Текст книги "Слишком много поваров"

Автор книги: Рекс Стаут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Рекс Стаут
«Слишком много поваров»

Глава 1

Я прогуливался взад и вперед по платформе вдоль поезда и с жадностью затягивался сигаретой. Мне нужно было немного прийти в себя, потому что я испытывал такое ощущение, будто только что голыми руками втащил пирамиду Хеопса на верхний этаж Эмпайр Стейт Билдинг.

Сделав третью затяжку, я остановился у окна и сердито посмотрел внутрь. Ниро Вульф сидел на своей постели в фешенебельном пульмановском купе и с безнадежностью обреченного смотрел в открытое окно. Заметив меня, он крикнул:

– Арчи! Проклятье на тебя, на твоих предков и потомков! Входи быстрее! Он сейчас тронется, а билеты у тебя!

Я крикнул ему в ответ:

– Вы сами сказали, что там слишком мало места для курения. Сейчас только 9.32. И вообще я решил не ехать! Приятного времяпрепровождения!

Я быстро отошел от окна и продолжал свою прогулку. Естественно, его беспокоили не билеты. Он панически боялся остаться один в поезде, когда тот двинется. Он ненавидел движущиеся вещи. Я доставил его сюда за двадцать минут до отхода поезда, несмотря на наличие трех сумок, двух чемоданов и двух пальто. И все это ради четырех дней отсутствия. Фриц Бреннер проводил нас со слезами на глазах. Теодор Хорстман помог мне затолкать Вульфа в автомобиль и выслушал не менее дюжины вопросов и наставлений относительно орхидей. И даже маленький Сол Пэнзер, проводивший нас на станцию, был потрясен и пожелал нам счастливого пути дрожащим голосом. Серьезно можно было подумать, что мы отправлялись не менее как в стратосферу или в джунгли Амазонки.

И вот вдруг, когда я выбрасывал свой окурок в щель между платформой и поездом, я почувствовал нечто вроде потрясения. Она прошла рядом со мной, обдав меня тонким ароматом обаяния и духов. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что это создание не серийного производства, а кропотливой ручной работы от начала и до конца. Опираясь на руку высокого и грузного мужчины, она вошла в вагон, следующий за нашим.

Ошеломленный, я смотрел им вслед, ощущая, как медленно пустеет то место в левой стороне груди, где за минуту до этого помещалось сердце. Опомнился я только тогда, когда она скрылась в вагоне. Я поспешил войти в свой.

В нашем купе все было по-прежнему. Вульф все тем же отсутствующим взглядом смотрел в окно. Я понял, что лучше его сейчас не трогать, сел на стул в углу купе и развернул журнал. Вдруг он опять закричал на меня:

– Мы будем на Канавинском курорте завтра утром в 11.25. Больше суток! Там пересадка на Питсбург! В случае задержки нам придется ждать вечернего поезда. Если что-нибудь случится с нашим составом…

Я холодно прервал его:

– Я пока еще не глухой, сэр. Рекомендую вам поберечь дыхание, чтобы его хватило на всю поездку. Кстати, если вы полагаете, что она доставляет мне большое удовольствие, то вы заблуждаетесь. Это путешествие – ваша идея. Вы сами захотели этого. Вы хотите быть в Канавине. Шесть месяцев назад вы сказали Вукчичу, что будете там 6 апреля. Что же касается нашего состава, то каждый ребенок знает об установке на подобных поездах самых новейших и проверенных систем.

Поезд прогрохотал над рекой и, набирая скорость, промчался через Джерси. Вульф опять закричал:

– Эта машина имеет две тысячи триста девять лошадиных сил!

Я положил журнал и ухмыльнулся. У него всегда была машинобоязнь. Кроме того, он был сам достаточно деморализован томительным периодом, когда я курил на платформе. Я только открыл рот, чтобы извлечь из этого хотя бы моральное удовлетворение, как в дверь постучали и вошел проводник. В руках он нес стакан и три бутылки пива. Он поставил стакан на столик, открыл одну бутылку, а две другие положил в сетку над постелью. Это зрелище немного утешило Вульфа, и не успел я моргнуть глазом, как первая бутылка опустела.

