Текст книги "Не рой другому яму"

Автор книги: Рекс Стаут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Рекс Стаут
«Не рой другому яму»

1

– Наш племянник, Артур, был типичный романтик, – проговорила миссис Бенджамин Рэкил, едва разлепляя плотно сжатые, тонкие губы. – Он думал, что коммунистом быть очень романтично.

Ниро Вулф, сидя за своим столом в исполинском кресле, которое играючи вмещало его слоновую тушу весом в одну седьмую тонны, хмуро смотрел на нее. Я, сидя за своим собственным столом с ручкой и блокнотом, позволил себе приватную усмешку, не лишенную некоторого сочувствия. Вулф едва сдерживал себя. О том, что мистер Рэкил посетит кабинет Вулфа на первом этаже его старого особняка на Западной Тридцать пятой улице в шесть часов вечера, предварительно договорился по телефону секретарь из конторы «Рэкил Импортинг Компани», причем о том, что Рэкил заявится с женой, не было сказано ни слова. И вот теперь эта жена, которая и с виду была не подарок, без конца встревала в разговор и сыпала банальностями, а этого было достаточно, чтобы заставить Вулфа хмуро смотреть на любого, не говоря уже о женщине.

– Но, – возразил он, не слишком язвительно, – вы сказали, что он не был коммунистом, что, напротив, он работал на ФБР, когда вступил в коммунистическую партию.

Вулф с удовольствием послал бы ее куда подальше. Но в его доме было пять этажей, считая цоколь и оранжерею, полную орхидей, на крыше, а также Фриц – шеф-повар, Теодор – ботаник, и я, Арчи Гудвин, ближайший и доверенный помощник; все это содержалось исключительно за счет его доходов от частного сыска, а чек Рэкила на три тысячи баксов, предложенный в качестве аванса, лежал под пресс-папье на столе.

– Вот именно, – раздраженно сказала миссис Рэкил. – Разве это не романтично – работать на ФБР? Но он не потому пошел на это; он пошел на это, чтобы послужить своей стране, поэтому-то они и убили его. Он был типичный романтик, тут уж ничего не поделаешь.

Вулф состроил гримасу и постарался не обращать на нее внимания. Он перевел взгляд на Рэкила. Она, возможно, назвала бы мужа коротышкой, из-за коротеньких ручек и ножек, но плюгавым он не выглядел. Туловище у него было длинное и широкое, голова длинная и узкая. Уголки его глаз были загнуты книзу, что в сочетании с опущенными углами рта придавало ему скорбный вид.

Вулф спросил у него:

– Вы уже обращались в ФБР, мистер Рэкил?

Но ответила жена:

– Нет, он не обращался, – сказала она. – Я сама ходила туда вчера, и я никогда не слышала ничего подобного. Они не сообщили мне ровным счетом ничего. Они даже не признают, что Артур работал на них как шпион для своей страны. Они сказали, что это дело нью-йоркской полиции и что я должна поговорить с ними – как будто я с ними не говорила!

– Я говорил тебе, Паулина, – сказал Рэкил мягко, но не робко, – что ФБР ничего не сообщает людям. Так же как и полиция, когда дело идет об убийстве, и особенно когда в него замешаны коммунисты. Вот почему я настаивал на визите к Ниро Вулфу, чтобы выяснить, что происходит. Если ФБР не хочет делать достоянием гласности, что Артур работал на них, даже если из-за этого они не смогут поймать убийцу, чего еще ты можешь ждать?

– Я жду справедливости! – заявила миссис Рэкил, явственно шевеля губами.

Я записал эту фразу для себя в блокнот.

Вулф насупившись смотрел на Рэкила:

– Похоже, тут какая-то путаница. Я понял, что вы хотите расследовать убийство. Теперь вы говорите, что пришли ко мне, чтобы выяснить, что происходит. Если вы хотите сказать, что поручаете мне расследовать действия полиции и ФБР, то такой кусок мне не по зубам.

– Я этого не говорил, – запротестовал Рэкил.

– Не говорили, но это бы все прояснило. Чего же вы хотите?

