Текст книги "Иггинс и К°"

Автор книги: Рене Бюр

Соавторы: Жак Ферлан
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

14. Обвиняемый упорствует

Прошел день. За это время ничего не произошло. Газеты все еще публиковали подробности убийства, пытаясь поддержать в публике интерес к делу. Виновность Жака Данблеза казалась очевидной. Понятно, нелегко было объяснить, как он совершил столь грубую ошибку – забыл на месте преступления свой револьвер. Хотя известны случаи, когда убийца, тщательно обдумав свой коварный план, одной какой-нибудь небрежностью разрушал все. Многие склонялись к тому, что Жак Данблез, совершив убийство, вынужден был спешить, так как слуга капитана проснулся и мог застать его в спальне своего хозяина. Этим обстоятельством газеты и объясняли его оплошность.

Жиру по-прежнему отказывался вести какие бы то ни было переговоры с репортерами и давать интервью. В отместку те не упоминали в своих заметках его имени, а только глухо называли, и то в случаях, когда без этого было не обойтись, «судебный следователь». Они заранее злорадствовали, предвкушая минуту, когда Жиру допустит какую-нибудь ошибку. Тогда-то над ним поиздеваются!

Впрочем, необходимые сведения газетчики получали и без помощи Жиру. Так, без малейших затруднений они узнали, что он решил допросить обвиняемого, как только истечет полагающийся по закону срок. Правда, защитник Жака Данблеза протестовал, но следователь не сдавался.

Итак, через день после ареста Жака Данблеза привели в кабинет Жиру. Фотографы не зевали, и в газетах появились новые снимки авиатора. Он не был удручен, смотрел прямо и открыто и никакого страха, по-видимому, не испытывал.

Закончив с формальностями, следователь спросил:

– Где вы находились в ночь убийства капитана де Лиманду?

– Не знаю.

– Куда вы ездили? Молчание.

– Вы не помните, куда вы поехали?

– Нет.

– Но вы не отрицаете того, что уезжали из дома?

– Не отрицаю и не признаю. Не знаю.

– Найденный возле трупа капитана браунинг принадлежит вам?

– Да.

– Из чего это видно?

– Там выбит номер.

– Какой?

– 103000.

– Значит, кое-что вы все-таки помните?

– Я помню номер своего револьвера.

– Но не помните, где были в ночь преступления?

– Нет.

– Очень странная забывчивость.

– Возможно.

– Вы продолжаете утверждать, что не убивали капитана де Лиманду?

– Да.

Жиру еле сдержался. Он свирепо посмотрел на обвиняемого и сказал:

– Хорошо, попробуем с другого конца. Часто вам случалось покидать дом по ночам?

– Не знаю.

– Где вы были вчера вечером и в прошлый вторник?

– Не помню.

– Вы ведь знаете, что произошло в ночь со вторника на среду?

– Нет.

– В таком случае я вам скажу. В ту ночь сенатор Пуаврье, его дочь и неизвестный мужчина были убиты на вилле «Виши» в Рэнси, неподалеку от вас. Убийца или один из убийц стрелял из браунинга.

Жак Данблез не ответил, только в упор посмотрел на следователя.

– Итак, вас не было дома во вторник вечером, и во вторник было совершено тройное убийство. И позавчера, когда вы совершали прогулку на лошади, был убит капитан де Лиманду. На вас ложится тяжелое подозрение.

– Каким образом?

– Только алиби может его снять. Но для этого вы должны доказать, что не были на месте преступления в интересующее следствие время.

– Бесполезно.

– Нет ничего бесполезного для следователя, желающего выяснить истину, – глубокомысленно изрек Жиру. – Скажите, можете вы доказать, что в ночь со вторника на среду находились не в доме сенатора Пуаврье? Можете вы доказать, что позавчера не были у капитана де Лиманду?

– А можете вы доказать, что я там был?

– Как же, по-вашему, принадлежащий вам браунинг оказался рядом с трупом капитана?

– Не знаю.

– Послушайте, господин Данблез, ваша система защиты только повредит вам. Не отвечать на вопросы, прикрываться какой-то неправдоподобной забывчивостью… Невиновные так себя не ведут.