К тому времени, как мы добрались до середины Джерси, то есть через полчаса, опустели и остальные бутылки и Вульф, немного удовлетворенный, уткнулся в книгу. Я бы не сказал, что это являлось хорошим признаком, поскольку он в обычное время ничего не читал, кроме журналов по криминологии. В это время опять раздался стук в дверь, и я подошел, чтобы открыть ее.

Это был Марко Вукчич. Я знал, что он должен был ехать в нашем поезде, из телефонного разговора, который проходил неделю назад, однако до конца не был уверен, поскольку последний раз видел его только месяц назад на обеде у Вульфа. Это был один из двух человек, которых Вульф называл только по имени вне службы. Он прикрыл за собой дверь и остановился около нее, не то чтобы толстый, но напоминающий добродушного льва. Это сходство подчеркивалось густой спутанной шевелюрой.

Ниро закричал на него:

– Марко! Хорошо, что ты пришел. Сядь, ради бога, куда-нибудь. Как ты себя чувствуешь во внутренностях этого дьявольского чудовища?

Марко усмехнулся, показав ослепительно белые зубы:

– Я старый отшельник. Я ведь не такое заливное из черепахи, как ты. Но тем не менее ты действительно в поезде. Это настоящий триумф! Кстати, я обнаружил в следующем вагоне одного коллегу, которого не видел пять лет. Я поговорил с ним и высказал предположение, что, может быть, сумею организовать ему встречу с вами. Он был бы весьма рад этому.

Вульф поджал губы:

– Может быть, это и забавно, но я не акробат. Я не сдвинусь с места до тех пор, пока эта штука не остановится.

– Я этого и не предполагал, – засмеялся Вукчич, оглядывая наши полки, заваленные багажом. – Я смотрю, вы основательно снабдились в дорогу. Конечно, я не собираюсь заставлять тебя двигаться. Если хочешь, я приведу его сюда. Собственно, я и появился затем, чтобы спросить, возможно ли это.

Вульф покачал головой:

– Извини меня. Марко. По-моему, ты сам видишь, что в данный момент я совершенно неспособен вынести какие-либо встречи.

Возможно, у Вукчича были другие соображения на этот счет, но он оставил их при себе.

– Ну что же, я скажу Берину, что ты уже лег в постель.

– Берин? – Вульф выпрямился. – Именно: Джером Берин?

– Конечно. Это один из пятнадцати.

– Приведите его. – Вульф полуприкрыл глаза. – Будь что будет, но я хочу видеть его. Какого дьявола ты не сказал сразу, что это Берин?

Вукчич махнул рукой и удалился. Возвратился он буквально через три минуты и, держа дверь открытой, пригласил войти своего коллегу. Однако появилось даже двое коллег. И наиболее интересная, с моей точки зрения, вошла первой. На ней была все та же шаль, однако шляпу она сняла. На меня опять пoвеяло тем же умопомрачительным ароматом, который я уже имел счастье почувствовать на платформе. Сейчас я мог детально рассмотреть ее. Она была молода и прелестна. Ее глаза сверкали фиолетовыми огоньками, а нежная окраска губ без сомнения указывала, что она не испытывает губительного воздействия косметики. Вульф ошеломленно рассматривал появившееся создание, однако вслед за ней появился высокий грузный мужчина.

Вукчич сделал изящное движение рукой:

– Мистер Ниро Вульф. Мистер Гудвин. Мистер Джером Берин. Его дочь, Констанция Берин.

Получив эту информацию, я поклонился и сел на свое место. Мой расчет был точен – трое мужчин могли усесться только на вместительный диван. Кроме него был лишь один стул, стоящий рядом со мной. Она улыбнулась уже только мне одному и уселась на этот стул. Краем глаза я увидел, как болезненно поморщился Вульф, когда Вукчич раскурил сигару, а Берин начал пускать огромные клубы дыма из черной длинной трубки. Как только я узнал, что он всего лишь отец, я начал испытывать симпатию к этому человеку. У него были черные с сединой волосы, аккуратная бородка, почти совсем седая, внимательные глаза, черные и блестящие.

