мной. Я изумленно обернулся к нему.
– Я не хочу тебя обидеть, – произнес я, – но что же вы за люди такие?
– Мы просто странные, – несколько растерянно отозвался он. – А ты разве не странный?
– Не знаю. Вряд ли.
– Жаль.
– Почему ты его отпустил? – позади раздался голос Эммы. Я обернулся. – А впрочем, ладно. – Она подошла и схватила меня за связанные руки. – Пошли, директриса хочет на тебя взглянуть.
* * *
Мы снова прошли через дом, и снова из-за приоткрытых дверей меня провожали любопытные взгляды. Мы вошли в залитую солнцем комнату, где на узорчатом персидском ковре стоял стул с высокой спинкой. На нем восседала благородного вида дама. С головы до ног, включая застегнутую у горла блузу с высоким воротником и кружевные перчатки, она была одета в черное. Ее волосы были собраны в идеально круглый узел на макушке, и вся она была воплощением опрятности, как и весь дом. Я догадался бы, кто она такая, даже если бы не узнал ее по фотографии, также хранившейся в тяжелом сундуке. Передо мной была госпожа Сапсан.
Эмма завела меня на ковер и откашлялась. Спицы, мелькавшие в руках госпожи Сапсан, замерли.
– Добрый день, – произнесла она, поднимая на меня глаза. – Ты, наверное, Джейкоб.
Эмма удивленно открыла рот.
– Откуда вы знаете, как его…
– Меня зовут директриса Сапсан, – продолжала леди, подняв палец и подавая Эмме знак замолкнуть. – Но поскольку ты не входишь в число моих воспитанников, то можешь называть меня мисс Сапсан. Я рада возможности наконец-то с тобой познакомиться.
Женщина протянула мне затянутую в перчатку руку, но я не смог ее пожать. Она заметила мои связанные кисти.
– Мисс Блум! – воскликнула она. – Что это означает? Кто обращается так с гостями? Немедленно освободите этого юношу!
– Но директриса! Он шпион и лжец, а может, и еще что похуже!
Эмма недоверчиво на меня покосилась и что-то прошептала на ухо мисс Сапсан.
– Бог ты мой, мисс Блум! – всплеснула руками и громко расхохоталась та. – Что за галиматья! Если бы этот мальчик был тварью, вы бы уже варились в его котелке. Конечно же, он внук Абрахама Портмана. Вы только взгляните на него!
Я почувствовал, как на меня нисходит невероятное облегчение. Похоже, меня все-таки ожидали, и мне не придется долго доказывать, кто я такой и что здесь делаю.
Эмма начала было возражать, но мисс Сапсан окинула ее таким возмущенным взглядом, что девочке пришлось умолкнуть.
– Ладно, – вздохнула она, – но не говорите потом, что я вас не предупреждала.
Она несколько раз дернула за узел, и веревка упала на пол.
– Вы не должны обижаться на мисс Блум, – обратилась ко мне директриса, глядя, как я потираю занемевшие запястья. – Она любит драматизировать.
– Я это заметил.
Эмма нахмурилась.
– Если он тот, за кого себя выдает, почему ни шиша не знает о петлях времени и о том, какой сейчас год? Да вы сами его спросите!
– Почему он ничегоне знает, – поправила ее мисс Сапсан. – А единственный человек, которого мне хотелось бы хорошенько опросить, – это вы, мисс Блум. И завтра я это обязательно сделаю – в отношении правил литературной речи.
Эмма застонала.
– А теперь, если вы позволите, – продолжала мисс Сапсан, – я хотела бы переговорить с мистером Портманом наедине.
Девочка поняла, что спорить бесполезно. Она вздохнула и направилась к двери, но, прежде чем выйти, обернулась и бросила на меня еще один взгляд. На ее лице я увидел выражение, которого не было там прежде, – обеспокоенность.
– И вы тоже, мистер Наллингс! – произнесла мисс Сапсан. – Воспитанные люди не подслушивают чужих разговоров.
– Я только ненадолго задержался, чтобы спросить, не хотите ли вы чаю, – ответил Миллард, которого я уже начал подозревать в склонности к подхалимажу.
– Спасибо, не хотим, – отрезала мисс Сапсан.
Я услышал, как босые ноги Милларда прошлепали к выходу. Дверь отворилась и затворилась, выпустив его в коридор.
– Я бы пригласила тебя присесть, – произнесла мисс Сапсан, кивая на мягкий стул у меня за спиной, – но ты весь в грязи.
В ответ я опустился на колени, чувствуя себя пилигримом, умоляющим могущественного оракула дать ему совет.
– Ты находишься на острове уже несколько дней, – произнесла мисс Сапсан. – Почему ты так долго тянул с визитом к нам?
– Я не знал, что вы здесь, – ответил я. – Но как вы узнали обо мне?
– Я за тобой наблюдала. Ты меня тоже видел, хотя, наверное, не осознал этого. Я принимала свою альтернативную форму. – Она подняла руку и вынула из прически длинное серое перо. – Наблюдая за людьми, предпочтительнее обращаться в птицу, – пояснила она.
У меня отвалилась нижняя челюсть.
– Так, значит, в то утро у меня в комнате были вы? – воскликнул я. – Тот ястреб?
– Сокол, – поправила меня она. – И, естественно, сапсан.
– Так это правда… – пробормотал я. – Вы и есть та самая Птица!
– Я снисходительно отношусь к этому прозвищу, но не поощряю его употребление. Вернемся к моему вопросу, – продолжала мисс Сапсан. – Скажи мне, Бога ради, что ты искал в тех ужасных развалинах?
– Вас, – ответил я, и ее глаза приоткрылись чуть шире. – Я не знал, как вас найти. Я только вчера понял, что вы все… – Я помедлил, вдруг осознав, как странно прозвучат мои следующие слова. – Я не знал, что вы умерли.