– На основании чего вы судите о моей виновности: поведения или фактов? Я волен вести себя, как мне вздумается. Вы арестовали меня. Я утверждаю, что невиновен. Не верите? Докажите обратное. Но было бы глупо с моей стороны помогать вам.

Напрасно Жиру пытался объяснить Жаку Данблезу, насколько вредна такая тактика. Тот слушал вежливо и равнодушно. Отчаявшись, Жиру вызвал полицейского, и обвиняемого увели.

Жиру хмурился, кусал губы и шипел от злости. Как заставить Жака Данблеза говорить? Убийство им капитана де Лиманду можно считать почти доказанным, оставалось установить причастность авиатора к убийству на вилле сенатора Пуаврье. Кроме того, что Жак Данблез в этот вечер отсутствовал дома, следствие никакими уликами не располагало. Да, доказательств маловато.

Жиру, надеясь на психологический эффект, решил привезти Жака Данблеза в «Виши» и восстановить в его присутствии сцену убийства. Газеты тут же раструбили об этом.

15. Свидание влюбленных

Жиру надеялся вырвать признание Жака Данблеза на месте преступления. Но следователь понимал, что на такого человека нельзя воздействовать обычными способами, и задумал применить сильнодействующее средство. С этой целью он пригласил Мадлен де Шан присутствовать при эксперименте.

Девушка, как ни стремилась узнать истину, колебалась. Помню, как она явилась к Полю Дальтону и рассказала о полученном приглашении. Я возмутился. Как! Жиру заставляет ее участвовать в дурацком представлении в доме, где были убиты ее мать и дед! Но Дальтон напомнил, что мадемуазель де Шан сама просила начальника полиции позволить ей принять участие в следствии. В силу этого у Жиру имелось моральное право сделать Мадлен такое предложение.

По мнению Поля, она должна согласиться, поставив условие: прийти с двумя друзьями. Несомненно, Жиру разрешит. Таким образом, мы с Дальтон будем в курсе действий следователя и в случае надобности сможем помочь нашей клиентке.

Мадемуазель де Шан тут же написала следователю, и к вечеру все было улажено. Жиру не возражал против присутствия двух мужчин. Очевидно, он считал, что Мадлен выбрала себе в спутники светских людей, на чью скромность можно положиться.

Мы прибыли в десять часов утра. Автомобиль въехал во двор виллы. Полицейский немедленно провел нас в столовую и попросил немного подождать.

Через пять минут нас пригласили в кабинет. Жиру расположился за письменным столом сенатора. Напротив сидел Жак Данблез. Увидев девушку, он побледнел, но сумел справиться с волнением, встал и с достоинством поклонился.

Жиру наблюдал за нами с видом человека, у которого столь важные обязанности, что формальностями можно пренебречь. Волнение Жака Данблеза не укрылось от него.

Жиру сухо произнес:

– Господин Данблез! До сих пор вы отказывались отвечать на мои вопросы. Напоминаю вам о тяготеющем над вами обвинении. Дважды вы таинственно отлучались из дома, и дважды это совпадало с трагедией. Первая разыгралась здесь, в этой самой комнате…

Жак Данблез вздрогнул и хотел что-то сказать, но, взглянув на Мадлен, промолчал.

– Вторая трагедия произошла несколько дней назад. Возле трупа капитана де Лиманду найден ваш браунинг. Вы продолжаете утверждать, что не помните о своих ночных прогулках?

Все смотрели на Жака Данблеза, ожидая его ответа. Он глухо сказал:

– Да, не помню.

Поль Дальтон невозмутимо смотрел в окно. Мадемуазель де Шан, волнуясь, комкала в руках носовой платок. Жиру саркастически улыбался.

Жак Данблез беспокойно заерзал на стуле. Тишина в комнате, видимо, действовала на него угнетающе.

– Да, таково правосудие, – наконец заговорил он. – Обвиняемый должен сознаться. Молчание служит доказательством виновности… Доказательств против меня нет. Разве не мог убийца капитана украсть у меня браунинг? Но эта версия вам, господин следователь, не нравится. Вы утверждаете, что я дважды выходил из дома, и всякий раз шел убивать. Ход ваших мыслей таков: я вышел, следовательно, я убил. Для подозрений вам достаточно того, что меня не было дома в ночь убийства. Замечательная у вас логика, господин следователь!