Когда я кончил его разглядывать, он отвечал на вопрос Вульфа:

– Нет, это мое первое посещение Америки. Я уже мог убедиться во многих достоинствах вашей страны. Но езда в этом поезде превосходит все. Он движется так мягко, как парусный корабль во время штиля. Изумительно.

Вульф содрогнулся. Он отнюдь этого не находил. Я же был доволен началом разговора. Слова о первом посещении Америки давали мне зацепку. Я наклонился к ней и мечтательно пробормотал:

– Вы говорите по-английски?

– Конечно, довольно хорошо. Мы ведь три года жили в Лондоне.

– О-кей!

Я откинулся на спинку стула, чтобы иметь перед глазами все купе, и поздравил себя с тем, что не выкинул никакой глупости там же, на платформе. Ведь в противном случае мне сейчас оставалось бы только скрежетать зубами.

Ее отец в это время говорил:

– Как я понял от Вукчича, вы являетесь гостем Сервана. Я очень рад, что смог познакомиться с вами – ведь это первый раз, когда американцы оказали нам честь подобным приглашением. Вукчич сказал мне, что вы сыщик. Это действительно так?

Он с любопытством оглядел гигантскую фигуру Вульфа.

Тот кивнул:

– Правда, это не совсем точно. Я не полицейский, а частный детектив. И наш метод расследования несколько отличается от других.

– Весьма интересно, но все-таки это очень неприятная работа.

Вульф приподнял на полдюйма плечи, но толчок поезда вернул его в прежнее положение. Он нахмурился, но это относилось не к Берину, а к поезду.

– Насколько я понимаю, он и пригласил меня по поводу одной моей статьи об упадке кулинарии в Америке.

Вульф фыркнул, но Берин не смутился.

– В ней я развивал идею, созревшую, к сожалению, только на основе слухов об однообразии пищи в некоторых областях Новой Англии. Хотя я, конечно, понимаю, что это не относится к мастерам.

Вульф опять фыркнул и поднял палец:

– А приходилось ли вам пробовать черепаху, тушеную в курином бульоне с хересом?

– Нет.

– Может быть, вы ели жареную говядину, вымоченную в пике, когда ее куски двухдюймовой толщины испускают под ножом красный сок? Она приправляется американской петрушкой и тонкими ломтиками лимона и подается с картофельным пюре, которое тает на языке, и с тонкими ломтиками свежих, слегка поджаренных грибов?

– Нет.

– Или знаменитый ново-орлеанский рубец? Или окорок по-миссурийски, вымоченный в уксусе? Или цыпленка маренго? Или цыпленка в яичном соусе с изюмом, луком, миндалем и, конечно, с хересом? Но довольно перечислять. Я вижу, что все это вам незнакомо. Или еще теннесийского опоссума?

Вульф опустил палец.

– Общепризнанно, что вершины гастрономии находятся во Франции. Я пробовал их пищу в юности, когда был легче на подъем, и могу сказать, что она не может претендовать на абсолютность. Она хороша именно во Франции. Возьмите хотя бы филадельфийских омаров, если их только по глупости не переварить.

Я подумал, что в результате этой тирады Берин обидится, но с облегчением увидел, что этого не произошло. Можно было предоставить их самим себе. Я опять наклонился к Констанции:

– Насколько я понимаю, ваш отец – повар?

На меня глянули фиолетовые глаза под изумленно поднятыми бровями.

– Вы разве не знаете? Он шеф-повар фешенебельного ресторана в Сан-Ремо.

Я кивнул.

– Да. Я видел список пятнадцати. Он был опубликован вчера в «Таймcе». А вы сами любите готовить?

– Ненавижу. Единственное, что я могу сделать – это неплохой кофе.

Вдруг она смутилась и добавила:

– Я не расслышала ваше имя, когда Вукчич представлял вас. Вы ведь, по-моему, тоже детектив?

– Меня зовут Арчи Гудвин. Арчибальд, может быть, звучит лучше, но, несмотря на это, мое имя не Арчибальд. Кстати, я никогда не слышал, чтобы француженка могла правильно произнести Арчи. Может быть, вы попытаетесь.

– А я и не француженка. – Она нахмурилась. – Я каталонка и вполне уверена, что могу произнести правильно все что угодно. Арчи, Арчи, Арчи. Как?

– Замечательно.