И без того скорбные глаза Рэкила стали еще печальнее:

– Мы хотим фактов, – заявил он. – Я думаю, что и полиция и ФБР вполне способны пожертвовать правами рядовых граждан, ради того, что они сами считают общественными интересами. Нашего племянника убили, и моя жена имеет право спросить, как продвигается расследование, а они ей ничего не сказали. Я этого так не оставлю. У нас демократическое государство или нет? Я не…

– Нет, – вклинилась жена, – у нас не демократическое государство – это республика.

– Я предлагаю, – раздраженно сказал Вулф, – для ясности повторить все еще раз. Я объединю воедино то, что прочитал в газетах, с фактами, которые услышал от вас, – он сконцентрировался на жене, возможно решив, что она будет менее склонна перебивать его, если он не будет отрывать от нее взгляда. – Артур Рэкил, осиротевший племянник вашего мужа, был довольно квалифицированным служащим в его компании, получал приличное жалованье и жил в вашем доме здесь в Нью-Йорке на Шестьдесят восьмой улице. Около трех лет назад вы заметили, что он занимает радикально-левую позицию в дискуссиях по политическим и социальным вопросам, и ваши увещевания никак не повлияли на него. Со временем он становился все более левым и все более оголтелым, пока наконец его мнения и аргументы не перестали отличаться от коммунистических. Вы и ваш муж спорили с ним и умоляли его, но…

– Я, – перебила миссис Рэкил, – но не мой муж.

– Минутку, Паулина, – запротестовал Рэкил, – Я иногда спорил с ним, – он посмотрел на Вулфа. – Я не умолял его, потому что думал, что у меня нет на это права. Я считаю, что не вправе вмешиваться, когда дело касается убеждений. Я платил ему жалованье и не хотел, чтобы он думал, что он должен… – Импортер махнул рукой. – Я любил Артура, он был сыном моего брата.

– В любом случае, – резко продолжал Вулф, попрежнему обращаясь к жене, – он не изменился. Он упрямо придерживался коммунистической позиции. Он одобрял коммунистическую агрессию в Корее и осуждал действия ООН. Наконец вы не смогли больше этого выносить и предъявили ему ультиматум: либо он оставит свои возмутительные…

– Не ультиматум, – поправила миссис Рэкил, – муж мне этот не позволил. Я просто…

Вулф перебил ее, повысив голос:

– По крайней мере, вы ясно дали ему понять, что с вас достаточно и что вы не хотите больше видеть его в своем доме. Должно быть, вы сделали это достаточно жестко, поскольку вынудили его раскрыть страшную тайну: что в сорок восьмом году ФБР уговорило его вступить в коммунистическую партию с целью шпионажа. Легкими увещеваниями вы бы, разумеется, не вытянули из него такого признания.

– Я не говорила, что они были легкими. Я сказала ему… – она остановилась, и ее тонкие губы плотно сжались, превратившись в едва видимую полоску. Затем она разлепила их, чтобы выпустить на свободу несколько слов. – Думаю, он посчитал, что может потерять работу, а ему хорошо платили. Намного больше того, чего стоил сам и чего стоила его работа.

– Как бы то ни было, – кивнул Вулф, – он открыл вам свою великую тайну, и вы, пообещав хранить ее, стали сообщником. Восхищаясь им про себя, при других вы притворялись, что продолжаете осуждать его. Вы рассказали об этом только мужу и больше никому. Вы говорите, это случилось примерно неделю назад?

– Да.

– А в субботу вечером, три дня назад вашего племянника убили. Теперь об этом. Вы не так уж много добавили к тому, о чем сообщали газеты, но давайте посмотрим. Он вышел из квартиры, из вашего дома, и взял такси до ресторана «Чезар», где у него был назначен ужин. Он пригласил поужинать трех женщин и двоих мужчин, и когда он появился, они все уже поджидали его в баре. Вместе с вашим племянником они прошли к заказанному им столику и занялись коктейлями. Он вынул из кармана маленькую металлическую коробочку…

– Золотую.

– Золото – это металл, мадам. Он достал ее из кармана бокового кармана плаща, положил на стол и оставил там, пока совещался с официантом. За столом завязалась беседа. Когда принесли тарелки, булочки и масло, коробочку куда-то задвинули. В общей сложности она была на столе десять двенадцать минут. Когда подали hors d'ouevres[1]1
  закуска (франц.)