Он замолчал и, как мне показалось, подавил рыдание. Жиру воспользовался паузой и спросил:

– Если не ошибаюсь, вы сознаетесь, что в ночь, когда на этой вилле произошло убийство, вас не было дома?

– Да, сознаюсь! – закричал Данблез. – Сознаюсь! Достаточно вам этого? В ту ночь меня не было дома. И когда убили капитана де Лиманду – тоже! Сознаюсь в этом. Заявляю во всеуслышание. Но теперь скажите, каким образом вы связываете мои прогулки с этими преступлениями? Ведь вы…

– Позвольте, – перебил его Жиру. – Я подозреваю вас не потому, что вы выходили, а потому, что вы отказываетесь сказать, где находились в момент убийств. Дайте мне точный и прямой ответ, и я освобожу вас.

Жак Данблез опустил голову.

– В первый раз вы ушли из дома пешком, – продолжал следователь. – И неудивительно, ведь вы живете неподалеку от виллы сенатора. Во второй раз вы выехали верхом, а капитан де Лиманду живет в пятнадцати километрах от вас. Что странного в такой логике? А ваше молчание только подтверждает мои подозрения. Повторяю, господин Данблез, скажите, где вы были во вторник ночью? Куда вы ездили два дня назад незадолго до полуночи? Дайте мне честное слово, что не лжете, и я отпущу вас. Вы слышите меня? Я не стану проверять ваших показаний. Мне достаточно будет вашего честного слова.

Я подумал, что Жиру заходит слишком далеко. А если Жак Данблез убийца? Впрочем, Жиру, вероятно, отдаст приказание следить за ним.

Авиатор размышлял с минуту, затем твердо сказал:

– Нет, я ничего не скажу.

– Вот как? Значит, вы отказываетесь оправдываться?

– Да, отказываюсь.

И тут Мадлен де Шан подбежала к обвиняемому и воскликнула:

– Жак, говорите! Скажите все, умоляю вас! Тот опустил голову.

Девушка продолжала еще настойчивее:

– Скажите все, Жак! Скажите, что вы не убивали капитана из ревности, так как знали, что я не люблю его!

Она обратилась к следователю:

– Я согласилась на помолвку с капитаном, но уверена, что Жак во мне не сомневался. Скажите, Жак, вы ведь во мне не сомневались?

На этот раз он ответил:

– Нет, Мадлен, в вас я не сомневался.

– Вот, слышите! Вы слышите, господин следователь? Зачем же ему было убивать? Ведь без причины не убивают! Только сумасшедшие убивают без причины.

Внезапное вмешательство мадемуазель де Шан, видимо, не понравилось Жиру. Он сухо заметил:

– Подчас и у сумасшедших бывают причины, но… Следователь замолчал и изумленно посмотрел на авиатора.

Жак Данблез побледнел еще больше, руки его дрожали, на лбу выступили капельки пота. Я даже сделал шаг вперед, боясь, что он упадет в обморок.

Что за драма разыгрывается здесь? Почему эта случайно оброненная фраза так взволновала его?

– Господин Данблез, вам плохо? – спросил Жиру. – Может быть, прервем допрос?

_ Нет. Я предпочитаю поскорее покончить с этой пыткой.

Жиру достал из портфеля пачку писем.

– В таком случае я позволю себе задать несколько вопросов по поводу вашей переписки.

Жак Данблез взглянул на связку писем и повернулся к мадемуазель де Шан:

– Мадлен, умоляю вас, уйдите. Пусть будет то, чему быть суждено.

– Нет, Жак, я пришла, чтобы узнать правду. Жиру протянул авиатору пачку писем.

– Вы узнаете эти письма и фотографии?

– Это моя переписка с актрисой Жаклин Дюбуа.

– Каким образом письма попали в стол сенатора Пуаврье?

– Как?! – удивленно воскликнул Жак Данблез. – Они были найдены в письменном столе сенатора?

– Да, я нашел их там на следующий день после убийства.

– Представления не имею.

– Я тоже, – насмешливо заметил Жиру, – но, надеюсь, с вашей помощью доберусь до ответа на этот вопрос. Начнем по порядку. Почему ваши письма оказались в одной связке с письмами мадемуазель Дюбуа?

– Я вернул ей ее письма. Она сохранила мои, и, очевидно, положила их вместе.