Она натянуто улыбнулась.
– О Господи! Твой дедушка совсем ничего не рассказывал тебе о своих старых друзьях?
– Кое-что рассказывал. Но я очень долго считал все это сказками.
– Понятно, – кивнула она.
– Надеюсь, вас это не обижает.
– Несколько удивляет, не более того. Но в целом мы предпочитаем, чтобы о нас думали именно так, потому что это предупреждает появление незваных гостей. Сейчас все меньше и меньше людей верят в сказки, гоблинов и прочую ерунду. Таким образом, обычные люди больше не пытаются нас разыскать. Это значительно упрощает наше существование. Истории о привидениях и мрачных заброшенных домах тоже этому поспособствовали, хотя, как я вижу, не в твоем случае. – Она снова улыбнулась. – Я вижу, отвага у вас в крови.
– Да, пожалуй, – с нервным смешком отозвался я, чувствуя, что еще немного – и я хлопнусь в обморок.
– Как бы то ни было, что касается этогоместа… – Она царственным жестом указала на обстановку. – Насколько я поняла, в детстве ты считал, что твой дедушка все это выдумал, верно? Что он кормит тебя, как говорят, «байками». Я права?
– Не то чтобы байками, но…
– Выдумками, сказками, мифами… Выбирай любое слово на свой вкус. Когда ты понял, что Абрахам говорит правду?
– Видите ли… – пробормотал я, разглядывая лабиринт переплетающихся узоров ковра, – кажется, я начинаю понимать это только сейчас.
Оживление мисс Сапсан несколько померкло.
– Боже мой, я поняла.
И тут ее лицо окончательно помрачнело, как будто за несколько мгновений воцарившегося молчания она догадалась, какое ужасное сообщение я ей принес. Но мне все равно предстояло найти слова, чтобы произнести это вслух.
– Я думаю, что он хотел мне все объяснить, – произнес я, – но все время откладывал этот разговор. Ему не хватило времени, и вместо этого он просто попросил меня сюда приехать. – Я вытащил из кармана смятый конверт. – Это ваше письмо. Оно привело меня сюда.
Она разгладила его на подлокотнике стула и, поднеся к глазам, начала читать.
– Как невоспитанно! Я практически умоляю его ответить! – Она печально покачала головой. – Мы всегда стремились хоть что-то узнать об Эйбе. Однажды я спросила его, не пытается ли он загнать меня в могилу тем, что живет в этом мире без всякой защиты. Но он был невероятно упрям!
Она сложила письмо и вернула его в конверт. На лицо ее легла тень, как будто от темного облака.
– Он ушел от нас, верно?
Я кивнул. Путаясь в словах, я рассказал ей о том, что произошло. То есть я поведал тот вариант развития событий, на котором остановилась полиция и в который, после длительного лечения у психотерапевта, поверил и я. Чтобы не расплакаться, я не стал вдаваться в детали. Он жил на окраине города. Из-за недавней засухи в лесу было полно обозлившихся от голода животных. Он просто оказался в неудачном месте в неудачный момент.
– Он не должен был жить один, – пояснил я. – Но как вы уже сказали, дед был очень упрям.
– Я этого опасалась, – вздохнула она. – И предостерегала его, твердя, что ему нельзя покидать петлю. – Она стиснула в кулаках вязальные спицы, как будто раздумывая, кого бы ими проткнуть. – А потом он заставил своего бедного внука донести до нас эту трагическую весть.
Я понимал ее гнев. Я и сам через него прошел. Я попытался утешить ее, отбарабанив все те стандартные фразы, которыми опутывали меня прошлой осенью родители и доктор Голан.
– Ему пора было уходить. Он был одинок. Моя бабушка умерла много лет назад, и его сознание уже притупилось. Он постоянно что-то забывал или путал. Именно поэтому он и покинул дом в тот вечер…
Мисс Сапсан грустно кивнула.
– Он позволил себе состариться.
– В каком-то смысле ему повезло. Его смерть не была долгой и мучительной. Ему удалось избежать нескончаемых месяцев на больничной койке в полной зависимости от аппаратов.
Все это звучало нелепо и глупо. Разумеется, его смерть была преждевременной и чудовищной, но мне показалось, что, после того как я это произнес, нам обоим стало немного легче.
Отложив свое рукоделие, мисс Сапсан встала и захромала к окну. Ее походка была такой неловкой – будто одна ее нога была короче другой.
Глядя на играющих во дворе детей, она произнесла:
– Дети не должны об этом знать. Во всяком случае пока. Зачем их понапрасну расстраивать.
– Хорошо. Вам виднее.
Она еще немного постояла у окна. Ее плечи вздрагивали. Когда мисс Сапсан наконец обернулась ко мне, она снова была спокойна и собрана.
– Итак, мистер Портман, – деловито заявила она, – я полагаю, что вы с честью вынесли допрос с пристрастием. Я уверена, что вас тоже многое интересует.
– У меня всего лишь тысяча вопросов.
Она извлекла из кармана часы и посмотрела на них.
– У нас есть немного времени до ужина. Надеюсь, что успею вас просветить.
Мисс Сапсан замолчала и наклонила голову. Внезапно она подошла к двери и резко ее распахнула. Я увидел сидящую на корточках Эмму. Она подняла к нам покрасневшее, залитое слезами лицо. Она все слышала.
– Мисс Блум! Вы подслушивали?
Эмма всхлипнула и выпрямилась.
– Воспитанные люди не подслушивают разговоров, не предназначенных для… – Но Эмма уже бежала прочь, и мисс Сапсан, огорченно вздохнув, замолчала. – Этого только не хватало. Боюсь, она очень чувствительна ко всему, что касается твоего дедушки.