[Закрыть], ваш племянник принялся за еду, вспомнил о коробочке с пилюлями, нашел ее за корзинкой с булочками, достал из нее витаминную капсулу, проглотил, запил водой и принялся за свой hors d'ouevres. Шесть или семь минут спустя он дико вскрикнул, вскочил на ноги, опрокинув стул, несколько раз конвульсивно дернулся, потом вдруг одеревенел, рухнул на пол и умер. Вскоре появился врач, но ваш племянник был уже мертв. Выяснилось, что две другие капсулы из металлической коробочки, внешне похожие на извлеченную им, содержат то, что и должны содержать, и совершенно безвредны, но ваш племянник проглотил цианистый калий. Его убили, подменив витаминный порошок смертельным ядом.

– Разумеется. Вот почему…

– Я продолжу, с вашего позволения. Вы были и до сих нор остаетесь убеждены, что подмену осуществил один из его сотрапезников, коммунист, который узнал, что ваш племянник работает на ФБР, и вы сообщили это инспектору Кремеру из полиции. Вы были совершенно не удовлетворены тем, как он воспринял эту информацию, и, особенно, последующим разговором с ним вчерашним утром, и лично отправились в контору ФБР, встретились с мистером Энстреем, но отклика в нем не нашли. Он заявил, что убийство в Манхэттене это дело нью-йоркской полиции. Рассердившись, вы отправились в управление уголовной полиции, но инспектора Кремера на месте не застали. Тогда вы переговорили с сержантом по имени Стеббинс, потом ушли, негодуя еще больше, с благосклонностью отнеслись к сделанному утром предложению вашего мужа проконсультироваться со мной, и вот вы здесь. Упустил ли я что-нибудь важное?

– Одно маленькое замечание, – Рэкил прочистил горло. – Наш разговор с инспектором Кремером о том, что Артур вступил в коммунистическую партию по заданию ФБР, был конфиденциальным. Впрочем, разговор с вами тоже, разумеется, конфиденциальный, поскольку мы ваши клиенты.

Вулф покачал головой:

– Пока нет. Вы хотите нанять меня для того, чтобы я расследовал смерть вашего племянника?

– Да. Конечно.

– Тогда я должен поставить вас в известность, что хотя по части осторожности равных мне нет, я не смогу работать, если руки у меня будут связаны.

– Справедливо.

– Хорошо. Я дам вам знать завтра, возможно еще до полудня. – Вулф потянулся для того, чтобы отодвинуть пресс-папье и взять чек. – Могу я пока сохранить его, но, разумеется, вернуть, если не смогу взяться за работу?

Рэкил растерянно хмурился. Его жена вмешалась:

– Почему, скажите на милость, вы не сможете взяться за нее?

– Не знаю, мадам. Надеюсь, что смогу. Но мне нужно навести кое-какие справки – осторожно, разумеется. Я дам вам знать самое позднее завтра, – он протянул руку с чеком. – Если вы не предпочитаете забрать его и попытать счастья где-нибудь еще.

Это им не понравилось, особенно ей. Плотно сжав губы, она даже встала с красного кожаного кресла, чтобы взять чек, но, после обмена мнениями с мужем, они решили оставить все как есть, и миссис Рэкил положила чек на стол. Они хотели поделиться с нами другими подробностями, особенно о пятерке гостей, приглашенных на ужин их племянником, но Вулф сказал, что это может подождать, и они ушли, не выглядя довольными. Выходя на улицу, Рэкил вежливо кивнул мне, тогда как его жена даже не удостоила меня взглядом.

Вернувшись в кабинет, я взял чек, убрал его в сейф и посмотрел на Вулфа. Его нос брезгливо подергивался. Вулф выглядел так, словно его заставили проглотить устрицы с хреном – сочетание, которое он на дух не переносил.

– Ничего не попишешь, – сказал я ему. – Они приложат все силы, чтобы попасть к вам в клиенты. Что за справки мы собираемся наводить?

Он вздохнул:

– Свяжись с мистером Венгертом из ФБР. Ты должен увидеться с ним, по возможности сегодня вечером. Я возьму трубку.

– Уже почти семь часов.

– Попробуй.