– Значит, вы вернули Жаклин Дюбуа ее письма? Когда?

– Месяца три назад. Дня точно не помню.

– Три месяца назад? – переспросил Жиру. – А виллу сенатора вы перестали посещать месяц назад?

– Да.

– По доброй воле?

– Нет, по просьбе господина Пуаврье.

– Причины были вам объяснены?

– Нет.

– Вам отказали от дома, не объясняя причин?

– Да.

– Не верю.

– И я не верю! – вмешалась Мадлен. – Я не верю, Жак. Мой дед ничего не делал без достаточных к тому оснований. Он сказал бы вам, почему просит больше не бывать у нас. Не может быть, чтобы он не объяснил причин. Я прошу вас, Жак, скажите все. Прошу вас об этом ради меня… и ради вас.

Жак Данблез посмотрел на следователя, затем на девушку. В нем происходила какая-то борьба. Он чуть было не заговорил, но затем упрямо покачал головой.

– Ваша система защиты работает против вас, – вздохнул Жиру. – Может быть, причина вашего преступления вот в этих письмах?

– Он обратился к Мадлен:

– Мадемуазель, вы знали о них?

– Нет.

– Я так и думал. Ни ваш дед, ни ваша мать не хотели посвящать вас в любовную интрижку господина Данблеза с актрисой. Теперь мне все ясно. Господин Данблез явился за письмами, боясь, как бы они не попали к мадемуазель де Шан. Сенатор отказался отдать их, произошла ссора, и Жак Данблез убил его.

– Бритвой перерезал горло, а потом застрелил, – с иронией вставил авиатор. – Я принес с собой бритву и два револьвера. Я так вооружился для того, чтобы убить старика. Это же идиотизм! – закричал он. – Бритва и два десятизарядных револьвера! Целый арсенал мне понадобился для того, чтобы убить человека, которого я щелчком мог бы сбить с ног. Вы только что, господин следователь, осудили мою систему защиты, а чем лучше ваша? Вы утверждаете, что я убил четырех человек для того, чтобы вернуть пачку писем, какие пишет хоть раз в жизни любой молодой человек. Конечно, мне бы не хотелось, чтобы мадемуазель де Шан узнала, но письма меня не порочат. И они не стоят человеческих жизней, господин следователь.

– Да, – невозмутимо кивнул Жиру, – для разумного человека они этого не стоят. Но ревность лишает разума, а вы ревновали.

– Я уже сказал, и мадемуазель де Шан подтвердила, что я не ревновал. Я верил ей, а она мне. Не так ли, Мадлен?

– Хотелось бы верить вам, Жак. Но… Вы любили меня, а писали другой… Хотя дело не в этом. Жак, ваш револьвер нашли возле трупа капитана. Скажите, как это могло случиться?

– Мадлен, – Жак Данблез с тоской посмотрел на девушку, – клянусь вам, я невиновен, что бы там ни говорили про улики. Пускай…

В это мгновение дверь распахнулась. Вошел Маркас, таща какой-то мешок.

– Господин следователь, – торопливо сказал он. – Вот что я нашел в саду в кустах.

Он развязал мешок, и мы увидели труп маленькой девочки.

– Она! Она здесь! – воскликнул Жак Данблез и лишился чувств.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Неприятный собеседник

Утром меня разбудил слуга Дальтона. Вчера Поль настоял, чтобы я ночевал у него.

– Господин Валлорб, к вам пришли.

– Я ведь просил не будить меня раньше полудня!

– Этот господин грозит, что разнесет дом, если вы не примете его.

– А у вас не хватает сил выставить его за дверь? Где Поль?

– Господин Дальтон ушел рано утром.

В гостиной действительно слышались раздраженные шаги посетителя. Пришлось вставать.

Накануне мы с Дальтоном вернулись усталые и разбитые. Вид трупа ребенка подействовал так угнетающе, что мы ни словом не обменялись о деле.

Я быстро привел себя в порядок, разложил на столе какие-то бумаги и книги, придал лицу выражение равнодушия и холодности и только потом приказал Казимиру позвать посетителя.

Вошел худощавый, рослый старик. Он остановился в дверях, уставившись на меня.