– Итак, значит, вы детектив?

– Конечно.

Я достал бумажник и вынул лицензию, которую только недавно обновил.

– Можете взглянуть. На ней стоит мое имя.

К сожалению, мне пришлось прервать этот увлекательный разговор, поскольку Вульф уже не в первый раз назвал мое имя. Во всяком случае, голос у него был раздраженный.

Вукчич поднялся и пригласил мисс Берин пройти в клубное купе, поскольку Вульф выразил желание провести конфиденциальный разговор с Берином. Когда Констанция поднялась, я сделал то же самое. Поклонившись ей, я проговорил:

– Вы позволите?

Затем обратился к Вульфу:

– Если я понадоблюсь, можете послать за мной проводника в клубное купе. Я хочу закончить с мисс Берин нашу беседу об американских детективах.

– Об американских детективах? – с удивлением посмотрел на меня Вульф. – Ну, я полагаю, обо всем, что ее интересует, с таким же успехом может рассказать и Марко. Нам понадобится – я очень надеюсь на это – ваша записная книжка. Так что садитесь.

Итак, Вукчич ее увел. Я опять уселся на стул, изобразив на своем лице непременное намерение потребовать сверхурочные.

Берин опять закурил свою трубку. Вульф начал говорить вкрадчивым голосом, который я редко слышал от него.

– Я хочу рассказать вам одну историю, которая случилась со мной двадцать лет назад. Смею надеяться, она вас заинтересует.

Берин недоверчиво усмехнулся, а Вульф продолжал:

– Это было перед войной, в Фагине.

Берин вынул изо рта трубку:

– Вот как?!

– Да. Хоть я и был достаточно молод, но прибыл в Испанию с конфиденциальной миссией по поручению австрийского правительства. Мой друг порекомендовал мне остановиться в маленькой гостинице на центральной площади, что я и сделал. Было время обеда, и я спустился вниз. Женщина, обслуживающая посетителей, извинилась за отсутствие большого ассортимента пищи и принесла домашнее вино, хлеб и блюдо колбасок.

Вульф наклонился вперед.

– Сэр, Лукулл не видал подобных колбасок. Я спросил женщину, как она их делает. Она ответила, что колбаски делает ее сын. Я попросил разрешения повидать его. Его не было дома. Я попросил рецепт. Женщина сказала, что его никто не знает, кроме сына. Я спросил его имя. Она сказала: Джером Берин. Я надеялся встретиться с ним на следующий день, но оказалось, что он уехал в другой город, а мне тоже нельзя было задерживаться.

Вульф откинулся на спинку дивана и мечтательно произнес:

– И вот даже сейчас, спустя двадцать лет, я могу закрыть глаза и ощутить во рту вкус этих колбасок.

Берин кивнул, но нахмурился.

– Интересная история, мистер Вульф. Благодарю вас. Конечно, острый испанский соус…

– Соус тут ни при чем, это просто колбаски из маленького испанского городка. Это мой пунктик, моя юность, мой еще не изощренный вкус…

Берин все еще хмурился.

– Я готовлю и другие вещи, кроме колбасок.

– Конечно, вы ведь мастер. – Вульф опять поднял палец. – Я вижу, вам что-то не понравилось. Я, очевидно, бестактен, но все это только преамбула к просьбе. Я отлично понимаю, почему вы в течении стольких лет не раскрывали секрета приготовления этого кушанья. Это вполне естественно: если в десяти тысячах ресторанов начнут приготовлять эти колбаски, то различная квалификация поваров, отсутствие необходимых ингредиентов в конце концов могут скомпрометировать рецепт. Однако хочу сообщить вам, что мой повар отличный специалист. Может быть, вы слышали – Фриц Бреннер? Возможно, он не способен на импровизацию, но как исполнитель он безукоризнен. Ко всему прочему, он не болтлив. Я тоже. Я умоляю вас: сообщите мне рецепт.

– Боже милостивый! – Берин чуть не уронил трубку и ошеломленно уставился на Вульфа, – Вам?

Тон его мне не понравился.

Но Вульф спокойно сказал:

– Да, сэр, мне. Могу добавить, что кроме меня и мистера Гудвина его никто не узнает.