Я подошел к телефону на моем столе, набрал РЕ 2-3500, поговорил с незнакомцем, затем с человеком, с которым встречался пару раз и доложил Вулфу:

– Венгерта нет. Будет завтра утром.

– Назначь встречу.

Я назначил и положил трубку.

Вулф хмуро смотрел на меня. Потом сказал:

– Инструкции получишь после ужина. У вас остались номера «Газетт» за последние три дня?

– Конечно.

– Принеси их мне, пожалуйста. Проклятье! – Он снова вздохнул. – Суббота, а завтра уже среда. Хуже заново разогретой еды, – он выпрямился, его лицо просветлело. – Интересно, что Фриц состряпал из этой рыбы?

Он поднялся из кресла, вышел в прихожую и затопал по коридору в кухню.

2

В среду утром весь воздух в Манхэттене был кондиционирован… в обратную сторону. Уважающий себя пингвин отдал бы концы за пять минут. По дороге на Фоли-сквер, мой пиджак ехал на сиденье рядом со мной, но, заплатив водителю и выйдя из такси, я надел его. Даже обливаясь потом, я должен был показать миру, что настоящему частому сыщику по плечу и не такое.

Когда, после недолгого ожидания, меня допустили в большой угловой кабинет Венгерта, хозяин кабинета предстал передо мной в рубашке с закатанными рукавами, расстегнутым воротничком и полуразвязанным галстуком. Он встал, чтобы пожать мне руку, и пригласил присесть. Мы перебросились парой слов:

– Я не видел вас, – сказал я ему, – с тех пор, как вы получили повышение. Поздравляю.

– Спасибо.

– Пожалуйста. Я заметил, что у вас добавилось металла в голосе, но, думаю, тут уж ничего не поделаешь. Мистер Вулф передает вам привет.

– Передайте ему привет от меня, – его голос едва заметно потеплел. – Я никогда не забуду, как он распутал дело со ртутью, – он взглянул на наручные часы. – Так что я могу сделать для вас, Гудвин?

Несколько лет назад, когда мы служили в одном подразделении, он называл меня просто Арчи, но тогда у него не было углового кабинета с пятью телефонами на столе. Я положил ногу на ногу, давая ему понять, что никуда не спешу.

– Сущий пустяк, – сказал я. – Мистер Вулф просто хочет внести ясность. Вчера к нему пришли мистер Рэкил с женой. Они хотят, чтобы он расследовал гибель их племянника, Артура Рэкила. Вы в курсе дела, или вам нужно пригласить кого-нибудь? Миссис Рэкил разговаривала с мистером Энстреем.

– Я в курсе. Давайте дальше.

– Тогда мне не нужно вам все объяснять. В банке нам сообщили, что состояние Рэкила оценивается цифрой с семью нолями, и мы с удовольствием заработали бы гонорар, изобличив убийцу, но не знаем, какую услугу окажем при этом нашей стране. Нам не хотелось бы торпедировать государственный корабль в столь неблагополучную погоду. Рэкилы пришли к мистеру Вулфу, так как считают, что ФБР и нью-йоркская полиция рассматривают смерть Артура как достойный сожаления, но незначительный эпизод. По их мнению, его убил какой-нибудь комми, который узнал, что Артур работает на ФБР. Но перед тем как мы начнем двигаться в этом направлении, мистер Вулф хочет выяснить все у вас. Конечно, вы можете не захотеть сказать, даже нам, по секрету, но это дело ваше. Так захотите?

– Сегодня жарче, чем вчера, – констатировал Венгерт.

– Да. Вы не хотите дать нам никакого знака, например, намека?

– Нет.

– Тогда я попробую более общий подход. В газетах ничего не было по поводу коммунистов, и поэтому не упоминалось о ФБР. ФБР занимается этим убийством. Официально или как-то еще?

– Намного жарче, – сказал он.

– Так точно. А как насчет остальных пяти гостей? Конечно, эти только наше дело, я понимаю. Есть у вас какие-нибудь предложения, просьбы или приказы? Может быть, вам не хотелось бы, чтобы мы касались каких-то струн?

– А еще эта влажность.