На нем было длинное, зеленоватого цвета пальто, в одной руке посетитель держал шляпу с широкими плоскими полями, в другой – красивую дорогую трость. Слишком длинные черные брюки были подвернуты, но все же закрывали верх тупоносых ботинок. Я обратил внимание на руки незнакомца. Они были длинны и тонки, точно иссушены, со вздувшимися узлами вен. Лоб старика, пересеченный глубокими морщинами, показался мне непомерно высоким. Седая борода свисала длинными прядями, а на носу сидели очки с дымчатыми стеклами, но они не могли скрыть его пронзительного взгляда.

Упиваясь ролью начинающего сыщика, я почти восхищался своей наблюдательностью.

– Ну-с, – сказал посетитель.

Он схватил кресло и сильным толчком придвинул его к камину, положил шляпу на стол, зябко поежился, засунул руки в широкие рукава пальто, склонил голову набок и повторил:

– Ну-с…

– Садитесь, пожалуйста, – предложил я.

– Благодарю. Почему у вас не топится камин?

– Я не ожидал вашего посещения.

– Верно. Вы – Поль Дальтон?

– Не имею удовольствия быть им. Я решил быть терпеливым.

– Кто вы такой?

– Человек, как другие люди. Я взял сигарету.

– Не курите, не курите! Черт побери, вы не будете курить при мне!

Старик бросился к столу и со сверхъестественной силой сжал мою руку.

– Не переношу запаха табака! Так вы Поль Дальтон?

– Нет.

– А кто же?

– С кем имею честь разговаривать?

– Комедия! – проворчал старик. – Вы из шайки Иггинса? При этом имени ко мне вернулось хладнокровие.

– Да, я работаю у него.

– Ага! Вот разбойники! Зачем вы его травите?

– Кого?

– Молчите!

Я начал подозревать, что имею дело с сумасшедшим, и с опаской следил за его руками, так как не знал, что у него в карманах.

– Милостивый государь, – сказал я как можно миролюбивее. – Мы никого не травим.

Незаметно для незнакомца я нажал кнопку звонка под столом. Но Казимир либо отсутствовал, либо счел за лучшее не показываться.

– На кого вы работаете?

– На самих себя.

Открыв ящик стола, я нащупал лежавший там револьвер. Левая рука ощутила успокоительный холод металла.

– Занимайтесь тем, что вас касается, – продолжал старик.

– Это касается нас.

– Нет.

– Сколько вам платят внучка сенатора и де Лиманду? Не они? Значит, Жаклин Дюбуа? Нет? Кто же? Родственники той девочки? Полиция?

– Нет.

– Министерство иностранных дел?

– Да нет же! Знаете, сударь, вы мне надоели. Имеете ли вы сказать что-нибудь дельное? Если нет, то проваливайте.

В прихожей послышались гулкие шаги. Я выхватил револьвер.

Незнакомец вскочил и прислонился к камину.

Дверь открылась. Вошел рослый широкоплечий мужчина. Он поклонился, внимательно посмотрел на моего посетителя и сказал:

– Доктор Данблез, ваш сын не убивал капитана де Лиманду. Я с изумлением смотрел на старика. Так это отец Жака Данблеза! Зеленоватая бледность разлилась по его лицу. Он сжимал руки, точно старался сдержать волнение.

Мужчина перевел взгляд на меня и указал на револьвер, который я, как дурак, все еще держал направленным на Данблеза.

– Небезопасно, – сказал он.

Это был колосс с такими плечами, что легко мог взвалить на них быка. Но узкие бедра и талия выдавали в нем спортсмена. А ручищи! Огромные, поросшие густыми волосами, ну просто форменные молотки, которыми можно прихлопнуть человека, как муху.

Я бросил револьвер на стол и с тревогой взглянул на гиганта. Густые растрепанные волосы свисали до носа. Гладко выбритое лицо, обвислые щеки, проваленный рот и мясистый подбородок, похожий на галошу. Тусклые невыразительные глаза.

Старик тоже разглядывал незнакомца. На нем был обтягивающий его спортивную фигуру костюм в крупную клетку какого-то грязно-желтого оттенка, довольно безвкусный. Слишком узкие брюки вздувались на коленях безобразными пузырями. Обут он был в желтые башмаки, неподражаемые американские башмаки на двойной, тройной, черт его знает, на какой подошве. Но какие маленькие ноги у этого гиганта! Женские ноги!

– Валлорб? – вопросительно произнес мужчина.