– Бог мой! Изумительно! Вы действительно думаете…

– Я абсолютно ничего не думаю. Я просто спрашиваю. Я могу заплатить три тысячи долларов.

– Ха! Мне уже предлагали пятьсот тысяч франков.

– Но это для коммерческих целей. Я же прошу для личного пользования. Могу вам сообщить больше. Я согласился на это путешествие лишь в незначительной степени из-за того, что получил приглашение. Основной целью была возможность встретиться с вами. Пять тысяч долларов. Я ненавижу торговаться.

– Нет, – резко сказал Берин.

– Ни при каких обстоятельствах?

–Да.

Вульф задумчиво взглянул на свой живот и покрутил пуговицу на жилете.

– Вы любите пиво?

– Нет, – фыркнул Берин. – Прошу прощения. Я хотел сказать, да. Я люблю пиво.

– Хорошо.

Вульф позвонил проводнику, откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза. Проводник явился, получил распоряжение и вскоре возвратился со стаканами и бутылками.

Вульф сказал:

– Я, очевидно, избрал неправильный путь. Даже раньше, чем я изложил свою просьбу, еще в то время, как я рассказывал историю, которая должна была польстить вам, у вас были враждебные глаза. Вы ворчали на меня. В чем моя ошибка?

Берин поставил на стол пустой стакан.

– Вы живете в грубой и несправедливой стране.

Вульф поднял одну бровь.

– Вот как? Подождите высказывать окончательное суждение, пока вы не попробовали черепаховый суп Мериленд или устрицы а ля Ниро Вульф, приготовленные Фрицем Бреннером.

– Я говорю не об устрицах. Вы живете в стране, которая терпит присутствие Филиппа Ланцио.

– Вот как? Я не знаю его.

– Но ведь это он готовит помои в отеле «Церковный двор» в вашем собственном городе Нью-Йорк. Вы должны знать его.

– О, прошу прощения, я, конечно, знаю его, поскольку он из вашего общества…

– Мое общество? Ха! – Берин возмущенно поднял руки и потряс ими, как бы выкидывая в окно Филиппа Ланцио. – Нет уж, это отнюдь не мое общество.

– Прошу прощения, но он ведь действительно один из ваших членов. – Вульф наклонил голову. – Или вы считаете, что он недостоин?

Берин заговорил медленно, сквозь зубы:

– Ланцио достоин только одного – быть изрубленным на куски и скормленным свиньям! Хотя прошу прощения за свиней: вкус их мяса пострадает. Просто – изрубленным на куски и сожженным. – Берин поднял руку, как бы клянясь в правильности своих слов. – Это говорю вам я, а я знаю его много лет. Он украл секрет Королевского пудинга в 1920 году у моего друга Зелотти и претендовал на первенство. Зелотти хотел убить его – так он говорил мне. Он украл множество других вещей. В 1927 году он был принят в общество, о котором вы упоминали, несмотря на мой протест. Его молодая жена, – может быть, вы видели ее? – это Дина, дочь Доменико Росси из кафе «Эмпайр» в Лондоне. Ваш друг Вукчич женился на ней, а Ланцио украл ее у Вукчича. Вукчич поклялся убить его – жаль только, что он ждет так долго. – Берин от избытка чувств потряс кулаком. – Он собака, змея. Вы знаете Леона Бланка, нашего любимого Леона, одного из лучших? Вы знаете, что он сейчас пребывает в забвении, без дела и без репутации, в маленьком клубе в городе под названием Бостон? А вы знаете, что несколько лет назад наш знаменитый отель «Церковный двор» стал знаменитым именно благодаря тому, что он был шефом в тамошнем ресторане? Знаете ли вы, что именно Ланцио украл у него это положение – инсинуациями, ложью, крючкотворством? Бедный старый Леон хотел убить его.

Вульф пробормотал:

– Трижды убитый Ланцио. Сколько же смертей ожидает его еще?

Берин резко наклонился вперед.

– И они сделают это. Я бы сам с удовольствием убил его.

– Вот как? Что же он украл у вас?