– Совершенно верно. Я так понимаю, что вам хотелось бы посоветовать нам бросить все это, исходя из общих соображений, но вы боитесь, что завтра в газетах появятся заголовки: «ФБР ПРЕДУПРЕЖДАЕТ НИРО ВУЛФА: РУКИ ПРОЧЬ ОТ УБИЙСТВА РЭКИЛА». Между прочим, если вы хотите зажечь для нас стоп-сигнал, то сперва объясните причину или мы будем продолжать. Удовлетворите мое личное любопытство, ответьте, есть какой-то вопрос, который я мог бы задать, чтобы отвлечь ваши мысли от этой погоды?

– Нет, – он встал. – Я был рад видеть вас, и память о старом времени, и вы по-прежнему еще можете передать Вулфу мои привет, но скажите, что у него ничего не выйдет. Какое нахальство. Присылать нас с этой чепухой, насчет внесения ясности! Почему бы просто не попросить прислать ему наши досье? В следующий раз приходите, когда меня здесь не будет.

Я уже уходил, но, не дойдя до двери, повернулся:

– Утром по радио сказали, что жара может дойти до девяносто пяти градусов[2]2
  По Фаренгейту. Соответствует тридцати пяти по Цельсию.


[Закрыть], – злорадно заявил я и вышел.

На Фоли-сквер такси всегда хоть пруд пруди. Я снял пиджак, залез в одно из них и назвал адрес на Западной Двадцатой улице. Когда мы приехали туда, моя рубашка приклеилась к спинке сиденья. Я вырвался на свободу, расплатился, вылез, надел пиджак и вошел в здание. Штаб-квартира уголовной полиции западного Манхэттена была знакома мне куда лучше, чем Верховный Суд Соединенных Штатов. Так же как и ее обитатели, особенно один из них, сидящий за маленьким выцветшим столом в маленькой выцветшей комнате, к которому меня провели под эскортом. С того памятного дня, когда я сфотографировал хранящийся у них клочок бумаги, мне больше не дозволялось расхаживать по этому зданию в одиночку, хотя они так и не смогли доказать мою вину.

Крупного и пышущего здоровьем сержанта Пэрли Стеббинса я бы красавцем не назвал. Увидев меня, он откинулся на спинку старого, покрывшегося вековой ржавчиной вращающегося кресла, которое жалобно заскрипело и застонало.

– О, черт, – сказал я, садясь. – Совсем забыл. Сто лет уже собираюсь принести тебе банку масла для этого кресла, – я вздернул голову. – Чего уставился? Я что, лицо перепачкал?

– На твоей физиономии грязи все равно не разглядишь, – он продолжал пялиться на меня. – Дьявольщина, ну почему они должны были выбрать именно Ниро Вулфа?

Я слегка задумался, секунды, может, на две:

– Мне приятно узнать, – любезно сказал я, – что полиция и федеральные служащие так тесно сотрудничают. Граждане могут спать спокойно. Венгерт, должно быть, позвонил, как только я ушел. Что он сказал?

– Он говорил с инспектором. Что тебе нужно?

– Может быть, мне стоит поговорить с инспектором.

– Он занят. Итак, Рэкилы наняли Вулфа.

Я задрал нос.

– Мистер и миссис Рэкил попросили мистера Вулфа расследовать смерть их племянника. Прежде чем он налетит с яростью циклона и начнет сокрушать преступников, он хотел бы знать, не окажется ли стеснен в выборе способов проведения расследования по соображениям национальной безопасности. Я встречался с Венгертом, но жара его доконала. Он не заинтересовался. Теперь я встречаюсь с тобой, поскольку в газетах по поводу коммунистов ничего не было. Если наше согласие взяться за эту работу противоречит общественным интересам, то скажи почему. Я знаю – вы с Кремером думаете, что общественным интересам противоречит даже то, что мы с Вулфом принимаем, не говоря уж о нашем занятии частным сыском. Но этого недостаточно. Нам нужны факты.

– А-га-а, – протянул Пэрли, – мы предоставим вам факты, и Вулф решит, что сможет их использовать лучше, чем мы. Чепуха. Я поделюсь с тобой фактом: это дело вам не по зубам. Отступитесь.