– Да, – ответил я. В горле у меня пересохло.

Он опустил подбородок. Казалось, челюсть его до сих пор была сведена судорогой, а теперь расслабилась. Незнакомец плюхнулся в кресло и вытянул ноги.

Хлопнула входная дверь. Через минуту в комнату вошел Дальтон.

– Вы уже здесь, – улыбнулся он гиганту. – Представляю вам своего друга Валлорба.

– Знаю.

Он опять подобрал подбородок.

– Дальтон, а это доктор Ренэ Данблез, знаменитый ученый, почетный член Академии наук.

– А! – удивился Поль.

Он с любопытством стал рассматривать старика, который невозмутимо следил за этой неожиданной сценой.

– Меня еще не представили, – сказал гигант.

– Как, – обратился ко мне Дальтон, – ты его не знаешь?

– Нет, – усмехнулся мужчина.

– Вы… – начал я.

– Иггинс, – опередил меня он.

Доказательство – сосновая иголка

Воцарилось молчание.

Значит, этот широкоплечий мужчина с непроницаемым лицом и огромными ручищами – Иггинс!

– Ну-с, – наконец произнес Данблез, точно продолжая разговор, прерванный приходом Иггинса и Дальтона, – так это вы Иггинс?

Не обращая внимания на его вопрос, Иггинс тяжело поднялся с кресла.

– До свидания, – он пожал руку Полю и попрощался со мной движением подбородка.

И этот странный человек ушел. Старик бросился было за ним, но Дальтон остановил его, заставив сесть.

– Подождите, доктор Данблез.

– Негодный шарлатан! – шипел Данблез. – Что здесь? Ловушка? Чего вы от меня хотите? Отпустите меня!

– Не волнуйтесь, доктор, – улыбнулся Дальтон. – Вы пришли, чтобы повидаться со мной? Неужели вам нечего сказать мне?

– Молчите! Кто вы такой? Полицейский шпик! Что вы хотите от моего сына? Что вы хотите от нас? И не курите, черт возьми!

– Успокойтесь.

– Я спокоен, – сказал старик, побелев от гнева. – Значит, одной официальной полиции мало для того, чтобы нас изводить? Нужно пустить по следу еще наемную шайку?

– Мне казалось, что Иггинс…

– Он осел!

– Послушайте, доктор Данблез, хватит! Вы разнервничались, я понимаю. Но не продолжайте в том же духе. Мы ни за вашего сына, ни против него. Наша цель – найти преступника, и мы этого добьемся.

– Мой сын невиновен.

– Надеюсь. Я бы даже сказал: верю. Видите, я с вами откровенен.

– Что мне за дело до этого?

– Все говорит о том, что Жак Данблез невиновен ни в одном из приписываемых ему преступлений. Мне кажется, господин Данблез, что вы должны помочь нам или, если хотите, разрешить нам помогать вам. Оставьте этот враждебный тон и давайте поговорим по-дружески.

Старик колебался. После долгого размышления он сказал:

– Хорошо.

Данблез сел, заложил ногу на ногу и снова спрятал руки в рукава пальто.

– Вы сказали, – голос его звучал холодно и сухо, – что мой сын невиновен. Почему же следователь придерживается иного мнения?

– Вы не хуже меня знаете, что полиция должна найти виновного. За неимением лучшего арестовали Жака Данблеза. Его отпустят, как только отыщут истинного убийцу.

– Но вы говорите, что Жак невиновен, а полиция, кажется, пришла к другому убеждению. Значит, у них есть основания так считать.

– Нет.

– То есть?

– Пока что ваш сын – только обвиняемый, и мы имеем право обсудить все спорные пункты обвинения. Итак, в чем оно состоит? Следователь подозревает Жака Данблеза в убийстве сенатора, его дочери и неизвестного мужчины – полиция условно именует его англосаксом, – труп которого был обнаружен в кабинете Пуаврье. На какие доказательства опирается обвинение? На то, что англосакс убит из браунинга.

– Но следователь уверен, что Жак убил еще и капитана де Лиманду! Около его трупа найден браунинг Жака…

– О капитане мы еще поговорим. Но неужели из того, что некто был убит выстрелом из браунинга, следует, что все убитые являются жертвами этого преступника? Известно только, что в англосакса стреляли из браунинга. Самого оружия никто не видел.