– Он крал все и везде. – Берин опять откинулся на спинку. – Я приехал в Нью-Йорк в субботу. В тот же вечер я отправился со своей дочерью пообедать в «Церковный двор». Мы прошли в салон, который Ланцио назвал «Курорт». Я не знаю, у кого он украл эту идею. Официанты были одеты в ливреи наиболее известных фешенебельных курортов – Ниццы, Ривьеры, Дел-Монте, Майами и тому подобное. Мы сели за столик, чтобы попробовать помои Ланцио, и что же я увидел? К нам подошел официант, одетый в ливрею моего собственного Сан-Ремо! Только вообразите себе! Я хотел вскочить, найти его и задушить собственными руками. – Он потряс этими руками перед лицом Вульфа. – Моя дочь остановила меня. Она сказала, что я не должен позорить ее! Но мой собственный позор! Разве он не имеет значения?!

Вульф одобрительно покачал головой, хотя трудно было понять, что именно он одобряет – своего собеседника или пиво.

Берин продолжал:

– Я взглянул на меню. Десять тысяч чертей! Вы знаете, что я там увидел?

– Надеюсь, что не ваши знаменитые колбаски?

– Вот именно! И напечатано крупной нонпарелью! Конечно, я знал об этом и раньше. Я знал, что Ланцио несколько лет назад решился на это подлое дело, но я не знал, что именно он подает под таким названием, но вот вам: напечатано это название, да еще таким же шрифтом, как в моем собственном меню! Я приказал официанту принести две порции – мой голос дрожал от возмущения. Что же вы думаете? Все было сервировано на фарфоре – ха! – и выглядело – я даже не знаю, как это выразить! Но здесь даже присутствие дочери не удержало меня. Я взял по тарелке в каждую руку, поднялся со стула и вывалил их содержимое на самую середину ковра. Естественно, поднялся скандал. Мой официант убежал. Я взял за руку мою дочь и направился к выходу, но путь нам преградил метр. Я зловеще улыбнулся ему и сказал веским тоном: «Я Джером Берин из Сан-Ремо! Приведите сюда Филиппа Ланцио и покажите ему, что я сделал, но удерживайте меня подальше от его глотки!» После этого мы ушли.

Но можете себе представить, что случилось на следующее утро? Ко мне в отель пришел человек от Филиппа Ланцио, который приглашал меня на ленч! Можете вообразить себе такое бесстыдство? Но подождите, это еще не все! Человек, который принес записку, был Альберто Малфи!

– Вот как? Я тоже должен знать его?

– Возможно, нет. Теперь он не Альберто – Альберт Малфи. Это корсиканец из кафе «Алиса», где я его лично обнаружил. Я взял его с собой в Париж, учил и опекал и сделал в конце концов человеком. А теперь его у меня нет. Он первый ассистент Ланцио, который украл его у меня в Лондоне в 1930 году. Украл моего лучшего человека и смеялся надо мной! А теперь эта желтая лягушка посылает его ко мне с приглашением на ленч!

– Как я понимаю, вы не приняли приглашения?

– Ха! Чтобы есть яд? Я вытолкал Альберте из комнаты.

Вульф прикончил вторую бутылку и разразился монологом учтивости и понимания. Для меня это было уже слишком. Я поднялся с места.

Вульф взглянул на меня.

– Куда, Арчи?

Я холодно ответил:

– Клубное купе.

После этого открыл дверь и исчез. Было уже больше одиннадцати, и половина кресел в клубе пустовала. Вукчич и мисс Берин сидели перед пустыми стаканами. С другой стороны от нее сидел голубоглазый атлет с квадратной челюстью в темно-сером костюме. Я остановился перед новыми друзьями и приветствовал их. Они ответили. Голубоглазый атлет оторвался от своей книги и сделал движение, приготовившись уступить мне место. Однако Вукчич опередил его.

– Извините меня, Гудвин. Я уверен, что мисс Берин не будет протестовать, мне уже пора на отдых.

Он пожелал нам спокойной ночи и удалился. Я уселся на его место и поманил стюарда, когда он сунул свой нос в дверь. Оказалось, что мисс Берин влюблена в имбирное пиво, я же пожелал стакан молока. Наши нужды вскоре были удовлетворены.

Она направила на меня свои фиолетовые глаза и сказала грустным голосом:

– Итак, вы действительно детектив.Мистер Вукчич рассказал мне. Он сказал, что вы очень храбрый и три раза спасли жизнь мистеру Вульфу.