Я сочувственно кивнул:

– Возможно, это хороший совет. Я передам его мистеру Вулфу, – я встал. – Мы будем очень благодарны вам за подписанные показания, содержащие основные фрагменты нашей беседы. В трех экземплярах – один…

– Отправляйся на все четыре стороны, – проскрежетал он. – Прочь, с глаз долой!

Я подумал, что Пэрли утратил бдительность, но оказалось, что мой конвоир, пузатый ветеран с приплюснутым носом, ждал в коридоре. Пока я размашисто шагал к выходу, он, не отставая, переваливался за мной.

Когда я вернулся в нашу контору, шел уже двенадцатый час, и Вулф, проведя свои два часа в оранжерее, сидел за столом, обставившись пивом. Ни одно создание, в котором теплилась жизнь, не могло выглядеть менее похожим на циклон.

– Ну, – проворчал он.

Я сел:

– Мы депонировали чек. Венгерт передает вам привет. Пэрли – нет. Оба подумали, что вы послали меня просто, чтобы попытаться хоть что-то разузнать, и посмеялись над самой мыслью о том, что мы можем заботиться об общественном благосостоянии. Венгерт позвонил и наябедничал про меня Кремеру, как только я ушел. Пользы от них – как от козла молока. Мы знаем только то, что прочитали в газетах.

Вулф промычал:

– Свяжись с мистером Рэкилом.

Значит, мы все-таки обзавелись клиентом.

3

Два нерешенных вопроса были связаны с семью посетителями, собравшимися в ту же среду, после ужина в кабинете Вулфа: были ли среди них коммунисты и был ли один из них убийцей? Я сказал «с семью», включив в это число и наших клиентов, дабы не показаться предвзятым.

Я оглядывал их, пока они собирались, но сейчас, сидя за своим столом, держа всех их в поле зрения, я бы не взялся делать ставки. Было время, когда я считал, что ни один убийца, будь то мужчина или женщина, не сможет скрыть своей сущности от бдительного ока приличного сыщика, если тому выпадет возможность хорошенько понаблюдать за ним, но теперь-то я стал умнее. И тем не менее я смотрел во все глаза.

Ближе всех ко мне сидел долговязый и уже довольно пожилой субъект по имени Ормонд Ледегард. Возможно, он и впрямь прекрасно руководил отношениями трудящихся с администрацией, чем, собственно, и зарабатывал себе на хлеб, но со своими собственными пальцами он справлялся с трудом. Он так копошился, доставая пачку сигарет, спички и закуривая, что я поместил бы его в самый конец списка подозреваемых, если бы полностью исключил возможность того, что он ловчит. Если я мог решить, что такими неловкими пальцами никак нельзя стащить коробочку с заставленного стола, подменить пилюлю и незаметно вернуть коробочку, то так же мог посчитать и он. Конечно, эту маленькую неясность можно было бы легко прояснить, поручив толковому парню, скажем, Солу Пензеру, потратить пару дней на беседы с дюжиной его друзей и знакомых.

Рядом с ним, закинув ногу на ногу, словно ожидая, что ее могут сфотографировать с любой точки, сидела Файфи Гоухин. Эту позу она, по старой привычке, принимала автоматически. Лет семь-восемь назад ее признали лучшей дебютанткой года, и ни один, даже самый завалящий, журнал не выходил без ее фотографии; но от этого остались одни воспоминания; теперь Файфи попала на первые страницы только как подозреваемая в убийстве. Она была не замужем. Говорили, что сотни самцов, соблазненных ее привлекательностью, уже открывали пасть, чтобы предложить ей руку и сердце. Но, завидев свирепый блеск в ее прекрасных темных глазах, прикусывали язык и быстрехонько ретировались. Так что она по-прежнему оставалась мисс Файфи Гоухин и жила с папочкой и мамочкой на Парк-авеню.