– А сенатор и мадам де Шан?

– Они убиты из другого револьвера. При чем здесь Жак Данблез? Неужели он явился на виллу с тремя револьверами?

– А что он делал в ночь убийства?

– То, что хотел.

– Но почему он молчит?

– Это его дело.

– Утверждают, что Жак убил сенатора и его дочь, чтобы завладеть своими письмами.

– Ради какой-то интрижки с актрисой устраивать бойню? Он же не сумасшедший!

– Но послушайте, – не унимался Ренэ Данблез, – что касается убийства капитана де Лиманду, то здесь следствие располагает неопровержимой уликой: возле трупа найден браунинг Жака!

– Это не доказательство, – холодно сказал Дальтон. – Оно опровергается сосновой иголкой.

– Сосновой иголкой? – Озадаченно переспросил старик.

– Да. Установлено, что вашего сына не было дома с десяти до двенадцати часов ночи в вечер убийства. Следователь утверждает, что он отправился убивать капитана де Лиманду. Возможно ли это? Господин Жиру считает, что незачем задумываться над возможностью по-разному истолковывать тот или иной факт, когда факт налицо. Факты не подлежат обсуждению, их только констатируют. А факты таковы: в спальне капитана де Лиманду, убитого тремя выстрелами, обнаружен браунинг Жака Данблеза. По мнению следователя, это доказывает виновность последнего. Логика провинциального полицейского! Жиру пристрастен. Я исхожу из обратного: факт не может иметь места, когда он невозможен. Господин Данблез, ваш сын не убивал капитана де Лиманду по той простой причине, что он не был в его доме в Бри.

Я уже ничего не понимал.

– Где же был Жак Данблез? – продолжал Поль. – Мое дело доказать, что он не был у капитана. Я доказал это. Впрочем, доказал не я. Доказал Иггинс. Он обратил внимание на одно обстоятельство…

– Какое обстоятельство?

– Сегодня вечером об этом будет напечатано в газетах. Вот в чем оно заключается. Обвинение базируется, главным образом, на том, что лошадь Жака Данблеза была в мыле, когда он вернулся домой. Все эти господа из полиции утверждают, что убийца во весь опор помчался из Рэнси в Бри, застрелил капитана и поторопился вернуться. Если лошадь за два часа проскачет тридцать километров, она, понятно, будет взмылена. Это подтвердит любой, кто занимается верховой ездой.

– Но при чем здесь Иггинс? – не выдержал я.

– Иггинс попросил ветеринара осмотреть Султаншу. Так вот, оказалось, что бока лошади исколоты шпорами. Жак Данблез – превосходный наездник и любит свою лошадь. Если он так безжалостно гнал ее, значит, он очень торопился. Это, конечно, говорит не в его пользу. Но, присутствуя при осмотре Султанши, Иггинс заметил мелочь, совершенный пустяк, который, однако, может спасти Жака Данблеза: к небольшой ранке на ноге лошади прилипла свежая сосновая иголка. Теперь обвинение разрушено…

– Ничего не понимаю…

– Сейчас поймете. Вам знакома дорога из Рэнси в Бри, господин Данблез?

Старик, с трудом скрывавший нетерпение, покачал головой.

– Она ведет через луг, а затем через долину, где растут дубы, ясени и акации…

– Продолжайте, продолжайте, – пробормотал Ренэ Данблез.

– Я сегодня утром прошел по этой дороге от дома вашего сына до Бри. Туда я шел по одной стороне дороги, обратно – по другой. И я осматривал каждое встреченное на пути дерево. И вы знаете, каков результат?

– Сосен нет?

– Ни одной сосны по всей дороге! На холмах тоже нет сосен. Довольно с вас этого доказательства? Но имеется еще одно обстоятельство, которое достаточно для того, чтобы убедить всякого. Невеста вашего сына, Мадлен де Шан…

– Она ему не невеста.

– Я придерживаюсь другого мнения. Мадемуазель де Шан – девушка очень сдержанная и не говорит о своих сердечных и иных тайнах. Но дело не в этом. Мадемуазель де Шан жила в Марни у своего дяди. В ночь, когда убили ее официального жениха, капитана де Лиманду, она находилась на вилле его родителей, по крайней мере, должна была находиться там.