– Мистер Вукчич не был в нашей стране уже восемь лет и очень мало знает о наших делах сейчас. Но давайте-ка лучше поговорим о вас. Вы давно из детского сада?

Она обиженно поджала губы.

– Я уже три года, как вышла из школы!

– Роскошно! И что же это за школа?

– Школа при женском монастыре в Лузе.

– Однако, вы совсем не похожи на монахиню.

Она отхлебнула пиво и рассмеялась.

– Что верно, то верно. Я никогда не была похожа на монахиню. Мать Сесилия говорила нам, что жизнь, посвященная другим, сладка и благостна. Я думала об этом, и мне все-таки кажется, что самое лучшее – попытаться вести более радостную и веселую жизнь, пока это возможно, то есть пока ты не стала толстой и слабой или не обзавелась многочисленным семейством. Я ведь права, не так ли?

Я с сомнением покачал головой.

– Я вряд ли могу быть судьей в этом вопросе. Но мне во всяком случае кажется, что перебарщивать ни в чем не следует. Так значит, вы стараетесь жить весело?

Она кивнула.

– Когда моя мать умерла, я была еще маленькой, и отец очень заботился о моем воспитании. Кстати, я видела много американских девушек, приезжавших к нам в Сан-Ремо, и наблюдала за их поведением. Я думала, что смогу вести себя так же, как они, но оказалось, что я не знаю, как это делать.

– Вам нравятся американцы?

– Я не знаю. – Она рассмеялась. – Я ведь очень мало их встречала – видела только тех, которые приезжали в наши края. Мне кажется, что они очень забавно говорят, а ведут себя так, как будто они на голову выше окружающих. Я имею в виду мужчин. Некоторые, которых я видела в Нью-Йорке, весьма симпатичны. Один, которого я видела вчера в отеле, был очень привлекателен. У него был нос совсем как ваш, но волосы немного светлее. Все-таки очень трудно высказать окончательное суждение о людях, пока достаточно хорошо их не узнаешь.

Она все еще продолжала говорить, когда мое внимание привлекли другие обстоятельства. Повинуясь какому-то импульсу, мои глаза оторвались от ее лица и скользнули вниз. Это, очевидно, была частица подражания американским девушкам. Одна ее нога была положена на другую, и высоко поднятая юбка открывала не только хорошо сложенные ноги, но и соблазнительно округлые коленки. Все это было не так уж и плохо, если бы не одно осложнение. Меня беспокоило, что голубоглазый атлет давно уже смотрит на это зрелище поверх своей книги. Передо мной стала двойная задача: нейтрализовать атлета и намекнуть ей, что неплохо было бы одернуть юбку.

Я прикинул свои возможности. Поскольку она сама и, следовательно, ее ноги имели ко мне очень отдаленное отношение, действовать следовало очень осмотрительно.

Она все еще говорила. Я большими глотками допил свое молоко, и, повернувшись к ней, рискнул еще раз нырнуть в фиолетовые глаза.

– Вполне справедливо, – сказал я. – Нужно достаточно долгое время, чтобы узнать человека. Поэтому, например, с моей точки зрения, любовь с первого взгляда является нелепостью. Я помню, как первый раз встретил свою жену на Лонг-Айленде. Я сбил ее своим автомобилем. Она получила незначительные повреждения, и мне пришлось поднять ее с мостовой и довезти до дома. Но только после того, как она предъявила мне через суд иск на возмещение ущерба в двадцать пять тысяч долларов, я почувствовал то, что называется любовью. Затем случилось неизбежное – пошли дети: Кларенс, Марток, Изабель, Мелинда, Патриция и…

– Мне казалось, что мистер Вукчич сказал, что вы не женаты.

Я пренебрежительно махнул рукой.

– Я недостаточно близок с мистером Вукчичем, чтобы обсуждать с ним свои личные дела.

– Так значит, вы женаты?

– Я лично уверен в этом. И достаточно счастлив.