Следом за ней по дуге перед столом Вулфа восседал Бенджамин Рэкил, чей чек был депонирован днем в нашем банке и чье длинное узкое лицо казалось еще более вытянутым и удрученным, чем вчера. Справа от него располагался экземпляр, который с точки зрения анатомии был женщиной, но со всех других точек зрения представлял из себя нечто, не известное науке. Звали существо Делла Девлин, а возраст ее можно было определить с точностью до полувека. Она приобретала новинки и безделушки для загородных магазинов. Десятки тысяч таких, как она, заполняют по будним дням весь центр Нью-Йорка, все они жутко навязчивые. Это видно даже по голодному блеску в их глазах. Вопрос только в том, чтобы раз и навсегда понять для себя – неужто кто-то способен на таких позариться; впрочем, в один прекрасный день я все-таки попытаюсь на него ответить. Не считая этого, ничего страшного в наружности Деллы Девлин больше не было, если не считать огромных оттопыренных ушей.

По соседству с ней сидела известная личность… хотя, конечно, в настоящее время они все стали известными, можно сказать, ex officio[3]3
  Здесь: в силу сложившегося положения (лат.)


[Закрыть]. Генри Джеймсон Хитс, подошедший вплотную к полувековому рубежу, в юности унаследовал кучу денег, но очень немногие люди с подобным состоянием разговаривали с ним. Точно не говорилось, помогал ли он коммунистической партии деньгами или личным участием, и как сильно, но не было секретом, что он постоянно вносил залоги за арестованных коммуняшек. Его и самого недавно осудили за неуважение к конгрессу, так что, возможно, ему даже светил небольшой срок. Старый костюм из полосатой льняной ткани был ему маловат, а глаза на толстом, круглом лице так и сверлили собеседника.

За Хитсом в самом конце дуги сидела Кэрол Берк, единственная, к кому я испытывал хоть какое-то расположение. Всякий раз, когда мы ожидаем толпу гостей, я рассаживаю их, и если один из них, на мой взгляд, заслуживает изучения, то я сажаю его рядом с собой. Я так и поступил с этой Кэрол Берк, но пока я отлучался в прихожую, впустить Ледегарда, который пришел последним, она изменила мне, что меня обидело. Я почувствовал, что она заслуживает внимания. Проверяя ее днем, среди прочих, вместе с Лоном Коэном из «Газетт», я узнал, что она считалась вольнонаемным специалистом по контактам с телевидением, но в действительности никто не пользовался ее услугами, что у нее была репутация прекрасного генератора идей и что существовало шесть различных версий про то, почему она оставили Голливуд три года назад. Кроме этого оставался вопрос: было ли на нее приятно смотреть или нет. В случае, когда ответом служит быстрое нет (почти всегда) или быстрое да (почти никогда), все решается раз и навсегда; но пограничные случаи требуют специального разбора и оглашения приговора. Я посчитал Кэрол Берк именно такой, когда она, переступив порог, искоса взглянула на меня карими глазами, которые спереди казались безнадежно пустыми. Сейчас, в кресле, куда она пересела, она была в добрых пяти шагах от меня.

Миссис Бенджамин Рэкил, поджав губы еще плотнее обычного, сидела в красном кожаном кресле у края стола Вулфа.

Вулф обвел взглядом всех собравшихся.

– Я не благодарю вас за приход, – громко проговорил он, – потому что это было бы неуместно. Вы здесь по просьбе мистера и миссис Рэкил. Пришли ли вы ради них или потому, что посчитали неразумным не приходить совершенно, не важно.

Мне также казалось, что было совершенно не важно, пришли они вообще или нет. Очевидно, раз уж Вулф послал меня на Фоли-сквер и к Кремеру кое-что прояснить, он следовал версии Рэкила, согласно которой Артура убили потому, что один или несколько красных обнаружили, что он работает на ФБР. Но эта версия не публиковалась и Вулф не имел права выболтать ее. Если вы частный сыщик и не хотите потерять лицензию, вы не смеете раскрыть личность тайного агента ФБР, даже мертвого. Но даже если Артур и просто навесил тетке лапшу на уши, а на самом деле был связан с ФБР так же, как я с обществом любителей опоссумов… нет, здесь надо было избегать даже намека.

Итак, Вулф не только не мог говорить о самом главном, он не мог даже позволить намекнуть на это главное. О чем же ему вообще оставалось говорить? Он произнес:

– Я не знаю, насколько ясно полицейские обрисовали вам ваше положение. Им очень не нравится, что к расследованию привлекли меня. За входом в мой дом наблюдают с самого утра, с того времени, как им стало известно, что мистер и миссис Рэкил консультировались со мной. За некоторыми из вас, возможно, сегодня вечером будут следить. Но мистер Рэкил имел право нанять меня, я имею право работать на него, а вы имеете право дать мне информацию, если, конечно, на это настроены.