– И что же из этого следует? – спросил Данблез.

– Знаете, как называется эта вилла?

– Нет.

– «Сосновый замок».

– А!

– Он окружен довольно густым сосновым лесом. В семи километрах от Рэнси на дорогу выходит тропинка, по которой за четверть часа можно добраться до опушки этого леса. Чтобы добраться до виллы, нужно проехать три километра лесом. Из этого следует, что Жак Данблез, по всей вероятности, ездил в «Сосновый замок». Естественно, что в темноте он вел лошадь наугад, она спотыкалась. Возможно даже, что она упала, но дурное обращение с лошадью спасет жизнь вашего сына.

Должен сказать, что меня эти рассуждения не удовлетворили. Все доказательства, приведенные Полем, меркнут перед очевиднейшим фактом – браунингом Жака Данблеза, найденным возле трупа капитана де Лиманду.

– Чего ради, – спросил я, – Жак Данблез ездил на виллу?

– Я только констатирую факт, – ответил Дальтон. – Жак Данблез отказывается говорить, девушка тоже молчит. Впрочем, кое-какие предположения можно сделать. В доме находились только родители капитана и их племянница. Вряд ли Жак Данблез наносил визит старикам.

– По-вашему, он ехал на свидание? – торопливо спросил Ренэ Данблез.

– Я ничего не утверждаю. Мадлен де Шан не менее молчалива, чем Жак Данблез. Мы о ней почти ничего не знаем. Как она относится к Жаку Данблезу? Что скрывает? Что думает?

– Итак, – спросил Ренэ Данблез, – вы считаете, что Жак не убивал ни сенатора Пуаврье, ни его дочь, ни неизвестного мужчины, ни капитана де Лиманду?

– Ни маленькую девочку? – добавил я.

– Ни маленькую девочку, – кивнул Дальтон. – Обратите внимание на то, что я вовсе не утверждаю, что Жак Данблез не совершил этих убийств. Я утверждаю только, что его виновность не доказана. Многое еще может произойти, что опровергнет наши предположения.

– Его реакция при виде мешка с трупом ребенка равносильна признанию.

– Я с вами не согласен. В критический момент, когда Жак Данблез защищает свою жизнь и свою любовь, ему показывают этот труп. Нервы натянуты; тут недалеко до криков и до обмороков. Правда, я ожидал от него большей выдержки.

– Но ведь он, кажется, признался?

– Вовсе нет. Он закричал: «Она! Она здесь!» и вытянул руки, точно желая защититься. Это ничего не доказывает.

Разве только то, что он знал девочку.

Наступило молчание. Я рассеянно смотрел в окно. Дальтон откинулся в кресле и закрыл глаза. Ренэ Данблез, похожий на нахохлившегося воробья, погрузился в размышления.

– Господа! – наконец сказал он, и голос его был глух. – Мне кажется, я имею право принять участие в вашем расследовании по делу моего сына.

– Конечно, господин Данблез!

– В таком случае я хочу участвовать в ваших расходах.

– Деньги всегда пригодятся.

– Вот, – он вытащил из кармана пачку мятых кредитных билетов. – Тут около тридцати тысяч франков.

На звонок Дальтона вошел Казимир. Небрежным жестом он сунул деньги в карман и вышел.

– Кроме того, – продолжал Данблез, – я хочу быть в курсе всего, что вы делаете.

– Это невозможно.

– Почему?

– Потому что это требование…

– Это не требование, – возразил старик. – Это просьба. Я верю в невиновность Жака. Не могу не верить. И готов сделать все для того, чтобы доказать его невиновность…

Поль перебил его:

– Наша работа такова, что далеко не все, чем мы занимаемся, желательно доводить до сведения полиции. Если обстоятельства переменятся, вы можете предать нас.

– Чем теснее я буду связан с вами, тем меньшая вероятность того, что я захочу это сделать.

– Мы можем узнать тайны, касающиеся третьих лиц…

– Это мне неинтересно.

– Хорошо, – сдался Дальтон после краткого размышления. – Но я требую от вас безусловного молчания по отношению к полиции.

– Клянусь.

– Безусловного послушания.

– В случае надобности вы мне будете объяснять?

– Да.

– Клянусь.

– Договорились. Хотите, мы облегчим вам возможность видеться с сыном?