Я продолжал болтать, но атмосфера заметно изменилась, хотя она мне и отвечала. Во всяком случае, я чувствовал себя так, как будто у меня с плеч свалилась гора, хотя это и было немного печально. Вскоре за этим случилось еще кое-что. Я, конечно, не буду настаивать на своей точке зрения, возможно, это была просто случайность, но во всяком случае я просто скажу, что произошло. В то время, как она продолжала разговаривать со мной, ее правая рука продвинулась вдоль ручки кресла с той стороны, где сидел голубоглазый атлет, и в этой руке был зажат наполовину опустевший бокал имбирного пива. Я не заметил, когда стакан начал наклоняться, вероятно, это происходило постепенно и незаметно. Когда же я бросил взгляд в этом направлении, было уже поздно – жидкость лилась прямо на темно-серые брюки атлета. Я прервал ее излияния и схватил стакан, она также повернулась, увидела, что произошло, и от изумления раскрыла рот. Атлет покраснел и вытащил носовой платок. Как я уже говорил, мое мнение можно не принимать во внимание, но именно через четыре минуты после того, как она узнала, что у одного из ее собеседников есть жена, она облила пивом брюки другого.

– О, я надеюсь, что не останется пятна? Я так огорчена…

Атлет:

– О, ничего, ничего… Все в порядке, никаких пятен не будет.

В общем, я мог быть доволен. Я наслаждался его смущенным видом, но он довольно быстро оправился и заговорил более связно.

– Ради бога, не беспокойтесь за меня. Вот уже ничего и нет. О, простите, разрешите представиться. Барри Толман, помощник адвоката из Западной Вирджинии.

Я, в свою очередь, представил ему Констанцию и предложил заказать новую порцию выпивки в качестве компенсации того, что было вылито на него.

Что касается меня, то я ограничился одним стаканом молока, который должен был завершить мою вечернюю диету. Когда все заказанное появилось, я с удовлетворением уселся и стал наблюдать за развитием дружеских отношений, которые начались по моей вине. При этом я старался сдерживаться от ворчания. К тому времени, когда мой стакан наполовину опустел, Барри Толман сказал:

– Случайно я услышал – вы извините меня, пожалуйста, – я услышал, как вы упоминали Сан-Ремо. Я никогда не был там. Я бывал в Ницце и Монте-Карло в 1937 году, и кто-то, я забыл кто, говорил мне, что я обязательно должен побывать в Сан-Ремо, потому что более прелестного места в Ривьере мне не найти. Теперь я… теперь я наверняка уверен в этом.

– О, вы обязательно должны это увидеть – В ее голосе опять прозвучали грудные нотки. – Холмы, виноградники и море.

– Да, конечно. Я очень люблю пейзажи. А вы, мистер Гудвин? Любите ли вы пейзажи?

– Еще как, – сказал я и отхлебнул из стакана.

Констанция сказала:

– Я очень огорчена, что сейчас вечер. Можно было бы смотреть в окно и видеть Америку. Вот эти горы, я полагаю, и есть Скалистые горы.

К чести Толмана нужно сказать, что он не рассмеялся, и я понял, что теперь он всецело в плену фиолетовых глаз. Он просто сказал: нет. Скалистые горы были отсюда на расстоянии тысячи пятисот миль, но что это действительно красивая местность – по которой мы проезжаем. Он сказал, что три раза был в Европе, но ничто там, за исключением истории, конечно, не может сравниться с Соединенными Штатами. Он ничего и нигде не видел прекраснее, чем его родные долины, особенно то место, где теперь построен знаменитый Канавин-курорт. Это его родина.

Констанция воскликнула:

– Но я ведь именно туда и еду! Канавинский курорт.

– О, как я рад! – Он отчаянно покраснел. – Я, конечно знал, что три пульмановских вагона едут в Канавин, но я никогда не думал… Возможно, мы еще когда-нибудь встретимся… – Он совсем запутался в словах.

– Поскольку вы уверены, что там прекраснее, чем в Европе, я просто сгораю от нетерпения там побывать, хотя все-таки больше люблю Сан-Ремо и море. Я полагаю, что в свои путешествия по Европе вы брали свою жену и детей?

– О, нет! – изумленно воскликнул он. – Неужели вы думаете, что я настолько стар, что имею жену и детей?

Мое молоко кончилось, и я поднялся.