– Мы не знаем, дадим ли мы вам информацию или нет, – Ледегард приподнялся в кресле, вытянув свои длинные ноги. – По крайней мере, я не дам. Я пришел, чтобы оказать любезность людям, понесшим тяжелую утрату.

– Очень любезно с вашей стороны, – сухо сказал его Вулф. – Теперь поговорим о вашем положении. Вчера я разговаривал с мистером и миссис Рэкил, а сегодня днем еще раз беседовал с миссис Рэкил. Понятно, что вы пятеро находитесь в центре внимания газетчиков – ведь именно на ваших глазах Артур Рэкил проглотил яд и скончался. Но, кроме очевидного, почему все же вы? Были ли полицейские искренними?

– Чертовски глупый вопрос, – заявил Хитс. У него был неглубокий, но едкий баритон. – Полицейские никогда не бывают искренними.

– А мне однажды попался честный фараон, – мечтательно заметила Файфи Гоухин.

– Мне кажется, – сказала Вулфу Кэрол Берк, – что вы просто играете на публику, собрав нас всех здесь. Нужно быть настоящим фокусником, чтобы вытащить коробочку у него из кармана, подменить капсулу и вернуть коробочку на место, чтобы никто ничего не заметил. А пока коробочка лежала на столе, она все время была у нас на глазах.

Вулф хмыкнул;

– Вы все не спускали с нее глаз? Все двадцать минут?

– Она не сказала, что мы не спускали с нее глаз, – вызывающе выпалил Ледегард.

– Пф. – Вулф был возмущен. – Любой увалень без труда справился бы с такой задачей. Потянуться за чем-нибудь – за булочкой, за бокалом – уронить руку на коробочку, осмотреться, пряча руку, подменить капсулу под столом и вернуть коробочку таким же неприметным движением. Я бы сам взялся продемонстрировать такой трюк, а я отнюдь не Гудини.

– Скажите-ка мне вот что, – потребовал Ледегард. – Может быть, я и тупой, но почему это проделали именно в ресторане? Почему не раньше?

– Конечно, это не исключается, – кивнул Вулф – Не только вы пятеро были настолько близки с Артуром Рэкилом, чтобы знать о его розовых витаминных капсулах и о том, что он принимает по три капсулы в день перед каждой трапезой. Да и возможность совершить подмену была не только у вас. Однако… – Он посмотрел налево. – Миссис Рэкил, вы не повторите то, что рассказывали мне днем? О субботнем вечере?

Она не отрывала глаз от Вулфа, но сейчас повернула голову, чтобы оглядеть остальных. Судя по выражению ее лица, она была убеждена, что коммунистом и убийцей был не один из них, а все, исключая, конечно, ее мужа.

Она вновь посмотрела на Вулфа.

– Мой муж и Артур провели весь день, отправляя партию важных товаров, и вернулись домой незадолго до шести. Они разошлись по комнатам, чтобы принять душ и переодеться. Пока Артур был в ванной, моя кухарка и экономка миссис Кремп зашла в его комнату, чтобы забрать его вещи: рубашку, носки, белье – она делала это уже много лет. Предметы, которые он достал из карманов, лежали на бюро; она заглянула в коробочку, увидела, что та пуста, достала три капсулы из наполовину заполненной баночки, рассчитанной на сто капсул, и положила их в коробочку. Это тоже делала она, каждый день. Она умелая и опытная женщина, но слишком сентиментальная.

– И у нее не было причин, – спросил Вулф, – желать смерти вашего племянника?

– Безусловно, нет!

– Она, конечно, все рассказала в полиции?

– Конечно.

– Кто-нибудь еще был в квартире, кроме вас четверых: вас, вашего мужа, вашего племянника и миссис Кремп?

– Нет. Никого. Горничная ушла. Мы с мужем собирались уехать за город на весь уик-энд.

– После того, как миссис Кремп положила капсулы в коробку, и до того, как ваш племянник вышел из ванны одеваться… вы заходили в его комнату?